Мэттью ждал снаружи границы между Ланкастером и, как ему думалось, «реальным» миром, хотя он и знал, что они были частями одного целого — и в этот момент он ощутил что-то странное. Его желудок скрутило, и на него накатило головокружение. Пространственная граница рядом с ним задрожала, и начала таять. Обычным зрением он начал видеть перемежавшиеся друг с другом вспышки обоих пространств, но мигала не только граница.
Земля, на которой он стоял, также смещалась туда и обратно. В целом это ощущалось немного похожим на землетрясение, вот только ничего не двигалось. Сама реальность смещалась и искажалось то в одну сторону, то в другую. Ощущение было таким мощным, что его замутило, прежде чем его вытошнило, всё закончилось. Он обнаружил, что нетвёрдо стоит на ногах, хотя земля под ним была совершенно спокойной.
Он снова изучил границу, но проходившая по ней дрожь исчезла. «Что это было?» — задумался он. «Она начинает рваться?». Гораздо более значимым вопросом для него было то, что случится в результате.
— Одно дело — заново собрать мир как прежде, — сказал он себе, — но если граница обрушится везде и сразу… — Разум отказывался давать удовлетворительный ответ, но Мэттью знал, что последствия будут плохими.
Дэвид Эйрдэйл ложился спать усталым и раздражительным. За последние несколько дней ещё несколько человек из его обслуги слегли больными, оставив его с недостатком слуг, но беспокоило его не это. Если быть честным, он не знал, что его беспокоило. Он просто чувствовал себя не в своей тарелке.
Обычно он предпочитал ложиться поздно, но в этот раз он не мог бороться с усталостью, поэтому лёг пораньше. Несколько слуг, мимо которых он шёл, будто все зевали, так что дело было не только в нём. С другой стороны, они все обленились — это он точно знал. Это было проклятьем дворянства — необходимость управлять деятельностью плебейского, ленивого простонародья.
Но лично он утомился донельзя. «Может, я слишком усердно работал», — подумал он, входя в спальню.
Короткий взгляд сказал ему, что Марсэлла, его жена, уже крепко спала, что стало для него некоторого рода облегчением. Сил на её тупую болтовню у него не было. Эйрдэйл устало стянул с себя одежду, и завалился на кровать рядом с женой. Натянув на себя тяжёлое одеяло, он заснул чуть ли не до того, как закрыл глаза.
Когда он проснулся, ещё было не утро. Через дорогостоящие окна, на которых настаивала Марсэлла, не пробивался свет. Стекло было чёрным, без намёка на сияние солнца. «Я так устал, что забыл задвинуть шторы», — сумбурно подумал он. Это было бы досадно. Окна их спальни выходили на восток, и, учитывая их привычку спать допоздна, утренний свет ими приветствовался редко.
«Надо задвинуть шторы», — решил он.
Однако попытка сесть вылилась в монументальное усилие, поэтому он ограничился тем, что подобрался, оперевшись на спинку кровати.
— Марсэлла, — сказал он странно заплетающимся языком. — Проснись.
Но его жена не шелохнулась, поэтому после ещё нескольких устных попыток пробуждения он потряс её за плечо. Её тело было вялым и неотзывчивым.
— Сколько ж ты выпила? — пробормотал он.
— Не слишком много, Лорд Эйрдэйл, не бойся, — послышался у него под ухом женский голос.
Он встревоженно мотнул головой, или, точнее, попытался… казалось, что всё происходило медленнее, чем положено. Рядом с его кровати сидела прежде остававшаяся незамеченной фигура, старая женщина, которая, похоже, позаимствовала стоявшую у туалетного столика его жены табуретку. Женщина приветливо улыбнулась ему, когда их взгляды встретились.
— Ты кто? — спросил он, жалея, что не может выдержать нужный тон голоса. Он был слишком онемевшим, чтобы выразить ощущаемое им возмущение.
