Переход

Глава 15

В зале совещаний воцарилась тишина, спустя полминуты прерванная вопросом товарища Сталина:

— Что вы хотите этим сказать, товарищ Пономаренко?

— Когда час назад мне партизан передал эту игрушку, у меня появилось два вопроса. Теперь у меня их три, но, надеюсь, на вопрос какого хрена охрана не проверила мой портфель, вы и сами ответ найдете. Остальные два вопроса звучат так: откуда студент-первокурсник медицинского института узнал обо все еще секретном патроне образца сорок третьего года и почему у него до сих пор никто не забрал разрешение на изготовление стрелкового оружия, выданное еще в сорок четвертом генералом Крыловым. Кстати, я разрешение у него отобрал, нечего мальчишкам оружие потихоньку в сараях где-то делать…

— Час назад? — с долей сарказма решил уточнить Сталин. — Вы же в Москву прибыли полтора часа как.

— Я его сам на вокзал придти попросил… Черт, я же из-за пулемета этого забыл ему орден вручить! Минздрав республики его за два новых лекарства к ордену представил, Совмин представление поддержал… ладно, он в представительстве пока остался, после совещания ему вручу. Заслужил, он уже много чего сделать успел.

— А этот пулемет ваш партизан в сарае сделал? — уже с совершенно другими интонациями поинтересовался Иосиф Виссарионович.

— Не в сарае, а в мастерской медицинской фабрики какой-то. Кстати, партизан сказал, что пулемет этот, конечно, полное говно, но все равно на порядок лучше «Дегтярева». И для него можно и ленты использовать, и рожок от… сейчас вспомню… он сказал «машинки Калачникова», только кто такой этот Калачников, я не знаю. Надеюсь, фамилию не перепутал…

Сталин и Берия хором внимательно посмотрели на сидящего тут же товарища Абакумова, но оба промолчали.

— Но, думаю, в любом случае этот пулемет нужно будет военным специалистам посмотреть внимательно. Здесь у меня, как партизан это назвал, технологические карты по его изготовлению, все нужные марки сталей перечислены, режимы их обработки, прочее все. И он сказал — словами сказал, в бумагах это не написано — что в Коврове этот пулемет можно будет в производство запустить за месяц, а в Вятских Полянах — месяца за два.

— Все это… очень интересно, а теперь, Пантелеймон Кондратьевич, эту штуку со стола уберите… передайте ее товарищам, они пусть ее у себя пока подержат, а сейчас все же давайте пойдем по повестке. Нам тут товарищи… отдельные товарищи написали, что в Белоруссии случилась нежелательная концентрация власти в руках одного человека. В ваших руках, товарищ Пономаренко, и эти товарищи предлагают все же должности Первого секретаря ЦК и Предсовмина разделить. Вы что-то по этому поводу сказать можете?

Алексей изготовил на «минизаводике» практически копию бельгийского FN-Minimi под патрон сорок третьего года. Пулемет более чем неплохой, а некоторые конструктивные (и технологические) детали могли, по его мнению, серьезно помочь Михаилу Тимофеевичу побыстрее довести свой автомат: все же в значительной степени «малютка» эта заимствовала ряд деталей именно у АК, причем гораздо более поздней (и более совершенной) версии. Сам он пулемет (правда под НАТОвский патрон того же калибра) в «работе» использовал несколько раз, а вернувшись домой в процессе восстановления после микроинфаркта очень внимательно машинку эту изучил — в том числе и с точки зрения собственного производства «нелицензионных копий» где-нибудь в «дружественных странах». Но тогда пришел к выводу, что производство ее будет заметно сложнее РПК, и воплощением идеи на практике заниматься не стал — но как изготовить «Миними», он знал, а вот насчет произведений Михаила Тимофеевича у него полезных идей не было. Так что сделал то, что сделал — и, помня о том, что «вернуться и переделать» теперь у него не выходит, заранее соломки подстелил: в ящике верстака на механическом участке минизаводика лежала опубликованное в справочнике для военных хирургов описание знаменитого патрона «образца сорок третьего года». В справочнике, конечно, с грифом «ДСП», но с печатью библиотеки мединститута…

