Патриот. Смута. Том 7

Глава 4

На все дела ушло у меня примерно полтора часа.

Баньку пришлось переносить на потом, хотя в списке дел она все еще значилась.

Осмотрел встававшее лагерем воинство. За своих был спокоен. Даже елецкие, курские и белгородские на фоне рязанцев и сборной солянки, пришедшей от Калуги, смотрелись ветеранами. Что говорить о тех, с кем я вначале еще от Воронежа. Проконтролировал процесс вливания в армию сил, стоящих ранее за Лжедмитрием, а ныне возглавляемых Трубецким. Пока что для того, чтобы пресечь на корню различные эксцессы и недопонимание, каждая из трех частей имела свой лагерь и свою оборону. Благо противника хоть сколько-то крупного окрест не предвиделось и можно было себе позволить пока что такое.

Туляки не в счет. Слишком мало их.

Даже в случае лихой вылазки, отобьемся. Дозоры предупредят, не прорвутся мимо просто так.

Перекинулся парой фраз с Франсуа и Вильямом. Они в целом положительно отметили потенциал Ляпуновского воинства. Как бы — молодо-зелено, по большому счету, но учить можно. Да и у молодежи глаза горят, свершений хочется. А здесь военной науке учат — это же рай настоящий.

Месяц и будут молодцы бойцы.

Где только этот месяц взять. Везде галопом по Европам гнать приходится.

Голландца я отправил в лагерь Трубецкого. Он с этими людьми был знаком. Вот пускай и работает. Нужно было самых толковых отобрать. Перераспределить. Сформировать сотни по новому образцу.

Григорию вместе с крупным отрядом поручил ревизию обозов. Уверен — противодействие будет. Все же имущественный вопрос — самый болезненный. Но, проблему решим.

Снабжение воинства — это самое важное.

А раз мы едины, то и обоз один на всех. Иначе никак.

Далее с Ляпуновым перекинулся несколькими фразами. Уточнил, что он решил по поводу дезертиров. Ситуация была неприятная, но решать ее нужно. Причем именно ему. Люди его, бежали от него, и от ужаса казней, и от санкций. Воевода работал, допрашивал, обещал к ночи завершить. Чувствовал я, что полетят головы. Но — раз надо, раз дисциплина нарушена, значит надо.

Далее еще несколько рутинных моментов. Доклады разведки.

И вот, вновь я застыл у входа в злополучную избу, где томилась в ожидании с пером и бумагой Марина Мнишек.

Нас тут было прилично. Лжедмитрий с утроенной охраной. Лица на нем не было, совершенно потерянный и убитый депрессией человек. Вымытый до дна, выжатый до капли. Глаза пустые, труп-трупом. От любого шороха и движения шарахается. Серафим, как представитель церкви в моем христолюбивом воинстве. Он уже успел наладить контакт с местным батюшкой, оставшимся в посаде. Доложился, но там была вполне обычная рутина. Нового тайного хода в крепость не нашлось. Сведений новых, каких-то важных не поступило. Только теперь — его просветленные бойцы, бывшая посошная рать, вымуштрованная моим французом, заняли охранные посты.

Уж на кого, а на них в этом деле я мог положиться.

Моей избранной конной полутысяче следовало отдохнуть. Многое мы с ними проделали. Да и негоже доспешным воинам, элите из элит стоять на страже лагеря. Пехота — хуже снаряженная, но не менее замотивированная и вполне одиозная, уверен, справится с задачей даже лучше.

Собрался с силами, улыбнулся глупой улыбкой, вновь маску простака накинул.

Вздохнул, махнул рукой своим, ждите мол, вошел.

— Государыня, я торопился как мог, чтобы вновь узреть вашу красоту. Ваши глаза.

Двинулся к ней.

Марина Мнишек сидела за столом. Несколько листов бумаги было исписано. Перо и чернила отставлены в сторону.

— Ясшновельмосшный госшподарь, вы явились. Не сжшдала так сшкоро. — Она кокетливо улыбнулась, повела плечами. — Понимаю, эти хамы, с ними сштолько мороки. Вы, вероятно, усштали?

— Да.

