Отец. Возродить братство

Глава 8

После первого допроса его посадили в камеру. Здесь, в катакомбах под казармами стражи, он бывал нечасто. Это место – для мастеров несколько иного толка. Допросы, пытки, содержание заключенных. Он никогда ничего не понимал в этом. Богдан умел ловить, даже скорее выслеживать и убивать врагов города и страны. То, что делают с пленниками дальше, представлял довольно хорошо, но вот сам не мыслил себя здесь. Ни в роли охранника, ни в роли заплечных дел мастера, ни в качестве того, кем являлся сейчас.

Заключенный. Да-да, бездна побери. Он, Богдан, законопослушный ветеран, один из лучших стражников Кракона. Пожалуй, самый известный из них – убийца. Пока что он признался лишь в этом преступлении, но дальше, в этом не имелось сомнений, будут вскрываться и другие факты. Вопрос времени. Если говорить по правде, то он, Богдан, еще изменник и предатель. Он не предоставил информацию об увиденном колдовстве и сокрыл человека, данное волшебство творившего. Очень серьезное преступление, за которое наказание обычно одно - смерть. Бывали, конечно исключения. Ходили слухи о том, что кого-то отправляли на каторгу. Кто-то вроде бы откупался большими деньгами. Но у страдника таких денег не было. Да и сами эти истории казались ему больше вымыслом. Городской чародей не щадил никого. Чем дольше Богдан работал, тем ощутимее понимал это.

Итог его поступка прост и прискорбен.

Но что ему оставалось делать? Если ведьма – твоя дочь, и ты видишь это впервые, и осознаешь, что с ней станется? Кто сможет дать ответ на этот вопрос? Никто, пока не окажется в такой же точно ситуации. Богдан для себя сделал выбор – и вот он здесь.

Камера, по его прикидкам, являлась не худшим из вариантов. Богдан точно знал, что под комплексом зданий, принадлежащих страже, имеются казематы, система тоннелей и каменных мешков. Сейчас он находился где-то на верхних уровнях. Но там, в темноте, глубже в земле, месяцами, если не годами, гнили люди. Чаще их казнили. Какой смысл держать кого-то долго, кормить, поить, тратить на это время и силы стражников?

Правосудие Кракона, как и всех городов, входящих в Союз, выглядело достаточно логичным, хотя и жестким. Либо ты платишь штраф, если правонарушение мелкое, либо тебя отправляют на рудники, чтобы трудиться во благо Кракона и всего Союза. Третий вариант – смерть. Иногда публичная, если нужно показать людям, что стража не просто так получает свое жалование. А иногда человек пропадал навсегда. Что случалось с ним? Куда он девался? У Богдана были некоторые предположения на этот счет, но он старался не лезть в чужие дела, хорошо выполняя свою работу. Ветеран точно знал, что порой пропадали целые семьи. Это случалось редко, но бывало и так.

Первым, кто допрашивал Богдана, был сам капитан стражи. Без шума, криков, угроз. Почти безмолвно слушая, с достаточным, если не сказать, чрезмерным уважением. Задал ряд вопросов, получил ответы:

- Что случилось?

- Я убил человека. Арбалетный болт вошел ему в глазницу. Смерть наступила мгновенно.

- Где это произошло?

- Лес близ Кракона. Там есть, почти в центре озеро. Вот там.

- Знали погибшего?

- Нет.

- Цель вашего там пребывания?

- Гулял с дочерью?

- В лесу? Сколько ей лет?

- Да, в лесу. Ей скоро десять. Я учу ее быть готовой ко всему. Охотится, ставить силки, стрелять из лука.

- Но выстрел был из арбалета?

- Да, я взял с собой арбалет, мало ли что могло случиться в лесу.

- Зачем ты его убил?

- В его руках что-то блеснуло. Он стоял рядом с дочкой. Боевые инстинкты сработали.

- Как вы с дочкой разделились?

- По нужде отошел. Не справлять же ее при ребенке.

- Как она отреагировала.

- Слезы, сопли, истерика.

- Зачем поджог лес?

- Запаниковал. Решил, что удастся замести следы.

- Где жена и дочь?

