Переход

Глава 22

На самом деле Алексею стало просто жаль эту шестнадцатилетнюю девчонку, все же мужчина в возрасте за семьдесят к таким относится почти как к правнучкам. А жаль ее было потому, что еще когда Сона принесла ему деньги, она — правда, после того, как они вышли из кинотеатра — все же рассказала, почему на самом деле это затянулось так надолго: пока она трудилась «в поле», отец, работавший водителем на автобазе, устроил аварию, и ОРУД лишил его водительских прав — и хорошо, что лишь «на время». Начальство перевело «на год» в слесари в гараже, а суд постановил, что он обязан выплатить нанесенный ущерб. Так что у него мало что зарплата уменьшилась почти что вдвое, так еще и треть бухгалтерия из нее вычитала, а младший брат за лето сильно вырос, ему пришлось к началу учебного года новую форму покупать и новую обувь — так что родители не только все накопленные деньги потратили, так еще и занять им пришлось изрядно — и вся зарплата девушки ушла в семейный бюджет. Так что даже посещение кино стало для нее на долгое время роскошью практически недоступной…

Но с работой ей все же хоть немного, но повезло: ее взяли лаборантом в ветлабораторию. Зарплата, конечно, была весьма скромная, но Сона благодаря своей работе сильно помогала семье решить проблемы питания: в лаборатории постоянно проводились испытания различных ветеринарных препаратов и «новых кормовых добавок» на цыплятах — на одномесячных цыплятах. Которых через месяц-полтора забивали и изучали на предмет съедобности получившегося в результате мяса. И почему-то чаще всего мясо оказывалось совершенно несъедобным (почему в лаборатории почти год пытались кормить кур ДДТ, каждый раз получая все тот же «отрицательный» результат, Алексей так и не понял), и тушки подопытных кур просто сжигались в специальной печи. Но вместе с каждой «подопытной» партией цыплят рядом в тех же условиях выращивалась и «контрольная группа», которой всякие гадости в корм не добавляли — и вот этих птиц лаборантки честно делили между собой. Так что девушка раз в неделю или в две приносила домой до десятка цыплят. Худосочных (курица в два месяца обычно и до размеров голубя не вырастала), но все же вполне съедобных.

Завлаб на такое «нарушение трудовой дисциплины» не то что сквозь пальцы смотрел, он даже отдал всем трем лаборанткам негласное распоряжение «всех контрольных в теплое время года сразу не забивать чтобы мясо не протухло». Потому что был он мужиком умным и заботливым. Хорошо понимающим, что на зарплату в сто шестьдесят рублей женщины без такой «подкормки» просто не выживут. И он внимательно следил, чтобы лаборантки «несъедобную живность» все же не забирали.

Еще пару раз в лаборатории с кроликами эксперименты ставили, но кролики Соне «не понравились». Не потому что мясо оказалось невкусным, а потому, что их было просто мало — а вот цыплят было много. Но девушка, хотя и со смехом, пожаловалась Алексею, когда он проводил ее домой после фильма, что с птицей тоже хлопот у нее многовато получается, так как ей — самой младшей и неумелой — поручали работу по общипыванию этих цыплят, а это было довольно утомительно.

Алексей подумал, вспомнил когда-то увиденный на ютубе клип о том, как из старой стиральной машины какие-то сельские умельцы изготовили машину «для общипывания курей» и решил, что для решения проблемы съездить на новенький завод по изготовлению специальной (и сугубо фармацевтической) техники можно и на такси. Съездил, объяснил рабочим, что он хочет увидеть в результате — и в конце апреля снова заехал на завод за уже готовым агрегатом. Там он взял развозной оршанский фургончик (на заводе все, включая директора, считали его «начальником» и возражать не стали) и поехал в ветлабораторию, привезя туда «новейшую перьевыколачивательную машину». Формально он это проделал «в рамках договора о совместной работе» с лабораторией, а завлабу он, показав агрегат в работе, предложил подать заявку на изобретение от своего имени: уж больно понравилась ему забота этого мужика с двумя военными орденами на груди о своих сотрудниках. В результате он узнал много совершенно ему не знакомых ранее идиоматических выражений, но в конце концов (в качестве довода приведя тот простой факт, что другого способа объяснить, откуда и зачем такой агрегат появился в лаборатории, не видно), он договорился о «совместной заявке». А приберегаемый в качестве «крайней меры» аргумент о том, что у него — уже четырежды лауреата Сталинской премии — некоторый недостаток «изобретательских» выплат не приведет к появлению невосполнимой дыры в семейном бюджете, использовать даже не пришлось…