— Сшадитесь, друг мой.

Я прошел неуверенной походкой к столу. Присел рядом с ней, глянул на написанное, но тут же взгляд отвел. Надо показывать свое смущение. Нельзя сразу. Совсем немного осталось и… Уже можно.

— Государыня, вы так много написали. — Постарался как можно лучше симитировать удивление.

— Да, мой добрый друг. Ожчец мой тоже нам помосжет. Я написала ему, Сапеге, Сжаруцкому и еще несжскольким. Уверена, они внемлют моим сшловам.

— Как я могу отблагодарить вас, государыня? — Я начал неспешно собирать листки бумаги. — Я тотчас же поручу гонцам отправиться с ними в Жигмонту и вашему батюшке.

Последнее было несколько сложнее. Все же далеко и долго. А остальное — под Смоленск. Только как передавать? Там же не проходной двор. Или…

— А как же их вручить, ведь… Польский король, уверен, выставил разъезды.

— О, мой друг…

Она начала рассказывать, кому, куда и как следует передать написанные письма. И это самое то, что было мне нужно. По факту — пароли, коды, явки.

Все. Дело сделано.

— Спасибо, государыня. — Как мог робко ответил я. — Тотчас же. Но… что я могу для вас сделать? За вашу помощь?

— Игорь, вы и так сшделали для меня очень многое. — Она поднялась, прижалась плечом. — Я говорила насшему обсщему сшнакомому, доктору…

Кокетливо потупила взгляд.

— Я пани, мне нусжны мои фрейлины, мой гардероб и… — Прижалась сильнее так, что я вновь ощутил идущий от нее аромат, уже не настолько сильный. Видимо, не обновляла она свой афродизиак. — Ванная.

Прошептала она мне на ухо.

— Я сделаю все, что в моих силах. Уверен, обоз воинства Трубецкого уже прибыл, и там ваши служанки.

— Мой друг, я буду вам очень… — Она провела пальцем по моей шее. — Очень присшнательна.

Прошептала на ухо, почти касаясь его губами.

— Да.

Письма были у меня, этот концерт можно было завершать.

Она дернулась, видимо, ощутила некоторые перемены во мне. А я изгнал роль этого неуверенного болвана. Сыграл как мог. На приз зрительских симпатий не претендую, но… получил то, что хотел. И не отдал ничего взамен, кроме… Как это говорится, кроме нервных клеток.

Все же общение с ней далось мне нелегко. Хитрая, коварная бестия.

Настоящая светская львица, интриганка до мозга костей.

— Отдайте мне нож. — Проговорил я холодно. — Вам здесь не причинят вреда. Мы же с вами… — Ухмыльнулся криво. — Добрые друзья.

Она дернулась, словно раненая, отпрянула.

Смотрела на меня не понимая. В глазах росло непонимание, постепенно сменяемое злостью, которую почти сразу начал выдавливать накатывающее бешенство.

— Ты…

— Мы же с вами добрые друзья. Государыня. — Я смотрел на нее уже в привычной мне манере. Не скрывая пренебрежения. — За дверью стоит священник, мой боевой собрат. Он… Он настоятель воронежского монастыря. И он сможет исповедать вас. Уверен, вам есть в чем покаяться.

Я замер в ожидании. Прикидывал, насколько ее накроет ярость, кинется ли она на меня с ножом или нет. Пока вроде держала себя в руках. Понимала, с мужчиной ей в драке не совладать. Да и смысл какой? Куда потом деваться.

Свою жизнь она ценила очень и очень высоко. На жертвы идти не готова была.

— Ты обманул меня. — Маска спала, лицо исказила злобная гримаса.

— Отдай нож, Марина, и не дури. Я не причиню тебе вреда. — Говорил холодно и сухо. — Мы действительно вместе войдем с тобой в Москву. И ты встанешь со мной у трона, только…

— Курва. — Прорычала она. Рука дернулась, но я следил за ней.

Всю эту миловидность и любезность как рукой сняло. Передо мной стояла настоящая фурия, мегера, готовая вцепиться мне в лицо, рвать ногтями, резать ножом.

— Русский народ, Земский Собор будет судить тебя. Справедливо.

