Паргелион

Глава третья. Гнев Эйо

— Нас призывает случай.

Мы не способны призвать себя сами

к чему бы то ни было.

— А избирает кто?

— Случай многолик.

Джон Фаулз «Маг»

Прошло несколько дней и ночей. Может быть, пять или шесть, они были пусты и полны обиды. Дара не то чтобы ею упивалась, просто не могла снести произошедшего. Оно саднило и мерзко пахло, смешиваясь с запахом общего страха и подавленного состояния, которое нависло над деревней после жертвоприношения. Казалось, безумие носилось в воздухе вместе с ярым ветром, распространяясь подобно заразе, от которой нет снадобья. И Дара чувствовала его, как ни старалась закрыться от общей неприязни и недоверия. Она выходила редко, стараясь ни с кем не пересечься на засыпанной снегом тропе, ведущей к колодцу. А когда встречала кого-то из деревенских, тот опускал глаза и бормотал что-то в сторону. Мать работой не нагружала, кроме дубления оленьей шкуры, так что Дара сидела целыми днями, пока хватало света, в предбаннике. К мастеру Миро, по этой причине или по другой, она тоже не ходила. С братом так и не заговорила и лишь изредка перебрасывалась несколькими словами с матерью. Та окидывала дочь жалостливым взглядом, что прямо выводило из себя.

В конечном счёте Даре это состояние надоело, потому, встав однажды поутру и увидев, как яркое солнце поднимается над горами, она решила, что необходимо развеяться. А для этого нет ничего лучше прогулки по лесу, где можно попробовать скинуть с себя весь груз недавних событий. Наскоро поела оставшегося со вчера мяса, пошевелила угли, чтобы дом не остыл, пока мать не вернётся, и задела при этом стоявший на краю глиняный горшок. Тот соскочил со стола и, громко шмякнувшись об пол, разлетелся вдребезги. Настроение от этого не улучшилось, но — плевать. Дара надела чистую рубашку, которых у неё было две, хорошенько затянула штаны поясом, застегнула куртку, набросила жилет и нахлобучила на голову большую меховую шапку, которая отлично защищала от ветра. Лук, заботливо прислонённый к стене, она любовно погладила и повесила через плечо, прихватила и своё самодельное копьё на случай, если встретит зверя.

Заскрипел под ногами снег. Белый, только что выпавший, он ослеплял и вызывал благоговение. Девочка старалась наступать осторожно, чтобы не слишком его попортить — это ещё успеется, дай только мальчишкам тут всё затоптать. Такой снег давал надежду, невнятную, но все же ощутимую, что всё как-то наладится, что всё ещё может быть хорошо. Настроение девочки сразу улучшилось, и она бодро двинулась к лесу, с удовольствием наблюдая, как катается с горки соседская ребятня. Обойдя деревню по периметру, она постепенно спустилась к самой границе леса. Прошлогодняя трава полностью скрылась, идти было трудно, жаль, не взяла короткие деревянные лыжи. Раскрасневшись, она двигалась вдоль леса, когда вдруг, обернувшись назад, увидела, что со стороны деревни валит дым. Плотный, густой, он клубился над крышами. «Пожар!» — промелькнуло в голове, и Дара бросилась бежать обратно. Кто-то не уследил за печью. «Эх, дурья башка!» — ругала она мысленно неизвестно кого. Сейчас нужно всей деревней воду таскать, тушить, да чей же это дом? Как бы и на другие не перекинулось. Чем выше она поднималась по склону, тем яснее было видно, что горит не одна изба, а несколько. Стала она различать и мечущиеся в пламени фигуры. О, Эйо, что же творится! Воду таскают, вон как бегают. Скоро вся деревня сбежится.

Ещё метров пятьсот бежать до лаза под частоколом. И вот она уже у крайнего дома, проскочила его, бросилась к пожару. Споткнулась, не удержалась, упала на руки, остановилась. Подняла голову. Нет, это что-то…

Что-то не то.

Кто-то вдруг завопил, послышались грубые окрики. Мальчишка лет пяти побежал прямо на неё с оглушительным визгом. Девочка вскочила, подняла оброненное копьё. Прямо перед ней какой-то мужик тянул за волосы девчонку лет десяти. Та визжала и брыкалась, барахтаясь, как наколотая на иглу стрекоза. Дара и отсюда узнала её вопли — это Ани, дочка Экзела одноглазого. А вон и он, лежит, вывалив кишки на белый снег. А это его жена, отбивается от нападающих, но втроём ей их не одолеть. Один бьёт её ногой по голове, и еще раз, и ещё, женщина падает, но все продолжает дёргаться. Ещё удар, и она затихает.

Чужаки. Это не наши, это чужаки!

Нужно предупредить остальных. Сколько их? Дара насчитала десять, может, пятнадцать.