Машину Алексей в лабораторию привез, выбрав самый лучший момент, как раз когда очередная партия «контрольных цыплят» пошла под нож. А в результате оказалось, что Сона — которую в лаборатории на этот день «назначили куроощипывательницей», оказалась еще до обеда совершенно свободной и начальник ее отпустил после обеда. То есть «отпустил погулять где-нибудь»: цыплят лаборантки обычно делили уже после того, как все «научные работники» уже по домам расходились — и Алексей был буквально вынужден снова сводить Сону в кино. В «Иллюзион», который был ближайшим к лаборатории, и где показывали новый фильм под названием «Алитет уходит в горы». Точнее, ему Сона предложила сходить в кино в ожидании цыплят, так как «днем билет стоит всего рубль, а у нее рубль есть, и даже два рубля есть!» Понятно, что билеты все же Алексей сам купил, так как ему тоже было интересно это кино посмотреть.

Алексей Павлович о таком фильме даже и не слышал, точнее «что-то слышал», но кроме названия ничего о нем вспомнить так и не смог — поэтому кино посмотрел с удовольствием. А после фильма вернулся в лабораторию, отвез Сону с готовыми цыплятами домой (ведь с Таганки до Нагатино дорога как раз мимо Красносельской, где жила девушка, и проходит… почти мимо), и вернулся к своим делам. То есть на следующий день он с недовольным видом объяснял в деканате, по какой такой причине пропустил «очень важное занятие», затем бегал за преподавателями, договариваясь о том, где и когда он сможет все же пройти «пропущенную практику» — в общем, жил полноценной студенческой жизнью.

И жизнь эта била ключом, а времени на подготовку ко всем зачетам и экзаменам Алексею хватало с огромным трудом — так что пришлось снова вспомнить навыки высыпания за четыре часа в сутки. Которым его очень неплохо обучили в свое время в центре интенсивного обучении академии Дзержинского, но теперь — скорее всего из-за того, что «организм был молодой», это у него получалось гораздо легче, и к началу зачетной сессии он не только не вымотался, а наоборот, чувствовал изрядный прилив сил. И сессию он прошел успешно, всего лишь один предмет пришлось пересдавать — да и то лишь потому, что «зачет с оценкой» мог повлиять на стипендию и он решил по нему обязательно получить отличную отметку. Преподаватели тоже обратили внимание на старательность «студента Воронова» и сессия уже экзаменационная для него прошла гораздо легче.

А еще во время сессии случилась еще одна неожиданность: Сона, специально приехав в общежитие, пригласила его к себе «на день рождения». Правда, обоснование этого приглашения Алексея слегка позабавило:

— Та хоть поешь нормально, я много чего вкусного наготовлю. А если ты придешь, то Ленка обзавидуется… да и Мишка, надеюсь, перестанет за мной волочиться.

— А Мишка — это кто? И Ленка…

— Ленку ты видел, это одноклассница, мы с ней вместе из Астрахани ехали. А Мишка — это сосед с третьего этажа, парень вообще-то неплохой, но если честно, то надоел. Вдобавок, по нему Машка сохнет, а он… Приезжай, а? Я на самом деле умею очень вкусно готовить…

— А почему ты именно меня решила позвать? Мы же с тобой раза три всего встречались, почти случайно.