— Не посшмеешь. — Зашипела она, собираясь напасть.

— Не советую. — Покачал я головой. — И предлагаю теперь заключить настоящий договор.

— Лжец!

Я рассмеялся.

Из ее уст это звучало настолько удивительно, что сдержаться не получилось. Та, что окрутила одного Лжедмитрия, а потом признала другого человека за первого, делила с ним постель, пыталась найти для себя максимальные выгоды из своего положения. И она говорит, что я лжец.

— Нет, Мнишка, просто я ценю не только себя, но и землю, людей. — Хмыкнул я. — Наш договор прост. Ты делаешь то, что надо мне, и живешь. Довольно неплохо для того, что ты сделала.

Ее трясло, но я чувствовал, что помимо уязвленной гордости внутри просыпается банальный инстинкт самосохранения. Бешенство накатывало на нее. Ведь я не поддался на ее соблазнения. Мало того, я не просто отверг ее, но и обыграл, вынудил рассказать мне о связных. Собственноручно для меня она написала письма к своим «друзьям» в ляшском лагере.

Обыграл на ее поле, и это не давало покоя.

Она молчала, ощерилась, смотрела на меня с бессильной яростью.

— Значит так, лжегосударыня. — Говорил я еще более холодно, добивал ее этими словами. — Я обеспечу тебе вполне сносную жизнь, верну твоих фрейлин, а ты будешь делать то, что нужно мне. Писать письма и, если понадобится, при мне встречаться с твоими ляхами.

Она злобно смотрела на меня, а я продолжал.

— Ты расскажешь моим людям все, что знаешь про лагерь Лжедмитрия, про тех людей, которые могут переметнуться ко мне, про их слабости.

— А если нет? — Проговорила она холодно.

Начался торг.

— Все просто. Я не жесток. Тебя просто повесят. Пыток не будет, это я тебе обещаю.

Она вздрогнула. Отпрянула.

Мой тон говорил больше, чем слова. Мне было все равно. Приятный бонус, но не то чтобы уж очень важная карта в игре. Разменная монета.

Она понимала, и ее бесило, безмерно сводило с ума то, что я не смотрю на нее как на желанную женщину. Марина привыкла именно к такому. Обожание, вожделение, страсть, желание обладать запретным плодом.

А я… В моих глазах она видела холодность и отношение, как к своему врагу. И это угнетало ее безмерно. Казалось, она начала сомневаться в своей красоте, а для девушки в ее положении это очень сильный удар.

— Ты, ты… — Зашипела она. Ее начало трясти.

— Либо виселица, либо сотрудничество. — Смотрел на нее. — Вводите!

Выкрикнул громко.

Дверь тут же распахнулась, и там показался Матвей Веревкин, собственной персоной. Уставился на Мнишек и попятился.

— Нет, нет… — Я замер вполоборота и в его глазах увидел панику. — Только не она. Все что угодно!

Этому человеку безмерно не хотелось быть рядом с этой девушкой. Что она с ним делала, черт побери?

Краем глаза я увидел, что в руках Марины блеснул стилет. Она рванулась вперед. Среагировал молниеносно. Перехватил руку, крутанул, оттолкнул. Оружие выпало из рук, а его носительница отлетела к стене. Я действовал аккуратно. Но здесь сыграл фактор того, что лишил ее последней надежды и, можно сказать — добил.

Мнишек рухнула на колени и разревелась.

Всерьез или играла? Я ставил на первое, но с такой хитрой лисой можно было ждать всего, чего угодно.

Лжедмитрий стоял и смотрел на все это с широко раскрытыми глазами. Не понимал, что творится.

— Ну что, Матвей. Чего ты ее так испугался? Она же просто девушка. — Я улыбнулся ему, хотя совсем и не добродушно. — Садись, поговорим. Серафим, останься при нас. Думаю, после разговора Мнишек нужно будет исповедаться. Надеюсь, у нее под платьем больше нет ножей.

Клинок я подобрал. Отличный, острый, хорошо скрываемый на теле. Мастерски изготовленная штука. Покрутил в руках. И зачем он мне? Подарить какой-то влиятельной особе, если только? Или… В музей памяти Смутного времени.