— Старая подруга, — ответила она. — Довольно скоро ты всё поймёшь. — Подавшись вперёд, карга взяла влажную тряпку, и вытерла что-то с его губ и подбородка. Затем она встала, и подошла к камину, после чего бросила тряпку в огонь.
Наблюдая, он осознал две вещи. Во-первых, кто-то добавил в камин дров — в противном случае там было бы только угли, поскольку перед отходом ко сну сам он топлива не подбрасывал. Во-вторых, на старухе была пара тяжёлых рабочих кожаных перчаток. Спалив тряпку, она сняла перчатки, и их тоже бросила в огонь, позаботившись о том, чтобы они сгорели полностью.
— Не знаю, кто ты такая, но я сейчас вызову охранника, — сказал Эйрдэйл. — Тебя высекут за то, что вошла в мою спальню без приглашения.
Старая женщина засмеялась:
— Валяй. Они так же смогут объявиться, как твоя жена может проснуться. Этой ночью все крепко спят, мой дорогой Граф.
Отказываясь пугаться, он позвал, крича настолько сильно, насколько мог. Дэвид Эйрдэйл имел объёмные лёгкие, и хотя в этот момент его голос был слабее обычного, он всё ещё был довольно громким. Все обитатели дома должны были вскоре объявиться.
Но не объявились. Когда его голос стих, в коридорах царила зловещая тишина. Старуха вернулась на место рядом с его кроватью, и вытащила вторую пару перчаток. Эти более облегающие перчатки из оленьей кожи в большей степени подходили для леди, чем для этой женщины.
Тут он её узнал. Это была его новая прачка, которую наняли лишь неделю тому назад.
— Я тебя знаю! — воскликнул он. — Где ты украла эти перчатки?
Старуха снова улыбнулась, затем подняла руку, любуясь хорошо выделанной кожей:
— О, они у меня хранятся уже много лет. Их для меня заказал мой покойный муж. Я обычно не надела бы их для чего-то подобного, но сейчас ношу их в качестве предосторожности.
Что-то в её поведении, отсутствие у неё страха или уважения, и, почему-то, её перчатки — всё это заставило сердце Графа Эйрдэйла содрогнуться от страха.
— Кто ты? Чего ты хочешь? — Он снова попытался подняться, но женщина придавила его обратно к кровати на полпути. Он чувствовал себя слабым как котёнок.
— Старая подруга твоего отца, — таинственно ответила она. — Он какое-то время был моим клиентом, хотя сомневаюсь, что он меня упоминал. Немногие мужчины хвалятся перед сыновьями о своих походах по шлюхам.
— Мой отец мёртв, — возразил Дэвид, и его не заинтересовала бы старая карга, будь он жив.
Старуха захохотала:
— О, я в те годы была гораздо моложе. Это было за десятки лет до того, как Королева решила укоротить жизнь твоему покойному отцу.
Отца Дэвида Эйрдэйла казнили за измену Королю Джеймсу, и он не любил, когда ему об этом напоминали.
— Не знаю, что за игру ты затеяла, ведьма, но твоя дерзость лишь усугубит наказание.
Женщина потянулась, и подняла левую руку Эйрдэйла своей собственной, после чего пристально осмотрела на свету. Он удивился, увидев лёгкую дрожь.
— Осталось уже недолго, — заметила она. — Зелье уже начало работать.
— Ты меня отравила? — выпалил он, и покосился на жену. — А Марсэлла?
Карга пренебрежительно махнула на Марсэллу рукой:
— Она просто крепко спит. Утром она очнётся в добром здравии, в отличие от тебя.
Дэвид Эйрдэйл снова сел, и в этот раз она его не остановила. Накренившись вперёд, он вывалился из кровати, и упал на колени.
— Тебя за это вздёрнут, — горько произнёс он. — Давай противоядие. Заплачу всё, что пожелаешь.
— Пожалуйста, зови меня Элиз, — сказала женщина. — Поскольку я — старая знакомая твоего отца, то нам следует обращаться друг к другу по имени.
