Патриот. Смута. Том 7

Глава 18

Солнце, что постепенно поднималось над лесом, грело наши спины.

Мы шли вблизи берега реки Оки.

Лучшая полутысяча моих бойцов. Самые приближенные, опытные, хорошо снаряженные воины. Две сотни кованой рати. Да, это конечно не крылатая гусария, но даже такого русская земля давно не видела. А если собрать вообще всех, кто был в моем теперешнем десятитысячном воинстве, то глядишь и пять сотен доспешных выйдет, а с тегиляями, может и неполная тысяча.

А еще триста человек с аркебузами и пистолетами. Считай — рейтары.

Страшная сила, если так подумать.

Две сотни Чершенского на их фоне смотрелись довольно слабо. Но я знал, что эти люди тоже опытны, и взял их, потому что, скорее всего, часть из нас двинется быстрым ударом на монастырь, а часть пойдет на сам город. Для спешного форсирования притока Оки — реки Нары, потребуются более легковооруженные люди.

Обе точки нужно брать сразу.

Шли плотно, колоннами.

Отряды Чершенского как раз отлично выполняли роль боевого охранения основной силы. Уходили вперед, возвращались, докладывали. Я им поручил поймать какого-то местного, чтобы выведать о месте пересечения Нары близ монастыря. Так-то вроде она речка небольшая, но… Черт знает, лучше проработать такой момент и не снижать темпа.

Подготовиться загодя — лучшая стратегия.

По левую руку могучей силой река несла свои воды на восток. Почти непреодолимой преградой стояла она долгие годы на пути вражеских орд, идущих со степей, с юга. Несколько бродов — те самые места, где враг мог пересечь ее. А остальное — себе дороже лезть дальше.

А по правую руку густой, малохоженый лес. Да, он все же отличался от того, что раскинулся недалеко от Тулы, где нам все с той же полутысячей удалось захватить Лжедмитрия. Здесь он выглядел менее сказочным, но все таким же местами густым, мрачным и пугающим.

Не зря в таких лесах терялись во время Смуты целые польско-литовские отряды.

Зайдешь, заведет леший и конец.

По моим прикидкам до Серпухова нам было идти больше, чем полдня. Тем темпом, который сейчас держали. А он был не так утомителен, как вчерашний. Самое важное случилось. Броды наши. Армия Шуйского с ее проломными пищалями и огромной посошной ратью идет медленно. Движется по своей земле в полной уверенности своей безопасности.

Наше большое преимущество — внезапность.

Противник не знает, что мы уже близко. Не ожидает такого. Уверен, факт того, что взята Тула будет для него шоком. Если, конечно, будет воспринят как правда, а не сказки. И то, что нас не две, а десять тысяч — тоже. Испугается брат сидящего на троне Василия, заволнуется. Ведь план был запугать нас и вынудить перейти на сторону Шуйского. Но нет — так работать я не буду. Не тот это царь, который нужен стране.

Земский Собор нам нужен. Вот что!

Пару раз я видел небольшие хутора. Лодки какие-то, что прятались в камышах и людей на воде. Они, видя нас, в панике начинали грести на противоположный берег. Протекай река на запад, уверен, постарались бы предупредить Серпухов. Но, грести против течения, это значит постоянно идти вместе с нами наравне, а то и отставать. Все же конь может идти быстрее лодки, выгребающей против полноводной реки.

А это шанс — что человека пристрелят. Лучше укрыться, спрятаться. Жизнь свою схоронить.

К тому же мы не татары.

Шли под царским знаменем, что Пантелей развевал над моей головой. А для простых крестьян местных это что-то должно было, да и значить.

Пересекли пару небольших речушек, впадающих в Оку. Больше ручьев. Кони их без труда перешли, даже не сбавляя темпа.

Когда солнце уже двинулось за зенит, лес стал отступать к северу. Чувствовалось, что вот-вот и выйдем мы на простор, и будет где-то час, может чуть больше до Серпухова и реки Нара, за которой был монастырь. Идти придется по открытой местности. Увидят нас, скорее всего, и из города и из места святого.

И что?

Никто же не знает, что мы здесь. А значит будут полагать, что какой-то отряд от Шуйского. От бродов идет.

— Пантелей, знамя пока сверни. — Проговорил я.

Тот повиновался беспрекословно.

Прошли совсем немного, колонна остановилась вблизи небольшого приречного поселка. Там работал отряд, человек из десяти казаков. Прошерстили все в поисках языка. Мы ждали.

Удача улыбнулась.