Улыбнулся и тихо хохотнул от этой дикой мысли.

А впрочем, почему нет.

— Ну что, Матвей. Это же она, супруга твоя?

— Нет… Нет. — Простонал он, с трудом держась на ватных ногах, подталкиваемый Серафимом и двумя моими бойцами к столу.

— Как так?

— Это, ведьма…

Опять началось. Она его колдуном зовет, он ее ведьмой. Что у нас здесь поголовье магов и чародеев на душу населения в стане Лжедмитрия растет. Хогвартс какой-то. Может, еще письма совами отправляют.

Тьфу, мерзость.

Выдумали всякой дряни друг про друга.

— Давай по существу. Матвей.

Он мешком плюхнулся на край лавки. Заговорил как-то безэмоционально.

— Она меня признала Димитрием, своим мужем. Но, но…

— Слушаю.

Я видел в глазах своих бойцов пренебрежение к этим двоим. Но, бывшие крестьяне исполняли свой долг, не сильно задумываясь о том, кто перед ними. Приказ Серафима и мой были для них сродни чуть ли не божественному явлению.

Видано ли такое, самому государю служить.

А что до самого их главного, до батюшки, он тоже не очень-то был рад здесь находиться. Да и исповедовать Мнишек будет, уверен, без удовольствия. Но, это как у врачей клятва Гиппократа, так и у священников, вроде же. Нельзя отказать в исповеди и причастии святом.

— Она… Она… Сущий дьявол! — Взревел Матвей. И в голосе его я слышал нотки настоящего ужаса. — Она сводит с ума, она говорит… Так… Ее голос… Ее запах.

Он перекрестился.

— Господарь… — Сполз с лавки, встал на колени. — Господарь, удави эту змеюку, христом богом прошу. Удави.

Слезы выступили на его лице. Он, вроде бы более или менее стабильный, при виде Мнишек опять впал в какое-то полубезумное состояние.

Девка эта, тот еще катализатор сумасшествия.

Ничего себе. Настолько жесткого взаимоотношения этой парочки я не ожидал. Наблюдал за Мариной и увидел из угла, где она сидела, отброшенная мной и ревущая, злобный пронзительный взгляд.

Пришла в себя. Или опять пыталась играть и все эти слезы — лишь очередная маска.

Несгибаемая девка, что здесь говорить.

— Сшухой сщтручок. — Прошипела она. — Дасже девку дворовую взять не мосжешь. Куда тебе до моей красы. Тряпка, шваль, размазня, грязь под моими ногтями.

Внезапно она перешла даже на вполне сносный русский. Видимо, эти бранные слова Мнишек узнала уже здесь на моей Родине.

— Господарь… Она чудовище. — Прошептал он, стоя на коленях и продолжая креститься.

Так, разговор не клеился от слова совсем. Видимо, в их паре именно она доминировала во всей этой смутной игре. И именно она довела этого человека до грани безумия. Чудно то как. Все интереснее и интереснее.

Очарованный ее красотой простак Матвей сын Веревкина был рад делить с ней ложе, но… Судя по всему, не все было так хорошо, как казалось на первый взгляд. И по результату за те годы, что они были вместе, толкового из этого деления ничего не вышло.

Как говорится, некий процесс есть, а результаты нулевые.

Дела.

— Увести. — Я махнул охране на Лжедмитрия.

Его подняли, и он залепетал.

— Спасибо, спасибо, господарь. Ее бы век не видеть, никогда. Проклинаю. Проклинаю тебя, Марина!

Его вытащили во двор. Дверь хлопнула. Мы остались втроем. Я, Марина, Серафим, прилично так ошалевший от увиденного и сопящий безмолвно позади меня.

Я уставился на Мнишек.

Она поднялась, отряхнулась. Уставилась на меня злым холодным взглядом. От слез не осталось и следа. Вот оно. Наконец-то истинное лицо этой интриганки.

— Игорь Васильевишч, ты дьявол. — Прошипела она.

— Сочту за комплимент. — Мы буравили друг друга взглядами. — Ну так что? Сотрудничаем или петля?

