Патриот. Смута. Том 7

Глава 17

Собратья мои стали расходиться.

Задержался Прокопий Петрович и глядя на него — Трубецкой. Тренко, смотря на все это, как третий воевода крупных сил и мой заместитель в какой-то мере, тоже остался.

— Жестко ты с князем, господарь. — Покачал головой Ляпунов. — Московские бояре к такому непривычные. Он аж опешил, когда ты его псом…

— Так, он меня за дурака какого-то держал. Прокопий Петрович, ну серьезно. Прикрылся патриархом. Про деньги только потом говорить начал. — Я улыбнулся. — Вроде бы купить меня хочет, а чушь несет. Я бы помягче был, если бы он сразу и по делу. Просто бы пленил и до Москвы посидел бы он в обозе со своими мордоворотами.

Старик погладил бороду посмотрел на меня очень серьезно.

— Молодость твоя многих смущает. Я вот сам, как гляну, вроде бы юный человек, а если в глаза смотреть… — Он головой покачал. — Мудрость поколений. И меня, старика, обошел. Может, слухи об Иване великом. — Он на шепот перешел. — Правда?

Перекрестился.

И ты туда же, в эту мистику всю.

— Может. — Ответил я холодно с кривой усмешкой. Добавил быстро. — Здесь я, что думаю, Прокопий Петрович. Правда в том, что коли много людей во что поверит, то это правдой стать может. Как ни крути. Вы вот, воеводы мои, понимаете, если он обо мне так думал, так речь строил, значит и в Москве, сам Шуйский мыслит так же.

— Зачем тогда пушки и рать посошная? — Задумчиво произнес Трубецкой.

— Точно не скажу. — Не знал я ответа, но предполагал. — Думаю, страху нагнать. Вынудить сдаться. Он же как говорил, все прощаю, только за меня будь. Нужны Шуйскому люди, чтобы ляхов одолеть, боится он их. Думаю, татары по вашу душу же шли, Дмитрий Тимофеевич. Только побил я их, вспять повернул. Вместо них сам на Москву иду. Вот и пытаются они, кто при Шуйском, со мной договориться. — Кривую мину состроил, продолжил. — А от Тулы на Калугу двинуть можно, там… Ваш бывший лагерь вроде же. Вас запугать, значит, вынудить сдать Матвея Веревкина. Всех простить, объединить, а потом и на Смоленск.

— Толково. — Покачал головой Ляпунов. — Василий действует, медленно, но надежно.

— Это он думает так. — Я усмехнулся. — что взамен-то? В чем смысл объединения под его властью? Какие предложения? Денег у него уже и нет. Наемникам все роздал. Сила сквозь пальцы утекает. Воеводу славного, Скопина, со свету как-то умудрились сжить.

Смотрел на них, думал, знают ли они, догадывается, как так со Скопиным то вышло, или нет. Выходило, судя по лицам, что только на слухи они опираются во мнении своем.

Продолжал.

— Он же, вы сами слышали. Даже не в курсе, что ты, Прокопий Петрович здесь и что сын Веревкин уже не Димитрий. Не понимает, воинство его все, что осталось вместе с князем тоже с нами. А значит, что?

— Не ждет он нас. — Холодно произнес доселе молчавший Тренко.

— Верно. Всем отдыхать. Завтра утром идем на броды. — Добавил, чуть помолчав. — Живет прошлым. А так на войне нельзя. Надо будущее формировать. До утра, сотоварищи. Спать надо. День сложный был, завтра такой же ждет нас.

Распрощались.

Остался на этот раз один Тренко Чернов, помялся.

— Говори, не тяни. Что беспокоит.

— Господарь. Тут все больше подле тебя люди-то… Со значением. А я то, что, я-то там, в Воронеже да. Вроде бы первый среди детей боярских. Ополчение под Воронежем, кто близ него стоит, на мне. Сотник простой. Не князь, не боярин, титула нет никакого. — Он плечами пожал. — В книгах местнических я где-то с родом своим далеко от всех этих… От князей-то московских, а с ними… Вроде как и наравне выходит.