- Не знаю.

- Когда они ушли из дома?

- Мы пришли. Супруга устроила скандал, схватила дочь, собрала вещи. Я не препятствовал.

- Почему не сдался сам

- Решил, что сойдет с рук.

- Почему при аресте сразу не сдался?

- Решил, что как только положу меч меня убьют. Слава обо мне в страже не добрая.

- Это ты ошибаешься, Богдан. Ладно. Это все. Пока все. Увести.

Разговор был холодным. Капитан явно был раздражен и рассержен. Еще бы, один из лучших людей убил человека. И это только вершина всей истории. Скорее всего он догадался, что было что-то еще, но по какой-то причине решил не задавать лишних вопросов. Обошелся рутинным допросом.

Теперь Богдан сидел здесь. В камере. Но уверенность, что допрос повторится, и что на этот раз его будут допрашивать иначе, не давала расслабиться. Все только начиналось. И то, что он скажет, и то, что вынюхают ясноокие, напрямую определит его дальнейшую судьбу, а также будущее его семьи.

Что он рассказал в первый раз? Стоило проанализировать.

Вроде бы отличную историю, вполне правдоподобную. Но поверят ли.

Отдыхали в лесу с дочкой. Про это в страже знали. Ветеран растил из нее настоящего солдата, несмотря на протесты супруги. Он говорил об этом, делился с сослуживцами ее и своими достижениями на этом поприще. Да, с ним не многие общались. Близких друзей в страже он не имел. Так, сослуживцы. Но это не значило, что о нем ничего не знали. Все же он рассказывал порой о чем-то важном для себя. Так что сам факт их прогулки, а не ее причин, не вызывал сомнений. Что он говорил дальше?

Добрались до озерка, обустроили лагерь. Тоже вопросов быть не должно. Все логично. Раз пришли тренироваться, самое то - поставить лагерь. Дальше - отошел по нужде, живот скрутило, не при дочери же это делать. вроде тоже логично. Разминулись. Когда возвращаясь, увидел, как к ней лезет какой-то человек. кто он? Да кто знает. Вдруг бандит какой с ножом. Точно. Почудилось, что у него кинжал или нож. Блеснуло что-то. У самого в руках арбалет был. Тоже, в целом, адекватное решение идти в лес с оружием, а не с голыми руками. Боевая выучка. Думал медленнее, чем делал. Щелчок. Выстрел. Болт попал точно в цель. прямо в глаз. Дочка в слезы, подбежал, запаниковал, понял, что оружия то не было. А мужик уже труп.

Все вроде сходится. Все как было, но чуть скорректировано. И действия его, как отца - логичны и, при большом везении, даже оправдывают его.

Дальше что? Дочка орет, ревет. Отец человека убил, безоружного, на глазах у нее. Запаниковал. Следы решил замести, на всякий случай. Разжег костер, поджег камыш на озере, пару деревьев близ стоянки. Выбрались к городу, прошел через канализацию, по стокам. Дотащил ревущую дочку до дома. Там жена. Слово за слово, поругались. Ну, а как иначе, в такой-то ситуации? Они собрались и ушли. Не мешал им, не требовал остаться, дело такое – он виноват и наказание готов понести. Тоже все вроде складно получилось. Соседи ругань точно слышали. Да и шкаф сломанный в прихожей стоит. Вот и доказательство правды.

Решил ждать, вдруг не придут. А когда пришли сдался без боя, суеты и кровопролития. Чего сразу не пришел? Ну, так страшно же. Убийство серьезное преступление. Подумал, вдруг все с рук сойдет, пронесет, мало ли. А чего страже сразу не сдался, как пришли? Вино, злость оттого, что все же не пронесло. Одним словом – день не задался. Но, поговорил, оружие опустил, сдался.

Вся история вроде складывалась.

Как капитан ее воспринял? Слушал, кивал, записывал. Потом встал, руки, правда, не пожал, по плечу не похлопал, ободряя, а просто попросил увести.