— Есшли мне вернут фрейлин, разресшат гулять и, босже, дадут ванну… То я согласна. Бесз этого, лучсше убей. Я усштала от этой грясзи и мерсзости. Я шляхтянка, а не кабацшская девка.

Торг продолжался, это хорошо.

— Фрейлины не проблема. Прогулки только под охраной. — Улыбнулся я. — Думаю ты понимаешь, что это для твоего же блага. Половина моих людей хотят убить и тебя, и этого твоего… Матвея Веревкина.

При упоминании его имени лицо ее перекосила негодующая мина, полная отвращения.

— Причем. Именно убить. — Конкретизировал я. — Не строй иллюзий. У меня в подчинении действительно. Люди простые. Как я и говорил.

Она кивнула. Понимала, хотя я и чувствовал, что раздражает ее моя прямота.

— Ванна. — Продолжил я. — Тут уж, шляхтянка, уволь. Помочь не могу. Ее нет. Если в Туле будет, так уж и быть, поручу добыть для тебя.

— Чшто взжамен?

— Письма и информация. Ты многое рассказала, но уверен есть еще.

— А чшто потом? — Этот вопрос ее волновал довольно сильно.

— Суд. — Я смотрел на нее пристально. — Суд, но если ты нам поможешь, уверен, это зачтется.

— Обесщай мне одно. — Проговорила она. — Есшли выбор будет месжду монасштырем и сшмертью, дай мне второе. И…

— Что еще? — Разошлась торговля.

— Перед сшмертью запесчшатали мою красшоту на картине. Найми лучсшего худосжшника.

Ох ты ж, еще в спирту тебя сохранить. Для потомков.

Я покачал головой.

— Много просишь.

— Я сже красшива. — Холодно улыбнулась она. — Красжота долсжна осштаваться в веках.

— Черт с тобой. — Махнул я рукой. — Серафим, исповедуй ее.

Обалдевший священник уставился на меня, на нее.

— Ааа…

Лицо пани вновь изменилось. Она стала все той же милой, невинной девушкой с глупыми глазами и кокетливой улыбкой.

— Святой отецш, не откашжите мне.

Я махнул рукой, вышел, оставив их наедине. Надеюсь, батюшка мой понял, что имеет дело с невероятно хитрой двуличной особой. Актрисой от бога и политическим интриганом невероятного уровня.

У дверей меня поджидал Ванька. Поклонился.

— Хозяин, я как раз. Я баньку истопил.

О, вот это благодать.

— Веди!

— Да, здесь недалеко. Я тут нашел в посаде.

Мы двинулись вперед. Строение оказалось небольшим, примерно похожим на то, в котором я мылся еще в Чертовицком. В самом начале своих приключений, в этом Смутном времени. Как давно это было. Но если задуматься и посчитать… Не так чтобы много.

Но сколько воды утекло и дел поделано.

Хотя до Шуйского еще не добрался.

Обмылся, привел себя в порядок. Взвесил все произошедшее сегодня со мной. Этот тяжелый разговор с Мариной Мнишек. Выведение ее на чистую воду. Хорошо работал, чисто. Можно было, конечно, сразу предать ее пыткам. Но, тогда явки и пароли я рисковал не получить. Дала бы она мне ошибочные, неверные и неточные.

И что?

Люди бы гибли, доставляя письма. А так — есть шанс, что все быстро дойдет куда нужно, и вся эта переметная братия двинется в мой лагерь. Ну а здесь я уже устрою им достойный прием. Жаль, что с Лисовским у нее связей не было. Для этого упыря у меня всегда кол найдется. Даже если буду его в тундре искать или в Поле, там, где деревьев нет — с собой возить буду.

Этот гад просто так от меня не уйдет.

Водные процедуры были почти закончены, как в дверь начали долбить.

— Господарь! Хозяин!

Я разобрал голос Якова и Ваньки.

— Чего? — Высунулся распаренный в одних нижних портках, которые впопыхах надел.

Черт, неуж-то Мнишек сбежала или Матвея все же порешили. Что стряслось-то?

— Из Тулы, человек к тебе, господарь. — Проговорил сотник.