Надо попробовать помочь Ани. Дождавшись, когда чужаки отойдут подальше, кашляя от дыма, она медленно поползла к девчонке, прячась за брёвнами, сложенными во дворе. Зацепилась щекой за штырь, больно полоснуло по коже.

Крыша дома полыхала. Если внутри кто-то остался, то было уже поздно. Наконец она подползла к девочке, лежавшей неподалёку от горящего крыльца, и увидела, что спасать некого. Ани лежала, опрокинувшись навзничь. Рубашка задралась, обнажая белые ноги, волосы разметались по почерневшему снегу. Глаза были открыты и смотрели вверх остекленевшим взглядом куклы. Побелевшие губы приоткрылись, как будто Ани хотела что-то сказать, но не успела. Из-под головы растекалась по белому снегу горячая кровь.

Дара отпрянула, попятилась, снова споткнулась, стараясь не смотреть на женщину, из голой груди которой торчал кол, поползла к деревьям. Надо обогнуть деревню и предупредить остальных!

— Эй ты! — окликнул её грубый голос. Один из мужчин вернулся и теперь остановился шагах в двадцати от неё. — Иди сюда!

Дара рванула с места, но сбоку выпрыгнул другой чужак, которого она не заметила. Он повалил её наземь и ударил ногой в живот. Внутренности разорвались болью. Скрючившись, девочка замерла и сжала зубы. Нападавший, решив, что она больше не встанет, потянул её за волосы, и она увидела его лицо очень близко. Тёмные глаза кровожадно пялились на неё. Чёрная борода, растянутый в усмешке рот, обнажающий кривые грязные зубы. Меж бровей — глубокая борозда. Он замахнулся, но Дара, выхватив нож, полоснула им урода по лицу. Он взвыл и разразился ругательствами, отпрянул назад. Дара, воспользовавшись моментом, стремглав бросилась вниз по тропинке.

— Держи эту мразь, Дикс! — заорал Кривозубый.

Но тот только махнул рукой, мол, куда она денется.

Дара не оглядывалась. Копьё она потеряла, но лук уцелел. Быстрей, бежать к первому дому, потом найти мать и Кия, нужно собрать всех, чтобы отомстить чужакам! Не обращая внимания на боль, она мчалась вдоль леса, пока не увидела заветную тропинку. Теперь вверх по склону. Да быстрей же, быстрей, подгоняла она себя. Вон и дома. Быстрей. Ещё быстрей!

— Чужаки! Чужаки! — заорала она что было мочи, пробегая вдоль дворов. — Чужаки! С другой стороны!

Не останавливаясь, она бросилась вниз по улице, пока не заметила, что избы впереди тоже полыхают огнём. Вот срань! Поздно. Мечутся фигурки, падают, поднимаются. Всё смешалось, все горит, все гудит в страхе и ярости.

А она бежит вперёд. Чужаки! Чужаки! Несколько зарубленных тел чернеют на снегу. Ослепляет солнце.

Сейчас, сейчас. Дара снова опустилась на землю и поползла прямо туда, где метались из стороны в сторону маленькие фигурки. Отбивались чем было, кто палкой, кто топором. Чужаки рыщут, они ищут свою добычу. Вон они, тянут из избы женщину. Поволокли в сторону, задрали юбку, она вопит, чтоб её.

Зубы до боли сжаты. Стянула лук, села, спрятавшись за телегой, достала стрелу. Прицелилась. Двести шагов. Достаточно. Вдох, натянула тетиву, выдох, отпустила стрелу. Тетива обожгла руку, засвистела стрела. Раз, два… один из троицы, спускающий штаны, повалился прямо на женщину. Марта вдруг заткнулась. Дара прищурилась. Смотри, мама, я попала в сердце. Двое других отскочили, оглядываются, ищут её глазами. Она нырнула вниз и спряталась между досками. Снова подняла стрелу, прицелилась во второго. Вдох. Выдох. Стон тетивы, вжух. Второй упал. Следом третий. Остальные, заметив неладное, заволновались. Один из них пошёл, ускоряясь, прямо на неё. Шаги лёгкие, пружинистые. Молодой, совсем мальчик. Что-то дрогнуло внутри, но она, дав ему подойти поближе, выпустила ещё одну стрелу. Алая дорожка крови на шее, мальчик опустился на колени и упал лицом вниз. Быстрая, лёгкая смерть.

— Там! — заорал грубый мужской голос, указывая на мальчишку.

Человек пять или шесть бросились в их сторону. Стрел осталось мало. Девочка сосредоточилась, сжала зубы. Время замедлилось, и казалось, чужаки движутся, еле переставляя ноги. Осталось только три стрелы. Вдох, выдох. Кажется, это дурной сон, она не вставала с постели и не собиралась в лес, не одевалась, не ела холодного мяса, а всё это было грезой. А теперь ей нужно проснуться.

