Отец. Возродить братство

Глава 15

– Дела... – Богдан слушал молча и только сейчас осознал, что все они распрощались со спокойной жизнью ради того, чтобы вытащить его из передряги, в которую попал. – Парни, я безмерно вам благодарен.

Он настолько был удивлен и растроган, совершенно ошарашен их поступком и осознанием того, на что они пошли и чем пожертвовали, что слезы выступили на его глазах, а в горле защипало. От этого он протянул руку, инстинктивно, не задумываясь, к фляге с водой. Отпил, протер глаза и посмотрел на них всех, сидевших у догорающего костра.

Крепкие мужчины, возможно, слегка потерявшие форму и сноровку, но не навыки. Опытные воины, которых ковали походы и вылазки, ужасающие, кровавые бои с противником. Стычки в лесах, где в любой момент в тебя могут ударить стрелы из листвы. Стычки в болотах, где каждый неверный шаг обернется неминуемой смертью не от рук врага, а оттого, что тебя с головой поглотит топь и товарищ не успеет вытянуть. Стычки в неведомо кому принадлежащих катакомбах, руинах, подземельях и на улицах поселений, полных обезумевшими служителями проклятых божков. Походы в горы, кровавые драки, охота на чудовищ, людей и тех, кого язык не повернется назвать людьми, ведьм и колдунов. Их отряд в прошлые времена, десять лет назад, творил такое, на что не были способны другие. Зачастую не рассказывая руководству о том, через что им пришлось проходить ради достижения поставленной задачи.

Сейчас эти люди по первому зову сорвались с места и пришли ему на помощь. Богдан осознал, что та жизнь, тихая, спокойная, размеренная – не для них. Их сломали те времена десятилетней давности, изменили. Губоко в их душах поселилось то, что не могут понять люди, не видавшие кровавой резни и смертей, не пережившие столько лишений и утрат. Им всем, кроме Болтуна, самого молодого, было за тридцать. Не старость, но уже возраст солидный, говорящий о том, что давно пора бы остепениться, жениться и воспитывать детей. Строить дом, любить супругу и радоваться этой спокойной жизни. Но только он, Бугай, да еще Хромой, смогли сойтись с женщинами надолго. От Проныры спутница жизни ушла через пару лет после свадьбы, обвинив его в том, что с безумцем жить невозможно. Еще был Князь, но тому положено иметь наследника. Негоже такому хозяйству пропадать, да в руки чужие переходить.

Сейчас Богдан осознал, что все сидящие у костра по-настоящему – братство, потому что во многом только они могут понять друг друга. Люди походов и сражений, а не люди мира. И как бы им ни хотелось ими стать, у них это не получилось.

Злой подкинул в огонь еще валежника. Торба возился с застежками рюкзака, остальные жались ближе друг к другу и костру, инстинктивно греясь, а Бугай был просто рад находиться с ними здесь и сейчас.

– А что дальше? – проговорил Бугай, даже не задумываясь о том, для чего спрашивает. И лишь спросив, осознал, что зря сделал это, поскольку «потом» для них, скорее всего, не было.

– В смысле? – проворчал Торба. – Идем к охотничьему домику нашего богатея.

Богдану пришлось с трудом и через силу продолжить расспросы. Возможно, он надеялся на то, что у них, всех вместе или у каждого в отдельности, есть планы на будущее.

– Нет, Торба, после. Мы дойдем туда. И что, что дальше?

Они все молчали, воззрившись на него, и тут он до конца осознал, что плана у них нет. От этого в душе его похолодело.

Повисла короткая пауза.

– Уберемся подальше отсюда, – проговорил Торба.

– Городов много, – сказал Левша, пожав плечами. – Я по долгу службы видел кучу разных карт. Даже если не Союз, то за горами есть королевства, осколки старой империи. А за морем, на севере, говорят, еще земля. По слухам, там нужны люди с опытом, чтобы заселять дикие леса. И там нет ушастых, тварей всяких, ведьм и колдунов.