У него вообще сложилось впечатление, что всерьез обеспечением секретности в стране занимались исключительно в Спецкомитете, хотя периодически у него мелькала мысль о том, что военные вместе с НКВД специально устраивали утечки не особо секретной информации для того, чтобы враги думали, будто в СССР секретность соблюдается отвратительно и просто не копали в областях, действительно относящихся с государственным секретам особой важности. Или чтобы вместе с «мелкими секретиками» подсунуть врагам откровенную дезу, причел дезу очень тщательно подготовленную. По крайней мере, как Алексей узнал гораздо позднее, янки на попытки создать аналог «советской подземной лодки» потратили в свое время больше двух с половиной миллиардов полновесных тогда еще долларов. А сколько денег они истратили из своих военных бюджетов на разработку системы «раннего обнаружения» этого порождения воспаленного творения советских фантастов, трудно было даже представить…

Но с пулеметом у него получилось довольно неплохо: ему в сентябре «пришлось узнать» о том, что машинку военные испытали, пришли к выводу, что она очень даже соответствует их требованиями и вроде бы даже приняли программу по ее серийному производству. По крайней мере его некоторое время изрядно донимали спецы из Коврова, главным образом расспрашивая насчет используемых в конструкции сталей. Однако вопросом именно по сталям ему даже не задавали. Точнее, один раз спросили — а он в ответ просто процитировал страниц десять из германского справочника по сталям, сообщив, что слова-то он повторить может, но вот пока еще отдельные термины не понимает…

А вот на вопрос про патрон он ответил — не оружейникам, а сотруднику ведомства товарища Абакумова — исчерпывающе, просто достав из ящика ту самую статью из медсправочника, где довольно подробно разбиралось (с упором, конечно, на хирургию) отличие германского промежуточного патрона от советского. И на этом интерес разнообразных «специалистов» к нему вроде бы угас.

И у самого Алексея интерес к стреляющим железкам угас. Потому что начался новый семестр, и заниматься учебой ему пришлось еще более усердно, чем в прошлом году. Люди, как он подумал, твари в основном неблагодарные, с отменой карточной системы и появлением относительного изобилия продуктов в магазинах «интерес» к парню со стороны других студентов (и главным образом, со стороны старшекурсников, ранее ему серьезно в учебе помогавших) резко угас. Не у всех, но теперь Алексею приходилось полагаться в основном на собственные силы.

Однако если студент оказался в массе своей скотинкой неблагодарной, то преподаватели института напротив стали парню помогать в учебе с большей охотой. В начале октября был сдан первый жилой дом для преподавателей, до конца месяца квартиры во всех четырех новых домах обрели жильцов — а Андрей Гаврилович, похоже, где-то проговорился, что дома эти были выстроены благодаря в том числе и активной деятельности первокурсника Воронова. Правда, о том, что они были вообще за его деньги построены, он не знал — но вот уважения со стороны преподавателей этому «партизану» это сильно добавило. А когда он пришел на праздничную демонстрацию, надев все свои ордена и медали, уровень уважения вообще стал зашкаливать: оказалось, что в институте он стал вообще первым студентом с орденом Ленина. А ведь еще Алексей никому не рассказывал о Сталинской премии…

Не рассказывал потому, что постановление о присуждении этой премии было закрытым: по настоянию Лаврентия Павловича было решено отнести открытие калийного месторождения к «разведывательной работе». Просто потому, что никто из геологов не смог внятно объяснить, как вообще можно было сделать такое открытие не проводя бурения. А еще потому, что выстроенный рядом с новой шахтой завод кроме удобрения производил и кое-что еще. То есть в основном все же тоже удобрение…

Новенькая фармацевтическая фабрика была именно «опытной», то есть на ней отрабатывались главным образом технологии производства разнообразных лекарств. Поэтому и «минизаводик» занялся производством различных образцов новейшего технологического оборудования именно фармацевтического назначения, поэтому и рабочий коллектив там подбирался особый. То есть рабочему, имеющему разряд ниже пятого, на завод и соваться было бессмысленно — а вот относительно инженерного состава у Алексея с Андреем Гавриловичем вышел довольно бурный спор. Окончившийся, к некоторому удивлению «партизана», его полной победой: товарищ Лихачёв просто назначил студента второго курса «главным технологом» заводика и предоставил ему право самостоятельно набирать персонал.

