Отец. Возродить братство

Глава 20

Они свернули в лес, стали взбираться на холм.

Надо признать, эльфийка совершенно не сопротивлялась и вообще в последнее время вела себя тихо. Пройдя примерно шагов пятьдесят в глубину, так, чтобы дорога внизу более-менее просматривалась, а за кронами деревьев и зеленью подлеска заметно стоянку не было, Бугай остановился. Тут обнаружилось поваленное дерево с разлапистыми ветвями. Рухнуло оно не так давно и не было повреждено гнилью или термитами. Вот рядом с ним они и решили разбить временный лагерь, воспользовавшись ветками как лавками. Дальше забираться в чащу смысла не было никакого.

Вода у них еще оставалась, Хромой прихватил с собой бурдюк. В рюкзаке нашлось немного солонины и сухарей. Костер теплить пока не требовалось, не холодно, день выдался жарким, да и чужое внимание дымом привлекать не стоит. Срубив еще пару ветвей, они сделали себе небольшие лежаки, на случай, если придется оставаться на ночь.

Пока люди занимались делом, эльфийка со связанными руками сидела на земле и смотрела на них. Когда с минимальным обустройством стоянки было закончено, Хромой взобрался на ствол и стал наблюдать за дорогой, неспешно массируя больную ногу. Переход дался ему нелегко.

Богдан сел напротив остроухой. Он чувствовал усталость, и ему хотелось расслабиться и отдохнуть. Все же тяжкая ноша прошлых нескольких часов давала о себе знать. Допрашивать остроухую ему не очень-то хотелось, но он понимал, что это нужно сделать, и чем быстрее, тем лучше.

Богдан подметил, что за то время, пока они шли вместе, с ней произошли некоторые перемены. По крайней мере, того страха, что присутствовал при их встрече, сейчас он в ней не видел. Вряд ли это поможет в разговоре, но ветеран прикинул, что пробудить в ком-либо страх – дело нехитрое. Боль от ударов и угрозы еще большей боли отлично пробуждают животный ужас в ком угодно. Тут он вспомнил, как не так давно допрашивали его самого, и посуровел лицом. Воспоминание было не из приятных.

– Ну что, пришло время вопросов, ушастая, – Богдан попытался расслабиться, садясь поудобнее. – Поговорим.

Остроухая кивнула и ответила медленно, слегка напыщенно, вздернув подбородок:

– Я помогла вам, люди. Помогла спасти жизнь вашего сородича. Помогла по своей воле, поскольку для меня любая жизнь священна. Но говорить мне с вами не о чем. Моя жизнь подходит к концу. Я понимаю это и не скажу ничего.

– Хм, – Бугай удивился такому подходу к делу остроухой бестии. Но в целом понимал, о чем та говорит. Выдавать какие-то секреты тем, кто все равно убьет тебя, глупо. Но она должна осознавать, что ее могут пытать. И будут это делать, если не станет сговорчивее. Смерть ведь не самое страшное, что можно сотворить с пленником. Пожалуй, это одно из простых и легких решений. Может, она не знает этого или настолько сильно смирилась с судьбой? Все ушастые, что ли, такие? Кто их знает? Неужто она не попытается вымолить пощаду? Не попробует обмануть, схитрить, воспользоваться выдавшимся мгновением и убежать? Или договориться, подкупить?

– Слушай, ушастая, я могу начать пытать тебя, как вы сделали это с Властой, – после недолгого молчания и размышления над ситуацией продолжил Богдан. – И тогда ты расскажешь мне все, что я попрошу. Но, поверь, я знаю, о чем говорю и, признаюсь, я не хочу этого делать.

– Почему же, человек? – она смотрела на него своими зелеными глазами, в которых, теперь Бугай точно понимал это, не осталось ни капельки страха. Лишь грусть, безмерная, всепоглощающая печаль и нарастающая злость. Эти чувства не очень-то подходили для того положения, в котором она сейчас оказалась.

– Я несведущ в ваших, хммм... взаимоотношениях, среди ушастых. Как у вас там заведено. Признаю, мы мало о вас знаем, поэтому я буду судить о тебе по нам, людям. И у нас, людей... – тут он вновь вспомнил ночные муки, через которые прошел в Краконе. Тот, кто пытал его тогда, причинял боль ради страданий, чтобы запугать, разрушить человека страхом, паникой и мукой. От этого мурашки побежали по телу.

Богдан помолчал несколько мгновений, но быстро собрался с мыслями и продолжил:

– У нас не принято делать то, без чего можно обойтись. Особенно резать кого-то живьем или ломать ему кости, – он посмотрел на нее с прищуром, тяжелым взглядом холодных глаз. – Так вот, ушастая. Ты помогла нам, я ценю это и не хочу причинять тебе вред, если без него можно обойтись.

