Переход

Глава 4

Нельзя сказать, что «изобретения» Алексея были чем-то уникальным, в советской армии уже были и «штурмовики-панцирники», ходившие в атаку прикрытые панцирями из легкой брони, и глушители на оружие имелись (правда, главным образом для наганов) — просто он выдавал «проекты» уже отработанные и «проверенные временем». Будущим временем — но раз уж попал сюда со всем багажом знаний, то было неплохо «будущее» сделать «настоящим». Алексей и делал по мере сил и имеющихся у семнадцатилетнего мальчишки возможностей — просто возможностей было ну очень немного. Тот же трактор — если его делать не деревянный с ресурсом на пару месяцев — на коленке изготовить было вообще невозможно…

Но историю парень изучал более чем углубленно, заранее изучая возможности обретения хоть какой-то «технологической базы» для своих начинаний — и кое-что интересное вспомнил. Но вспомнил «на будущее», хотя и довольно близкое, а пока счел за счастье, что ему удалось разжиться двумя наборами слесарных инструментов, брошенных немцами в какой-то полевой мастерской. И с этими инструментами он обеспечил «электрификацию» выстроенного солдатами «собственного» дома. Солдаты же сбитый Юнкерс для простоты доставки нужного для крыши и окон материала вообще целиком сюда перетащили, так что Алексей снял один из генераторов и, прицепив к нему доработанный пропеллер, поставил на вышку, изготовленную из каркаса фюзеляжа. Электричество авиагенератор давал напряжением в двадцать семь вольт конечно, но ведь и лампочки у Алексея были только самолетные, так что в доме появилось нормальное освещение. Только чтобы это электричество было круглосуточным, пришлось парню побегать и пособирать аккумуляторы с разбитой техники, но удалось набрать их довольно много (хотя их вообще все пришлось ремонтировать… заново делать в сохранившихся бакелитовых банках) — зато теперь лампочку в туалете можно было включить и в тихую погоду. Хорошо еще, что добыть серную кислоту в авторотах оказалось исключительно просто — но вот все остальное пришлось самому делать. Впрочем, даже аккумуляторов потребовалось не особо много, ведь кроме выковырянных с самолета лампочек других электроприборов в доме не было…

То есть других электроприборов было целых два: сименсовская электродрель очень непривычной формы и дрель фирма AEG с привычной пистолетной рукояткой — но обе дрели были на двести двадцать вольт, а потому пока бесполезны. Когда Алексей нашел вторую дрель, он усмехнулся, вспомнив, что согласно «официальной истории» такую дрель придумали Блэк и Декер, хотя AEG такие начала выпускать серийно лет за десять до американцев — и ему досталась дрель аж десятого года выпуска. Но дрели он даже проверить не мог на предмет работоспособности, так что они просто лежали в ящике верстака и ждали своего времени.

В конце сентября с огорода собрали картошку, и ее получилось довольно много. То есть ее получилось собрать очень много для четырех едоков, по прикидкам даже больше двадцати тонн — но, к сожалению, это был практически единственный сельхозпродукт, которым предстояло кормиться всю зиму. То есть еще было насушено довольно много грибов (под алюминиевой крышей на чердаке летом было настолько жарко, что грибы за день высыхали), а еще периодически в речке ловилась разнообразная (и все же мелкая) рыба, однако других продуктов вообще не было. Из скотины у селян была лишь та самая флегматичная лошадка, на которой полицаи хотели Яну увезти (ее уходящие бойцы парню оставили, точнее даже не ему, а Яне — осназовцы именно девочку обозначили в своем рапорте хозяйкой животины), а в обозримых окрестностях вообще ни у кого никакой скотины не было. Так что Алексей радовался и тому, что зимой просто голодать не придется…

Скорее всего не придется, ведь в окрестных деревушках тоже народу осталось еще немало — а там с продуктами было довольно печально. Совсем печально: картошку там мало кто посадить успел (да и сажать, откровенно говоря, было нечего), прочими культурами вообще никто не заморачивался, даже не столько из-за отсутствия семян, сколько из-за невозможности хоть как-то обработать землю. Нечем было землю вскапывать и пахать, потому что почти везде немцы даже простые лопаты у мужиков (точнее уже у баб оставшихся) отобрали. А когда немцев окончательно из Витебской области выгнали и власти хоть какой-то сельхозинвентарь в область завезли, заниматься огородами стало уже поздно — и народ из деревень частью потянулся в город в надежде там найти какую-то работу, дающую шанс не помереть за зиму с голода, а большинство вообще отправилось на восток — кто к дальним родственникам, а кто — просто «на удачу в сытые края». Ага, в сытую Смоленщину например…

