Патриот. Смута. Том 7

Глава 2

Дмитрий Тимофеевич Трубецкой сидел за столом справа от меня.

Его люди, несколько успокоившись, отступили, разместились вблизи окраины посада. Гонец, один из них, умчался к оставшейся, движущейся на соединение с моими силами, армии. Еще несколько человек вместе с Яковом и парой моих воинов отправились смотреть место для лагеря. Прикидывать — станем ли мы все вместе или понадобится две или даже три отдельных позиции.

Князь вздохнул, дернул плечами. Заговорил неспешно, подбирая слова.

— Господарь. Если бы не Мнишек, большая часть польского войска, что при нас в Тушине стояло, разбежалась бы давно.

Это уже было толково, по существу, а не все это вот — дурнопахнущее мистическое непотребство. Прикрываться им можно перед темными крестьянами, читать и писать не умеющими. Но даже мои бойцы, а тем более сотники и прочий руководящий состав в жизни бы не поверили в то, что какой-то хрен с бугра смутил тысячи людей. Зачаровал какими-то заклятьями из талмуда. К тому же тот, которого они видели и, более того, держали в плену. Совершенно бессильный, безвольный и находящийся на грани безумия и за гранью отчаяния.

Они видели его в моей власти. И он нисколько не походил на чародея или ведьмака.

Побитый жизнью, потерянный, сломленный человечишка.

— Так, ляхи ушли же. — Процедил я после паузы.

— Да. Но она с ними контакты поддерживает. Многие ее отца знают. Даже донец Заруцкий у нее в фаворитах был.

Фаворит… Может, как Войский и говорил, раз с этим сыном Веревкиным не вышло, была мысль у этой распутной девки воспользоваться иным мужиком? А казак-то и рад. Бастард царский, его сын. Это же как подняться — от атамана, считай до того, кто царю рога наставил.

Ух!

Ладно, это к делу особо не относится. Такие вещи потом выясним. Чуть позднее. А пока по существу:

— Так выходит, она всех околдовала. — Я чуть ли не хохотнул.

Князь уставился на меня. Видно невооруженным глазом, как в голове его рождается некая новая идея. Только мне что первая, что новая ух как не нравятся.

— Господарь. — Он начал креститься. — Как я мог, ведьму не распознать! Государь наш, мудр ты без меры. Сжечь бы ее! От греха, а?

Я не удержался и даже хлопнул себя ладонью по лбу. Провел по лицу рукой. Да что же это за бред.

— Князь! Оставь ты весь этот мистический бред. Да сколько можно то. Какая ведьма? Ну да, баба хитрая. — Снизил я тон. — Но что ты грехи свои на всех валишь, а? Ты покайся. Скажи как есть. Отпустит. — Посмотрел на небо, наверх. — Бог, он же видит все. Все понимает. Ты же не по своей воле. Вышло так, что пошел за этим… Как его там, сыном Веревкиным, людей повел.

Трубецкой уставился на меня.

— А жив он?

— Конечно. Всем его показывать будем, говорить, что никакой он не Дмитрий и не колдун. — Сделал короткую паузу, добавил. — Услышал меня, а, князь. Не колдун. Обычный человек, которого ляхи на землю нашу послали Смуту всю городить и усилять.

Глаза князя, было потухшие, вновь загорелись, слушал он с интересом

— Ляхи денег дали, девку свою хотели пропихнуть в царевны, на трон посадить. А когда сам их Жигмонт воевать нас пришел, все к нему и ушли. Ну, князь. Это же адекватная версия, не то что твоя, а?

Он понизил голос до шепота.

— А что с Мнишек делать будем, господарь?

— Ты мне сначала скажи, что она там лепетала про царя и всю эту пургу, а?

Он помялся, сморщился, скривился.

— Давай, говори. — Процедил я зло. — Задумали чего, выкладывай.

— Ты же в цари не метишь…

Так, это мне уже чертовски не понравилось с самого начала. Если не мечу, значит можно какого-то упыря сажать, что ли? Или как. Ну да ладно, послушаю, что там дальше.

— И? — Холодно уточнил я.

— Ну так, а Димитрий то, как бы… Тот, что первый, что в Москве-то был, он же как никак царь… — Я смотрел на него, и как-то все более отвратно на душе становилось. Чуял я, к чему ведет Трубецкой. А он тем временем продолжал. — Был царь, свадьба была, жена она его, выходит.