Через минут пять пара вестовых притащили ко мне озирающегося и невероятно испуганного мужичка. На нем были потертая, безразмерная рубаха и порты неопределенного серого цвета, а также жилетка на меху, подпоясанная веревкой. Босой, лаптей даже не имелось. Либо потерял, пока удирал и прятался.

Смотрел он совершенно ошалело. Уверен, что в мыслях было — как бы удрать отсюда побыстрее, и чтобы его в покое оставили и не сотворили ничего.

Пал к копытам коня, начал что-то причитать.

Зверь мой даже как-то переступил, смутился, сделал шаг в сторону, всхрапнул.

— Поднимись. — Проговорил я спокойно, вкладывая добрые нотки.

Но человек продолжал лежать и кланяться. Понятно, страшно ему до одури сейчас. Какие-то вооруженные люди, нашли, вытащили, привели сюда, и кто-то сейчас важный с ним говорит. А вокруг него люди в бронях и с пищалями. Видано ли такое. Точно царское воинство, никак иначе.

Из самой Москвы. Откуда же иначе-то?

— Поднимись, никто тебя не обидит здесь. Мы за землю Русскую стоим, а не против.

С колен он не встал, но голову немного приподнял, чтобы хоть как-то осмотреться и понять, где он.

— Местный?

— Да, да, конечно, люди служилые, местный я. Давно здесь живу. И отец мой жил, и дед.

По сторонам глянул резко, точно думал, как сбежать. Но видел сколько вокруг бойцов, понимал, не удастся. Побьют или того хуже, жизни лишат.

— Далеко до Серпухова, до реки Нара?

— Так нет, пешком ну близко уже. Совсем близко.

— Как через Нару перейти, знаешь?

Он дернулся, вновь, уже более явно посмотрел налево, направо.

— Мы тебя отпустим, когда проведешь.

— Нет. — Его трясло. — Нет, не скажу!

Он петуха аж пустил, так горло его сопротивлялось говорить эти слова.

— Ты чего же, человек, удумал-то? — Перемены в нем удивили меня.

Бойцы, что стояли вокруг тоже как-то напряглись. Вначале удивление в их глазах появилось, а потом злость стала нарастать. Видано ли какой-то холоп воле войска христолюбивого противится. Господарю, воеводе перечить смеет.

Я спрыгнул с коня. Удивила меня стойкость этого пленника. Вроде бы рохля полная, какой-то трясущийся мужик, а как через реку перейти, говорить не хочет.

— И жизнь свою не пощадишь ради этого? — Спросил, встав прямо над ним.

Руку поднял, чтобы никто в наш разговор влезать не смел, и вообще помолчали пока что.

Человек внезапно собрался, видно это было, что все силы свои последние в кулак сжал. Глаза поднял на меня. Перекрестился трясущейся рукой.

— Не ведаю, кто ты, боярин. Но в монастырь, в место святое, людям окружным дороги нет. Не иуда я. Не продам людей святых. Введенский Владычний монастырь, святыня наша. Там люди божие. А мне… — Он вздохнул, дернулся. — А мне, может, там… — Глаза к небу поднял, простонал последнее в страхе невероятном. — Там за это воздастся.

Я улыбнулся. Стойкость этого человека вызвала у меня уважение. Но, пройти мне нужно, а значит, придется прибегнуть к некоей хитрости. Молча показал печатку на пальце. Подвел под самые очи его.

Человек уставился, глаза его полезли на лоб.

— Государь… — Простонал он и пал ниц, вжался в землю. Зарыдал.

Слышал я что-то неразборчивое.

— Не признал, дурак я, прости. Прости меня! — Ревел он с минуту. Люди мои ошалело смотрели то на него, то на меня.

— Встань, не гневаюсь я. Что не признал, то бывает.

Наконец-то он поднял вновь голову. Слезы из глаз текли, лицо чумазое, но собранное.

— Прости дурака. Прости, государь. Я все, все покажу. Коли надо. Заждались мы. Сколько же воинов, сколько татей, то туда, то сюда. Я уже и седой стал весь. И детишки подросли уже. А Смуте этой конца нет. А тут… — Он шмыгнул носом. — Дождался. Свершилось.

Он руки у груди собрал.

— Свершилось. — Смотрел на меня, словно на ангела с небес снизошедшего. — Все покажу. Туда же господарыню недавно привезли. Гудит весь град. Смотрины будут, свадьба.

— За кого замуж то? — Улыбнулся я.

— Знакомо за кого. — Он чуть брови насупил. — За тебя, господарь.