И в окрестных деревнях остались лишь самые немощные — и очень немного людей исключительно трудолюбивых и надеющихся на то, что уж на освобожденной земле они смогут со всеми проблемами справиться. Но «контингент» в целом был ну очень «специфический»: в основном старики возраста сильно за полста лет и столь же древние бабки, присматривающие за малышней лет так до десяти. И как они собираются здесь и сейчас выживать, Алексею было совершенно непонятно…

Однако то, что было непонятно «молодому экс-партизану», было хорошо понятно руководству области — и первым делом в освобожденные деревни была завезена в приличных количествах соль. А еще завезли довольно много бочек, так что оставшееся население дружно занялось засолкой тех же грибов, которых было в лесах очень даже немало. Алексею тоже привезли немаленький такой ящик соли и пяток бочек, и одну девчонки уже успели заполнить грибами — однако все же условия предоставления всего этого были довольно жесткими, все же война — она еще не затихала и кормить стране требовалось очень много народу, так что половину готового продукта требовалось отдать в заготконторы, обустроенные во всех райцентрах. Но это было все же лучше чем ничего — но опять-таки, лишь местами лучше.

Потому что даже грибы собирать было опасно, в лесах валялось очень много всякого крайне неприятного — и почти каждый день кто-то в районе подрывался на разбросанных по лесам минах и снарядах. И парень очень радовался тому, что вокруг его «деревни» боев почти и не было, так что хотя бы здесь никто не подорвался, хотя «шансы были».

Шансов погибнуть было очень много и у самого Алексея — просто потому, что он-то сам за грибами не ходил, но постоянно мотался туда, где бои шли уже всерьез — собирая «битый металл». На гужевом транспорте мотался, так как избытка бензина у него точно не наблюдалось, но и растущая гора всякого железа возле дома у него особой радости не вызывала. Потому что в планах у него было много всякого интересного — но даже заныкать в рембате «дважды трофейную» (а потому неподотчетную) газосварку у него не получилось: ее как раз забрали на обустроенный в Витебске заводик по ремонту сельзозтехники. Очень интересный заводик: сельхозтехники в области вообще не было, а вот заводик по ее ремонту уже был — и на заводе этом из собираемого на полях сражений металлолома рабочие пытались изготовить хоть что-то, в сельском хозяйстве нужное. Первым делом там наладили выпуск лопат, тяпок и кос, а осенью начали и простенькие плуги делать. Потому что товарищ Пономаренко пообещал, что «скоро и лошади будут». Лошадей действительно в середине сентября в деревни привезли: маленьких каких-то и лохматых, но колхозники разбирать их не бросились: очень мало кто успех хоть немного сена для них запасти. С другой стороны и «избытка предложения» не было, на всю область лошадок завезли что-то под сотню…

А приреченцев в сентябре стало больше: мать Яны уговорила перебраться в Приреченское двух баб из своей старой деревни (с пятью мелкими детишками), а еще к Алексею перебрались два демобилизованных (по ранению) бойца из рембата, чьи дома еще оставались на оккупированной территории. Причем бойцы к нему поехали «с умыслом»: Алексей в рембате не только щиты пушечные газосваркой резал, но и пару раз помогал в ремонте разбитых автомобилей — и солдаты решили, что такой умелый парень поможет и им для своих деревень какую-то технику из обломков собрать.

Деревенские бабы с собой принесли всякого очень немного: кое-какую посуду, минимум одежды — и три мешка лесных орехов. И Алексей понял наконец, что означает термин «каленые орехи»: бабы прогрели печку до «хлебного» уровня, а потом лещину просто выдерживали в этой печке чуть больше часа. Пояснив недоумевающему парню, что так орехи (ставшие после такое обработки коричневыми) дольше не портятся и не прогоркают, а если в каком-то вредитель и завелся, то там же и сдохнет, не заразив своими потомками остальные орехи. Очень ценное знание, ведь в окрестных лесах лещины было немало. Точнее, знание это в следующем году скорее всего пригодится — но, как он уже давно усвоил, «лишних знаний не бывает». Знаний — не бывает, но сейчас такие знания были куда как менее важны, чем вопросы прокорма всех приреченцев — да и не только их одних.