— Почему-почему… мне просто некого больше приглашать. То есть из парней некого, чтобы Мишку уж точно отвадить…

«Старые привычки» похоже сыграли с Алексеем плохую шутку: пораскинув мозгами он не придумал ничего иного, как подарить девушке какую-нибудь безделушку. И нашел в обычном галантерейном магазине, в отделе, где продавались пуговицы и нитки, простенький серебряный перстенек, украшенный россыпью маленьких камешков. То есть взглянув на цену, парень решил, что стекляшками — но так как раньше здесь он по ювелиркам как-то не шастал, то не сообразил, что серебряные украшения пока продаются по цене мало отличающейся от украшений из какого-нибудь мельхиора. Ну это если просто серебряные, а тот перстень, который он приобрел в качестве подарка, был не со стекляшками, а с настоящими камнями. Хотя все же не с бриллиантами, а с топазами и сапфирами. Но все же с маленькими топазами и сапфирами…

Еще он в подарок принес торт — настоящий «Киевский», которые привозились из Киева и продавались возле Киевского вокзала, что тоже на собравшуюся молодежь произвело сильное впечатление. Но в целом праздник Алексею понравился, особенно тем, как вела себя «молодежь»: как-то очень спокойно и без выпендрежа.

А спустя всего четыре дня, восемнадцатого июня, Алексея после сдачи последнего экзамена «срочно вызвали» в деканат, где он с огромным удивлением увидел товарища Абакумова. Однако Виктор Семенович даже вида не подал, что он с парнем раньше был знаком и сразу перешел к делу:

— Алексей… Павлович? Насколько нам известно, вы обладаете очень хорошими навыками в хирургии…

— Боюсь, что вас неверно проинформировали.

— Нас проинформировали, что вы очень хорошо разбираетесь в одной, прямо скажем, довольно узкой области этой хирургии, то есть что вы имеете громадный опыт работы с пулевыми ранениями.

— Ну, с пулевыми — да. Но даже в еще более узкой области: у меня есть опыт работы с пулевыми ранениями верхних конечностей… проще говоря, с ранами рук.

— К сожалению, там и таких ран ожидается слишком много, а опрошенные нами врачи говорят, что вы умеете их лечить чуть ли не лучше всех.

— Там — это где?

— В Корее. Клика Ли Сын Мана начала войну, и мы должны помочь братскому корейскому народу одержать в этой войне победу. И, конечно, постараться минимизировать потери. Поэтому мы просим… мы приглашаем вас оказать… методическую помощь нашим и корейских хирургам, в госпитале Хабаровска или во Владивостоке. Если вы согласны, то отправляйтесь как можно скорее. Мы можем вас отправить туда даже сегодня.

— Если туда ехать почти две недели, то один день роли не играет.

— Полетите самолетом. Он уже ждет в Монино, так что…

— Значит, едем в Монино. Надеюсь, смену белья мне там выдадут.

По пути на аэродром Алексей поинтересовался:

— А что там на самом-то деле случилось?

— Как это «на самом деле»? Война там началась.

— А кто ее, собственно, начал-то?

— Лично я думаю, что американцы. Ночью… прошлой ночью в очередной раз диверсионный отряд южан попытался прорваться в Пхеньяну, но уже не десятком человек с автоматами, а минимум ротой, причем с пулеметами и даже с минометами. И товарищ Ким решил, что дальше терпеть такие провокации он не намерен. Плохо, что нас он о своем решении не предупредил…

— Понятно. Но у меня есть опыт полевой хирургии, в Хабаровске и даже во Владивостоке от меня пользы будет ноль, так что лучше мне сразу в Пхеньян лететь. А вообще по ситуации… если вас интересует мое мнение…

— Меня — интересует.

— Киму надо помочь, причем всерьез так помочь. Для начала было бы неплохо ему предоставить пулеметы РПВД, тысяч десять, если у нас столько найдется.

— Найдется, но… зачем?

