Пауки в банке

Глава 26

Впервые с момента бомбёжки Сенатор спит в тепле. Ему выделили палатку с обогревателем. За тонкими стенками гудит мобильный генератор, переговариваются ферцы. Слышен скрипучий смех, хлопки картами и недовольные выкрики. Время от времени всё стихает и слышен далёкий реактивный свист. Над лагерем пролетает истребитель. В эти мгновения Сенатор просыпается и лежит с открытыми глазами, ожидая… смерти или взрыва.

С ним поделились последними новостями, о ядерной атаке на Руос. Со стороны Андера, разумеется. После таких вестей сложно остаться равнодушным. Будь это в старые времена, до Катастрофы, мир бы обратился в пепел уже через час. Что ж, возможно стоит вознести хвалу орбитальному мусору, он делает невозможным суборбитальные полёты ракет.

У него есть время передать стране ключи доступа к Отцу Неба, и тогда уже никто не посмеет им ответить.

Очередной истребитель пролетел над лагерем, и Сенатор закрыл глаза, мгновенно провалившись в поверхностный сон. К животу прижимает рюкзак и мысленно молится всем богам, чтобы ферцы не решили завладеть «компроматом». Уж на это у них должно хватить ума?

Всего ничего. Завтра он будет дома… ну, на пути домой. Его встретят, как героя, наградят… поставят памятник… Человек, принёсший Андеру ключи от мира. Да… это будет хорошо…

Он не заметил, как небо начало светлеть, проснулся от холодного ветра, ворвавшегося в палатку. Бородатый юноша осклабился, увидев сонного андерца и на ломаном наречии долин протараторил:

— Еда идти утро есть!

— А… завтрак? — Моргая, отозвался Сенатор, махнул рукой и сел откидывая теплоёмкое одеяло из блестящей плёнки. — Сейчас буду…

Он совершенно не выспался, но вместе с холодным воздухом в палатку ворвался запах кофе. А это уже то, что надо после плохого сна. Главное не обдристаться от счастья. Помыться ведь выйдет ещё не скоро. Сенатор выбрался из палатки, поправил рюкзак и огляделся.

Лагерь оживает, ночью было нельзя разводить огонь, чтобы не выдать место. Сейчас же ферцы разводят костры, готовят нечто похожее на яичницу и варят кофе. Сенатор ожидал увидеть пакетированные варианты из сублимированных гранул. Но к удивлению боевики мелят зёрна. Неспешно, возведя рутину в ритуал.

Горбоносый ферец, главарь шайки, с которым договаривался вчера, жестом пригласил к костру и сунул в руки полную кружку. В котелке над огнём шкварчит яичница с салом и сушёными помидорами.

— Я думал, вам нельзя свинину… — Пробормотал Сенатор, жадно втягивая сочные ароматы, от которых желудок задёргался и взвыл от жадности.

— Дома нельзя. — Отмахнулся главарь, широко улыбаясь в бороду. — Бог не дурак, он знает, что в пути и походе всякое случается. А если какой дурак помрёт от голода, когда у него была возможность спастись свининой… Того сразу в ад. В раю дураки не нужны.

— Удобно…

— Практично. — Поправил главарь и закурил. — Понимаешь, есть люди, которые фанатично соблюдают все запреты веры. Есть такие, что даже молятся по пять раз в день. Вот только Богу это всё не надо, это нужно им. Чтобы спать спокойно, чтобы с высока смотреть на других. Много почему.

— А что же нужно Богу?

Сенатор отхлебнул кофе и едва сдержал стон наслаждения. Можно как угодно относиться к Феру и его культуре, но в кофе они мастера. Даже удивительно, как это у них получается, когда лето не такое уж и жаркое. Возможно, влияние Квинта, тем более они одной веры, условно. Молясь одному богу, даже в Квинте, умудряются резать друг друга из-за разных трактовок.

— Богу, а что ему может быть нужно? — Пожал плечами главарь, пригубил кофе, наблюдая, как молодой товарищ добавляет в яичницу приправы. — Он всесилен и всемогущ. Может, ему нужно то же, что и всем родителям?

— Что бы чада стали самостоятельны и свалили из дома?

— Верно! — Ферец засмеялся, и кофе плеснуло на землю. Он выругался и рукой с сигаретой стряхнул капли с рукава.