Алексей историю изучал довольно глубоко (хотя в основном историю более позднюю, глее-то с середины пятидесятых) и теперь его очень сильно удивляло, что советские историки вообще как-то пропустили те трудности (и героизм людей, с этими трудностями боровшихся), которые возникли на только что освобожденных от фашистов территориях. У людей ведь вообще ничего не было — но они буквально «из ничего» создавали что-то, позволяющее им не только выжить, но и стране — и воюющей армии — много чего дать. А когда он лично все это увидел и прочувствовал, то лишь сильнее захотел этим людям помочь…

Однако в стремлении людям помочь он был не одинок. Товарищ Пономаренко, оказывается, приехал в Витебск изучить текущее положение в республике — и ему сильно не понравилось то, что оставшееся местное население себя даже прокормить было не в состоянии. В результате проведенного по этому поводу заседания мелкие партийные и комсомольские функционеры рванули «изучать вопрос на местах» и один комсомолец заехал даже в еще не отмеченную на картах Приреченскую. Узнав, что в «деревне» проживает всего лишь шестеро относительно взрослых и куча мелких детишек, он тяжко вздохнул, но сказал, что по поручения Пантелеймона Кондратьевича колхозники могут получить в городе кое-какую живность на развод. И, что-то в уме посчитав, выписал Алексею ордер на десяток цыплят, с грустью прокомментировав передаваемую парню бумажку:

— Эх, было бы вас хотя бы человек двадцать, то получили бы ордер и на поросенка. Или если бы у вас в селе орденоносцы демобилизованные по ранению проживали…

— А если не по ранению орденоносец, тогда им поросенка не положено?

— А не по ранению — так они все на фронте.

— Не все, вот у меня ордена уже есть, но я не на фронте, поскольку лет мне едва семнадцать стукнуло.

— У тебя ордена?

— Наградные листы показать? На, смотри…

— Ну ты, парень… герой! И молодец. Но на орденоносцев я ордера выписывать права не имею, это в военной комендатуре делают… погоди, я тебе справку-то напишу, что ты тут живешь и скотины никакой не имеешь в деревне. Ты с этой справкой в комендатуру постарайся пораньше приехать, поросят-то там не особо много. А ехать тебе в Витебск сколько, дня два? — он махнул готовой в сторону щиплющей траву лошадки.

— Часа два, у меня мотоцикл есть. Официальный, наградной, ты не думай.

— Я и не думаю. Тогда бери бумагу и сейчас же езжай: по приказу товарища Пономаренко поросят утром привезли… десятка три, так что если сегодня, то точно успеешь своего забрать…

Поросенок — это уже серьезно, так что Алексей посадил в коляску мотоцикла Яну и рванул в город. В свалившейся в реку машине немцы перевозили всякое барахло, и оттуда он выудил два десятка шерстяных одеял — из одного из которых он сшил девочке теплую куртку с капюшоном и штаны, так что ее с первого взгляда и за девочку было принять нельзя. Но когда мотоцикл остановился у комендатуры, часовой тут же узнал, кто сидит в коляске: когда он попытался приехавших прогнать, заявив что «тут стоять не положено», Яна ответила, что приехали они по распоряжению товарища Пономаренко и она всех, кто попробует этот приказ оспорить, просто пристрелит на месте. А когда часовой с усмешкой спросил, уж не из пальца ли девочка это проделает, Яна вытащила подаренный ей Алексеем браунинг. Часовой тут же сорвал с плеча винтовку…

Но стрелять никому не пришлось: в этот момент на крыльцо вышел генерал Крылов:

— Что тут… а, партизан… Воронов, ну что, решил передумать?

— Нет, мне комсомольский работник сказал, что колхозникам живность раздают на развод, а орденоносцам даже поросят можно получить.

— Вот тебе — точно можно.

— Это что тут у тебя происходит? — спросил генерала вышедший из двери на улицу крупный мужчина, глядя на Яну, сидящую в коляске мотоцикла с пистолетом в руках.

— Это, Пантелеймон Кондратьевич, человек известный и с любой стороны очень достойный. Партизан Херов, это он генерала Пфайффера из карабина за километр подстрелил… чтобы сестренку спокойно через дорогу перевезти. Ну и не только его, а сейчас за поросенком для своего… колхоза приехал.

— Партизан? А чего ты его обругал?

— Не обругал, фамилия у него… была такая, а сейчас он Воронов.

— Хм… не припомню.

— А он один партизанил, сам по себе. Неплохо партизанил, мы проверили. Стреляет как снайпер, у него только подтвержденных, если генерала не считать недострелянного, двадцать шесть… или двадцать семь плюс четыре полицая. Два ордена по праву носит.