— Чтобы войскам Кима легче наступалось, чтобы они успели очистить Корею до того, как американцы спохватятся и введут свои войска. И вообще давать им столько оружия, сколько они… сколько мы туда доставить успеем. Ну и наших… консультантов, военных советников… особенно летчиков и, пожалуй, танкистов бурятской национальности. С самолетами и танками, понятное дело…

— Вы предлагаете развязать войну с Америкой?

— Нет, я предлагаю сделать так, чтобы у американцев не было ни повода, ни желания, ни даже возможности начать войну с нами. Сейчас янки заняты сохранением Гоминьдана на Тайване, до Кореи у них руки могут дойти где-то через месяц-полтора, а то и через два — и если к этому времени товарищ Ким окончательно Корею от буржуев очистит, то американцам будет попросту негде в войну влезать.

— Забавный ты человек, партизан Херов, — усмехнулся Виктор Семенович. — а ты уверен, что если товарищ Ким к победе быстро приблизится, то американцы не жахнут атомной бомбой?

— Не то чтобы я такого поворота не опасаюсь, но… надо будет допустить утечку, чтобы янки как бы случайно узнали что в таком случае их база на Окинаве превратится в радиоактивную пустыню. Ведь у нас атомных бомб всяко не меньше, чем у них.

— Меньше, к сожалению гораздо меньше, и мне кажется что ты…

— Надо сделать так, чтобы американцам стало известно что у нас их уже больше. Причем так известно, чтобы у них штаны от радости потяжелели.

— Это как?

— Это так: чтобы у них полные штаны дерьма оказались в результате непроизвольной дефекации.

— Это-то я понял… то есть намек твой. А вот как страх такой вызвать… на самом-то деле по нашим данным по числу зарядов мы все же сильно отстаем.

— Значит, нужно мощностью брать. Провести испытание, килотонн так на пятьсот или даже на мегатонну…

— Тебе бы физику подучить, не нес бы пургу.

— Ну хорошо… — Алексей замолк и стал просто разглядывать пролетавшую дорогу. А затем достал из сумки тетрадь с лекциями и стал в ней что-то записывать. Товарищ Абакумов, думая, что парень размышляет о грядущей работе хирургом, постарался ему не мешать. А когда Виктор Семенович проводил парня к трапу самолета, тот протянул ему вырванный из тетради листок:

— Передайте это Лаврентию Павловичу, пусть он подумает, кому это дальше отдать — но я думаю, что лучше Курчатову и Харитону — но только им. Помните мою просьбу насчет неизвестных людей? Постарайтесь Андрея Сахарова под любым предлогом из проекта убрать, а лучше вообще прикопайте его потихоньку где-нибудь под кустиком: он — сволочь и предатель. А здесь, — Алексей показал на тетрадный листок, — бомба мощностью в мегатонну и больше, Курчатов разберется, как ее быстро собрать.

— А откуда… — растерянно начал было Виктор Семенович.

— Я же уже говорил: мертвые знают больше живых. Я — знаю, но меня к этому делу привлекать смысла нет совсем: на бумажке изложено вообще всё, что мне об этом известно. Ладно, вы договорились о том, куда мне лететь?

— Да, полетишь в Пхеньян… Только, партизан, ты там все же поосторожнее. Нам еще многое из… знаний мертвых пригодиться может. А раз ты у нас один такой… Успеха! А Лаврентий Павлович бумажку твою уже через час прочитает, обещаю.

В голове у сидящего в кабине самолета Алексея почему-то в голове крутились слова когда-то популярной песни: «Паровоз — хорошо! Пароход — хорошо! Самолёт — ничего. А олени лучше!» Наверное потому, что даже самолетом до Пхеньяна было добираться почти двое суток. В том числе и потому, что прямой рейс на бомбардировщике Ту-4 в Корею никто разрешать не собирался уже по «политическим мотивам»…

Уже поздней ночью на совещании в Кремле Иосиф Виссарионович поинтересовался:

— И что товарищ Ким ответил на наши предложения?