Слушал я его и думал, а вот и наглядный пример того, что изменения происходят в стране. Приличные такие. И на их волне можно сделать многое. Начать то, что Федор Михалыч начал и Петр Великий сотворил.

Уравнять всех служилых в правах. И по делам, а не по роду ценить и уважать.

— Собрат мой. Смута показала, что вся страна наша, богом хранимая не так уж и крепко слажена, как хотелось бы. Верно?

— Выходит. — Пожал он плечами. — Я же, Игорь Васильевич, человек простой. Сотней могу. Ну тысячей может. А больше. Все эти разговоры. Смотрю на тебя, диву даюсь. Взял и князя ногой сегодня истоптал. Видано ли, собакой назвал.

— Если враг он, так чего не топтать-то.

— Так боярин же, стольник. — Лицо Тренко выражало сомнения.

— А ты в бою разбирать будешь, кто против тебя станет? — Я ухмыльнулся устало. Начинал хотеть спать после долгого и сложного перехода

— То в бою. Пуля и пика для всех едина. Кого поймает и кого на себя насадит. Ты, Тренко Чернов, славный воин. Послужишь еще и мне и Руси нашей. А за все эти места ты не думай. Мыслю я, что именно из-за них, из-за того что родовитые никак поделить не могут кто кого выше, вся Смута-то и началась. — Я понизил голос. — Думаю, прогневали они делами своими бога. Вот и покосил он племя боярское.

Тренко вздохнул.

— Ну а мы-то, да холопы. Сколько померло-то.

— Тоже верно. Но, удел наш такой. — Понизил голос. — Думаю я, что места эти и книги с ними, как Собор Земский учредим, как Царя выберем. Первым делом. Все это сжечь надо будет.

Глаза его на лоб полезли.

— А как же тогда, господарь?

— Просто. Кто страну защищал себя не щадя. Кто шведов, ляхов и татар с ее земли гнал. Кто всех татей и разбойников хватал и несмотря на творящийся хаос порядок наводил. Те и дальше стоять во главе страны должны. — Смотрел на него пристально. — Правит царь. А за ним стоят те, кто не о своем кармане и благе думает, а о том, как бы Родине жилось лучше. Кто за нее жизни отдает.

Тренко головой покачал.

— Звучит это… — Он поверить не мог в слова мои, никак. — Звучит непривычно.

— А ты сам подумай. Кто лучше воюет, боярин, что по месту в первой тысяче, или вон вчерашние холопы, крестьяне, что у Серафима. Которых Француз делу научил?

— Сложно.

— Пока что может и боярин. — Я улыбнулся. — А через два года эти бывшие холопы, если их дальше учить да объяснить, ради чего они воют, этого боярина на части порвут легко.

— А ради чего им-то?

— Ради страны, ради потомков, которые в ней жить будут. Ради того, чтобы враг сюда нос свой длинный не совал. Чтобы дети не голодали и благоденствие было. — Решил добавить еще и религиозных, важных для этой эпохи стимулов. — Чтобы православие наше среди иных вер выделялось. И никто не смел святыни поругать. А каждый человек наш, русский, христолюбивый в душе и сердце держал гордость за отчизну.

— Мудрено. — Но в глазах этого человека я начал видеть понимание и растущую вслед за ним силу. — Но, понимать начинаю, господарь. Сложно будет, но… — Он перекрестился, поклонился мне в землю. — Ты, господарь, сдюжишь. С божией помощью. Верю тебе. А что до меня. — Сделал паузу, добавил. — Что скажешь, то я и сделаю.

— Спасибо.

Распрощались мы с ним.

Остался я только со своими телохранителями. Сотня Якова ночевала тут же рядом. Все они охраняли меня и самых близких ко мне людей. Их сотник, мой собрат, считай становился постепенно четвертым охранником. То, что Ваньки не было, не радовало. Он и с едой всегда поможет и заботу проявит, но поход — дело такое. Человек он не военный в седле бы умаялся вкрай.