– Человек, чем больше я смотрю на вас, тем больше вас не понимаю, – злобно, сквозь зубы выдавила она, и Богдан понял, что разговор пошел не в то русло, на которое он рассчитывал.

– И что тебе неясно, ушастая? – хмыкнул Бугай. Ему в голову пришла мысль, что поначалу можно обойтись без вопросов, и просто послушать, что эта остроухая скажет о людях и о себе самой. Он столь мало знал о ее племени, что любые слова, любая информация, могли стать полезными.

– Вы – смерды. Роетесь в нечистотах. Живете ради выгоды. Бесцельно. Бездумно. Разрушаете все живое. Хаос – ваша стихия. Смерть – оружие, – остроухая говорила с нарастающей злобой, отрывисто, горячо. – Даханы не могли ошибаться. Вы живете мало. Несколько десятков зим. Хотите обладать всем миром. Пожрать все, все вобрать в себя, переработать, извратить. Вы ужасны и лживы. Ваши, – тут она сделала паузу, переводя дыхание и явно выбирая нужное слово, – ваши ульи, «города» на вашем корявом наречии, это грязь, кровь, вонь и хаос. Источник нечистот, болезней и заразы, искажающий все вокруг. Во главе вашего племени стоят существа, для которых жизнь не значит ничего. Жизнь иных существ, жизнь собратьев, зверей, деревьев, всего! – она распалялась все сильнее и сильнее и уже не просто говорила, а кричала, выплевывая слова. – Они! Колдуны! Они продлевают свою жизнь! Пьют вашу кровь. Кровь ваших детей! Их колдовство. Их чары… Они рвут в клочья все мироздание! Весь порядок! Все. Вы – враги этого мира. Мир убивает вас, отталкивая, исторгая, как болезнь. Но вы рождаетесь и рождаетесь! Все больше и больше! Плодитесь. Как сорняки, как саранча. Вы – болезнь этой земли!

Она остановилась, злобно буравя его взглядом, перевела дух. Слова прозвучали достаточно обидные, но мужчины воспринимали их не как оскорбления, какими они, вероятно, являлись для остроухой в ее мыслях, и чем должны были послужить, в ее понимании, а как информацию о себе, о людях. О том, какими их считали эльфы. Хромой застыл и не говорил ничего, за что Бугай был ему безмерно благодарен.

– Хм, много слов, ушастая, но... – Богдан даже улыбнулся ей радушно, без злобы. – Ты сказала, что тебе что-то неясно. Так что?

На улыбку она ответила оскалом и огнем в глазах.

– Как вы, мерзкие твари, можете жить друг с другом, – она дернулась. Богдан отметил про себя, что она проверяет на прочность путы, и приготовился к нападению. – Вас восемь, у вас нет вожака. Никто из вас не руководит другими стальной рукой, как должно быть в вашем мире. Не пугает остальных и не понукает. Не требует повиноваться. Не обещает смерть за непослушание. Вы пришли по нашим следам, чтобы убивать, чтобы отомстить. Я видела, ваша женщина, она важна для вас. Может, она – ваша госпожа?

Богдан с трудом сдерживал смех, его понемногу начинало трясти от услышанного, и ладонь инстинктивно прижалась ко рту в попытках остановить кривую ухмылку и смешки. Эльфийка не обращала на это внимания и продолжала распаляться. Скорее всего, собиралась с силами, подпитывала свою решимость яростью и злобой, чтобы напасть. Побороть страх перед смертью и последствиями, ведь в случае неудачи ей пришлось бы тяжело.

– Вы, мерзкие смерды, убили моих товарищей, – это она прошипела, напрягаясь всем телом.

– Смерды? – он поднял бровь, перебивая ее.

– Да, от вас разит, воняет, смердит!

Бугай отметил, что одна из веревок поддалась и ослабла. Вот-вот она нападет, нужно быть готовым. А остроухая продолжала, теперь говоря холодно и отстраненно.

– Вы сражались не как стадо скота, а ведь так об этом говорили даханы. Вы дрались, как мы. Вас было столько же, и вы победили, не пролив своей крови. Убив всех, вы не устроили резню за поживу. Вы даже не взяли все наши вещи. Вы не растерзали тела моих собратьев, не пили их кровь и не грызли плоть. Вы даже не убили меня, хотя я, излечивая вашу госпожу, считала последние удары своего сердца. Вы потащили меня с собой! Потом я думала, что вы ведете меня на случай, если ей станет хуже. А теперь, теперь! Вы лживые ублюдки! Подстроили все это и хотите вытащить из меня знания о моих сородичах, прикидываясь овцами. Но вы! Вы! Твари! – с этими словами она резко дернулась, вскочила и кинулась на Богдана. Попыталась боднуть его, скинуть путы и выхватить его кинжал.

