Переход

Глава 21

Четверокурсников уже активно привлекали к работе в поликлиниках, в качестве практикантов конечно. Так что у Алексея «подработка» в институтской клинике закончилась, но он по этому поводу и не переживал особо. Но хотя работа в районной детской поликлинике его сильно не напрягала, времени на все прочее у него практически не оставалось. И это сказалось на скорости «разработки новых лекарств»: за полгода ММИ «выдал» всего шесть новых препаратов. Впрочем, работа в поликлинике и нехватка времени у Алексея на это все же влияла не особенно сильно: у него просто «закончились фармацевтические знания» — не вообще, а в той части, которую было возможно реализовать на существующем технологическом уровне.

И он, подумав, решил заняться именно «уровнем», для чего стал налаживать «горизонтальные связи» с университетом. Тоже через комитет комсомола, и обосновывая необходимость таких «связей» нуждами фармацевтики. Точнее — и в разговорах уже с университетскими математиками — необходимостью рассчитывать требуемые концентрации химикатов и особенности течения газов и жидкостей в используемых химических реакторах. Получилась очень интересная связка из университетских математиков и физиков, инженеров-бауманцев и фармацевтов из Первого ММИ. Причем принимающие в работе участие студенты и аспиранты общались не только по «производственным вопросам», да и «вопросы», решаемые в таком неформальном коллективе, не только фармацевтики касались. Те же бауманцы пришли в бурный восторг, ознакомившись с возможностями «экспериментального производства опытной фармацевтической фабрики» — и теперь этот «завод» вообще стал работать круглосуточно, а будущие инженеры там много и по своим темам делали.

И однажды на посиделках, когда собравшиеся разношерстные студенты обсуждали «вопросы мирового устройства», Алексей как бы вскользь заметил, что довольно много высказываемых здесь идей реализовать невозможно просто потому, что человек не в состоянии что-то изготовить с требуемой точностью.

— Это ты зря так говоришь, — со снисходительной улыбкой ответил на это замечание бауманец Сережа Барышников. — Сейчас уже начали делать устройства, на которых детали с микронной точностью сделанные устанавливаются.

— А я вовсе не про детали говорю. Вот, у меня, допустим, есть препарат, очень, кстати, в педиатрии востребованный. То есть он сам по себе востребованный, но в педиатрии он не используется потому что его просто произвести невозможно. Там в процессе его изготовления нужно следить за температурой с точностью до десятой доли градуса…

— Вы, врачи, все усложняете, а ведь изготовить датчик, который и сотую, и даже тысячную долю градуса отследить может, вообще не проблема.

— Просто отследить температуру очень просто, но там сложность заключается в том, что температура должна быть разная при разном давлении и… в общем, там порядка двух десятков параметров учитывать нужно. И ведь для каждого параметра датчики сделать не просто, а очень даже просто — но вот рассчитать параметры управления промышленной установкой за разумное время не получается. Пока считаешь, то или давление атмосферное изменится, или вода из крана с другой температурой потечет. Или напряжение в сети… как раз с электричеством там проблем больше всего: и напряжение плавает, и частота.

— То есть лекарство есть, а сделать его возможности нет?

— Есть, только я не знаю как нужные приборы сделать. Я тут почитал книжки разные, думаю, что можно сделать такую электрическую машину, которая сможет с датчиков информацию как-то считывать и автоматически, причем со скоростью света, менять настройки реактора. Тут же теоретически все просто: допустим, ток с датчика увеличился, значит нужно на систему управления так воздействовать, то есть тоже электрически воздействовать, чтобы параметры тут же в норму пришли. У нас на реакторах для производства антибиотиков что-то похожее уже стоит, но там управление идет по одному или по двум параметрам: по температуре и насыщенности кислорода, причем по каждому параметру отдельно. А вот как сделать машину, чтобы она сразу по всем параметрам режим работы подстраивала…

— Наверное, это невозможно, то есть я думаю, что на практике такую машину не сделать, она слишком уж большой окажется.