Трое упали один за одним. Последнего Дара ранила в ногу. Прочие остановились, дико озираясь, но тут же определили, где искать, и бросились к телеге. Крики как будто издалека, вопли раненого, вонь крови, их лица, искажённые яростью и желанием убивать. Девочка наконец вышла из оцепенения, выползла из-под телеги и побежала прочь. Двое отстали. Один гнался дольше всех, но она была быстрее. Нырнула в кусты, пробежала через чуть заледеневший ручей, замочив ноги. Спряталась в деревьях.

Пора бежать. К трём колодцам, где живёт Инги, предупредить всех, найти Кия и мать.

Выбрав самый короткий путь, девочка бросилась по узкой, засыпанной снегом тропинке. Женщины с детьми мчались в лес, пылали дома, пахло сгоревшим мясом. Девочка решила идти задними дворами, стараясь, чтобы её не было заметно в деревьях. Послышался шум и топот, она отпрянула и еле увернулась от мышастой лошади, которую несло без всадника прямо в лес.

Выскочив на знакомую тропинку, она поднажала. Совсем близко до двора Инги. Но стоило увидеть то, что творилось впереди, и она поняла, что опоздала с плохой вестью. Невыносимо яркое солнце вышло из-за туч и словно обожгло лицо, все тело словно налилось жаром, голова вспыхнула и отозвалась тупой болью. Не было сил смотреть. Дорога, которая проходила вдоль рубленых изб, была усеяна телами. Девочка медленно двинулась вперёд, отворачиваясь. Каждый шаг дорогого стоил, ноги вязли в красно-грязном, осквернённом снегу. Дара старалась не смотреть, и всё же иногда взгляд её падал на чье-то тело с дырой в животе, с разбитой головой, с неузнаваемым лицом, на месте которого была каша. Кажется, вон там ниц лежала Мира. Дара узнала её по нарядной куртке, которую сшила ей недавно мать. Во дворах всё перемешано, всё развалено. Пахнет гарью. Из-под забора вылезла грязная собака, вильнула хвостом и пошла вслед за девочкой. На одном из кольев висел Ирван, старший брат Миры. Им уже не помочь. А вон там валялись в снегу изрубленные тела их родителей.

Дара заставила себя идти вперёд и вскоре увидела то, что, как она сама вспоминала впоследствии, изменило что-то внутри неё, надорвало, изувечило. И увечье это осталось незалеченным, потому что не было от него ни лекарства, ни снадобья, ни целебной травы. Вдали от всех, прислонившись к забору, сидит Варка. Она бежит к нему. Тёмные волосы растрёпаны, смотрит прямо на неё и, кажется, чуть улыбается.

— Варка! — кричит девочка, но осекается, увидев, что его застывшие глаза смотрят в одну точку, с уголка губ спускается красный червячок и тянется к подбородку, а из живота торчит деревянный кол, недавно вытянутый из мёрзлой земли. Ему всего девять, глупый мальчишка. Дара отшатнулась, потом всё-таки заставила себя закрыть ему глаза — не могла вынести, что он смотрит на неё вот так: страшные, страшные глаза, пугающие своей обманчивой живостью. Теперь лучше.

Медленно побрела она дальше, сопровождаемая всё той же облезлой собачонкой, которая жалась к единственному живому существу. Смерть пришла в деревню внезапно, не спросив разрешения. Шум и крики где-то там, вдалеке, Дара не замечала и слышала лишь, как громко каркают вороны, которые всегда появляются, когда пахнет смертью.