Бугай был готов. Будь на его месте новобранец, тому бы пришлось несладко. Но ветеран чувствовал к чему идет, следил за ее руками и всеми ее действиями. Он не раз видел такое поведение у людей. Бездна, как же они оказались похожи, человек и эльф.

Он чуть сместился в сторону, схватил ее за руку, толкнул, пропуская мимо себя. Остроухая с бранью повалилась на землю, стукнувшись лбом о бревно. Богдан в мгновение ока оказался верхом на ней, заломил назад тонкие руки, лишившиеся было пут, и принялся вновь связывать, теперь более надежно.

– Смерд, ублюдок, тварь! Убей меня! Убей! – доносились снизу яростные вопли.

– Богдан, – Хромой покачал головой, смотря на все это и не спеша вмешиваться. Понимал, что все под контролем. – На ночь ее стоит связать получше.

– Угу, – проворчал тот в ответ и ткнул воющую эльфийку лицом в землю, не сильно, больше для того, чтобы та замолчала. С первого раза до нее не дошло, и пришлось сделать это еще пару два. После того как рот ее наполнился опавшими листьями вперемежку с мелкими ветками и землей, она притихла, начала отплевываться.

Бугай встал, одним рывком поднял ее, встряхнул. Она застонала. Развернул к себе, взял за подбородок, уставился в глаза так, как умел смотреть на провинившихся новобранцев и на тех, кто решился с ним на поединок.

Этого взгляда боялись многие. В горячке боя, встретившись с ним глазами, люди бледнели. Он не знал, что они видят, но научился пользоваться талантом с выгодой для себя. Мало кто выдерживал этот взгляд холодных, безжизненных глаз цвета льда. Эльфийка не оказалась исключением, дернулась, всхлипнула, задрожала всем телом, попыталась отвернуться, но он держал крепко.

– Не скажу, – сквозь стиснутые губы донесся хрип. Все лицо было измазано грязью, из ссадины на лбу проступала кровь. Такая же алая, как и у людей. Ей вновь было страшно и, как ни странно, Бугай обрадовался этому. Так разговор пойдет лучше. Но еще в душе его что-то зашевелилось. Он больше не испытывал к этой девчонке ненависти и злости. Сострадание? Возможно. Ему казалось, что сейчас он держит в руках глупую, обманутую человеческую девчушку лет шестнадцати, которой наговорили всякого бреда, заставили поверить в великую силу какого-то очередного божка. Бездна, скольких таких он видел? Скольких лишил жизни?

Ветеран отбросил эти воспоминания. Осознавая, что может потерять момент, швырнул ее на место, где остроухая сидела до этого, вновь уставился, теперь с кривой, пренебрежительной усмешкой на лице. Он испытывал лишь жалость и презрение, начиная понимать, что говорить с ней не о чем.

«Нужно было оставить в живых того эльфа, – всплыла в голове мысль. – А может, он тоже не смог бы сказать ничего путного? Все эти остроухие – безумцы, фанатики. Такие же, как сотни виденных им служителей разных культов. Лишь небольшая толика, приближенная к основателю культа, что-то знает, принимает решения и планирует действия. Остальные – несчастные, тупые, одураченные и одурманенные, никчемные идиоты».

– Убейте меня, – прошипела эльфийка, смотря на него снизу вверх. На глазах ее выступили слезы бессилия. – Сожрите плоть, выпейте кровь.

– Дура, – Богдан начал смеяться. – Мы не едим себе подобных, и убивать тебя у меня нет никакого желания.

Она смотрела на него ошалелыми глазами, полными боли и ужаса. Видимо, ее разум сейчас рисовал картины того, как ее раз за разом будут насиловать, пытать и всячески истязать. На потеху этому ужасному человеку с холодным взглядом и его товарищам. Как ее будут возить из одного населенного ордами людей города в другой, заставлять танцевать, петь, говорить, а она будет это делать, никуда не денется. Ведь невозможно молчать, когда начнут ломать кости, снимать кожу, вырывать зубы... Она скажет все, что только угодно этим двуногим чудовищам. Выдаст все и будет проклинать себя за это.

Богдан видел все это сейчас в ее глазах. Ушастая могла сейчас выбрать героическую смерть вместо того, чтобы стать рабыней и предательницей. Он также понимал, что порой славная смерть все же лучше, чем убогая, позорная жизнь.