— Знаешь, — пробормотал Сенатор, оглядывая нового знакомого. — А ты на удивление умён.

— Андерская Континентальная Академия, — ответил бандит, затянулся сигаретой и запил дым большим глотком кофе, — кафедра философии и теологии.

— Да ладно… — пробормотал Сенатор, — мы, выходит, однокашники почти. Правоведение и с факультативом в инженерии.

— Широкие взгляды. — Заметил ферец и, взяв сигарету в зубы, протянул руку. — Анур бен Сагил.

— Келан Сотмар. — Представился Сенатор, пожимая руку. — Я просто любил копаться в своей машине. Да и до сих пор люблю.

Имя, конечно же, не настоящее. Псевдоним, который он придумал, ожидая направления на оперативную работу после учебки. Не сраслось, но имечко осталось, больно звучное получилось.

— Кто же ты такой, Келан? — Спросил Анур, стряхивая пепел под ноги.

— Скажем так, агент Сената, по чрезвычайным происшествиям.

— Шпион.

— Разведчик.

— Как пса ни назови, гавкает одинаково. — Философ-теолог пожал плечами.

Сенатор спорить не стал. Конечно, он далёк от звания разведчика или даже оперативного агента. Просто обстоятельства сложились так. Плохо это или хорошо, уже не важно. Он здесь и должен выполнить работу. Спасти мир и подарить его Андеру.

Фронт трещит, как согнутая палка. Аяны наращивают давление, перебрасывают силы и крошат отряды Кахаар. К счастью, после ядерной атаки, они перебросили весомые силы, включая новый ДРЛО, на побережье. Так что Бренир может дышать спокойно, за вчера её крыло уничтожило оборону целого города. Сровняла с землёй несколько кварталов, но накрыла ПВО, а после и артиллерию за городом. Путь для армии открыт и новый узел для переброски снаряжения.

Только за эту операцию ей пришло письмо с орденом, подписанное лично королём. Девушка взяла его из рук Граока. Ветеран порывисто обнял и прижал к себе.

— Я горжусь тобой, девочка. — Прогудел он, стискивая Бренир до хруста, и в голосе явственно звенят слезливые нотки.

— С… спасибо… — Выдохнула девушка, чувствуя как концы рёбер касаются лёгких. — Отпусти…

Сидящие в столовой пилоты, её птенцы, разом повернулись к ним и вскинули руки со стаканами.

— Слава лучшему командиру!

Крик прокатился под столовой, теряя осмысленность и превращаясь в вопли радости. Кто-то хлопнул хлопушку, и в воздух взметнулось мерцающее конфетти и цветастые ленты. Бренир подхватили из хватки Граока, усадили на стул и, воздев на плечи, как паланкин древней царицы, понесли по залу. Орден вырвали из рук и бросили в стакан, в который последовательно залили виски, бурбон и вообще всё, что горит. Сверху посыпали перцем.

Девушка засмеялась против воли, а затем от всего сердца. Общее веселье пьянит лучше и быстрее любого пойла. Вокруг улыбающиеся лица, выкрики одобрения… и лица тех, кто ушёл. Это всё её дети. Те, за кого она несёт полную ответственность, кого наставляет и обучает. А она для них мать, что порой ближе, чем родная.

В уголках глаз закипели слёзы, Бренир тайком утёрла их, но стало только хуже. Ну и пусть текут! Пусть все видят, как она счастливы быть тут!

Паланкин завершил круг по столовой, носильщики опустили Бренир за стол и сунули в руку «наградную» кружку. Девушка залпом опрокинула в себя содержимое и задержала дыхание. Орден ощутимо стукнул по зубам. Но она этого не заметила. По глотке в желудок понеслась огненная волна, ошпарила и испарила слизистую, забила дыхание… Перец попал в носоглотку и весь мир превратил в пылающее нечто. Бренир забила кулаком в грудь, выпучила глаза и выдохнула через силу. Вместе с углекислым газом наружу вырвалось столько паров, что будь рядом огонь, получилась бы пламенная струя до потолка.

Притихшие птенцы завопили и бросились обнимать и хлопать по плечам.

Они её семья и она умрёт за них. Бренир выпрямилась и вскинула пустую кружку над головой. Граок взял орден и с широкой улыбкой приколол его к груди, по старой традиции проколов и кожу.