Вот как.

Бойцы, что подле нас стояли опешили. Теперь пришел их черед удивляться. Смотрели на меня, переводили взгляд на этого человека. Ну а я то что? Это не мои слова, что невеста, жена будущая меня здесь заждалась.

— На коне-то сможешь? — Проговорил спокойно, не отвлекаясь на все эти взоры.

— Я если надо, я все. — Он опять пал ниц. — Все смогу.

— Дайте ему коня. — Приказал.

Бойцы мои подчинились. Отошли, переговариваясь тихо, ухмыляясь.

Сам же пока Якова подозвал, чтобы приказы выдать. Тот глядел на ситуацию удивленно, но слова не сказал никакого, ни за, ни против. Лицо выражало какое-то легкое напряжение. Видно было, что мыслей в голове прибавилось у человека.

— Собрат мой. — Смотрел на него снизу вверх, поскольку сам то я спешился, а он конным был.

— Да господарь. — Он мигом с коня слетел. Поклонился.

— Две бронные сотни тебе даю и две с аркебузами. — Смотрел в глаза, чтобы соблазна у него не возникло спрашивать про то, что к делу ратному не относится. — Бери и веди в Серпухов. Крепость там только строится. Думаю, лихой удар и боя даже не будет. Сами сдадутся. Знамя только тебе с Пантелеем передам. Для пущей верности. На подходе раскроете и явите всему городу, кто пришел ко двору.

— Да, господарь, кха… — Все же кашель не до конца прошел, но чувствовалось, что лучше служилому человеку.

Повторил установку на тему знамени.

— Развернешь только на подступах. Если стрелять будут, плотно в бой не навязывайся, отходи. Людей не теряй. Мы их к вечеру всеми, тогда, как конница вернется с севера, и возьмем. — Я улыбнулся. — Но думаю. Сдадутся без боя. Уверен.

— Также мыслю, господарь. А ты что?

— А я в монастырь. — Улыбнулся в ответ.

На лице его замер немой вопрос. Казалось, неужто мне важна эта святыня, зачем, в чем смысл? Знать хотел. Или вправду там какие-то смотрины невест? Но почему тогда меня это привлекает?

— Думаю, собрат мой. — Я тише говорить стал. — Боярин этот, Лыков-Оболенский, правая рука Мстиславского, что меня к вам на верную смерть послал.

— Вот как. — Перекрестился Яков. — Только… — Усмехнулся сразу же. — Смерть твоя верная вот во что вылилась. Во спасение для всех нас и для Руси всей, если бог даст. В конец Смуты и Собор Земский, что собирать идем.

— Если бог даст. — Повторил я его слова. Тоже перекрестился.

Часто это я делать стал. Такими темпами и религиозными веяниями, столь характерными для века семнадцатого, проникнусь. А как еще, если столько чудес вокруг. Кому скажи, там в конце двадцатого, начале двадцать первого века — точно уж не поверят.

Хлопнул Якова по плечу.

— Действуй резко, дерзко, но, если что, лучше людей сохрани. Люди сейчас самое ценное, что у нас есть и за этот Серпухов их терять не стоит.

— Понял тебя, кха… — Помотал головой. — Понял, господарь. — Улыбнулся. — А лекарство-то, травка эта, действует, хоть и не совсем. Кха.

— Рад, что на поправку пошел.

— Спасибо, что приказ отдал. Сам бы я, так и ходил бы.

Мы распрощались, оба взлетели в седла и двинулись вперед.

Провожатый вел нас на восток.

Прошло еще полчаса примерно. Огибали мы приречное озеро, видимо, старицу какую-то, прилично так заболоченную с нашей стороны. Простора становилось все больше. Холмы, рощицы небольшие, а лес густой отступил. Впереди стало видно поросшее деревьями русло реки Нара. Легко оно как-то выделялось среди лугов и полей. А на севере уже возделанные земли виднелись. Золотилась там рожь. Хлеб рос.

А за ними, на самом горизонте, на возвышенности стоял город Серпухов. И даже отсюда было как-то видно, что там белокаменное что-то. Помимо деревянных, привычных уже строений.

— Удачи, господарь!

Яков пяток коню дал, и четыре сотни отборных бойцов понеслись вслед за ним.

— Пантелей. Ты с ними на север идешь. — Махнул рукой. — За Якова головой отвечаешь и за знамя.

— А ты как же? Господарь? — Опешил он. — Я же тебя храню, и знамя при тебе всегда.

