Патриот. Смута. Том 7

Глава 23

Вечерело, солнце закатывалось за лес на западе.

Шли быстро, торопились, чтобы до темноты оказаться уже в лагере. Вестовые были отправлены вперед, чтобы предупредить о нашем приезде. Погода радовала, не облачка на небе, ясно, дождя не предвидится и ветер слабый. А это значит, что отдыхать мое воинство может вполне себе под открытым небом.

Добрались уже в сумерках.

Лагерь встретил привычной военной кутерьмой. Усталые люди и кони, костры, постовые, шум, гам, суета. Много нас было, очень много. По моим прикидкам больше половины армии — это конница. Тысяч шесть здесь. Еще три, лучшей пехоты подойдет, да уже должно было вставать на постой в Серпухове.

У них своя задача, у конных сил — своя.

Завтра нам предстоит тяжелая работа.

Встречали меня сотники, а также Тренко и Ляпунов. Князя Трубецкого, поскольку его основная сила была в пехоте, я с ней и отправил выходить к Серпухову и готовиться там к активному противодействию армии Шуйского. Но лучшие его сотни были при мне. Люди еще не очень хорошо сработались друг с другом, но понимали, что для общего дела надо действовать так, как приказываю я.

Авторитет мой с каждым днем только рос.

Это сильно помогало решать кадровые проблемы. Потому что на местнические порядки я местами плевал. Но поскольку войско росло быстро назначал тех, кого рекомендовали вышестоящие командиры. Бой покажет, кто надежнее.

Пока ехали я все отчетливее осознавал, к утру все воинство мое будет знать о разговоре с Романовым. О той части, где он меня правнуком Василия, отца Ивана Грозного обозвал. Сам Филарет, патриарх воровского лагеря, обозначил — кто я. Это многого стоит

Разместились.

Мой офицерский корпус собрался у костра. Прошел краткий военный совет. Времени тратить сейчас много смысла особо не было. Завтра его будет больше. Будет ожидание, тогда и выдам более четкие указания, осмотревшись на местности.

Поговорили мы быстро, приказы мои выслушали. Кивали. В целом — все понятно было. Рутинная, тяжелая военная работа.

Маневр, выход на позиции, засада, ожидание и действие — бой. Потом отход.

Все же послезавтра я не планировал разбить идущее из Москвы воинство. Нет, пятнадцать тысяч — сила большая. Одним ударом такое не сокрушить. Но вселить опасения, страх и трепет перед своими частями — вполне. Ну и помимо психологического эффекта еще и измотать войско.

Завтрашний день должен был стать подготовительным.

На месте осмотреться, встать так, чтобы засада сработала лучше всего, и чтобы отойти легко было из-под удара превосходящих сил противника.

Будем ждать. Поглядим, как Шуйский с Делагарди через Лопасню переправляться будут. Мы-то им и покажем много всего интересного. Бить то лучше, когда есть какие-то естественные помогающие факторы. Вот я их и нашел. Реку.

После краткого военного совета отпустил я всех, оставил только Тренко и Ляпунова.

— Собратья, важные сведения из первых рук донести хочу. — Улыбнулся им. — Под Серпуховом я с Филаретом Романовым говорил.

Воронежский полутысяцкий аж присвистнул от удивления. Ляпунов оказался более спокоен на проявление эмоций, но видно было — тоже удивлен.

— Жаль, Трубецкого нет. Он бы мне про этого человека побольше рассказал. Все же, в лагере тушинском он с ним, сколько времени-то провел.

— И что Романов, господарь? — Проговорил Ляпунов. — Что он под Серпуховом-то…

— Расскажу как есть. Но кратко…

Я поведал им о Феодосии, Лыкове-Оболенском, зяте Филарета, об интриге Шуйского и Мстиславского с татарами, которую я, мы пресекли еще под Воронежем. Остановился, видя, что они прилично так удивлены. Глаза на лоб полезли даже у опытного политика Прокопия Петровича, а Тренко так вообще выглядел ошарашенным, потерянным.

— То-то я смотрю, Яков и бойцы его какие-то… — Он шапку стащил, затылок почесал. — Дела.

— А еще. — Я голос понизил. — Чтобы опять же из первых рук. Романов сказал, что я… — Сделал паузу. — Я правнук Василия Великого. Через сына его, Юрия Васильевича, внука Василия Юрьевича, отца моего.

— Это… — Ляпунов не выдержал, засопел, сел. За грудь схватился.

— Господарь. — Тренко просто стоял растерянно и слушал.

— Люди из сотни Якова все это слышали. Не доверять Романову в этом вопросе, я причин не вижу. Но! — Повысил голос. — Это ничего не меняет. Родство, есть оно или нет, дальнее.

— Ты же, Рюрикович. — Прокопий Петрович уставился на меня снизу вверх. — Ты Царь наш.