Прямо на неё выскочила женщина и с криком бросилась бежать, волоча за руку маленькую девчушку. Дара не узнала её. Но крик вывел из оцепенения. Она заметила, что подошла совсем близко к трём колодцам, а там — бойня. Выхватив нож, она стала медленно подкрадываться к месту драки. Поискала глазами и выхватила из толпы лицо Кия. Тот отбивался от двоих чужаков, размахивая попеременно то палкой, то коротеньким копьём. Хотелось заорать: «Кий! Кий!», но она сдержалась и подоспела к старухе, которую бил ногами мужик в грязной фуфайке, а та только лежала на земле, прикрыв руками голову. Налетев со всего маху на нападавшего, девочка оттолкнула его от старухи и ударила ножом, не разбирая куда. Тот взвыл, упал на колени, но тут же обернулся. Дара подняла с земли камень и швырнула им в перекошенное болью и злобой лицо. Потом отскочила, уже уворачиваясь от другого нападавшего, который норовил схватить её за волосы. Она пнула его по голени, оставив в руке белый клок, и полоснула ножом по глазам. Тот завизжал, хватая ртом воздух, а Дара, как будто что-то вселилось в неё, принялась, перескакивая через тела, резать направо и налево, уклоняясь от ударов, и только раз почувствовала, как что-то плоское ударило её в спину, от чего она пошатнулась, но всё же удержалась на ногах. Уже несколько чужаков носились за ней по поляне, но она вилась, как фурия, отчего поймать её не было никакой возможности. Девочку захватило полубезумное удовольствие от происходящего, она захохотала, в очередной раз избегая желающей схватить руки. Все они двигаются как-то очень медленно, неуклюже, топают ножищами и машут кривыми лапами, и ей не составляет никакого труда уворачиваться. Краем глаза она заметила лучника, который направил на неё стрелу. Тут же сменив траекторию, Дара, наступив на чью-то руку, которая, кажется, хрустнула — трупу уже все равно, — подскочила к лучнику сбоку и всадила нож прямо ему в шею. Тут девочка заметила, как двое чужаков волокут по земле Ситху в одной рубахе, тот орет благим матом и отбивается. Рожа у него вся выпачкана в земле, глаза выпучены, рубашка в крови. Борода подрана, от былого величия не осталось и следа. Сейчас он был жалок и слаб, и Дара не в силах была оторвать от него взгляд. Но не было внутри неё мстительной злости или торжества, только удивление, что тот, кто недавно так пугал её, сейчас валяется на земле и не в силах сопротивляться. Остальные тоже остановились как по команде и повернулись к своему вождю. Ситху, несмотря на хаос и смятение, уставился прямо на Дару и начал хрипеть: «Это она! Я говорил вам! Она виновата! Это из-за неё!», и продолжал бормотать, пока ему не всадили нож в сердце.

Дара очнулась только тогда, когда заметила, что к ней идёт он, Кривозубый. Узнала его сразу по багровому порезу через всю щеку, её заслуга. Девочка спохватилась, но поздно — чужак залепил ей наотмашь по уху и хотел было приложить ногой, но она увернулась, откатилась в сторону и, когда противник снова приблизился, дала ему по колену. Мужик взвыл, но все же успел схватить её за руку. Где же брат? Она не могла вернуть прежней быстроты, которая покинула её вместе со словами Ситху. Девочка почувствовала, как по телу разливается боль, потом ощутила ещё один удар по голове и повалились на снег.

— Сука! Мразь! — зашипел Кривозубый и на всякий случай приложил ещё раз ногой по лицу. Но, видя, что она не шевелится, перестал избивать.

— Режь её, — вякнул чей-то голос прямо над ней. В голове пронеслось — «Вот и все». Но тут же голос Кривозубого захрипел:

— Нет. Её я возьму с собой. Если не издохнет.

— Смотри-ка, лук у ней какой, дай мне.

— Отвали. Кто нашёл, берет себе.

Кривозубый поднял Киев лук, вырвал из руки девочки нож, снял сумку, пошарил по карманам. Надел ей на шею верёвку, но не стал затягивать сильно и потащил куда-то. Грязный снег, запах крови, вонь плоти, смрад, исходящий от одежды Кривозубого. Очень болит голова. Чьи-то ноги протопали мимо, задев её. Чье-то тело распласталось на земле. Лучше закрыть глаза. И она провалилась во тьму.

Звёзды. Надо же, какие яркие. От их мерцания что-то затряслось в голове и отозвалось мучительной болью. Бывают же моменты, когда видеть звезды неприятно. Холодно-то как. Невозможно пошевелить ни руками, ни ногами.

Поверхность под ней, чем бы она ни была, немного раскачивалась и вдруг подпрыгнула. От этого сильно затошнило, желудок дёрнулся спазмами, и девочка почувствовала во рту отвратительный вкус желчи.

Кажется, она куда-то ехали. Скрип колес, стук копыт лошади. Чье-то громкое дыхание, голоса. Всё это — смазано, искажено, словно кто-то растянул звуки и пожевал их. В голове пульсирует боль, но даже приятно, потому что приводит в чувство.

Дара открыла рот и постаралась сплюнуть желчь. Захотелось пить.

Медленно, очень медленно открыла глаза. Не умерла. Ясность в этом вопросе наступила, когда боль затёкших мышц заполнила всё тело. Постаралась подвигать конечностями, чтобы восстановить кровообращение. Не вышло, руки стянуты за спиной. Дара подёргала верёвку туда-сюда — хорошая работа, кто-то отлично умеет вязать узлы. Ноги были не в лучшем положении — верёвка давила, пережимая кровоток. Несколько раз девочка глубоко вдохнула холодный воздух, отчего посвежело в голове. Её куда-то везут, это очевидно. Только куда? Она была в отключке, но сколько? Судя по положению луны, сейчас глубокая ночь. Телега не одна, их много, судя по скрипу колес. Значит, чужаки погрузили свой груз на обоз.

Рядом послышался стон, потом ещё один.

— Кто здесь? — шёпотом спросила Дара, но, кажется, её слова растворились в скрипе телеги.

Однако всё же прозвучал несмелый ответ:

— Я Ава. А ты кто?