– Заткнись и послушай, – Бугай отметил, что стоны, всхлипывания и завывания поутихли после этих слов, и тогда, выдержав короткую паузу, он продолжил, возвышаясь над скорчившейся и ждущей очередного унижения, мук или смерти эльфийкой. – Не знаю, что там вам говорят ваши, как ты там сказала, даханы? Слушаю и диву даюсь. Бездна, – он сплюнул себе под ноги. – Я сам, чего уж там, ненавижу колдунов, но поедать людей, пить их кровь, грызться из-за вашего тряпья? Ты даже не понимаешь, какой бред ты несешь. Насколько эти слова безумны и далеки от истины.

Ушастая окончательно перестала всхлипывать, уставилась на него снизу вверх со страхом, ожидая удара и тихо просипела:

– Лжец.

– Богдан, – Хромой, перестав массировать ногу, достал из сумки пару сухарей, – дай ей. Покажи, что мы едим.

Эльфийка округленными от удивления глазами посмотрела на него.

– Она не настолько голодна, чтобы есть пищу врагов, – улыбнулся в ответ на слова товарища Богдан, затем повернулся к пленнице и проговорил:

– Воды хочешь? Ты не поверишь, но мы пьем ту же воду, что и вы.

Во взгляде остроухой виделось удивление и презрение.

– Можешь мне не верить, ушастая, но вот что я тебе скажу. Не хочешь рассказывать, скажу я, – Богдан смотрел на нее и улыбался. – Мы, я и мои товарищи, нашли людей, которых вы убили. Мы, так уж вышло, – он переглянулся с Хромым, – мы все – солдаты, хоть и бывшие. Ветераны, если ты знаешь это слово. Вам не повезло, мы оказались в том месте, в то время. Нас, таких, как мы, много. Среди людей, не знаю, как там у вас, ушастых, но у нас есть много профессий. Кто-то сражается, как мы, а кто-то пашет землю, сажая там хлеб. Знаешь, что такое хлеб? Зерно? Думаю, знаешь, вы все же разведчики, у вас были наши монеты для обмена. Значит, вы многое о нас знаете, только понимаете как-то не так.

Остроухая молчала, смотря на него совершенно безумными глазами. Еще бы, с ней разговаривал настоящий монстр, готовый пожрать весь мир ради своей прихоти. И это самое чудовище сейчас убеждало ее в том, что все, что она знала о людях до этого, достаточно далеко от истины.

– Так вот, ушастая, я скажу тебе правду. Да, среди нас есть те еще твари, убийцы, лжецы и воры. Кто-то готов ради золота, тех самых монет, что нашлись у вас, убивать, грабить, пытать. Но все мы разные. Не знаю, как у вас, остроухих, с этим, а у нас – так, – он хмыкнул. – Что до колдунов, то я в этих делах не силен, но нами правят аристократы, чародеи подчиняются им. Они служат совету и древним родам, чьи корни уходят в глубины веков, еще задолго до времен нашей с вами прошлой войны.

– Ложь, – простонала эльфийка, но Бугай и не думал останавливаться.

– Что до вашего барахла… Оно не так ценно, чтобы спорить из-за него. Даже оружие твоего главаря, – Бугай показал на навершие меча, который сейчас лежал у него под рукой. – Это хорошая работа, но все же это не та вещь, ради которой стоит убивать другого человека.

– Нет, – прошептала она.

– И да, скажу сразу. Твоя жизнь нам ни к чему, – говоря это, он ждал какой-то реакции от Хромого, но тот как сидел вполоборота к нему, так и продолжил это делать, не добавив ни слова и не проговорив что-то против. Глаза эльфийки, услышавшей это, расширились настолько, что казались почти круглыми.

– Богдан, – все же проворчал Хромой, уставившись на него.

– На хрена нам она, друг мой? – ответил тот. – Что мы с ней будем делать?

– Хммм… – товарищ задумался.

– Ты хочешь убить ее? Да, она, возможно, повинна в смертях тех людей, но я, – тут Богдан помялся, пытаясь подобрать слова, – я не готов вершить здесь какой-либо суд.

– Согласен, но парни... – Хромой колебался.

– Парням плевать, – Бугай хлопнул его по плечу. – Все заняты Властой, никто и не вспомнит про эту ушастую, а если вспомнит, скажем, что бросили в лесу, убивать рука не поднялась. Выберется, значит, везучая.

– Вы лжецы, – донесся эльфийский голос.

– Короче, так, остроухая, говоришь то, что нам нужно, и идешь на все четыре стороны.