— Помощь оружием он примет с радостью, — ответил товарищ Абакумов. — И наши военные советники… он готов их принять в любых количествах. А насчет простых солдат… у него, оказывается, уже есть предварительная договоренность с товарищем Мао, и исходя из этого мне кажется, что передача в Корею пулеметов, о которых упомянул этот партизан, была бы несколько… несвоевременной. Я не убежден в том, что передавать уже Китаю наше лучшее стрелковое оружие…

— А мне замечание товарища Воронова насчет того, что товарищу Киму нужно успеть победить до того, как проснутся американцы, нравится. Пулеметы мы еще наделаем, а вот время — времени у нас… у товарища Кима крайне мало. И если пулеметы помогут это время хоть немного выиграть… Сколько штук мы можем передать корейской армии в ближайшую неделю?

— Если передавать из штатных запасов расположенных на Дальнем Востоке наших частей, то предлагаемые Вороновым десять тысяч мы как раз за неделю и передадим. И тогда стоит всерьез уже подумать и о предоставлении им карабинов Симонова, чтобы не создавать проблемы с различными патронами. Но в любом варианте тут возникнет проблема с обучением корейских бойцов…

— А повнимательнее отнестись к замечанию этого партизана о бойцах, как вы сообщили, бурятской национальности? У нас в стране есть весьма неплохо подготовленные части войск НКВД, у которых большую часть бойцов составляют представители Узбекистана…

— Думаю, что с пулеметчиками мы в течение нескольких дней проблему решим, — мгновенно откликнулся Виктор Семенович, что же касается передислокации этих бойцов…

— Ли-2, — подал с места голос Лаврентий Павлович, — мы в состоянии направить на перевозку людей до тысячи самолетов, и с ними за примерно двое суток доставить во Владивосток…

— Я займусь этим вопросом, — тут же отреагировал Николай Александрович Булганин. — И мне кажется, что выделить еще сотню самолетов для перевозки людей в Пхеньян было бы целесообразно.

— Думаю, там хватит и пары десятков машин, хотя бы потому, что в Пхеньяне аэродром вряд ли больше бортов принять сможет. Но замечание правильное, и нужно будет направить на аэродромы наших специалистов. Корея небольшая, железнодорожная сеть там… достаточная, так что если мы сможем изыскать какие-то иные пути перевозки техники и людей…

— Товарищ Мао готов предоставить свои возможности…

— Задачи всем понятны? На этом, я думаю, закончим… на сегодня. А вы, Лаврентий Павлович, задержитесь еще минут на пятнадцать.

Когда все остальные вышли и Сталин с Берией остались вдвоем. Иосиф Виссарионович задал последнему единственный вопрос:

— А по этой записке что-то есть?

— Я, как попросил Воронов, передал ее на рассмотрение товарищу Курчатову, но тот при первом прочтении сказал, что пока ничего не понятно. И обещал немедленно, как только он разберется в написанном, мне сообщить. Скорее всего это будет уже завтра… то есть я на это надеюсь. Уж больно глаза у Игоря Васильевича при чтении записки были… горящими.

— Ну что же, это обнадеживает. А вернуть Воронова обратно…

— Вероятно, особого смысла в этом нет. Он всегда предупреждает, когда сообщает именно все, что ему известно. То есть больше, чем в этой записке было, из него не вытянуть…

Алексей приземлился в Пхеньяне уже поздно вечером (по местному времени вечером), и на аэродроме его уже встретили врачи из военного госпиталя и два переводчика из советского посольства. Из Владивостока он прилетел на довольно обшарпанном Ли-2 и при перелете попал в сильную болтанку, так что вид у него после посадки был довольно бледный. А вот у Лаврентия Павловича этим утром вид был просто разъяренным: вчера товарищ Курчатов сообщил ему, что «предложения, изложенные в предоставленной записке, выглядят обнадеживающими, однако на то, чтобы произвести указанное обогащение, по самым оптимистичным прикидкам может потребоваться не менее полугода». То есть замечание Воронова о том, что «изделие можно будет продемонстрировать врагам хоть через месяц» оказалось пустым трепом. Но в целом Игорь Васильевич саму идею оценил очень высоко.