– Зад будем морозить, снегом да льдом торговать, – усмехнулся Мелкий. – Да и не верю! Везде, где людишки коптят небо, есть колдуны да ведьмы. А где растет лес, дикий, нехоженый, обитает куча уродцев, помимо обычного зверья. Помяни мое слово, именно поэтому там и требуются люди с опытом. Чтобы не сдохнуть сразу же, в первый свой поход по грибы да по ягоды.

– Война на носу, – добавил Проныра. – Сам говоришь. Мы свое отвоевали, пора теперь другим. Я лично за север, возможностей там больше.

– Дойдем до Князя, там и решим, – подытожил Злой, помолчал, добавил. – Мы-то каждый сам по себе думал, кому куда, но я вот что мыслю, братки, раз дело такое, надо всем вместе держаться. Судьба вновь собрала нас не просто так. Нож мне в бок, если это не так.

Он исподлобья осмотрел сидящих у костра мужчин.

– Как раньше было, братки. Решим да двинем.

Богдан взирал на своих товарищей и думал, сказать ли им сейчас или отложить на потом. Он точно знал, что отправится спасать дочь, но не смел от них требовать и даже просить помощи в этом безнадежном деле. Предлагать подобное ему казалось излишне жестоким. Они и так сделали для него большое дело. Столь крупное, что не оценить. Фактически они водрузили на алтарь дружбы, братства свои жизни. Отбросили все прежнее, сложившееся за десятилетие, спокойное и благодатное, в тепле, уюте, под защитой городских стен. Отправились выручать его. Пролили кровь, став преступниками, врагами Кракона и Союза. Осознавали ли эти люди, что потом может не быть ничего? Неужели не думали о будущем?

Все его товарищи как один встали, взяли в руки оружие и прикрыли его в трудную минуту. Вытащили из беды. В тот миг, когда надежды уже не было. Богдан единственный из них знал точно, что будет делать дальше. Странно, но в этот самый момент Бугай понял, что уже довольно давно, примерно с момента пытки, его не беспокоит судьба Зори. Это ужаснуло его, по-настоящему укололо в сердце. Он осознал, что дочь для него гораздо важнее, ценнее и более значима. Если бы перед ним встал выбор, то он, не задумываясь, выбрал бы Росенку. А что до супруги... Плохо вспоминались ее глаза, лицо.

«Может быть, это колдовство?» – пронеслась в голове мысль. Магия стала стирать память?

– Как сторожить будем? – Левша нарушил повисшее молчание важным вопросом, вырвав Богдана из темной пучины своих непростых мыслей.

– Мы с Богданом – первыми, – улыбнувшись, проговорил Хромой, смотря на товарища. – Нога уснуть все равно не даст сразу, ей отдохнуть надо. А Богдану бы поспать не мешало без перерывов на ночной дозор после всего того, через что он прошел. Так что посидим с ним первую стражу, потом разбудим кого-нибудь еще. Двоих.

Никто не перечил и все они, кроме обозначенных дозорных, улеглись отдыхать. Через некоторое время над лагерем разносилось лишь тихое храпение. Видимо, дорога утомила их всех так, что вернулась привычка спать в любой подходящий момент, когда только выдастся возможность. Старый добрый навык восстанавливать силы.

– Знаешь, Богдан, – тихо проговорил Хромой, подсаживаясь поближе. Он сделал паузу, вздохнул. В воздухе повисло напряжение, чувствовалось, что товарищу нелегко говорить. – Я хочу сказать, что понимаю тебя. Понимаю твою боль, твою печаль. То, что ты чувствуешь. Утрату. Мне тогда, может быть, не так, как тебе, но было больно, безмерно больно, Богдан. И я знаю, как это тяжело.

Бывший стражник внимал, не перебивая. Он понимал, что нарушаются все законы караула, ведь дозорные не имеют права говорить, отвлекаться, а должны слушать окружающее, чтобы к костру никто не подкрался. Но по какой-то причине он решил, что может некоторое время позволить себе поговорить. Хромой считал нужным выговориться, открыться перед ним. Богдан знал, что товарищ несколько лет назад потерял свою семью. Тогда на Кракон напало поветрие – сотни больных, много скорби и смертей. Люди умирали тихо, без мучений, но разве от этого легче? Неважно как, когда теряешь близких, это тяжело в любом случае. Хворь проявляла себя одинаково. Вначале – сыпь на теле, потом легкий кашель. У кого-то болезнь проходила быстро, без осложнений, а кто-то просто не просыпался. Тогда Хромой выжил, а сына и жену в одно утро нашел в кроватях мертвыми.