Снова уставившись на неё, он рассмотрел её лицо, и на него понемногу начало снисходить понимание:
— Торнбер?
— Так-то лучше, — сказала Элиз. — Яд начинает пробуждать твои мыслительные способности, противодействуя снотворному, которым я заставила тебя лечь пораньше. Вот, почему у тебя дрожат руки. В конце концов начнётся жжение.
— За что?
— Ты был очень плохим мальчиком, Дэвид. Ты знаешь, за что, — с издевкой сказала Элиз.
— Из-за слухов? — пробормотал он.
Подавшись вперёд, она похлопала его по макушке, будто он был собакой:
— Молодец. Слухи были скверными. Мне очень не нравится, когда люди злоупотребляют добротой моей невестки. Она недостаточно приземлённая, чтобы высказаться, но я видела, что ты уязвил её чувства.
Отчаявшись, он начал умолять:
— Пожалуйста, прости меня. Я смогу всё исправить. Тебе не обязательно так поступать.
— Неужели? — спросила Элиз с, казалось, подлинным любопытством. Затем она встала, и подошла к туалетному столику, взяв с собой табурет. — Иди сюда, и сядь.
Он попытался встать, но ноги плохо держали его, поэтому вместо этого он с пылающим от унижения лицом пополз. Когда он добрался до табурета, Элиз встала позади, сунула руки ему подмышки, и помогла подняться достаточно, чтобы сесть.
— Вот лист бумаги. Поставь свою подпись — и я подумаю о том, чтобы тебя спасти, — сказала Элиз.
Он увидел на столе два листа бумаги, лежавшие друг поверх друга. Эйрдэйл начал было поднимать один из листов, но она оттолкнула его руку:
— Нет, читать тебе не нужно. Просто подпишись внизу, — сказала она ему. — После чего я дам тебе вот это. — Она показала ему маленький флакон, наполненный янтарной жидкостью.
— Я ничего не подпишу, — возразил он.
— Жаль, Дэвид, — сказала Элиз Торнбер. — Я надеялась, что ты окажешься умнее. Времени на решение у тебя мало. Довольно скоро дрожь усилится. Когда это произойдёт, ничего подписать ты уже не сможешь. Тебе будет казаться, что твоё тело объято пламенем, каждый нерв будет обнажённым и ноющим. В конце концов у тебя начнутся судороги. Могу представить, что будет очень больно, но никому никогда не удавалось достаточно хорошо общаться после начала судорог, поэтому описать мне ощущения никто не смог.
— Я скорее умру, — гордо сказал Эйрдэйл.
Элиз злобно улыбнулась:
— О, ты не умрёшь. По крайней мере, не сразу. Судороги продлятся не один час. Если повезёт, ты умрешь, но весьма вероятно, что ты выживешь. Конечно, потом ты уже не будешь прежним. Яд наносит нервам необратимый урон. Останешься калекой на всю жизнь.
— Ты лжёшь.
— Ты знаешь, что мозг — это по сути гигантский пучок нервов, Дэвид? — проинформировала его Элиз. — Ты будешь не только слабым калекой, ты ещё и станешь овощем. Остаток дней ты проведёшь, глядя в пространство, и гадая, когда кто-нибудь придёт убирать из-под тебя фекалии, если вообще сохранишь способность мыслить.
Эйрдэйл почувствовал лёгкое жжение в одной из ног.
— Дай мне противоядие!
Элиз подошла к столику у стены, и взяла лежавшее там перо. Макнув его в открытую чернильницу, она показала его Эйрдэйлу:
— Подпиши, Дэвид. Если будешь тянуть, станет слишком поздно.
— Ладно! Хорошо! Подпишу! — закричал он.
Она поднесла ему перо, и вложила в руку:
— Сделай подпись как можно более аккуратной и читаемой. Я знаю, как она у тебя выглядит, Дэвид. Попытаешься меня обмануть — пожалеешь. — Затем она помогла ему правильно расположить руку.