— Ава, дочь Рангана портного?

— Да. А ты кто?

— Я Дара.

Тихий плач.

— Ты не знаешь, куда нас везут? — спросила Ава, всхлипывая.

— Нет. Где твои родители?

— Не знаю. Они ушли, сказав мне сидеть в избе, и не вернулись. А потом явились эти… — Снова всхлипывания.

— Они тебя били?

— Ударили пару раз, связали, потащили в телегу. Он сказал, я симпатичная. Ну, чужак.

— Сколько тебе зим, Ава?

— Одиннадцать.

Они помолчали.

— Ты кого-то ещё видела? — спросила Дара. — Кого ещё забрали?

— В этой телеге только мы. И вещи. Шкуры. Я видела, как они тащили их со двора.

Только сейчас Дара поняла, на чем она лежит.

— Много телег?

— Я видела много.

— Не знаешь, в деревне кто остался живой?

Девчонка снова разразилась слезами.

— Не плачь, — голос Дары прозвучал грубовато. — Этим делу не поможешь, ясно? Теперь надо думать, как быть.

От этого горемыка разрыдалась ещё громче.

— Эй, там! — окрикнул грубый мужской голос. — А ну заткните пасти! Или я сейчас остановлюсь и наподдам вам ещё!

Обе замолчали. Ава только часто дышала, видимо, стараясь отогнать душащие её слезы. Дара же просто молчала. Да, девчонка одиннадцати зим, причем такая плаксивая, тут не помощница. Что же делать?

Захлестнуло отчаянием. Сил не было, и казалось, что скоро она снова выключится. Мысли прыгали одна на другую, будто кто-то заставлял их плясать странный дёрганый танец. Хотелось просто провалиться в сон, но из-за холода заснуть не получалось, потому оставшуюся часть ночи девочка провалялась в полузабытьи, слушая стоны Авы и разговоры возницы со своим спутником. Как она ни старалась уловить смысл слов, он расплывался, как пятно от ягоды, брошенной в кашу. И виделись ей попеременно лица матери и брата, мёртвое лицо Варки, глупого мальчишки, который всё хвастался, как хорошо он умеет бегать, но не смог убежать в этот раз. Мастера Миро, Ситху и Кривозубого, который заносил над ней руку.

Когда небо посветлело, пленница стала приходить в себя. Попробовала пошевелиться, но смогла только слегла покататься из стороны в сторону. Девчонку было не слышно, значит, спала. Или умерла — Дара ведь не спросила, не ранена ли она. В лицо летели холодные снежинки. Девочка открыла рот и высунула язык, жадно слизывая с губ прохладу.

Некто всхрапнул, промычал что-то невразумительное, а потом спросил голосом Кривозубого:

— Как там мои девки? Тихо себя вели?

— После того, как я им сказал заткнуться, больше не пикнули. Может, померли?

Пауза.

— Не, живые, — ответил Кривозубый. — Вон, моргают глазами.

— Ты бы воды им дал, а то не дотянут до поселения.

— Так осталось недолго. Авось не помрут.

Они говорили странно, не так, как говорят у них в деревне. Выговор был другой.

— А что ты с ними делать собираешься?

— Ещё не знаю. Может, продам. А может, себе оставлю. Эта белая сучка, конечно, рожей не вышла, но зато характер у неё какой. Я её научу себя вести! — Послышались хлопки. Кажется, Кривозубый похлопал себя по колену и звонко заржал.

Что это он имел в виду?

Дара постаралась принять другую позу, немного подтянуть тело вверх, чтобы стало видно, что происходит вокруг. Спину в такой позе заломило, но теперь, когда она легла на живот и вывернула голову, обзор был получше. Возница оказался невысоким худеньким человеком, закутанным в объёмную тряпку, из которой торчали клоки ткани. Рядом с Кривозубым он смотрелся совсем малышом. Дара постаралась рассмотреть что-нибудь ещё, но ничего, кроме рассветного неба и чернеющих верхушек голых деревьев, видно не было. Тут снова заговорил Тонкий:

— Подари их Равену.

— Чего? С какой такой стати? — возмутился Кривозубый.

— А с той, — ехидненько запел Тонкий, — что теперь он наш предводитель. А значит, ему полагается доля от всего. Понимаешь? От всего.

— Ты, Хорёк, заткни пасть! — гавкнул Кривозубый.

Значит, возницу звали Хорьком.

— С чего это мне её затыкать? — взвизгнул он.

— Я его предводителем не выбирал. А что моё — моё.

— А ты подумай, — продолжил его собеседник. — Вдруг он сделает тебя своей правой рукой?

— А тебе что с того?

— Мне-то что? Мне, может, хорошо с правой рукой знакомства водить.

Кривозубый сплюнул.