И сделал он это не потому, что знал, что завод вообще был выстроен Алексеем за свой счет, а потому, что парень пригласил «немного поработать» на заводе выпускницу биофака Горьковского университета, которая к середине сентября на привезенной из того же Горького «лабораторной установке» почти по миллиону единиц пенициллина в сутки. Не в одиночку, вместе с мужем-химиком, выпускником того же университета сорок пятого года, и двумя лаборантками — А Алексей тогда сказал Андрею Гавриловичу по этому поводу:

— Они же не знают, что это сделать «невозможно», поэтому и результат получают. Лично я убежден, что именно такие, «не знающие», нашу фармацевтику и поднимут на мировую высоту…

А если учесть, что два московских фармзавода с сотнями работников пенициллина производили аж пятьсот миллионов единиц в год, это был очень веский аргумент. Ну а о том, что установку, поместившуюся в комнате площадью в шестьдесят метров, на нескольких горьковских заводах изготовили по предоставленным туда Алексеем чертежам, он никому, естественно, рассказывать не стал.

Следующей стала установка по производству стрептомицина, причем по производительности «лабораторный образец» втрое превосходил промышленную установку, только что запущенную в Кирове. Что было вполне объяснимо: Алексей в обеих случаях попросту заказал именно лабораторные установки, использующиеся в компании Сандоз в самом конце двадцатого века. Конечно, автоматика на изготовленных в Горьком установках слегка «отставала» от «оригиналов», например температурные режимы в ней поддерживались с точностью даже чуть больше одного градуса, а не сотой доли этого градуса, как у швейцарцев — но по нынешним временам это был буквально прорыв в фармакопее. И кое-кто этот прорыв все же заметил…

Перед совещанием в Совмине республики к Пантелеймону Кондратьевичу зашел Николай Иванович и с порога задал ему простой вопрос:

— Что делать будем с Минским фармацевтическим заводом? Нам же по нему в ЦК отчитываться…

— А что мы можем сделать-то? Я только вчера отчет получил: Уралхиммаш к изготовлению оборудования даже не приступил, а Сумской завод, как мне сказали, о том, что он должен был оборудовании для нас изготовить, вообще узнал месяц назад. Так что свою часть работы мы выполнили, здания все выстроили, коммуникации проложили — а все прочее от нас вообще не зависит. Если ты думаешь, как отбояриться…

— Я не думаю как отбояриться. Я о другом думаю. У тебя же были неплохие отношения с этим, как его, партизаном хреновым.

— С партизаном Херовым, фамилия у него такая была! И ударение правильно ставить на «о» — Херов. Впрочем это неважно, он теперь Воронов.

— Да я вообще о другом: тут добрые люди из Москвы мне кое-что рассказали. И людям этим я верю, а вот все остальное, мне кажется, будет от тебя зависеть. Так что на пятнадцать минут ты дверь закрой и послушай вот что…

Жизнь в новом учебном году у Алексея стала резко налаживаться. Решением руководства института ему — как кавалеру ордена Ленина — была выделена в общежитии отдельная комната (которая была, по сути, очень малогабаритной квартиркой со своим санузлом и крошечной кухонькой), так что ему заниматься соседи точно не мешали. А это сильно помогло ему осень серьезно сосредоточиться на учебе и зачетную сессию он закрыл вовремя и без «хвостов». Но когда он, проснувшись утром после сдачи последнего зачета, валялся в кровати и раздумывал, сразу начинать готовиться к экзамену или все же денек побить баклуши, в дверь к нему постучали. А когда он эту дверь открыл, в комнату буквально ввалились два человека, одного из которых он хорошо знал.

— Привет, партизан, знакомься: это новый первый секретарь республики товарищ Гусаров Николай Иванович, и тебе, мне кажется, нужно с ним поближе познакомиться. То есть это мы к тебе приехали чтобы его с тобой познакомить, потому что у нас возникла серьезная проблема. Если кратко, то в стране у нас полная жопа в части кое-чего.

— Назовите мне хоть что-то, в чем у нас еще не жопа.

— Как был грубияном… потом такие слова повспоминаем. В стране, по последним данным, в месяц двенадцать тысяч заражений сифилисом, по двадцать пять — гонореей. В Белоруссии пока не так все грустно, но Украина — это вообще всесоюзный рассадник такой заразы, там каждый третий взрослый болеет! А лечить их нечем. То есть страна через ООН эту пенициллин заводит в огромных количествах из Америки, но все равно мало, а свои заводы мы уже который год выстроить не можем. Заказы на оборудование уже два года как разместили, но никто эти заказы исполнять не чешется!