Даже я, вроде бы человек опытный, ощущал признаки усталости.

Лег, в сон провалился.

Утро встретило нас росой. Солнце вставало над лесом, и лучи его сквозь кроны деревьев пробивались, будили бойцов. Люди просыпались, поднимались, стряхивали дрему. Усталость, конечно, не ушла полностью. Переход давал о себе знать, но еще немного и мы будем в Серпухове. А там… Там дадим жару идущему на нас Шуйскому.

Подготовим ему такой прием, к которому он точно не готов.

Он-то нас, судя по сказанному Долгоруковым, думал где-то под Дедиловым бить, пугать, на свою сторону заманивать. А вышло-то иначе.

По моим прикидкам на сборы ушло где-то с полчаса.

Выдвинулись, колонной пошли к бродам авангардом из лучших сил.

И здесь приметил я, что несется нам навстречу человек. Гонец с севера. Знакомый. Чудной брат атамана Чершенского, Василий. Видел я его на смотрах, все же сотником он был. Но как-то чудаковатость свою он больше не проявлял, сидел молча. Может, в сотне своей и творил всякое, то не ведаю.

— К господарю я. — Лихая улыбка играла на лице казака.

Люди Якова пропустили его.

Поднялся в стременах, поклонился.

— Господарь, броды наши! Острог взят.

— Лихо. — Удивился я такой прыти. Думал, часа только через два к нему лучшей ратью выйдем и там думать будем, что делать.

Река Ока все же не узкая. Ее пересечь незаметно днем невозможно. А с той стороны же может быть противодействие. На месте думал разбираться, но бойцы — молодцы справились сами.

— О, там дело-то чудное. — Поравнялся со мной, начал рассказывать. — Мы же с сотней дозором-то шли. Поздним вечером к Сенькиному броду вышли. Думал я с Сенькой этим говорить, а его что-то и нет. — Хохотнул Василий. — Ну и ночью как раз к самим бродам-то и подошли, в темноте. Там и стали, как ты приказывал.

Верно, план был в том, чтобы дозоры давили своим присутствием на переправу, блокировали ее. Перешли на другой берег, по возможности ушли дальше, перекрывая дороги и проезды. Не давая возможности гонцам сообщать что-либо. Перехватывать всех.

Но брать укрепление я приказа-то не давал. Как-то думал, что утром это сделаем.

— И что, Василий?

— Так что. Купаться я пошел. Шел, шел и вышел к острогу этому. Крепость-то так себе. По типу, что у Жука была. Не шибко больше. На холмике между реками, значит, прямо. Ну и со мной моих людей малость. Но храбрые, отряд верный. А они там сидят, как курочки на насесте. Трясутся все. Часть спит, часть боится нос показать и дальше вытянутой руки своей не видит. Ну, стало быть… Мы к ним, говорим, что из Серпухова, от Шуйского, разъезд. Ох обрадовались-то они. Заговорили…

— Заговорили?

— Ну да, зубы заговорили мы им, господарь. — Он рассмеялся. — Пока болтали, судили да рядили, обсуждали всякое непотребство мои через стену раз, два и там. Ну и все. Шум гам, стрельба. Сдались они.

— Молодцы.

— Рады стараться! — Он привстал на стременах, поклонился. — Только…

— Чего?

— Допросил я их главного. — Он шепотом заговорил, словно затаился. Отвык я признаться, от манеры общения такой. — Говорит, что боится, как бы из-за реки черти не полезли. Мертвецы да упыри.

— Это мы, стало быть? — Я глянул на него.

— А я ему. Друг, так это мы и есть. — Василий рассмеялся звонко. — Что, говорю, пахнет от меня умруном, али как? Если говорить дурь будешь какую, то от тебя запахнет. — Вновь в голос заржал. Остановился, серьезно взглянул на меня, добавил — После этого того полусотника чуть не вывернуло наизнанку. Со страху.