И вот Богдан лежит здесь, в темноте, на нарах. По его представлению, все же это было ощутимо лучше, чем голый каменный пол и просто солома. Воняло здесь не так уж и мерзко, хотя небольшое отверстие для отправления нужды располагалось в этой же камере, в углу. И даже хватало места, чтобы пройти четыре шага туда и обратно. Можно сказать, в лучшей камере оказался. И на том спасибо.

Он не спал, заснуть в такой ситуации попросту не мог. Глаза смежил и лежал, пытаясь спокойно, насколько это можно, обдумывать ситуацию, проговаривая раз за разом в своей голове слова сложившейся версии событий. Еще и еще, чтобы не ошибиться, не дать повода усомниться в его искренности и правоте. Никакого колдовства он не видел. Да, убил человека, но не более того.

По его прикидкам, примерно в полночь за ним пришли повторно.

Тяжелый стук в дверь, требование встать лицом к стене, кандалы на руки и ноги. Короткие, отстраненные фразы, приказы повиноваться.

Начался путь через темноту, освещаемую только чадящими факелами в руках конвоиров. Вели его по коридорам аккуратно. Три стражника, первый с факелом спереди, двое сзади. Один из замыкающих стражников держал в руках цепь, другой – взведенный арбалет, готовый всадить болт в спину заключенного. Никаких тычков и слов после того, как вывели из камеры. Уважение? Страх? Или им было просто плевать? Да и зачем провоцировать арестованного, если тот не сопротивляется и делает все как положено? Он действительно не артачился, не валял дурака. Раздавать зуботычины и пинки было не за что. Разве что просто так, для острастки, чтобы запугать? Но Бугай все же личность известная, и он – не тот человек, которого можно запугать парой ударов по хребту. За свою жизнь он получал больше, в бессчетное количество раз.

Наконец, коридоры закончились. За толстой окованной металлом дверью находился подъем наверх. Лестница, освященная факелами, красивая, покрытая ковром, вела их куда-то выше и выше. На втором пролете Богдан узнал здание муниципалитета. Бывать тут ему уже приходилось. Оно стояло рядом с комплексом строений, принадлежащих страже, но ветеран не догадывался о том, что их подземелья объединяются в некую сеть. К тому же прошли они, по его подсчетам, довольно много, видимо, петляли, чтобы сбить заключенного с толку.

Четвертый или пятый этаж, если считать и тот, откуда поднималась их процессия. Над землей, пожалуй, третий. Вокруг – никого. Пустые коридоры, тусклые отсветы ламп, вырывающие из ночной темноты убранство данного здания. Богдан не обращал на это внимания. Сейчас голова его была занята другим – мысленным повторением тех слов, которые ранее говорились капитану. Раз за разом. Ведь он уверился – сейчас его вновь будут допрашивать. Почему ночью? Кто знает, возможно, это такой показательный ход. Может, не хотят конвоировать днем, когда здесь присутствуют работающие люди, которые узнают его. А сейчас здание пустовало. Лишь два раза они встретили яснооких, замерших у стен, словно статуи. Только глаза их ярко блестели, выдавая присутствие своих владельцев. Те кивали, пропускали их без вопросов и разговоров.

И вот окованная железом, тяжелая, двустворчатая дубовая дверь в середине коридора. Перед ней еще один ясноокий, застывший и казавшийся издали куклой со светящимися глазами. Женщина, худая, если не сказать изможденная. Закутанная в плащ из-под которого торчали только ноги в высоких ботфортах. Холодное, ничего не выражающее лицом, как и у всех слуг городского чародея. Мертвенно бледное, точеное. Скорее всего, под накидкой – обтягивающая удобная одежда и оружие. Но этого не разглядеть.

Она даже не обратила на них внимания, не повернула головы.

– Он ждет, – холодный голос, лишенный каких-либо признаков чувств, разнесся по коридору. Если бы камень умел говорить, он общался бы так же.

Богдана ввели в помещение. Это был небольшой кабинет с массивным столом, стоящим у дальней от двери стены. Убранство в темноте не разобрать, а из освещения имелась пара свечей в канделябре на том самом столе. Еще в комнате стояло два стула. Один посреди – крупный, массивный, сделанный достаточно топорно, но очень прочно. Второй вполне обычный, дорогой, мягкий, некая переходная форма от стула к креслу – за столом. Пока что оба пустовали.