— Это печально. Но если вы построите вдоль украинской границу забор из колючей проволоки…

— Вопрос к тебе простой. У тебя же тут на опытном заводе, который наши витебские строители поставили, по слухам установка какая-то по миллиону единиц в стуки дает.

— Ну, когда она не сломана, то дает.

— Кто тебе эту установку делал? Мы их пару дюжин там закажем…

— А… понятно, вы присаживайтесь. Мне установку на трех заводах делали, год делали. Повторить — одну повторить — они, возможно, и смогут, но я даже этого не гарантирую. У них в прошлом году кое-какое оборудование было в простое, да и платил я им наличными деньгами, так что у рабочих и инженеров стимул мой заказ выполнить был весомый. А теперь вы им такого стимула обеспечить не сможете.

— Изыщем средства, даже если речь о наличных, — вставил свои три копейки Николай Иванович.

— А речь не о средствах, а о стимуле. Сейчас два завода из этих трех полностью работают на Спецкомитет.

— Печально… то есть хорошо, но с нашим вопросом… да уж.

— В чем-то печально, а в чем-то, если головой подумать, наоборот хорошо. Вы с нашими специалистами с фабрики поговорите, они вам расскажут, как установка такая же, но в десять раз больше по размеру, сможет продукции выдавать в сто раз больше. Я-то особо этим не интересовался, но ребята там грамотные… думаю, половину оборудования в Орше и Витебске изготовить смогут, кое-что в Гомеле — это я про насосы электрические, а кое-что и здесь изготовить можно. Получится, конечно, не особо быстро, но новую пенициллиновую линию вы у себя сможете запустить… у вас есть куда оборудование-то поставить?

— Завод мы уже выстроили, он пустой стоит, — ответил на этот вопрос товарищ Пономаренко. Но строили его под американское химическое оборудование и под котлы отечественные, а как туда то, что ты предлагаешь, встанет…

— Я пока ничего не предлагаю. Ладно, погодите минутку, сейчас оденусь и на фабрику сходим, я вас со спецами нашими познакомлю — а дальше вы уж сами с ними все обсуждайте. Но учтите: сманивать их к себе я категорически не рекомендую!

— Но ведь нам и специалисты потребуются… — как-то с одной стороны жалостно, а с другой довольно настойчиво высказался Николай Иванович.

— Думаю, места в гостиницах вы для десятка спецов найдете, тут их подучат… в принципе, все довольно несложно. А то, что вы задумали — забудьте, я буду сильно против. А еще сильно против будут совсем другие товарищи.

— Понятно, — хмыкнул товарищ Пономаренко, — ты очень доходчиво все объясняешь. Ну что, оделся? Пошли знакомиться. Пошли-пошли, нас познакомишь — и тогда уже позавтракаешь, время-то не ждет!

В конце февраля сорок восьмого года Лаврентий Павлович, сидя в кресле в очень напряженной позе, докладывал Иосифу Виссарионовичу:

— По заключению специалистов Главпенициллинпрома производительность запускаемой сейчас в Минске установки втрое превышает производительность установок, предполагаемых к закупке в США, в то же время цена произведенной на ней дозы в миллион единиц составит уже два рубля сорок копеек против ожидаемой в шесть рублей двадцать копеек на американском оборудовании. То есть наша установка выходит и в изготовлении заметно дешевле, и в производстве.

— Это замечательно, а по существу вопроса…

— Теперь перейду к существу. Опытная установка спроектирована одновременно с основной в Горьковском политехническом в течении второй половины сорок шестого года, в производство была пущена одна… то есть сразу два экземпляра опытной установки, в основном силами завода имени Орджоникидзе.

— Нужно разработчиков с политехнического особо отметить… и заводчан, конечно, тоже.

— Не нужно. В Политехе вообще не знали, для чего они разрабатывают эту установку, там просто студенты провели прочностные расчеты по готовому техзаданию и уточнили некоторые техпроцессы для производства, ориентируясь на возможности как раз завода Орджоникидзе. Причем в техзадании уже было специально оговорено, что производство установки предполагается именно на этом заводе. Двух установок, которые отличаются лишь автоматикой, которую разрабатывали — так же по готовому техзаданию — в радиоинституте.

— Дальше?

— Дальше — больше. И страшнее. Техзадания в Политех и в радиоинститут поступили из Орши, с тракторного завода, за подписью директора завода Василия Николаева…

— Не страшнее, а страннее.