— Да чем его правой рукой быть, я лучше дам себя верёвками задушить. Хотя не знаю. — Он как-то разом обмяк и, видимо, задумался. — Может, и стоит отдать ему одну. Может, отдам ему белобрысую. Только сначала я научу её, что ей теперь полагается за убийство наших.

— Ловкая она, ничего не сказать. Видел я, как она прыгала, чисто горная коза.

— Вот теперь она у меня в яме попрыгает. Мразь.

— Да она там помрёт за день, — выразил предположение Хорёк.

— Может и помрёт. Ну, тогда не достанется Равену девка.

На этом диалог угас, но и того, что Дара слышала, хватило, чтобы понять: судьба не обещает ей ничего хорошего.

Так они и ехали до самой деревни чужаков. Хорёк один раз попоил их, как он сказал, чтобы не померли. Ава заверещала было, что ей надо в туалет, но тот только хмыкнул и предложил сделать свои дела в штаны. Может, та так и поступила. Дара слышала её тихий плач и только прошептала ей, чтобы она помалкивала, пока никому не пришло в голову их побить. Ава сказала, что голова у Дары вся в крови.

В деревню они приехали к вечеру, когда солнце почти село. Запах дыма и еды — тот, что раньше говорил ей о доме, — теперь был чужой. Значит, этот урод собирается бросить её в яму — сбывается давний страх. Видимо, судьба решила выполнить намерение Ситху.

Встроившись в общую цепь из телег, обкарканные воронами, под приветственные окрики жителей они въехали в поселение.

— Небось надеются, что им что-то перепадёт, — прокомментировал Хорёк.

— Это вряд ли, — заржал Кривозубый.

— Ты, Тайс, знаешь наши порядки. Всё будет делить Равен.

— А может, мне насрать на порядки.

Тайс. Дара решила запомнить это имя.

Шёпотом стараясь подбодрить Аву, которая снова начала истерить, Дара внутренне готовилась к худшему. Пару раз телега останавливалась, но потом снова, раскачиваясь, двигалась вперёд, пока наконец Кривозубый не спрыгнул на мягкий снег.

— Не спите? Правильно, спать не надо. Замёрзнете, — снова заржал он, предоставив им лицезреть свой зад, пока снимал с обоза пухлые тюки.

Наконец он подошёл к Даре.

— Ну, вставай.

Он резко дёрнул маленькое тело, силясь поставить на ноги, но они не слушались. Казалось, ног нет вообще.

— А, хрен с тобой.

Он схватил её за ворот и потащил с телеги, скинул на землю и пнул в живот.

— Вставай!

Вытащил украденный у неё нож с резной рукоятью из-за пояса, разрезал верёвку и оставил её лежать на земле. Девочка пошевелила ногами — чувствительность возвращалась с болью.

Пленница принялась смотреть по сторонам. Телега остановилась перед большим двором, который включал в себя несколько деревянных домов и небольших построек. Из-под забора выскочили две серые с белым собаки и принялись бегать вокруг, выпрашивая лакомство. На Дару, которая валялась тут же на снегу, они не обращали никакого внимания. Прямо к ним спешил мужичонка в тулупе, размахивая руками и что-то рассказывая. Ей не хотелось прислушиваться. Из двора напротив высыпали мальчишки и, подбежав, принялись рассматривать добычу. О чем-то шептались, но близко не подходили, тёрлись поодаль, указывая пальцами то на обозы, то на замарашек.

Кривозубый вытащил из телеги вторую девчонку и, так же освободив ей ноги, повёл во двор. Ава, покорно опустив голову, не сопротивлялась. На Дару она глянула мельком и тут же опустила потухшие глаза. Решив, видимо, что девке далеко не уползти, Кривозубый отсутствовал некоторое время. И его расчёт был верным — у Дары не было ни малейшего желания шевелиться. Мало того, она пришла в состояние полного безразличия к происходящему и к своему положению. Как и к судьбе Авы, что бы ни собирался с ней делать чужак. Хотелось только, чтобы боль, которая снова расползалась от висков к затылку, прекратилась. Дара потрогала голову: чуть выше виска — здоровенная шишка, и, похоже, рана не пустяковая, много запёкшейся крови.

Кривозубый вернулся и, снова взяв её за ворот, дёрнул вверх.

— Сама пойдёшь или поволоку? — грубо рявкнул он.

Девочка встала на ноги. Идти было недалеко — три высоких дерева чернели в отдалении, сплетая кряжистые ветки. Тайс подвёл пленницу к настилу из досок, который отчётливо выделялся на белом снегу, и грубо пнул ногой, отчего Дара повалилась в подтаявшую за день жижу. Слякоть хлюпнула и брызнула в лицо. Кривозубый заржал:

— Вот ты мразь уродливая! Терпеть не могу белобрысых. Ты что, альбиноска? Тощая к тому же. Смотри, — продолжил он, вытащил что-то из кармана и начал медленно пережёвывать, перемежая слова чавканьем, — вот и твоё пристанище. Ты ж не думала, что я поселю тебя в доме?