— Знамя там важнее. Вечером встретимся. Либо мы к вам, либо вы к нам отойдете.

— Твой приказ, закон. — Он замедлил своего скакуна, тоже свернул, перестроился в уходящую на север колонну.

— Осторожен будь! — Выкрикнул ему.

— И ты, господарь!

Мужичонка, в седле трясущийся неказисто, страдающий явно от этого, вел нас на запад. Еще полчаса по моим прикидкам и подошли мы к реке.

Двигались не скрываясь. Можно было, конечно, пытаться прикрываться оврагами, идти скрытно. Но три сотни воинов — это все же немалое число. А тратить время на все эти действия мне казалось излишним. Лучше быстро и напоказ подойти. Глядишь, за своих посчитают. Все же ждут здесь Шуйского и его воинство.

Шли бы мы ночью или ранним утром, еще куда ни шло. Можно было бы пробовать какую-то скрытную тактику.

А сейчас, при свете дня, да в поле нас и прячущихся могли легко заметить. Лучше действовать быстро, резко и решительно. Пускай думают, что мы свои. Может от того же Шуйского отряд или от Мстиславского. Кого там Лыков-Оболенский сидит и ждет?

Проводник провел нас чуть севернее, выглядывал, высматривал.

Наконец-то замахал рукой у приметной ивы, что наклонилась прямо к воде.

— Здесь, здесь.

До монастыря было уже рукой подать. На той стороне Нары, реки достаточно узкой, виднелись уже и сам монастырь белокаменный и окружающие его всяческие хозяйственные постройки.

Вблизи воды стояла пара знакомых мне с виду строений. Это же бани! Прямо как у Воронежа, там, где как раз я с Серафимом-то познакомился. Правда, здесь они поменьше были. Людей видно не было. Видимо те, кто здесь работал, посчитали за лучшее отправиться в сам монастырь и скрыться там от вооруженных людей.

Ударил набат.

Звук колокольного звона разнесся над окрестностью, поднял с крон деревьев целую ораву птиц. Взметнулись они в небо. До края слуха моего также донесся колокольный звон, которым отвечал на удары монастырского колокола Серпухов.

Там тоже начало что-то твориться.

— Встречают нас. — Хохотнул Богдан, что шел рядом. — Встречают, господарь.

— А как иначе-то. — Улыбнулся я в ответ.

Замерли над бродом.

Колонна стала перебираться, не спеша с толком с расстановкой.

Первые бойцы легкой конницы Чершенского вошли в воду. Здесь действительно оказалось не глубоко и форсирование реки пошло быстро. Всадники выбирались на тот берег. Пошли приказы, крики, шум. Бойцы перестраивались, формировали десятки и уносились дальше за реку, к монастырю. Огибая его с юга и с севера.

Отдельный разъезд направился прямо к Серпухову по той стороне Нары.

Все же патрульная служба налажена была отлично.

— Вперед! — Выкрикнул я. И повел вторую сотню вооруженных огнестрельным оружием конников.

Конь мой верный вспенил копытами воду. Сапоги чуть замочил и вот — уже на другом берегу. Абдулла и Богдан тут как тут. Рядом стоят, кони их фыркают, волнуются, чувствуют, что до ратного дела дойти могут. А им же запах крови и пороха-то не очень любим. Да и звуки выстрелов — дело не доброе.

Здесь берег выглядел обжитым.

Еще бы — раз бани есть, то и воду берут из Нары, да и так, купаются, стирают. Мостки от переправы есть слева и справа.

Примерно в полукилометре за изгибом реки, где мы ее и форсировали, возвышался храм святой. Отсюда видны были купола и белые постройки. Не дерево, которого я видел ох как много, а более прочный, долговечный материал. Чем ближе я к столице, тем такого больше встречается. На юге вообще ничего из камня не строилось, а здесь уже и монастырь, и некоторые здания, Тула и сам Тульский Кремль.

Это положительно говорило о благосостоянии людей.

Осмотрелся. Вокруг, здесь у реки и чуть выше по течению было несколько лачуг. А чуть ниже — южнее, ближе к самой Оке — тоже поселение с мостками и десятками лодок. Довольно крупное. Наверное, служащие монастыря чуть вынесли свои дома за его каменную стену.

Двинулись мы вперед.

Вышли из-под сени деревьев, и оказалось, что поле здесь и слева и справа хлебом полное. Колосится. Только людей особо нет. Несколько, видел я впереди, в сторону монастыря убегали, далеко уже прилично так.

Звук набата продолжал разноситься над окружающей территорией.

— Идем!