— Да, только вот под другого легла. Признала мужем. — Я буравил собеседника взглядом. — Ты князь ведь знаешь, что это два, черт возьми, два! Два! Разных человека. Ты ладно, человек военный. Я могу понять, но не принять. Служил одному, земли хотел, преференций роду, чего там еще…

Он аж икнул от напряжения, вновь взгляд отвел. Видел я, что на лбу выступил пот и человека трясти малость начало.

— Служил одному, решил другому послужить. — Продолжил я. — Войско тоже. Все эти ваши воеводы. Заруцкий, Сапега, Ружинский, Лисовский, Просовецкий и прочие авантюристы всех мастей, размеров, веры и национальности. Вы все его создали, этого самого, которого сейчас колдуном зовете. Вы, никто иной. На вас ответственность за все это, сотворенное. Но она… Она же его мужем признала. А венчана с другим была. А это не только против людей деяние. Верно?

Я давил на сам факт венчания, потому что это не просто клятва или какие-то интимные взаимоотношения. Это договор перед богом данный. А для людей этого времени, факт подобный очень важен.

Князь смешался, не отвечал ничего, слушал.

— Ладно, и что она тебе и твоим сотникам внушила в голову, а? Что предложила?

Девка была головастая, хитрая, умная.

— Так… Так это, господарь. — Трубецкой как-то совсем разнервничался. — Раз она, как говорила она, раз она невестою была и венчалась с Царем, значит, царица. Императрица. Как говорила. А то, что царя убили, так и что? Мы, как воинство его, за него же стоим. А то, что другого царем называли, так это от безысходности. Точнее… — Он побледнел. — По колдовскому навету его.

— Дальше. — Проговорил, зубами скрипнул.

— Ну и, раз ты на трон сесть сам то не планируешь, значит… Шуйского вместе скинем, а там… Там может быть она за тебя…

Ух, мерзость-то какая.

Оно и в мое время такое поведение по продаже себя от одного мужа к иному считалось весьма зазорным и отвратным, а уж в Смуту. Век семнадцатый такого вообще не прощал. Это же блуд в чистом виде. Нарушение всех канонов и традиций.

Хотя, если так подумать.

Под иным углом посмотреть, для пользы дела как-то повернуть.

А что — она же невинная душонка, чтоб ее черти разорвали. Выходила дева за Царя. Ее, выходит, обманули, мужа убили, похитили саму и начались скитания и ужасы. Заступника не было, приходилось терпеть и мириться. Дело-то такое, женское. Умереть нельзя — грех. Отбиться силы нет никакой. А как появился защитник, то вот и на престол можно садиться. Как законная супруга, законного царя. А при ней регент — тот самый, что спас ее. Видимо, так девка все рассчитала и видела. А как иначе?

Но нет. Такие дела у нас не пройдут. В монастырь.

Только… Верно сказал Трубецкой, за ней же ляхи. Не все, конечно. Многие за Жигмонта. Но некоторые магнаты, уверен, продолжают питать некие надежды на ее восшествие на трон.

— Скажи, князь, а вот эти все ваши польские паны и Заруцкий. Они же ушли. Думаешь вернутся, если она им письма писать начнет?

Он почесал затылок.

— Вернутся, если… — Вздохнул. — Если силу почувствуют и шанс все отыграть, это раз. И если Жигмонт их начнет в бараний рог крутить. А он же может. Он жесткий, злой государь. Это два. Выходит. — Он бороду погладил. — Сила у тебя есть, король их прижмет, и по ее письму могут к нам вернуться. Если дело начнет пахнуть победой и троном.

— Ясно.

Зрел у меня некий план, в котором Мнишек могла пригодиться. Но с такой хитрой бестией надо бы поговорить по душам, выяснить что и как. Только вот, расколоть девку будет непросто. Это же не мужик, не боец, здесь иной подход нужен.

Ладно. У меня на это дело Войский есть. Он с ней знаком. Будет козырем в партии.

— Значит так, Дмитрий Тимофеевич. Первое. Свадьбы не будет. Ни при каких обстоятельствах. Второе. Лжедмитрий. — При этом слове он навострился, необычно оно для него звучало. — Не колдун, не чародей. Человек простой. А то, что служили вы ему, так потому что… Что и Шуйский не царь.

Нашел я выход из всей этой сложной политической ситуации для всего его воинства. Некую установку, которая решала проблему предательства и всего этого дичайшего Тушинского разгула.

— А что. — Приосанился князь. — А в целом то да, так и есть.

— Вот и я мыслю. Шуйский Собор Земский со всей земли собрал? Нет. Как к власти пришел? Через смерть, ложь и убийство. Они же заговором после свадьбы того, первого Димитрия убили. Так?