— Погоди ты. — Я руку поднял. — Тут столько мистики всякой было, которую ты не видел и о которой только слухи может, знаешь, что слова Романова, только лишняя капля.

— Ничего себе капля. Филарет же, он…

— Кто?

— Да кто. Он же сам на престол метил, когда Федор Иванович умер и с Годуновым они. — Он вздохнул тяжело. — Они там люто схлестнулись. Кровь по улицам Московским лилась-то. Десять лет назад это все было.

— Все понимаю, собратья. Все. — Улыбнулся я им, как мог радушно. День был тяжелый, уже хотелось отправляться отдыхать. — Для нас это ничего не меняет. Первое. Рюрикович или нет, нужно вначале войско Шуйского разбить. А то если пуля меня возьмет…

— Так как мы тебя теперь в бой то пустим? Господарь. — Голос Тренко дрожал. — Нельзя тебе…

— Чего нельзя, так это царя перебивать. — Произнес холодно, добавил. — Не гневлив я, что есть то есть. Но что говорю, выслушать требую.

Тренко Чернов побледнел вначале, но потом как-то быстро покраснел, глаза опустил.

— Значит так. Первое, это победа. План есть, но мало ли что случиться может. Ратное дело по-разному повернуться может. А второе. Я слово дал. Слово боярина, воеводы, а теперь выходит и потомка Рюрика. Земский Собор будет. Царя выбирать будем.

— Так. — Ляпунов поклонился. — Игорь Васильевич, ты Царь. Зачем…

— Слово я дал. А мое слово крепко. — Отчеканил, как отрезал. — Выберет христолюбивое воинство меня, так тому и быть. Я, признаться, Прокопий Петрович, власти не очень-то хочу. — Хмыкнул, смотрел на них двоих ошарашенных. — Власть, это большая ответственность. За людей, за страну, за то, что потом будет, за будущее. А это знаешь, работа не простая. Я ее не боюсь, сами видите, не из пугливых я. Но если кто достойней будет…

Черт возьми, а кто?

— Кто? — Прокопий Петрович слова с языка снял, уставился на меня. — Нет, господарь, Царь батюшка, я все понимаю. Слово государево непреклонно, но… Игорь Васильевич, я тебя совсем немного знаю, смотрю и все отчетливее понимаю. А кто?

— Ну что, нет на Руси людей что ли? — Я улыбнулся, но все больше понимал. Прав он, черт возьми.

— Скопин был. Нет его. Кого еще звать-то? — Ляпунов понизил голос. — Ляха, что ли? Молодого, старого? Шведа? Татарина? Из своих выбирать? Кого?

— Романова молодого, например. — Я решил предложить кандидатуру из истории, которая мне известна была. Выбрали же его. На чем-то это избрание же логически строилось.

— Это Филарет тебе сказал? Просил? — На лице Ляпунова я увидел негодование и проступающую злость. Сопел старик как паровоз. — Мерзавец какой, хитрец.

— Не сокрушайся, Прокопий Петрович. — С трудом я смех сдержал. — Это мои слова.

— Господарь. Раз велишь так, ладно, смирюсь. — Он покачал головой. — Но про Романова молодого забудь.

— А что не так с ним?

— Так, вместо него отец править будет. Опять Смута. Раз среди своих, кого выбрали, опять недовольные найдутся. Да и, если правда все это про тебя. Ты Царь. — Он перекрестился. — Ей-богу, Царь.

— Так молодой, он на думу обопрется. — Продолжал я давить свои мысли о Романове. Не потому, что реально на него надеялся, а чтобы понять. Что в нем не устраивает Ляпунова. Туренко то стоял, молчал, он в этих всех интригах вообще не смыслил ничего.

— Дума… — Распалялся Ляпунов все сильнее. — Дума, сборище тех, кто Смуту сотворил. Игорь Васильевич, ты человек мудрый, не по годам. Невероятно разумный. Ну пойми, они же там. — Ну куда-то в сторону рукой махнул. — Они же только о себе. Я же вижу ты о людях, о стране печешься.

— А ты? — Я спросил резко, выводя его на эмоции.

— Я. — Он смешался. — Да такой же был. А потом… А что после нас-то будет, а? Старый я. Что детям оставлю, внукам? Смутой страну разоренную, где лях, швед, да степняк какой что угодно делать сможет. Нет! И в тебе, я вот каждый раз, как говорю, то же самое желание вижу. Поэтому я здесь. Старый, из последних сил, последним порывом сделать что-то хочу полезное. И мне. — Он уставился на Тренко, перевел глаза на меня. — И честь для меня тут быть. С простыми казаками, людьми с Поля. Теми, кто идет Земский Собор собирать и тебя на царство выбирать.

Он остановился, пыхтел сильно.