Дара упёрлась глазами в серую слякоть.

— Смотри, я тебе говорю! — Он поднял с земли палку и несколько раз огрел девочку по спине. Боль ватная, смазанная. Как во сне.

Она подняла голову и посмотрела на мужчину. Багровый от запёкшейся крови порез тянулся от уха через всю щеку. Её работа.

— Вот так. Будешь сидеть в яме, пока я не решу, что хватит. Если решу. Лезь давай.

Дара заползла на одну из досок, снова стараясь не смотреть на Кривозубого. Она прекрасно знала, как устроена сидельная яма. Раньше она думала, что это личное изобретение Ситху, только, видать, тот спёр идею у кого-то ещё. Широкая доска, которую держали цепи, опускалась при помощи обычного колодезного «журавля». А потом поднималась — так из ямы невозможно было вылезти.

Пахнуло сыростью, запахом сранья и гнилого мяса. Пустой желудок скрутило. Наконец доска достигла дна. Девочка сползла с неё и улеглась на мёрзлую землю. Цепь снова заскрипела, и доска поползла обратно вверх.

— А, это тебе, чтоб не сдохла! Живи, пока я так хочу! — заорал Кривозубый, и голос его доносился с другой стороны Земли, если такая была.

Снова послышался скрип, и доска приползла вниз с глиняной бутылкой воды.

— И ещё!

Шмякнулся рядом кусок хлеба. Кривозубый задвинул доски, оставив только маленькую полоску света. Дара жадно выхлебала воду, оставив немного, чтобы запить извалянный в грязи хлеб. Свернулась калачиком, стараясь не замечать вони, и провалилась в небытие.

Внутри земли теплее, чем на поверхности. Это наблюдение она сделала после того, как проснулась. Полоска света стала ярче, значит, наступил день. Дара глотнула воды из кувшина и снова уснула. Разбудил её грубый оклик:

— Не спи, оборванка! Грузи свою тощую задницу.

Свет ослепил девочку, потому она не увидела, как Кривозубый поднял лапу и наотмашь ударил её по щеке. В голове зазвенело. Он подождал, пока жертва поднимет голову и посмотрит на него, а потом ударил ещё раз.

Взгляд она не отвела. Смотрела на ствол дерева, который был прямо перед ней. На его бороздки, впадины, на замысловатый узор его веток и на птицу, которая уселась на ветку и уставилась на неё.

— Смотри на меня, когда я с тобой говорю! — Голос больше не был раздражённым, скорее — холодным, пустым и жестоким.

Девочка перевела взгляд на стоящего перед ней человека. Он растянул свой рот в улыбке, снова обнажая кривые зубы, источающие дурной запах. Но его тёмные глаза не улыбались. В них вообще отсутствовало всякое выражение. Глаза были пусты, когда мужчина поднял палку и методично принялся избивать свою жертву. Девочка повалилась на землю и молча ждала, когда ему это надоест. Отключилась, ушла на другую сторону реальности, откуда безразлично наблюдала за происходящим, как будто оно не имело к ней никакого отношения.

— А теперь ползи обратно. Хотела убить меня, сука?

Кривозубый наклонился и приблизил глаза прямо к её лицу. Взялся руками за ворот и сильно дёрнул. Его руки были крупные, грубые, пальцы чуть приплюснутые. Только сейчас девочка заметила, что на правой руке не хватает мизинца. Она приподнялась и заползла на доску. Тайс сунул ей воду и кусок хлеба.

— Жри, — коротко бросил он и принялся крутить «журавля».

То же повторилось и на следующий день. Мучитель поднял её на поверхность, с удовольствием бил палкой, но не по голове — наверное, не хотел, чтобы она умерла быстро. Потом бросил ей кусок хлеба и спустил обратно в яму, где она лежала в полузабытьи, пока земля вбирала в себя всё горе. Земля обнимала её тело, погружала глубже и глубже, и боль уходила.

На третий день избиений не было — наверху её ждала Ава. Глаза потухшие, но чистая и одетая во что-то не своё. Каштановые волосы распущены. Кривозубый приказал девчонке идти к деревьям и встать спиной к стволу. Дара заметила, что за спиной у него лук — её лук. Тот увидел, что это замечено, и ухмыльнулся — нагло, самодовольно.

— Лук — просто песня, да?

Дара молча уставилась на него.

— Кто его сделал?

— Мой брат.

— Тогда надо было везти сюда твоего брата — он бы мне делал такие луки.

— Да ты не переживай об этом, Тайс, — произнесла Дара изменившимся голосом.

Брови мужчины взлетели вверх, но выражение мигом сменилось на всё ту же кривую усмешку.

— Подслушала моё имя, сучка? Плевать, что тебе с него проку.