— Пожалуй. Но это лишь начало странностей. Наши специалисты получили оригиналы техзаданий, внимательно их изучили. Обратили внимание на то, что там вообще не упоминаются… то есть вообще нигде не указано, для чего установки будут использоваться, но очень подробно указано, из каких материалов они должны изготавливаться. С указанием марок и составов сталей, режимов их обработки. А для большой промышленной установки отдельно указано, что определенные части… не так, определенное оборудование, используемое в технологическом процессе, желательно заказывать в Германии — с указанием конкретных предприятий, и в Швейцарии, и там не только с перечнем предприятий-изготовителей, но и ожидаемых цен закупки. Минский завод как раз и запускается с германским оборудованием.

— А какой получается вывод? У нас завелся немецкий агент?

— Это вряд ли, тут как раз — и это мы проверили — все нацелено на снижение стоимости строительства и запуска завода. При том, что за границей сейчас нет даже близко по качеству производства близкого. Но я еще не договорил: мы провели текстовый анализ техзаданий, и обнаружили очень интересную вещь: документы отпечатаны на пишущих машинках…

— Вы их уже нашли?

— Пока не искали… впрочем, мы почти уверены, что печатали все на машинке секретарши Орского завода, но это неважно. В документе постоянно встречаются одинаковые ошибки, вызванные скорее не безграмотностью печатающего их человека, а тем, что человек постоянно промахивается мимо определенных клавиш. Довольно редко встречающийся тип ошибок…

— И?

— Точно такие же ошибки имеются в технологическом описании производства ручного пулемета «Ворон». Машинка — совершенно другая, а ошибки — те же самые.

— То есть…

— С гарантией девяносто девять процентов оба… все три документа составлял один человек.

— Партизан Херов…

— Именно так.

— Значит, он не тот, за кого себя выдает, мальчишка семнадцатилетний на такое не способен.

— Это мы как раз тоже проверили, благо медкомиссию все молодые люди пройти обязаны. Возраст у него соответствует, ну, плюс-минус год. Контакты… тоже проверили тщательно, мы же за ним два года очень внимательно следили, нет у него подозрительных контактов. Правда он пару раз использовал девчонку-пионерку для передачи разной информации, но и информацию он передавал только партийному руководству, в основном в Витебске. Причем я понимаю, почему он просто по телефону не звонил: все же затеи у него бывают… не то, чтобы противозаконные, но местами не совсем соответствующие моральным нормам. То есть могут быть отдельными товарищами интерпретированы как несоответствующие.

— Это какие?

— Это он практически за взятку устроил в мединститут три сотни белорусских студентов.

— Так…

— Не так: он за свой счет выстроил для мединститута четыре жилых дома для новых преподавателей. То есть взятка тут как бы и есть, но как бы и нет — а набор новых студентов в республиках министерством был санкционирован. Тут уж с какой стороны на такое дело посмотреть, точнее, какой интерес проявить…

— Действительно, странный молодой человек, очень странный.

— Странный, но гениальный. Точнее, гениальный, а поэтому странный: что у него в голове, простым людям понять практически невозможно. Но и гениальность у него… тоже странная: последнюю сессию он сдал с огромным напряжением, и два экзамена с трудом вытянул на «удовлетворительно». Однако все предложения о переходе с лечебного факультета на фармацевтический отверг, предпочитая отдельным преподавателям, которые ему в учебе помогают, за это приличные деньги платить.

— А вот это уже взятки!

— Тоже нет, он за помощью обращается только к тем, кто к его обучению отношения вообще не имеет. У нас товарищи даже высказывали предположение, что он за соблюдением законов следит даже больше, чем за… за всем остальным. Хотя… вы же знаете, сколько ему денег за изобретения платят — так он на дату объявления о реформе в сберкассе имел вклад на три тысячи и наличными меньше тысячи. То есть финансово вообще не пострадал.

— А куда он последнюю выплату деть успел? Мне просто интересно, куда советский человек за три дня может истратить полмиллиона.

— Он на всю сумму накупил стеклянных бутылочек молочных и сосок для младенцев. Не себе, а детским поликлиникам нескольких областей. Причем конкретно — Смоленской, Ярославской, Костромской и Владимирской. Очень, знаете ли, показательно — и лично мне становится яснее, почему он так старается выучиться на педиатра.

— А какая тут связь? Пояснить можете?