— И вовсе не большой, смотри, я тут вот какую схемку предложить могу, ведь по сути в реакторе два-три параметра регулироваться должно, просто на разные внешние воздействия реагировать нужно будет с разной силой. Так что если подобрать соответствующие параметры электронных цепей…

— Ну… в принципе такое-то сделать можно. Но тогда под каждый твой реактор нужно будет машину заново проектировать. И для каждого датчика отдельный анализатор придумывать.

— Зачем заново? И зачем для каждого датчика разные? Можно ведь сделать вот этот блочок настраиваемый, сопротивления там переменные поставить с ручками на передней панели, конденсаторы подстроечные…

— А у тебя голова варит! Знаешь что, я еще над этим подумаю, с ребятами посоветуюсь… выглядит-то все интересно, к тому же эту штуку можно будет не только под твои лекарства приспособить…

Алексей Сереже рассказал про аналоговую вычислительную машину, которые он в физическом институте застать успел. И об устройстве которых имел довольно неплохое представление ­– не досконально, но в целом на электротехнике все же их устройство студентам давали. Правда тогда те же операционные усилители использовались транзисторные, а сейчас…

Насчет «сейчас» он пошел вопрос изучать в ГПНТБ, куда ему уже года три как был предоставлен свободный допуск. В принципе, поскольку научно-техническая библиотека была именно «публичной», в нее можно было и просто «с улицы» придти и записаться, но с допуском там можно было запрашивать и материалы с грифами «ДСП» и даже «секретные» — в зависимости от уровня доступа. А Алексею (и он был практически уверен, что с подачи или Берии, или Абакумова) был предоставлен высший уровень допуска, и он в библиотеке мог вообще что угодно запрашивать. А работали там библиотекари исключительно профессиональные, могли по нескольким ключевым словам литературу подобрать…

На следующей «неформальной» встрече, посвященной празднованию Нового года, он снова встретился с Барышниковым, и тот пожаловался:

— Лёха, мы аналоговый вычислитель сделать смогли, причем сразу четырехканальный. Но ты знаешь, идея твоя оказалась такой же, для какой мы его и разрабатывать стали: нереализуемой на нынешнем уровне развития техники. Качество… точность работы зависит в том числе и от параметров применяемых электронных ламп, а они сами и от температуры зависят, и от напряжения с частотой сети. Сейчас ребята стараются придумать блок питания стабилизированный, но у них в нем тоже минимум пять или шесть ламп предусматривается, у которых тоже параметры плавающие, так что…

— Нужно другим путем идти. Я тут узнал, что в Америке придумали новые приборы под названием «транзисторы», у них никакого накала нет и термоэмиссии нет. И с ними можно легко от зависимости по питанию уйти. Тоже, конечно, повыпендриваться придется, но это уже будет гораздо проще.

— Я что-то такое слышал, но это ж в Америке, у нас такого нет и неизвестно когда будет!

— Сереж, ты же физик? Поговори с ребятами, которые кристаллами занимаются, к нам в компанию их пригласи… ну хоть на вечеринку, мы их за хобот возьмем, расскажем о сияющих перспективах — и они нам все эти транзисторы и сделают!

— Ну да, как же! Там, поди, такое оборудование для изготовления транзисторов потребуется, и с химией… я с ребятами-кристаллографами знаком немного, у них с химиками постоянно по этому поводу война идет тихая.

— Значит и химиков приглашай. А оборудование у нас на экспериментальном производстве сделаем.

— Ну у тебя и замах! Хотя попробовать можно, от нас уж точно не убудет… Да, на мехмате доцент Демидович очень заинтересовался твоей запиской по поводу разработки управляющих алгоритмов. Кира ему показала, у нее какие-то вопросы по математической части были… Сможешь выкроить время к нам в университет подъехать с ним поговорить? Если что, то он может сильно по математической части в твоих разработках помочь…

— А по физике кристаллов?

— Он — точно нет, но я тогда тебя познакомлю с нашими профессорами. Мне кажется, что или ты где-то сильно врешь, или они что-то не знают — но пообщаешься с ними, и тебе… или им удастся много полезного узнать.