А ярость товарища Берии вызвала телеграмма, отправленная Вороновым перед вылетом из Владивостока: «забыл сказать что центнер третьего с восемьюдесятью процентами шестого дядя Игорь может взять у меня в общаге под кроватью». И там специально посланные люди действительно нашли два больших деревянных ящика с брусками металла, завернутых в густо промасленную бумагу…

Иосифу Виссарионовичу Лаврентий Павлович доложил об этом на специально созванном по этому поводу совещании где-то в час дня, на что Сталин, глубоко затянувшись, как-то философски заметил:

— Он не забыл, он все это хорошо помнил, причем давно помнил. Но, я думаю, он очень не хотел, чтобы мы не пустили его в Корею. Наверное, не надо товарища Воронова за это наказывать… пока. А когда он вернется…

— Если вернется, там же, бывает, и стреляют, и даже бомбы кидают… — угрюмо отозвался Лаврентий Павлович.

— Когда он вернется, мы с ним об этом и поговорим.

— Я понял, Иосиф Виссарионович. Он вернется.

— Хорошо, а теперь, я думаю, пора пригласить и товарищей физиков. И у них уже уточнить, какой эффект даст этот центнер металла…

С аэродрома Алексей сразу направился в госпиталь. В том числе и потому, что ему и жилье прямо в госпитале приготовили. А слегка очухавшись в машине он, после того как сопровождающие товарищи показали ему комнату и приготовленные для него вещи, в сопровождении корейского врача (специально подобранного, со знание русского языка), пошел осмотреть операционные. В которых, несмотря на довольно позднее время, шли операции. С разрешения врача-корейца он зашел и на операции посмотреть, причем ничего особо интересного он там не увидел: все же работали «братские коллеги» весьма профессионально.

Очень даже профессионально, но вот чаще всего, как понял попаданец, серьезно помочь раненым они не могли. И не потому, что профессионализма у них не хватало, а просто потому, что «поздно было»: время, которое потребовалось для перевозки раненого в госпиталь, было потеряно безвозвратно — и это его очень сильно опечалило. Но печалило это Алексея недолго, уже почти ночью в госпиталь заглянул товарищ, с которым Алексей очень сильно захотел уже поговорить. То есть он это захотел еще летя на бомбардировщике из Иркутска в Хабаровск, а при наблюдении за местными хирургами захотел этого уже очень сильно — а если чего-то очень хочешь, то чаще всего желание сбывается. Точнее, сбывается все же иногда, но о том, что что-то не сбылось, люди обычно быстро забывают: все же хорошее лучше запоминается. Так что Алексею «просто повезло», и он даже сумел поговорить с товарищем Ким Ирсеном. Будущий Великий Вождь и Солнце Нации пока был человеком вполне, по мнению Алексея, адекватным. Разговор с ним растянулся почти на полтора часа, и в конце товарищ Ким к предложению Алексея перевести его в какой-нибудь полевой госпиталь отнесся с пониманием. А так же пообещал достать для него «нормальную снайперскую винтовку».

А еще товарищ Ким был человеком слова. То есть винтовку Алексею на следующее утро все же не поднесли ни на блюдечке с требуемой каемочкой, ни как-либо иначе — но ту, которую попросил Алексей, быстро достать было просто невозможно. А вот автомобиль, который должен был перевезти его в полевой госпиталь, расположенный в только что освобожденном Сеуле, Алексея ждал у дверей госпиталя еще до того, как он проснулся. Автомобиль с водителем и четырьмя солдатами из «личной гвардии» товарища Кима, и все они прекрасно говорили по-русски. А на переднем сидении, рядом с водителем, восседал лично товарищ Ким…