— А почему…

— Ему семнадцать всего.

— Ясно. Партизан, а вы там… поросенка-то мы на развод даем, но если у вас у самих есть нечего…

— Поросенка прокормим, и даже не одного прокормим: у нас лошадь, так для нее сена накосили в запас на три года.

— Точно прокормишь? Давай сюда ордер, двух возьмешь. Свинку и кабанчика, на развод, понятно?

— Понятно, только я за ордером и приехал, сказали орденоносцам его в военкомате получать нужно.

— Ну так иди и получай… вместе пойдем, я распоряжусь. А ты, сестренка, пистолет убери, не тронут твоего партизана, — с улыбкой глядя на девочку, распорядился Пономаренко. — Тебе-то еще поросят домой везти, а они оружие не особо любят…

Выдачу поросят вписали в тот же ордер, который комсомольский деятель выдал Алексею на цыплят. Отдельно по этому же ордеру он с Яной и цыплят получил, правда не десяток, а всего шесть: пожилой боец, из выдававший, с грустью пояснил, что партком распоряжение свое поменял утром так как на все колхозы цыплят точно не хватит. Но и это было уже неплохо — а вот чем их кормить, Алексею было не очень понятно, но мать Яны сказала, что с этим она справится.

Вот что Алексей в старой реальности не изучал, так это сельское хозяйство. Как-то ему и в голову не пришло, что такие знания могут пользу принести, да и времени на эту науку у него не было, потому что он совсем иные науки осваивал. Сначала осваивал работу со сталью и сплавами, затем — работу с моторами и автотранспортом, а после этого…

Вирджилл ему рассказал, куда в переходе можно ходить на прогулки, а Йенс, с которым Алексей познакомился немного позже, очень популярно объяснил почему гулять можно только там:

— В чистилище, если верить Елене, как-то хитро перепуталось пространство и время. Точнее — если я верно понял ее испанский — две пространственных координаты там заменились на две координаты времени, а по одной остались такими же, как у нас. Но поэтому идти вперед по временной координате — то есть вправо от входа в наш общий дом — нельзя, ведь будущее ни у нас, ни там еще не настало и если попытаться пройти туда, то ты просто исчезнешь. А вот назад по времени — то есть влево от дома — ты можешь ходить сколько угодно… но не совсем, а только — я всего лишь говорю то, что написала Елена — до того места, где… когда ты появился на свет. Но ты почувствуешь, когда к этому месту приблизишься: станет очень холодно. Так что как только почувствуешь холод — поворачивай обратно и беги изо всех сил. И, кстати, это всех, кто там оказывается, касается: там можно встретить… путешественников, которые зашли в чистилище гораздо раньше — но ты сможешь вернуться туда, откуда вышел, а они с тобой пройти не смогут, так как их будущее еще не настало. Зато в обратную сторону они могут пройти гораздо дальше… хотя это и не особо важно: Елена писала, что шанс встретить кого-то из прошлого крайне мал.

— А Елена — это кто?

— Елена Пенья-и-Ернандес, испанка. Она физик крупный, нобелевский лауреат…

— Что-то я про такую не слышал…

— Она стала нобелевским лауреатом не в нашей реальности. Но это неважно. Она изучала много лет чистилище, почти всё про него знает. То есть всяко больше любого другого человека… знала. Она умерла еще до того, как ты туда попал. Но она все, что узнала, записала.

— А где почитать?

— Ее дневник там же, в чистилище. Такая толстая синяя книга. Но мне кажется, чтобы понять ее записи, нужно лет двадцать физику изучать.

Алексей эти слова Йенса — который был вообще-то довольно известным инженером-двигателистом — запомнил…

С жильем в деревне осенью стало уже довольно неплохо: Алексей при помощи «взрослого населения» своей деревушки вокруг двух оставшихся печек построил дома уже землебитные. Паршивые, то есть с окнами в домиках было не особо шикарно, но дома получились все же достаточно теплыми для того, чтобы можно было в них зиму пережить. А то, что в них имелось всего лишь по одному небольшому окошку, в которых вместо стекол был вставлен плексиглас, снятый с разбитых самолетов, было и вовсе не страшно: все же никто не мешал при необходимости и лампочку электрическую зажечь. Правда, с проводами пришлось все же помучаться и проводка между домами была выполнена вообще из колючей проволоки — но на такие мелочи никто и внимания не обращал.