В университет Алексей попал уже после окончания зимней сессии, и там ему удалось договориться о проведении «некоторых исследовательских работ». Не сразу это получилось, сначала ему пришлось снова к Пономаренко заглянуть — но с помощью Пантелеймона Кондратьевича «процесс пошел». Причем быстро пошел, насчет отставания Советского Союза от Америки по части радиоаппаратуры товарищ Пономаренко был в курсе, а когда Алексей ему буквально в двух словах рассказал о пользе транзисторов, он ответил просто:

— Партизан, сам же знаешь, мне все эти научные слова понять трудно. Скажи проще: мы с этим американцев догнать сможем?

— Нет, мы их сможем только обогнать, причем лет на десять сразу. Мне тут в голову она идея пришла…

— Ну, идеи к тебе приходят, как я уже привык даже, довольно полезные. А денег на твою идею много потребуется? Потому что избытка…

— Избытка денег всегда будет сильный недостаток, это я знаю. Но по моим прикидкам на экспериментальном производстве придется потратить тысяч сто, не больше — а столько я и из своих премий заплатить могу…

— Ты мне даже слов таких не говори: ишь какой, Рокфеллера из себя строит. Твоя фабрика лекарственная стране уже миллионы… сотни миллионов, наверное, уже дала, так что на очередное развлечение партия тебе денег выделить просто обязана. А что еще?

— А еще — я сам все сделать не смогу, и даже весь мединститут не сможет. Нужно университет подключать, причем даже не столько студентов, сколько профессуру. Потому что там много чего еще просто придумать нужно… даже не так, нужно придуманное придумать как в железо воплотить. Бауманцы железо сделать сумеют, тут у меня и сомнений нет. А вот рассказать им какое именно железо потребуется — тут и физики нужны, и химики.

— Которым ты расскажешь, что делать нужно?

— А что, могу и я рассказать. Вам же рассказал, только вы не поняли потому что не физик и не химик, а они-то точно поймут! В принципе, они все это и так уже знают, но вот как все эти знания в одну кучу собрать и получить из них что-то стране очень нужное…

— А ты это знаешь.

— Я это помню, но не понимаю что именно я помню. А они — точно поймут. А вот как сделать так, чтобы они захотели понять…

— Это уж моей заботой будет. Да, товарищ Сталин велел тебе при случае привет передать и попросил еще четыре дырочки на пиджаке твоем моднявом просверлить: прямо он не сказал, но есть у меня подозрение, что ты успел еще на две премии Сталинских наработать, а еще две… орден Ленина-то не за каждую премию дают? Ладно, я тебя потом поздравлять буду, когда узнаю с чем именно, а пока что ходи заинтригованный. А с университетом я поговорю. Ты бумажки по своим предложениям, как всегда, уже приготовил? Давай их сюда. Знаю я, как ученых заинтересовать…

Александр Николаевич с товарищем Пономаренко вообще-то раньше не сталкивался, но прекрасно знал, что тот курирует в ЦК в том числе и все назначения на ответственные должности, и то, что своим назначением на должность ректора он обязан в том числе и Пантелеймону Кондратьевичу. Поэтому, когда товарищ Пономаренко ему позвонил и сказал, что «им нужно поговорить», он лишь спросил:

— Когда мне нужно к вам подъехать?

— Не нужно, тут вопрос такой… я лучше сам к вам подъеду. Через полчаса удобно будет?

И разговор ректора МГУ с Пантелеймоном Кондратьевичем вышел несколько странным:

— Тут, Александр Николаевич, у нас новая тема проклевывается, а ведет ее студент один, из мединститута. Но сам он с работой не справится, ему помощь нужна, университетских физиков и химиков. Вот тут вкратце написано, что ему от вас нужно…

— Интересно… но я не уверен… хотя вот эту тему я брату подсуну, посмотрим, что он скажет. Но относительно помощи…

— Я вот еще что сказать хочу: помощь ему оказать нужно. Тут такие перспективы открываются…

— А откуда студент-медик может знать о перспективах… тут же физика и химия, причем и физика очень, мне кажется, непростая, а уж химия…