Товарищи пришли к нему все, кто смог. Он открыл им, смотрел сквозь, словно не видя, что-то сказал, развернулся и ушел в темноту своего жилища. Они пытались тогда говорить с ним, воодушевить, сопереживать. Но выходило тяжело и глупо, ведь словами горю не поможешь.

С тех пор он почти не появлялся на их собраниях. Пропал, с головой ушел в работу.

– Когда их не стало, я подумал: «Вот и все, это конец...» Решил, что из-за меня, понимаешь, из-за всех тех вещей, которые мы... – тут Хромой сбился, а Богдан с болью в сердце вспомнил, что его собственная беда связана с проклятьем той ведьмы, о котором никто из них не знал. – Которые я творил. Помнишь, что мы делали, Бугай?

– Да, – коротко ответил тот. Богдан действительно помнил. Многое с удовольствием хотел забыть, но не получалось. Также он хранил в памяти то, что произошло еще до их знакомства. То, с чего, пожалуй, все для него самого началось.

Заболоченный участок леса. Деревушка рядом. Поиски ведьмы, творившей свои жуткие чары и умертвлявшей скот и людей. Облаченный в белое жрец, в Королевствах религия в большом почете. Несколько солдат и наемников, следопыты. Безземельный рыцарь и он, тогда носивший иное имя, его оруженосец. Совсем юнец. Сколько ему было? Двенадцать? Тринадцать? Та еще компания бесславных ублюдков. И как апогей всего этого – трупы вокруг, кровь ведьмы, текущая по его трясущимся рукам, и ее губы, шепчущие ужасные проклятия. Запах трав, крови, мускуса...

Вновь эта вонь ударила в новь. Каждый раз, когда его ждал бой. Раз за разом он ощущал этот аромат. Он напоминал ему с чего все для него началось. И завертелось. А дальше…

Да, он помнил слишком многое. Многое из того о чем мечтал забыть, но не мог.

Хромой тем временем продолжал:

– Тогда я подумал, зачем жить? Ходил я и думал, думал, думал. Как с ума не сошел, не знаю. Сам не свой был, – он вздохнул, говорить ему было тяжело, и Богдан чувствовал это. – Я тогда удавиться хотел. Веришь, друг мой?

– Верю, – тихо ответил Бугай, помолчал, потом еще раз проговорил. – Верю.

– Но, знаешь, Богдан, – Хромой уставился на него, на его глаза наворачивались слезы, лицо его побледнело. Казалось, что ему сейчас чертовски больно все это вспоминать. – Я пережил, одумался. В работе нашел утешение. Ночью только, говорят, плачу иногда. Просыпаюсь, подушка мокрая, да когда на стройке сплю, работяги пугаются. Другие, Богдан, не поймут меня. Ты теперь поймешь. И я тебя понимаю. – Он перевел дух. – Я поделиться хотел. Своей болью. И твою принять.

Богдан только вздохнул и кивнул в ответ. В душе тоже зрело что-то тяжелое и болезненное.

– Ты спросил их, что дальше? – Хромой смотрел на него, пристально с пониманием. Казалось, он знал, что задумал его товарищ.

– Дальше... – слова текли медленно, с трудом. – Дальше понять хочу, что с ней. Искать. Несмотря ни на что.

– Несмотря ни на что, – задумчиво повторил товарищ.

Улыбка была теплой, радушной, но от взгляда на его лицо Бугаю хотелось плакать. Душу рвала на части накатившая из глубины невероятная тоска. А такое нечасто с ним случалось. В душе что-то шевелилось, жило. Несмотря на все, через что они прошли, все же и он, и Хромой еще были людьми. Мужчинами, способными любить, чувствовать, радоваться и страдать. Их огонь еще не угас. И сейчас на душе от всех этих откровений, по-настоящему становилось больно.