Он велел идти за ним, и, когда они отошли шагов на сто, достал стрелу и прицелился.

— Эй, Ава! Стой смирно, не шевелись.

Та замерла, но дёрнулась, когда в дерево над её головой вонзилась стрела.

— Я тоже неплохо стреляю. Но и ты, врать не стану, меткая. Попробуешь?

Дара покачала головой.

— Давай, попробуй. Или следующая стрела полетит ей в глаз.

Дара не двинулась с места.

— А ты не особо печёшься о малышке, да? Не слишком-то вы знакомы. Ну, тогда и хрен с ней.

Он поднял лук и снова прицелился. Даже отсюда Дара видела, как заблестели на обрамлённых красивыми пышными волосами щеках две тонкие дорожки.

— Хорошо. Я выстрелю.

— А, вот так бы сразу. — Он заулыбался во весь рот. — Держи. Только не думай, что сможешь прицелиться в меня, дура. Я тебе быстро кишки вспорю.

Достал нож и стал наблюдать.

Дара встала в стойку, подняла лук. Только бы руки не дрожали от боли.

— Куда стрелять? — Её голос прозвучал глухо.

— Куда? А стрельни-ка нашей малышке между ног. Эй, Ава! Раздвинь ножки. Ты же знаешь, как, сегодня тренировалась. — Он мерзенько подмигнул Даре.

Ава покорно расставила ноги. Дара прицелилась. Только бы не дрогнула рука, только бы не дрогнула. «Не думай ни о чем. Это просто выстрел. Такой же, как и другие. Не думай слишком долго. Вдох. Выдох. Отпускай».

Стрела свистнула и вонзилась в дерево прямо между двух расставленных ног.

— И правда хороший глаз. Давай сюда! — Кривозубый вырвал лук из рук девочки. — Ну всё, тащи свою задницу в яму.

— Ты не переживай насчёт моего брата, Тайс, — снова повторила Дара.

— Чего?

— Он уже наверняка где-то рядом. Сам придёт, и искать не надо. Наши уже давно вас выследили. Мой брат меня найдет. А когда это случится, стрела будет торчать не у неё между ног, а у тебя между глаз!

— Ах ты сучка! Угрожаешь мне? — Он залепил Даре такую затрещину, что та повалилась на грязный снег. — Только знай, что этого не будет, ясно тебе? Никто не придёт, дура. А знаешь почему? Потому что они кормят падальщиков. Нет больше твоей деревни. Всех, кто был, мы перебили. И братца твоего наверняка тоже. Что, неприятные известия?

Он доволок пленницу до ямы и опустил обратно. Еды не дал.

Девочка слушала скрежет задвигаемой доски, слушала, как Кривозубый куда-то поволок Аву, слушала, как их шаги замерли где-то там, съеденные пустошью.

Значит, мертвы. До этого надежда все ещё трепыхалась внутри. Надежда на то, что кто-нибудь придёт и спасёт её. А раз так — то больше ничего не осталось.

«Тогда и мне лучше умереть».

Зачем-то она стала раздеваться. Может, чтобы ускорить это событие. Скинула грязную куртку, всю в крови, скинула штаны и сапоги, скинула жилетку, рубашку. Вдруг почувствовала, как что-то выпало из обширного кармана рубашки на землю. Пошарила рукой, перебирая своё тряпье. Коробочка!

Дара вспомнила, как сунула безделушку в карман. Как же это возможно, что она до сих пор её не заметила? Девочка взяла в руки игрушку и прижала к груди. И разом вся тяжесть, всё безразличие к своей судьбе и к происшедшему спали, и слёзы, горячие, жгучие, ядовитые полились по щекам. Слёзы падали вниз и уходили в землю, как будто память обо всём, что случилось.

Немного успокоившись, Дара стала думать, мёртв ли брат, мертва ли мать. Кривозубый сказал, убили всех. Но что, если он наврал? Так, чтобы напугать её. Может, Кий уже на подступах к их логову? Ищет её. А может, он лежит где-нибудь со стрелой в сердце. Или сидит в соседней яме — они же упоминали, что взяли в плен кого-то ещё. А значит, и ей помощи ждать не от кого.

— Да, — сказала она вслух, обращаясь к серебристой коробочке, — ты должна была принести мне удачу, так говорила мать. Но что-то не справилась со своей задачей. Бесполезный хлам! — вдруг заорала она, швырнула коробочку куда-то в темноту и со мстительным удовольствием услышала, как та шмякнулась о торчащий из земли камень. — Не нужна ты мне!

Но тут Дара разом осела вниз, потому что из того самого угла, куда упала игрушка, начало исходить тусклое голубоватое сияние. Потом оно сменилось на фиолетовый, стало чуть ярче, и послышался женский голос:

— Зачем впадать в такие крайности? Крайности опасны.