— Этот студент — может. Откуда — спрашивать категорически не стоит, но насчет знаний… По физике сказать не могу, я в ней и не разбираюсь почти, а вот по химии — это он почти все новые лекарства придумал. То есть не сами лекарства, хотя про некоторые тоже вроде до него никто и не слышал, а как их делать. То есть по химии… вы же органической химией вроде занимаетесь? Так вот по этой самой химии вы с ним точно общий язык найдете. Об одном хочу предупредить: он немножко… странный, поэтому спрашивать его откуда он все это знает, категорически не рекомендуется. Врачи… другие врачи, очень хорошие специалисты, говорят, что от таких расспросов он просто спятить может. Поэтому когда он ко мне со своими изобретениями приходит, я его даже не спрашиваю зачем это нужно, а стараюсь его запросы удовлетворить. Причем с санкции лично Иосифа Виссарионовича. И вы постарайтесь, а насчет финансирования всех этих работ не беспокойтесь, со всем вопросами просто мне звоните, я вам это финансирование обеспечу.

— Даже так? Тут же… я даже примерно не могу сказать, сколько денег может потребоваться.

— И не говорите, а скажете потом, когда по каждой части станет понятно сколько нужно. Я думаю, что вам стоит сначала составить общую программу работ, людей назначить — а когда станет понятно, кто какую работу выполнить в принципе сможет, я ему скажу и он приедет уже предметно все обсудить. С конкретными людьми…

Андрей Николаевич Несмеянов по просьбе брата согласился поговорить со «студентом-медиком», но, скорее, лишь для того, чтобы придумать веский повод отказаться от предлагаемой работы. Потому что ректору и без того приходилось буквально на части разрываться, одна постройка новых зданий университета требовала огромных организационных усилий. А ведь ни учебную, ни научную работу никто в университете не отменял, так что сразу четыре новых научных работы могли очень серьезно помешать основной деятельности «главного университета страны». И поэтому в разговоре с несколько странным визитером он сразу «зашел с козырей»:

— Вы, Алексей… Павлович, хотя бы примерно представляете, насколько предлагаемые вами исследования сложны? Хотя правильнее было бы их назвать невыполнимыми, ведь у вас указываются такие требования по чистоте веществ…

— Ну почему же невыполнимыми? По кремнию чистота требуется всего в шесть девяток…

— Всего⁈ Да вы представляете себе, что это означает? Я же не говорю, что такой чистоты по любому веществу достичь практически невозможно, ну не умеет химия такие чистые вещества создавать!

— Вот тут вы все же ошибаетесь, химия и на такое очень даже способна. Я, между прочим, второй орден Ленина получил за то, что разработал технологию получения графита с чистотой в восемь девяток, а тут всего-то шесть нужно.

— У вас… два ордена Ленина?

— Уже три, но не в этом дело. Смотрите сами: американцы свои транзисторы делают из германия с чистотой всего в две девятки, и поэтому у них эти транзисторы получаются… хреновыми они получаются. А даже если использовать пять девяток… даже четыре, то можно делать транзисторы не точечные, а планарные, так как шансов наткнуться на крупную дислокацию будет крайне мало. Пять девяток позволят изготавливать транзисторы уже не управляющие, а силовые: вероятность пробоя тоже на два порядка упадет. А кремний позволит их использовать на напряжениях в сотни вольт и токах в десятки ампер…

— То есть вы знаете, как получить кремний такой чистоты…

— Знаю, теоретически знаю. И даже знаю, как получить кремний такой в виде монокристалла. Но опять-таки — чисто теоретически. Нужно будет продумать… дофига всякого разного, но для продумывания — и для проведения экспериментов нужны и очень хорошие химики, и физики не из последних. Я, откровенно говоря, хотел товарища Семенова к этой работе как-то подключить, но это уже вне моих полномочий, тут уж ваш брат решать должен…

— Ну… — Андрей Николаевич чуть более внимательно проглядел предоставленную ему «пояснительную записку», — принципиальных возражений по предлагаемому способу я пока найти не могу. Но… вот тут вы пишите, что монокристалл должен быть равномерно насыщен фосфором. Как вы себе представляете такое насыщение? Ведь при такой плавке любые примеси будут удаляться из кристалла?