Бессмысленно, странно. Его привели, а кто же будет вести допрос? Кто его ждет посреди ночи? Не будет же он тут с этими конвоирами сидеть до утра. Или его будет допрашивать та ясноокая?

– Сажайте, – донесся голос из темноты откуда-то справа и сзади, из угла возле входа и окна, завешенного тяжелыми шторами. Скорее всего, тут было сумрачно даже днем.

Богдана посадили на стул перед столом так, чтобы свечи горели прямо напротив него. Его колени, лицо и руки освещались колышущимся, тусклым светом. Пламя трепетало, хотя дуновения ветра он не ощущал. Цепи приковали к стальным кольцам в полу, дернули, затянули. Конвой вышел. Все это было проделано быстро, отточенными движениями, уверенно. Эти люди не раз и не два делали данную работу. Они в ней являлись профессионалами, как Богдан – в своей. И тут ему стало страшно. Нет, он не боялся боли, пыток и смерти. По крайней мере, считал, что сможет их стерпеть до каких-то пределов, на которые способен выносливый человек. Он не раз прикидывал, что сможет вытерпеть, а что – уже нет. Иллюзий на этот счет Богдан не питал – тело человека, даже такого закаленного, как он, имело свои пределы, и спустя какое-то время его вынудили бы говорить все, что угодно, и подтверждать все, что нужно, ради того, чтобы пытка остановилась. Но он, как стражник, предполагал, что допрос такого рода необходим, как правило, для двух целей: получения верной, объективной информации и запугивания. Пугать его, как он считал, незачем. Сдался добровольно, все рассказал. К тому же Богдан являлся известным ветераном, который долгие годы служил верой и правдой Кракону. Что здесь даст устрашение? А вот правдивые слова и ужасающие, сводящие с ума пытки – в мыслях Богдана эти понятия расходились. Здесь нужна некая грань, на которой человек уже не в силах терпеть муки, но еще не готов нести все, что угодно, а способен рассказать что-то связно и четко. Некая очень зыбкая грань.

Но вот общение в темной комнате с загадочным человеком, стоящим за его спиной, не показывающим лица, в ночное время, когда все достойные и нормальные люди спят... Это, по крайней мере, странно. Неужто время настолько им дорого? Это как раз холодило нервы ветерана, пробуждая в душе зачатки страха. Почему так, а не иначе? Они что-то знают? Догадываются?

«Чертово колдовство», – пронеслась в голове яростная мысль. Видимо, он недооценил возможности яснооких, и они что-то смогли разнюхать.

– Богдан, – голос доносился из-за спины, из темноты – полный чувства пренебрежения, смешанного с усталостью и укоризной. Живой, размеренный, холодный и злой голос, присущий человеку, которому наплевать на других. – Ты лжец.

Богдан дернулся, но не смог повернуться к говорящему лицом. Цепи были хорошо натянуты и закреплены в полу, держали надежно. Даже слегка изменить положение тела оказалось сложной задачей.

Человек, ведущий допрос, сделал пару звучных в темноте шагов и остановился точно сзади.

– Молчишь? – тот, кто стоял за спиной, вздохнул, словно от огорчения, и сделал еще пару шагов. Он не приближался и не отдалялся, прохаживался там, где его невозможно было разглядеть. – Думаю, я помогу тебе в твоем рассказе, – раздался усталый смешок разочарованного жизнью человека. – Начну с того, что твоя дочь...

Тут говоривший сделал характерную паузу, и Богдан ощутил, что его бросает в дрожь, трясет, на лбу проступила испарина. Он напрягся, пытаясь как-то повернуться, увидеть собеседника, взглянуть ему в глаза. Хотел узреть своего противника, понять, что тому известно. Он настолько сильно привык сражаться, не отводя взгляда от врагов, что происходящее приводило его в бешенство. Но стальные цепи держали крепко, и все потуги освободиться не давали желаемого результата. Лишь кожа на руках, ногах, шее и пояснице, там, где ее касался кованый металл, болела все сильнее от его стараний.

– Твоя дочь, – повторил голос, – мы знаем, она... Колдунья!