Бренир же, оглядывая собравшихся, вспоминает и павших и… их убийцу. Проклятого труса, на истребители с заломанными крыльями.

Нирел сел на бревно. Тёмное небо, как купол, посыпанные бриллиантовой крошкой. Сияющие полосы движутся от горизонта до горизонта, пересекают диск луны. Вместе с ними по краю видимости, тянется сияние. Людям досталась самая красивая клетка в самой огромной тюрьме. Нирел выдохнул клубы пара, с каждым днём становится холоднее и снег чаще.

Теперь океан похож на серый кисель. Смотреть на него отвратительно. Но вместе с этим небо становится прекраснее. Его не хочется покидать вовсе. Нирел невольно задумался, а как видят небо горяне? Атмосфера разряжена, светового загрязнения почти нет… Должно быть, это самое восхитительное зрелище в мире. Жаль, что там ему не побывать. Даже когда война закончится.

Если она закончится.

Пилот поджал губы и зарылся лицом в ладони.

Если. Если война закончится, он будет летать реже. А может быть, его и вовсе спишут. Тогда полёт будет только в качестве пассажира, а это совершенно не то… Ветер бросил в ухо шум гитарных переборов и смех. На опушке веселится отдыхающая часть Сирин-пять. Ветер кружит голос Винель, командира и прочих, добавляя шорохи помех от связи с товарищами через Дроз.

Нечто в глубине сознания вопит и требует пойти к ним. Сесть у огня, взять бутылочку пива, неведома как протащенную на базу и просто веселиться. Стать частью коллектива, вернуть себе то… что погибла с прошлой эскадрильей.

Нирел сгорбился и обхватил голову. Нет. НЕТ! Он не пойдёт к ним, нет смысла! Всё равно рано или поздно струсит и оставит их умирать. Это неизбежно, ведь он трус. Трусы не заслуживают ничего кроме презрения.

Во рту стало солоно. Горячая кровь из прокушенной губы попала в горло и Нирел закашлялся. Сплюнул и поднял взгляд к небу. Надо будет попросить дополнительное патрулирование, вдруг одобрят? Спать можно и пару часов, компенсируя стимуляторами.

Справа хрустнул снег, Нирел обернулся. Среди теней и серебряного света идёт Винель. Волосы девушки развиваются на ветру, походка как у кокетливой кошки. В руках по бутылочке тёмного стекла. Она с улыбкой опустилась рядом, и ремешки комбинезона стукнули о бревно. Одна бутылочка стукнулась в тыльную сторону ладони, и Нирел молча взял её. Сорвал крышку и пригубил. Горькое и холодное пиво смочило горло.

Да, с возрастом этот вкус становится всё лучше.

Винель стукнула бутылочкой о его и широко улыбнулась.

— Ты чего такой хмурый?

— Я всегда такой.

— Нет, это ты себе придумал. Никто не рождает угрюмым, все мы вначале весёлые и добрые. Обозлёнными скотами нас делает жизнь.

— Я… не хочу об этом говорить. — Ответил Нирел, отвернулся, почему-то, боясь заглянуть в глаза девушки, но чувствуя её тепло через комбинезон, словно плечом прислонился к печке. — Слова лишь открывают старые раны.

— Понимаю.

Они умолкли и подняли взгляды к расчерченному световыми нитями небу. Звёзды холодно мерцают, вспыхивают крупные обломки, и ветер свистит в лысых кронах. Нирел потягивает пиво, слишком холодное для такого вечера, но оттого и приятное.

— Спасибо. — Выдохнул пилот после очередного глотка.

— Что-что? — Со смешком спросила Винель и приложила ладонь к уху. — Я не ослышалась?

— Нет. Спасибо, мне этого… не хватало.

— Ничего, будет куда больше.

Они вновь замолчали, в стороне у костра громче зазвучала гитара. Нирел даже узнал мелодию, часто слышал её в юности. Тогда терпеть не мог, а сейчас… это словно окно в более счастливые времена.

— Почему ты это делаешь? — Спросил он, покачивая пиво.

— Ты действительно хочешь услышать ответ? — Винель повернулась к нему и наклонилось.

Лунный свет отразился в глазах девушки, придавая им жутковато притягательный вид. От которого у Нирела сердце забилось чаще. Он покачал головой.

— Нет.

— Вот и чудно, так что больше не задавай глупых вопросов.

— Ладно.

Винель подвинулась ближе.