— А потом мы абсолютно чистый кристаллический кремний сунем в атомный котел. Кремний превратится в фосфор, причем равномерно по объему кристалла.

— И кристалл сам станет радиоактивным.

— Ненадолго, очень ненадолго. Так как там период полураспада составляет часы, то уже через неделю вы эту радиоактивность даже обнаружить будете не в состоянии.

— Вы даже про радиоизотопы что-то знаете? Так, Алексей… какого хрена вы вообще в медицинском делаете? Вам нужно в университет, на химфак, причем, возможно, не студентом, а сразу преподавателем…

— Андрей Николаевич, я знаю, зачем я учусь на врача. И мне вся вот эта фигня нужна лишь для того, чтобы людей было проще лечить и лечить их лучше.

— Радиохимия чтобы лучше лечить людей?

— Да. Дайте мне радиоактивный кобальт — и я смогу людей вылечить от многих форм рака. Причем быстро и, главное, безболезненно…

— Я… я понял. Так, заканчиваем этот разговор. Вставайте, пойдемте к Николаю Николаевичу и там уже поговорим более предметно. Тему вашу я, конечно же, беру, но одному мне ее просто не поднять, а вот если вы и ему все так же… доступно объяснить все сможете… Ну что сидите, пошли, он сегодня здесь и пока не ушел, мы должны его отловить…

С Николаем Николаевичем разговор получился очень короткий: тот выслушал Алексея, быстро (но внимательно) прочитал постановку задачи:

— Молодой человек, сам я вам тут помочь не смогу. Но если вы сможете подъехать завтра, то я приглашу несколько аспирантов, которые помочь уже смогут: тема весьма интересная, и им такую работу поручить было бы крайне полезно. Вы, как я понимаю, точно знаете, что вам нужно, а когда узнают и они… вы же сможете ответить на некоторые вопросы?

— Хорошо, я приеду.

— Часов в одиннадцать вас устроит? Значит договорились, а заодно и я послушаю, чем молодежь нынче живет. Потому что, как я вижу, живет она очень интересно…

На следующий день Алексей очень подробно рассказал Семенову и четырем приглашенным Николаем Николаевичем товарищам все, что он знал о производстве полупроводниковых приборов. То есть не все, конечно, а именно «основы производства» в части планарных МОП-приборов, вызвав у собеседников неподдельный интерес. И он даже внимания не обратил на то, что ни один из них не поинтересовался «а откуда он все знает». Скорее всего, просто к такому положению дел привык. А заодно он отдал Семенову и один экземпляр когда-то воспроизведенного «по памяти» справочника по сплавам и керамическим материалам: все же при изготовлении чистого кремния и оборудование должно быть «достаточно чистым».

И на этом его непосредственное участие в полупроводниковой программе закончилось: теперь заниматься ей стали люди весьма грамотные, способные сами до многих вещей догадаться. Или вынужденные догадываться: все же Лаврентий Павлович довольно внимательно следил за «партизаном Херовым», буквально пригоршнями таскавшим для страны новые — и самые разнообразные — изобретения, поэтому и товарища Семенова, и всех остальных «причастных» уже предупредили насчет абсолютного запрета интересоваться у парня «источниками информации». А еще им сообщили, что парень «рассказывает всё, что знает, а если чего-то не рассказывает, то он этого не знает и спрашивать его бесполезно». Так что весенний семестр у Алексея начался без необходимости отвлекаться на «всякую ерунду».