Кроме двух новых жилых домов была еще выстроена небольшая конюшня, теплый свинарник — а для кур к первому дому была сделана пристройка, в которой демобилизованные бойцы тоже печку соорудили. А еще Алексей выстроил небольшую мастерскую, в которой он собирался ремонтировать всякое ценное имущество. Но пока лишь собирался — нечем это всякое ремонтировать было, потому что парой молотков и напильниками много не наремонтируешь.

Но это пока не наремонтируешь, однако парень вместе с рембатовцами очень тщательно к этому готовился: получив вторую лошадку, они постоянно ездили по ближним и дальним окрестностям собирая все, что «плохо лежит» — а «плохо лежало» еще довольно много всего. Конечно, все самое «интересное» советские трофейщики уже собрали, но довольно много разного валялось там, куда трофейные команды еще не добрались (и даже вряд ли доберутся в обозримое время), так что лошадкам периодически приходилось изрядно напрягаться, перевозя довольно тяжелое железо. И один из демобилизованных солдат — Егор Веснин — у Алексея с некоторым удивлением поинтересовался:

— Лёш, а зачем мы моторы-то с самолетов фашистских к себе тащим?

— Мы не моторы тащим…

— А это вот что тогда?

— Это — всего лишь большой кусок алюминия. Ты на мотоцикл внимательно посмотри, или на трактор наш: на моторе головки цилиндров из чего сделаны?

— Ну да… но ведь моторов-то таких у нас и нет.

— Моторов пока нет, а вот чугуна всякого уже завались. И прочего металла, так кто нам помешает самим такие моторы сделать? Вы же здесь зачем остались: хотите для своих уже колхозов трактора подготовить…

— Было бы неплохо, но уж лучше попробовать грузовики как-то починить, их тут все же немало валяется.

— Егор, все, что починить можно — или с чего хоть какие-то части снять для ремонта других машин — трофейщики уже забрали. И моторы забрали, и колеса — а вот с битыми самолетами никто возиться уже не хочет. Потому что и валяются они там, куда хрен кто пройдет, и на запчасти они тоже никому не нужны: наши-то на немецких самолетах не летают. Ну а мы люди не ленивые…

— Ну и что ты из этих обломков делать собираешься? Трактора с самолетными моторами? Так моторы тоже уже… того.

— Еще раз: вы сюда за тракторами пришли — и трактора вы для себя сделаете. Это будет, конечно, не очень-то и просто, но, как говорили древние индусы, дорогу осилит идущий.

— Но к тракторам моторы… ведь мотоциклы-то все, даже самые разбитые, уже наши трофейщики собрали…

— Так, остановись. Мы уже одного алюминия собрали всякого тонны полторы, а уж железа у нас вообще немеряно. Так что мы пока коллекционировать фашистские поделки закончим и займемся уже настоящим делом. Глина у нас хорошая, я бы даже сказал, огнеупорная… то есть не то, чтобы по-настоящему огнеупорная, но в темноте за третий сорт сойдет. С провиантом у нас все неплохо, с голоду за зиму не вымрем — но просто на печи сидеть и еду на дерьмо переводить мы не будем: время сейчас не то. А чтобы у нас было чем заняться долгими зимними вечерами, мы завтра снова займемся строительством.

— И что строить будем?

— А строить мы будем вагранку. Знаешь, что это такое?

Еще когда Алексей учился в МИСИС, он записался в «студенческое конструкторское бюро» — которое на самом деле ничего особо нового не конструировало, а по заказам предприятий «адаптировало под местные условия» давно уже известные конструкции. И одной из наиболее востребованных конструкций были как раз небольшие вагранки, позволяющие плавить до сотни килограммов чугуна в час — и именно такую печь Алексей в своей деревне строить и собрался. Но чтобы печка эта все же приносила хоть какую-то заметную пользу, нужно было и много другое заранее запасти — например, песок и глину для изготовления литейных форм. Но это как раз было самой несложной задачей — а вот чтобы из получившихся отливок можно было изготовить хотя бы самый простенький мотор, нужны были хоть какие-то станки (причем Алексей знал, какие именно) — и поэтому перед тем, как заняться постройкой печки, он с новыми товарищами отправился на добычу оборудования, а операцию по его добыче он назвал «походом за полезными утопаемыми». Ну а чтобы «поход» этот увенчался успехом, Алексей снова съездил в Витебск и там довольно долго разговаривал с Пантелеймоном Кондратьевичем…