Разговор наш из простого моего изречения превратился в какое-то эмоциональное действо. Надо бы прекращать все это. Отдыхать и завтра в путь. Готовиться встречать московских гостей.

— Услышал тебя, Прокопий Петрович. — Улыбнулся ему. — Отдыхать пора.

Он низко поклонился, его примеру последовал Тренко. И вдвоем они ушли от костра. Каждый в свою сторону, к своим людям.

— Господарь. — Прогудел Пантелей. — Мы тут для тебя приготовили все. Пока ты говорил со всеми. Ужин и ночлег.

— Спасибо. — Повернулся к нему, увидел, что кланяется он. — Собратья. Мы в походе, а не у трона моего. Если сяду, тогда уже все эти ваши низкие поклоны отвешивайте. Пока время не тратьте.

Пантелей с Богданом переглянулись, выглядели они несколько удивленными.

— Дежурства и отдых.

Сел, перекусил быстро, лег отдыхать. Закутался в плащ, смотрел в небо. Дым от костров поднимался, но звезды оказались все же видны. Высоко-высоко, как только летом бывает. Красота. Давно я вот так не смотрел на них. В душе защемило. Этот свет далеких миров всегда манил нас, говорил что-то на неведомом языке, который лишь внутри, где-то в сердце или еще где отражается.

Боги, другая жизнь, иные миры. Черт знает, что там. Но людей всегда влекло небо. Пытались мы понять — что же там, наверху.

Вздохнул.

Может я поэтому и не стал на своей прошлой тяжелой работе бездушным автоматом, потому что умел переключаться. Смотреть на что-то по-настоящему красивое, радоваться. Лес, небо, звезды, облака, огонь костра. Может быть, поэтому мне, опытному, прожженному, но не лишенному того, что душой вроде бы зовется, второй шанс дан. И может быть, смысл его в том, чтобы не просто Смуте точку поставить, а еще и сделать что-то большее.

Куда больше-то?

Можно. Пока дышу, пока живу — сделать же могу. Для страны, для Родины. Царем стать? Оно же поможет, а я все никак не смирюсь. Войско же все за меня будет. Коли Шуйского одолею. Точно за меня встанет каждый.

Осталось дело за малым — победу одержать.

Я прикрыл веки и провалился в крепкий, глубокий сон без сновидений.

Утро выдалось светлым, росистым. Продрог я немного, проснулся, поднялся. Лагерь тоже пробуждался. Храпели лошади, дозорные несли свой караул. Люди подкидывали дрова в костры, начинали готовить. По приказу только завтра день у нас мог быть горячим, как выйдем на берег реки, никаких костров, ничего, что могло бы выдать наше местоположение. Уже сейчас передовые отряды мои контролировали тот самый брод, по которому войска Дмитрия Шуйского пойдут завтра. Сегодня они не дойдут до него. По моим расчетам остановятся они в нескольких верстах. Может, авангард выйдет к бродам, начнет их контролировать. Но тогда нам нужно будет чуть отойти с заготовленных позиций, затаиться, подстроиться под ситуацию.

Послезавтра, когда начнется переправа — мы нанесем свой первый удар.

Позавтракав, я собрался. Телохранители мои были тоже уже готовы. Взлетел в седло и во главе авангарда двинулся вперед к реке Лопасня. На месте нужно будет разобраться, что и где размещать.

Часа через два мне сообщили, что уже скоро будет река.

Дорога петляла мимо невысоких холмов, обходила их. То здесь, то там наблюдались признаки цивилизации и обжитости территории. Этот край все больше отличался от совершенно пустого Поля. Да, по обочинам дороги виднелись покосившиеся кресты и пятницы. Изредка попадались остовы перевернутых, сломанных, брошенных и разграбленных телег. Колес не было, осей тоже. Все ценное, даже такое, простецкое — снимали, уносили, использовали. Но места были более хожеными. Лес здесь кто-то вырубал. Дозорные все чаще сообщали о селах и хуторах. Небольших на пять — семь домов. Но все же это в несколько раз больше, чем южнее Оки.

Испуганный народ разбегался при виде нас, но он был. Не вымерла окончательно земля Русская за десять лет Смуты. Не сожжена была, не выведена под ноль, и от этого радость переполняла мое сердце и печаль тоже. Не будь Смуты — столько людей свет увидело бы, столько сделать можно было. Не устрой бояре всю эту заварушку за власть.

Все чаще встречались поля, где колосился хлеб. Кое-где стояли, конечно, бывшие, как это было видно, угодья заброшенными, невозделанными. Но все же растили здесь люди что-то. Жизнь теплилась в этом крае, и чем дальше на север мы уходили, тем больше я ощущал ее — жизнь русской глубинки.

Наконец-то мы вышли к реке.