Он и не отвлекался, продолжая «практиковаться» в районной детской поликлинике и усердно осваивая новые знания. А вот с «новыми изобретениями» стало несколько сложнее: «экспериментальное производство опытного завода» как раз за время зимних каникул переехало в район деревни Нагатино, по дороге переименовавшись в «Завод фармацевтического оборудования». Не очень и далеко, но добираться до него «своим ходом» стало очень непросто. Поэтому Алексей решил заняться тем, что не требует для производства какого-то особо сложного оборудования, и для начала синтезировал простенький ветеринарный препарат на основе пенициллина. Этот препарат, насколько он помнил, довольно активно применяли в США в начале двадцать первого века, а вот в Европейском Союзе он был почему-то запрещен, и Алексею стало интересно, был ли этот запрет как-то связан с остаточными количествами антибиотика в мясе или яйцах или это случалось «по политическим мотивам». Но как «швейцарский фармацевт» он знал лишь о факте запрета — а вот для чего этот препарат использовался, он был не в курсе. То есть не знал, применялся ли он для животных или для птицы, да и про дозировки не имел ни малейшего понятия. Но то, что какие-то болезни животных препарат даже не излечивает, а предотвращает, он был в курсе — и о подготовке методик его применения сумел договориться с институтом ветеринарии.

Забавно договоренность проходила: его там сначала и слушать не захотели. Но когда он сказал, что препарат требуется испытать и все нужные методики разработать, а он этим заниматься не может и не хочет, то ситуации мгновенно развернулась на сто восемьдесят градусов. Что Алексею было понятно: одно дело просто «подтвердить применимость» — тут тебе ни славы, ни премий. И другое дело — выступить автором методики лечения животных, за что пряники могли обломиться исключительно серьезные.

Пенициллин в ветеринарии уже применялся, но в основном с крупными животными, причем уже больными: его все же колоть требовалось, но новый препарат, хотя и был раза в три менее губительным для микробов, противно не вонял и на вкус мерзким не казался, поэтому его вроде бы можно было добавлять скотине в пищу или даже в питье, что давало ветеринарам много новых возможностей — однако они Алексея не разочаровали. То есть они даже отказались «руку протянуть за пряниками», и пришлось парню лично отвезти партию препарата в ветлабораторию. Которая размещалась в здании рядом с Птичьим рынком…

Выбрав пару свободных часов, он заехал в лабораторию с коробкой, но встретившаяся ему там женщина сообщила, что подписывать накладную нужно у начальника, и только после этого она коробку заберет. А когда Алексей поднялся на второй этаж и зашел в дверь с табличкой «Заведующий лабораторией», он увидел там знакомую личность, напряженно, одним пальцем что-то печатающую на машинке.

— Привет, Сона, а ты что тут делаешь?

— Я-то тут работаю, а ты что делаешь?

— Мне накладную нужно у начальника вашего подписать.

— Тогда садись и жди, он на обед ушел. И сиди тихо: мне тут еще печатать и печатать, а если собьюсь, то все придется переделывать.

— А что печатаешь?

— Да характеристику, их нужно только в печатном виде куда-то сдавать, а у нас никто на машинке не умеет. А у меня сейчас дел нет, вот меня печатать и послали.

— Давай я напечатаю, я умею.

— Точно умеешь? Тогда садись!

Через пару минут девушка, взяв отпечатанный лист (там и было то меньше страницы текста), с долей ехидства в голосе поинтересовалась:

— Это ты специально сделал?

— Что «специально»?

— Напечатал «характеристика на страшного научного сотрудника»?

— Извини, ошибся… машинка незнакомая. Но это же не на бланке, я сейчас перепечатаю.

— Ага, ошибся он… ты это специально сделал, чтобы меня потом взгрели.

— Говорю же: ошибся. И готов вину тут же искупить: приглашаю тебя в кино. Только я не знаю, что в «Иллюзионе» идет.

— Нет, мне после работы нужно будет домой ехать, а это далеко. Но если ты всерьез извиняться решил, что можешь меня в воскресенье в кино сводить. Запиши телефон домашний…

— У тебя и телефон дома есть? Отлично…

— Отец же на автобазе работает, и соседи тоже, а их часто вызывают… вызывали на работу хоть ночью, хоть в выходной. Но ты ночью не звони!

— Договорились, в воскресенье жди звонка. А где ты хоть живешь-то? Это я спрашиваю, чтобы на сеанс билеты взять заранее и чтобы ты не опоздала. И кинотеатр поближе к тебе выбрать…