М-да, слухи о нашем приближении распространялись быстро. Только вроде бы мы у Дедилова еще стоим для Шуйского. А серпуховчане трясутся и боятся уже. Что дезинформация и слухи делают с людьми, бог ты мой.

— Что про Серпухов сказал? — Мне было это более интересно, чем факт взятия острога. Так-то молодцы, изгоном захватили, но нам предстояло дело большее. Город взять.

— Сказал, что там кремль строят. Старый частично разобрали. Каменьев навезли. Укрепляются, значит. Холопы работают, только мы-то, господарь, все равно все это дело возьмем. Что из камней, что из дерева. Так?

— Так. — Ответил я напряженно. — А еще чего сказал?

Есть целый боярин какой-то знатный. Ооо. Шапка лисья, шуба дорогая. — Цыкнул зубом, посмотрел на меня косо, с прищуром. — Шуйского ждет или еще кого и люди с ним. В монастыре они, как бишь там… — Он начал сильно нос тереть, громко чихнул. — Точно! Введенский Владычный монастырь. Что на другой стороне реки… Реки Нары, господарь.

— Боярин. — Сердце мое забилось быстрее. — Не Лыков-Оболенский случайно?

— М-м-м-м! — Промычал словно корова, громко, протяжно Василий. — Похоже, похоже, господарь. Бояр-то я всех по именам и не припомню… Слишком их много на земле Русской стало. — Прищурился вновь, глянул на меня глазом одним. Тише говорить начал. — И… Вроде бы поезд с ним свадебный. Только…

— Чего только, Василий?

— Чудно. Думаю. Монастырь мужской, а поезд свадебный вроде бы как с девкой какой-то. Как так, не пойму. Чего девкам в монастыре мужском делать-то? Да и сватать к кому? Не тебе ли?

Он расплылся в довольной улыбке, добавил.

— Коли так, мы эту девку вмиг тебе добудем, только прикажи.

Ох, добытчики. С острогом вы, конечно, молодцы, но вот стены каменного монастыря штурмовать, здесь надо головой хорошенько подумать. Да и та ли это девушка, про которую я думал, или все же слухи какие-то. Васька-то меня ни разу не обманывал. За его показной дуростью скрывался очень толковый ум. Понимал он очень и очень многое в этой жизни.

Недаром добавил про то — не мне ли она предназначена. Слушал, может что-то сопоставлял, прикидывал и строил сам картины.

Толковый казак, только ну совсем чудной.

— Не знаю. — Я улыбнулся ему. — Может, обманул тебя тот, кто сказал это. Полусотник же?

— Да нет. Не мог. С чего. — Задумался Васька в небо уставился. — Трясся он, боялся. Может… Может сам не знал толком, вот и сплел, чтобы я ему оплеух-то не раздал. Раз! Два!

Громко хлопнул в ладоши.

— А в Серпухове, говоришь кремль строят, может монастырь надежнее?

— Может, не видел пока стен его. Но могут и каменные быть. Тогда не просто будет. — Лицо его стало грустным, но тут же изменилось и отразилось веселой ухмылкой. Добавил тихо. — Но ночью-то мы, раз и внутрь. Влезем. Верное дело. Как в острог, так и туда.

Опасно так на рожон лезть. Рюриковну и убить могут, чтобы мне не досталась. Мало ли что там, да как. И какие мысли у этого Лыкова-Оболенского в голове.

Осторожно надо, но резко.

Задумался я. Монастырь, конечно, несколько усложнял ситуацию. Выходило, что сам город стоит по одну сторону реки Нара и мы к нему без проблем выйдем. А вот святыня… Переправа через реку, скорее всего, там какая-то есть, но даже быстрый ее штурм не обеспечит скорый прорыв к монастырю и захват его.

Скорее всего, поднимут там тревогу.

А может… Может, Оболенский этот, который Лыков, решит со мной в игры поиграть и дипломатию? Поглядим.

— Спасибо, Василий, молодец.

Тот ухмыльнулся, только в ответ, выкрикнул.

— Рад стараться!