— Так. — Князь кивнул.

— Выходит, что вы заступники земли русской и против узурпатора воюете. Верного царя посадить на трон хотите. Как и я. Ну а то, что запутались и за того, кого ляхи царем называли, пошли. Ну так. Это чтобы хитростью все провернуть, когда время придет.

— Что повернуть? — Трубецкой наморщил лоб.

— Шуйского с трона, а потом Земский собор. Так?

— Выходит. — Он кивнул, выглядел задумчиво.

— Вот и порешили. — Я улыбнулся.

Князь действительно сильно устал. Он был готов хвататься за любую ниточку, лишь бы обелить самого себя и людей своих. А во мне он видел, судя по всему, действительно значимую силу. Может быть, того самого Царя. Кто знает, почему там, еще в лагере он отпрянул и не поддержал решительные действия Петра Урусова.

Кстати!

Вроде бы Богдан говорил, что татарина касимовского этого они тоже отбили. Только ранен он сильно. Поговорить с ним тоже было бы весьма интересно. Понять, что, как и почему его хан решил Лжедмитрия прокинуть. И кто его на это надоумил.

Думалось мне, что здесь польская воля прослеживается.

Но лучше из первых рук все узнать.

— Дмитрий Тимофеевич, ты войско свое встречай, лагерем становитесь. — Продолжил я. — А поутру клятву от вас всех приму и сам ее всем вам дам.

— Клятву? — Не понял Трубецкой.

— Да. Все в моем войске знают, зачем и почему мы к Москве идем. Ради чего.

— Так это…

— Все мои бойцы, что за мной идут, дают клятву за Земский Собор драться. За то, чтобы всей землей выбрать сильного, истинного Царя. — Ухмыльнулся, смотря на недоумевающего собеседника. — И я им в этом клянусь. Что веду их лишь для этого. А не для того, чтобы трон занимать.

Он не верил моим словам. Хотя сам говорил, что не нужен мне трон, и Мнишек его на это надоумила. Это по глазам видно было. Что-то у них здесь у всех власть мозг разложила. Людьми править, это не просто так. Это не хлеб жевать и даже не мечом махать.

Это же какая ответственность-то. Огромная!

За страну, за дело, которое делаешь, за людей, которым приказы раздаешь.

Еще пару минут мы потратили на то, чтобы понять, сколько точно и чего привел и привез с собой в обозах Трубецкой. Выходило вполне хорошее, хоть и бедное пополнение. Снаряжения много, но оно все хуже среднего. Еда, кафтаны, пики, сабли, кинжалы. Немного аркебуз и мушкетов. Доспехов, как и везде — в запасе нет. На людях, в коннице у каждого десятого что-то. Железных — по пальцам пересчитать.

Все, как везде.

Вздохнул я, дослушал. После чего отпустил Трубецкого. Говорить еще было много о чем, но видел я, что служилые мои люди подводят к самоорганизованному как-то штабу Войского. Старик выглядел плохо. Скачка далась ему нелегко. Пыхтел, ноги сильно растопырил. Седло явно не его средство передвижения уже.

Как слез с коня, перевел дух, увидел выходящего Трубецкого, глаза обоих на лоб поползли.

— Ваше благородие — Проговорил бывший воронежский воевода.

— Ты… — Удивленно промолвил князь в ответ.

— Я. — Он неуверенно как-то плечами пожал.

— Живой значит. А я уж думал, когда тебя отправили в это богом забытое место, а потом, когда еще про татар сведения пошли, все. Мыслил, конец тебе настал.

— Нет. Все делами Игоря Васильевича. Господаря нашего. Все его деяниями. Жив, значит.

Я подошел неспешно. Уставились они друг на друга.

— Фрол Семенович. — Отвлек старика, дав возможность им наконец-то распрощаться.

Бывший особый лекарь войска Лжедмитрия дернулся подошел, поклонился.

— Оставь ты это, старик. — Улыбнулся я ему. — Рад видеть.

— Уверен, не только чтобы любезно встретить, позвал ты меня, государь. — Вновь поклонился он. — Чего изволишь?

— Знакомая твоя у нас здесь. Марина Мнишек.

Он вновь нервно дернулся, чуть побледнел, но почти сразу вернулся в свое прежнее обычное состояние. Но меня немного удивила такая перемена. Странной она показалась. Неуж-то старик боялся эту девку? У нее же сейчас нет никого и ничего. За ней нет никаких сил.

Только, пожалуй, те, с которыми она переписку ведет.