Верхний лист бумаги скрывал нижний почти полностью, кроме нижней его части. Как только Эйрдэйл поставил подпись, Элиз забрала листы, и положила их на столик у стены. Игнорируя его, она посыпала его подпись песком, который потом стряхнула прочь.
— Дай мне антидот! — снова крикнул он.
Элиз осторожно положила нижний лист сверху, чтобы его было хорошо видно. Затем она подошла к Эйрдэйлу, и протянула ему флакон:
— Вот, пожалуйста. Сладкая награда для очень шкодливого мальчика.
Выдернув пробку, он занёс флакон над губами, и принялся ждать, пока густая, вязкая жидкость капала ему в рот. Вкус был на удивление сладким… как мёд.
— Что это? — спросил он.
Элиз ему подмигнула:
— Мёд. Боюсь, что для яда, который я тебе дала, антидота не существует. Та ещё гадость. Вот, почему мне пришлось носить перчатки. Даже одна попавшая на кожу капля могла нанести жуткий урон, или даже смерть, не говоря уже о пятнах. От боли, которую ты вскоре ощутишь, на самом деле можно избавиться лишь одним способом, Лорд Эйрдэйл, если тебе хватит смелости.
Жжение достигло его рук, и дрожь постепенно усиливалась.
— Каким? — спросил он.
Она подошла туда, где он бросил одежду, порылась немного, и вытащила его пояс, протянув Эйрдэйлу. Его нож всё ещё был в ножнах.
— Вскрой вены, — холодно сказала она ему. — Или, если кишка не тонка, воткни себе в сердце.
— Не могу! — в ужасе сказал он. Внезапный спазм в спине и ногах заставил его свалиться на пол. В его мышцах начались болезненные судороги.
— Тебе стоит поспешить, — сочувственно сказала Элиз. — Как только начнутся конвульсии, ничего сделать ты уже не сможешь.
Она принялась ждать. Прошло больше четверти часа, прежде чем Эйрдэйл наконец полоснул лезвием по запястью. Хотя она уже несколько десятилетий не пользовалась этим ядом, Элиз уже знала, чем всё закончится. Они всегда предпочитали прекратить боль. Ложь про конвульсии лишь помогала им принять решение поскорее.
Пока Дэвид Эйрдэйл истекал кровью на полу, уперев в неё ненавидящий взгляд, она забрала флакон с поддельным антидотом, а затем ещё раз осмотрела комнату, чтобы убедиться, что не оставила ничего незавершённым. Она задумчиво посмотрела на лежавшее на столе письмо:
— Самоубийство, — печально сказала она. — Какой ужасный поступок, а ведь казалось, что у тебя было всё, что только можно пожелать. — Она направилась к двери, и оглянулась: — Это просто показывает, что никогда не знаешь, какая печаль кроется в чужих сердцах. Передай от меня привет отцу, когда увидишь его.
После чего она ушла. В обычной ситуации она бы осталась, чтобы убедиться, что цель скончалась, но в случае с Дэвидом Эйрдэйлом смысла в этом не было. Даже если бы кто-то нашёл его и перевязал бы ему рану, Эйрдэйл не смог бы рассказать, что с ним случилось. Он мог надеяться лишь на смерть, да и в любом случае никто во владениях Эйрдэйлов не должен был проснуться и спасти его до самого утра. К тому времени он уже успеет остыть и окоченеть.
Украдкой покинув тем утром дом с большой корзиной грязного белья в руках, Элиз думала о своей жизни. С тех пор, как она вышла за ныне покойного мужа, её жизнь была относительно мирной, в основном лишённой тех вещей, которыми она вынуждена была заниматься в молодости, но эта ночь стала ей тёмным напоминанием. Её единственным утешением было то, что хотя бы в этот раз она сама решала, кому нужно умереть, и за Дэвида Эйрдэйла она совестью почти не мучилась.