Отпустил его, начал приказы раздавать, чтобы дозорные близко к Серпухову не подходили, чтобы уходили на север, смотреть что там с воинством Шуйского и Делагарди, далеко ли. Действовать наказал максимально скрытно, себя не выдавать. Деревенских не пугать, холопов не бить и вообще — делать так, что как будто нет нас здесь.

А у меня созрел план действий. Решительный и отважный.

Авангард, моя верная полутысяча по приказу выдвинулась вперед, пошла, набирая маршевый темп к бродам.

Солнце уже полностью показалось из-за горизонта, светило нам справа, освещало путь. Мы шли лесной дорогой, стройными колоннами. За нами двигалась вся остальная конная рать. Пехота, как ей и положено было и по плану рассчитывалось — отставала. Все же люди не могли держать такой же темп, как кони. Но и это было нормальным и верным. План был построен с учетом этого отставания.

Наконец-то вышли на простор. Разошелся лес в стороны и открылась нам Ока. Широченная, словами не описать. Дух захватывает от красоты нерукотворной. Такой простор, такая сила, мощь, природа родная. Как же хорошо.

Именно в этом месте несколько маленьких островков имелось прямо на нашему пути. И вода чистая чистая, на солнце блестит.

Сенькин Брод.

Повел я людей вперед. Первым вошел в воду, вниз глянул — дно видать. Диво дивное.

Голову поднял, на другой стороне уже нас встречали. Люди Чершенского, что взяли острог, махали руками. За укрепленными постройками виднелась еще одна речушка, впадающая в широкую Оку. Лопасня.

Место знаковое.

По легендам здесь Донской переходил Оку, идя к Куликову полю. Войско свое перевел. И Давлет Гирей тоже бывал здесь, только в иную сторону, когда двигался — уже на Москву. Правда, не дошел татарский хан. Под Молодями остановили его русские рати и наголову разбили.

Ширина реки, чистота ее и мощь завораживали.

Кони волновались. Все же большие объемы воды пугали их.

Но мы шли вперед. Лошади затормозили где-то к середине, но в целом здесь даже людям было возможно перейти пешком. Конечно, с обозами будет сложнее. Разгружать придется, перетаскивать на себе, а потом и телеги перекатывать как-то. Почти что вплавь.

Приметил я на той стороне лодки, захваченные у острога моими бойцами.

Уверен, сдюжит и обоз с переправой. А вот как через Оку хотел Шуйский с пушками переправляться мне было сложно представить. Плоты только рубить большие. Все же проломные пищали это тебе не шутка. В ней веса больше тонны, а то и две, может, три. Чтобы утянуть такую, несколько пар лошадей потребно и дорога более или менее ровная. Такую преграду как эта река, форсировать войско, вышедшее из Москвы, будет сутки, если не больше.

Все же они не мобильный отряд.

Но нам это только в плюс. Уверен, полководцы понимают это и особо-то не торопятся. У них нет преимущества маневра, как у меня. Надежда только на сильный ударный кулак и ужас, который вызывает это, казалось бы, двадцатипятитысячное воинство.

Дальше путь наш шел либо на запад по берегу реки Оки, прямо к Серпухову, либо в обход. Надвигаясь на город с севера.

Основные силы я направил на север. Оставил здесь малый гарнизон, к пехотной части гонцов направил, чтобы приказы передали.

А сам свою полутысячу и еще две сотни всадников Чершенского — старого строя, развернул к городу.

Серпухов казался слишком лакомым куском, чтобы обходить его не взяв, и там было то, что хотел я понять. Рюриковна и хранящий ее Лыков-Оболенский.

Авангард двинулся на запад.

✅ Громкая новинка от Рафаэля Дамирова в жанре ФЭНТЕЗИ!

✅ Трибуны забиты до отказа. Имперцы ждут, что «северный дикарь» умрёт под их рев. Мне уже назначили смерть. Так думали они. Но всё пошло иначе, когда «варвар» вышел на арену.

✅ ЧИТАТЬ: https://author.today/reader/513716/4850252