– Богдан, – Хромой протянул ему руку, свет костра, луны и звезд освещали его лицо, по которому сейчас текли слезы. Видимо, сдерживаться больше не мог. – Тяжело, Богдан, говорить, – он улыбнулся добро, по-дружески, протер глаза. – Я с тобой. С тобой до конца.

– Спасибо тебе, друг, – Богдан обнял его за плечи. – Я сочувствую твоей утрате. И тогда, и сейчас, разделяю боль.

– Спасибо, – голос его дрожал.

Они помолчали, и через несколько долгих минут Хромой, уже успокоившись, проговорил:

– Знаешь, я нашел утешение не только в работе. Я уверовал. Истинно. В бога единого, Спасителя нашего.

Ветеран глядел на него с удивлением.

Религиозностью народ Союза не отличался, большинство культов находились под запретом, поскольку служение их богам сопровождалось кровавыми жертвоприношениями. Терпеть такое городские чародеи и аристократия всего объединенного государства не желали. Но на некоторые вероучения они смотрели сквозь пальцы, если это не противоречило каким-то законам. Если адепты этих вероучений не собирались толпами, не устраивали шествия и яркие празднества. Насколько Бугай знал, культ Спасителя был достаточно мирным. Никакой крови, жертв, насилия. Наоборот, проповедовалось смирение, работа во благо людей и общих целей, человеческих ценностей. Добро, справедливость, светлое будущее. Основной также была идея того, что некий Спаситель, великий всеблагой бог, сохранит всех уверовавших, достойных и молящих о прощении за гнусные деяния свои. Дланью очистит их, дарует жизнь в новом, светлом мире, после того как они умрут в этом. Но на истину и глубокое теологическое познание основ данной религии и ее таинств Богдан не претендовал. Сам, надо признать, в богов он не верил. Кроме, пожалуй, сил Бездны, хранящих там свой ужас и дарующих его всяческим безумцам, ради сотворения еще большего хаоса и кошмаров на земле.

Хромой в ответ на взгляд Богдана лишь пожал плечами и после паузы проговорил:

– Я не навязываюсь, не думай. Если захочешь, расскажу, что да как.

– Спасибо.

Повисла тишина. Через несколько минут Хромой встал и отошел от костра, сел подальше, чтобы слушать окружающий лес. Богдан понял, что на сегодня откровений хватит, и последовал его примеру, но с другой стороны их лагеря.

Дежурство подошло к концу. Бугай лег на собранный лапник, завернулся в плащ, подложил под голову вещмешок. Да, не кровать с периной и подушкой и не пуховое одеяло. Но и не гнилая солома в каменных застенках, пропахших человеческими испражнениями. Через несколько мгновений он отключился, провалившись в глубокий сон без сновидений.

Лишь под самое утро, когда время было к подъему, из глубины сознания вновь явился образ проклятой ведьмы. Она стояла на коленях, смотрела на него черными провалами вместо глаз, рот кривился в злобной усмешке, а рука указывала куда-то за спину. Они буравили друг друга взглядами, потом Богдан дернулся, обернулся и от этого проснулся за пару минут до общего подъема.

Утро выдалось солнечным, и воспоминания от дурного сна почти сразу развеялись. Завтракали впопыхах. Выпили разогретый травяной настой, который заготовили с вечера, вприкуску с сухарями. Выдвинулись также торопясь, быстро собрав лагерь.

Через полчаса, когда Злой опять начал ворчать, что, мол, идут они не туда и бродят по проклятому лесу кругами, а тракта так им и не найти, потому что деревья полны фейской магией, по ноздрям ударил запах гари. Все насторожились, разом подтянулись. Не нужно быть опытным следопытом, чтобы понять, что где-то недалеко произошло нечто нехорошее. Когда горит костер, пахнет дымом. А когда воняет паленым мясом, горечью и жженым волосом, то добра не жди.

Они, не говоря ни слова друг другу, в полной тишине, рассыпались цепью, достали оружие и двинулись вперед. Не спешили, осматриваясь и прислушиваясь. Пахло как раз с той стороны, куда вел их Левша. А значит, с тракта.

Через несколько минут отряд выбрался к искомой дороге, вымощенной камнем. Их глазам предстала ужасная картина. Разоренный обоз или караван, или… да бездна его знает, что это было, у мертвых-то не спросишь.