— Мне надо, Фрол Семенович, чтобы ты ее осмотрел. — Уставился на него пристально, холодно. — В полной мере осмотрел и дал свое заключение. Ждет она ребенка или нет. Была ли с мужчиной… — Черт, да, конечно, была, ну как иначе, то. Но, мало ли. — Или нет и если возможно понять, то как давно. Есть ли признаки каких-то болезней, может быть. И в целом…

Я сделал паузу.

— Поговори с ней. Успокой. Скажи, что господарь горяч, пылок, но отходчив. Что переживает о том, как повел себя и скоро, как от дел освободится, придет. Поговорить со столь прелестной особой.

Он воззрился на меня, глаза его расширились.

— Надо так. — Проговорил тихо, улыбнулся. — Я потом с ней в твоем присутствии потолкую.

Больше говорить ничего не стал. Нужно сделать так, чтобы Мнишек решила, что я повелся на ее кокетливость и красоту. Что запал на нее и готов согласиться на условия. А там в процессе диалога резко вывести в свою плоскость.

— Действуй, а я скоро буду.

Пара служилых людей сопроводила его к избе, куда поместили шляхтянку.

Я решил дать ему где-то минут тридцать — сорок на все про все, а сам занялся раздачей приказов. Воинство подходило и размещалось. Разведка доложила, что на стенах Тулы бойцы, увидев, сколько нас всего, начали все более активно суетиться.

Выдал приказ развести в эту ночь костров вдвое больше обычного. Усилим психологический эффект. Им оттуда видно нас тоже не очень-то хорошо. Войска у меня уже считай десять тысяч, будет казаться, что все двадцать, а у страха, как известно — глаза велики. Померещится и тридцать.

Еще одна гирька на весах в пользу сдачи города.

Если у воеводы сил мало, а все говорило, что их там от силы тысяча, а, скорее всего, сотен пять, то наше численное преимущество и наличие пушек покажет всю серьезность намерений. А также добрую волю, ведь мы с ними пока не воюем.

Захотим — возьмем штурмом.

Да, мне это не нужно, но противник-то этого не знает.

Отправил гонца к Филке Тозлокову, чтобы артиллерию развернул на видном месте и пальнул пару раз. Пускай видят, что есть у нас пушки, а значит, стенам их несладко придется. Да, это не проломные пищали из приказа пушкарского. Более легкие орудия.

Но сам факт их наличия уже вселит ужас в сердца защитников.

Дальше вызвал к себе Григория, Ляпунова и Серафима. Нужно было инвентаризировать все новое снаряжение, полученное во время захвата пленных. После чего заняться с отрядом моих самых верных бойцов взаимодействием с обозами бывших отрядов Лжедмитрия. Но, это уже утром.

Прокопию Петровичу, усталому с дороги, выдал задачу разобраться с пленными дезертирами. Это его люди, пускай сам решает.

Ну а Серафим нужен будет для понимания того, что с Мнишкой делать-то в итоге. Если по закону. Она же венчанная. И здесь вопросов у меня много. Да и бойцы Серафима — люди надежные. Думаю, их как-то здесь использовать. Не все же моей лучшей полутысяче охранением заниматься. Им самые серьезные дела поручать надо и отдых давать.

Пехота заменит.

Да и с местным, не сбежавшим батюшкой кому, как не нашему священнику говорить. Хоть и военному человеку теперь.

Все мои собратья, и это было видно, мучились вопросами о подступающей и намеревающейся войти в наш состав армии князя Трубецкого. И все хотели знать, что там с этой девкой польской.

Как же быстро сплетни-то расходятся.

Ничего толком им не сказал, велел делами заняться. Прихватил Серафима и двинулся, выждав отведенные Войскому минуты, к избе. Служилые люди стояли в оцеплении. Выглядели настороженно. И это верно. Приличная часть армии крайне негативно отнеслась к появлению шляхтянки. Как бы ночью, как это со Лжедмитрием было, не удумали ее прибить. Сжечь хату вместе с бабой, а потом сказать — что, мол, сама угорела.

От такого нужно подстраховаться.

Ждали, ломиться внутрь казалось мне плохой стратегией. Спустя еще несколько минут выкрикнул громко.

— Фрол Семенович, поторопись! Видеть тебя желаю!

— Да, да. — Донеслось гулкое изнутри.

Почти сразу старик появился на пороге, задумчивый, напряженный. Видно, что тяжело ему было говорить с этой госпожой.

— Отойдем. — Махнул я рукой.

Когда мы отдалились на достаточное расстояние, я задал короткий вопрос.

— Ну что?