Та молчала.

– Я уже сказал, что не хочу убивать тебя, и, поверь, не хочу калечить, – с этими словами Богдан достал нож, сел рядом с лежащей эльфийкой и провел лезвием по ее лицу. – Выбирай: немного ответов и свобода или боль, много боли.

Остроухая тряслась всем телом.

– Сколько у вас таких отрядов?

– Я не знаю, десятки, – всхлипнула она.

– Хорошо. Сколько дней назад вы перешли границу?

– Восемь.

– Хорошо. Как двигались?

– Пять дней – быстрый бросок, дальше ждали здесь.

– Связные из людей?

– Не знаю.

– Врешь, – прошипел Бугай, поглаживая острие ножа.

– Только главный знал. Ты убил его, – она оскалилась в ответ. И это было похоже на правду. Зачем говорить всем, что делать, если в отряде есть предводитель? Так надежнее. Главный отдает приказы, понимая, что нужно делать, остальные подчиняются.

«Бездна, сколько раз мне еще упрекать себя за то, что прикончил его?» – пронеслось в голове Богдана, а вслух он продолжил.

– Хорошо, что дальше? Какие задачи?

– Анион знал. Но если что-то случится непредвиденное или он погибнет, мы должны были скрыться в лесах до десятого дня, а затем двигаться на север к широкой реке.

– Крака, – проговорил Богдан, раздумывая. – Контакты с другими отрядами?

– Не знаю, – простонала она.

– Что там, в ваших лесах? – вопрос был глупый, Бугай это понимал, но как еще спрашивать о том, о чем не знаешь. Кто руководит ими? Да какая разница, имя ничего не будет значить. Сколько их? Откуда остроухой знать это, и как это можно проверить? Когда удар основных сил? Также откуда ей знать?

– Зачем вам наше золото?

– Я не знаю.

– Кто учил тебя языку?

– Даханы.

– Кто они?

– Наши создатели, наши творцы, наши мудрецы.

Богдан посмотрел на Хромого, тот сидел с явно удивленной миной на лице.

– Создатели? – переспросил он.

– Да, у нас много не рожденных, а сотворенных. И последние годы все больше.

– В чем отличие?

Эльфийка воззрилась на ветерана с недоумением.

– Рожденный – рождается, сотворенный приходит от даханов.

– Бездна, – Бугай не понимал сути. – Так, скажи, а даханы – колдуны?

– Смерд! – лицо остроухой перекосилось от злости. – Ты сравниваешь ваших чудовищ со славными и мудрыми вождями, хранящими законы этого мира. Они – прародители моего народа, творцы всего сущего. Даханы – великие стражи миропорядка. Сила и слава трех богинь истекает из их деяний в этот мир.

Повисло молчание. Богдану в голову не приходило больше вопросов. Расспрашивать ее о быте и о жизни остроухих особого смысла не было. Узнавать что-то еще о силах вторжения – эта эльфийка ничего не знает. Она могла соврать, сказать все что угодно, но решила признаться в своем неведении, которое было вполне логичным.

Ведал ли, к примеру, Богдан какими силами располагает Кракон? Сколько мечей могут поднять окружающие его земли? Сколько аристократов со своими отрядами встанут под знамена? Какое на это потребуется время? Некие примерные представления об этом у него были, но спроси то же самое у зеленого новобранца или того пуще – человека, к городской страже не относящегося, к примеру, наемника на службе у аристократа, и вряд ли его ответ будет близок к истине.

Решение пришло само собой.

– Да, бездна, вали уже!

С этими словами Бугай, смотрящий на эльфийку, дернулся, отчего та вжалась в землю, инстинктивно выпятив вперед грудь. Видимо, готовясь к удару, единственному и решающему, что пронзит ее сердце. Но того не последовало. Через мгновение путы пали с ее рук и ног.

– Беги.

Он отстранился, а остроухая отползла от него, поднялась, криво, как-то неказисто сутулясь, покачиваясь. Она потирала ладонями места, где веревки стягивали ее конечности. Кое-где видна была кровь, но ничего серьезного, обычное дело. Считай, обошлась легким испугом.

– Убирайся.

Она стояла, смотря ему в глаза, явно ничего не понимая. Видимо, считала, что человек обманет ее, и уже готовилась к смерти. К тому единственному решающему удару между жизнью и небытием. Шаг, взметнулась тяжелая мужская ладонь, звонкая пощечина опрокинула ее на землю. Богдан вновь смотрел на нее с высоты своего двухметрового роста.

– Вали отсюда, – на этот раз в голосе звучали стальные нотки.