Местность здесь была отличная для засады. Небольшие холмы и изгибы местности, поросшие не особо густым лесом. Есть где укрыться большому количеству всадников. Река петляет, изгибается. У переправы, которую видно было невооруженным взглядом, открытое пространство, приличное. Туда могло вместиться много народу.

Единственный минус — размещалась по обе стороны водной преграды деревенька. И на той стороне реки, и на этой по пять домиков со дворами и огородами. Ну и близ реки большое поле, уходившее на восток — то на левом берегу. А с нашей стороны, с правой — сады.

Зажиточными были местные. Скорее всего, какое-то поместье и его крестьяне. Небогатый дворянин вокруг себя до Смуты собрал, а здесь как навалилось это все. В разъездах годами. Вряд ли он сейчас где-то здесь.

— Что люди? — Обратился я к Якову, который подле меня ехал. — Мы же здесь уже второй день, дозорными я имею в виду.

— Узнать надо.

Надеясь на то, что бойцы мои ничего плохого с местными не сотворили, я начал с малым отрядом и телохранителями объезжать местность. Смотреть, прикидывать, как и что делать. Где располагать силы, как противодействовать московскому воинству. Получалось все больше мыслей и все как-то выглядело в первом приближении довольно хорошо.

Да, к сожалению, никаких земляных работ делать мы не можем. По крайней мере, на виду, но кое-что по этому поводу я все же придумал. Нужно будет сделать некоторые интересные приготовления, чтобы прикрыть отход моих сил.

Добрался до меня вестовой, доложился.

— Господарь. Местные в леске, наши их стерегут.

Уставился на него. Понимал, что иначе никак было. Прикинул, а что, если они видели Лыкова-Оболенского? От отряда, посланного мной его догонять, каких-то толковых вестей не было, и к вечеру я ждал, что вернутся они либо сюда в лагерь, поняв, где мы располагаемся, либо доберутся до Серпухова.

— Веди. — Проговорил я.

Мы понеслись по полю и добрались достаточно быстро.

Лагерь был удален от дороги где-то на полкилометра. Людей здесь было прилично. Деревня была крупной, на десять дворов человек шестьдесят с детьми. Мужиков только призывного возраста — раз, два да обчелся и то. Один хромой, второй без руки. И еще двое — более или менее, слишком молодой, и уже прилично старый. Остальные больше, чем пять десятков — это женщины разного возраста от мала до велика, старики и дети.

— Кто у вас тут за главного? — Я спешился, подошел.

Все тут же замерли, сжались. Казалось, хотели сделать вид, что нет их здесь, померли или что еще. Защитная реакция забитых и доведенных до полного отчаяния людей. Вспомнились мне женщины у Жука, да и Воронежские, что в тереме воеводы служили прислугой. Тут все то же самое, только еще хуже.

Шустро ко мне подбежал служилый человек. Один из тех, кто охранял их, сторожил. Вытянулся по струнке произнес.

— Господарь, вон тот, что пожилой, но не старый еще у них за главного. Архипом зовут.

Люди загудели, негромко, довольно тихо. Кланяться начали вначале как-то неуверенно, а потом прямо в пол, прогибаясь полностью.

— Господарь, господарь… — Тянулось над небольшим лагерем этих согнанных с земли людей.

— Архип. — Я двинулся к нему.

Человек с сединой в бороде и волосах, поклонился глубоко, начал было на колени опускаться.

— Отставить. — Проговорил я холодно. — Говорить будем.

— Так я, так мы, господарь, мы тоже, здеся то.

— Вам не грозит ничего. — Проговорил я сухо. — Как все поделаем, вас отпустят. Никому зла не причиним, жизни не лишим.

Здесь я задумался, а не сгорит ли деревня в процессе нашего с Шуйским и Делагарди противостояния. А вот тут — черт знает. Лишать крова этих несчастных, мне совершенно не хотелось. Но, бывает так, чтобы спасти жизни людей, нужно имуществом пожертвовать. Подумаем, поглядим.

— Вопрос у меня к тебе, Архип.

— Так я-то… Я-то, мы-то… — Он трясся, нервничал и потел от испуга.

— Видел ты вчера утром, может, к обеду ближе боярина, что из Серпухова несся, а с ним еще одного человека и девушку. — Я примерно описал их, как мне рассказывал Романов еще в монастыре.

Он всю жизнь спасал людей, повидав многое: Афган, Чечня, Спитак 1988 года. И погиб так же, спасая мать и новорождённого ребёнка.

…XI век, Древняя Русь. Усобица князей, кругом враги! Но теперь руки Врача принадлежат Воину.

Папа Римский умер, Вильгельм Завоеватель довоевался.

Кто следующий?

«Воин-Врач», вышел 7 том, на первые книги скидка!

https://author.today/reader/448643