Отец. Возродить братство

Глава 6

Кто это был? Богдану было плевать. Зачем он убил его? Бездна, злость переполняла его разум и лишала возможности продумать действия. Единственное, что он осознавал, – этот человек мог рассказать об увиденном, сделать что-то с ними. Никто, кроме Богдана, не должен был лицезреть этого. Никто!

– Отец! – чары, созданные дочкой, мгновенно рассеялись.

Росена смотрела на него широко раскрытыми, наливающимися слезами глазами.

– Отец, что ты... – Она задохнулась, обернувшись резким движением, увидела падающее тело и тоже рухнула на землю. Девочка забилась в конвульсиях, заскулила, заплакала. Ей было страшно, ужасно страшно. Богдан понимал это. Люди, которые в первый раз видят смерть, порой впадают в ступор. Что было с ним, когда он узрел первый в своей жизни труп? Не вспомнить.

– Бездна, – процедил Богдан сквозь зубы, не узнавая своего голоса. – Ведь все было так хорошо...

Мысли продолжали рождаться и врываться в голову, быстро, словно молнии, причиняя почти физическую боль: «Ведь она показала мне, как ей думалось, прекрасное, чарующее зрелище. Сюрприз, который мог бы превратить наше приключение в по-настоящему волшебный, запоминающийся на всю жизнь момент. Но я, ее отец, только что на ее глазах убил человека. Вогнал болт в безоружного парня, который не проявлял никакой агрессии. Хладнокровно убил его. И кто здесь чудовище?»

Никогда Богдан не пожелал бы для Росены такой участи. Отец, убивающий при дочери ни в чем не повинного человека, – это было ужасно, мерзко, отвратительно. Богдан рванулся к ней, швырнув разряженный арбалет к остальным вещам. Упал рядом на колени, обнял за плечи.

– Росенка, любимая моя, краса моя, тише, тише, не смотри.

Девочка отдернулась от него, но, видимо, паника была столь сильной, что вырваться, побежать она не решилась, не смогла. Ее трясло, из глаз падали градом слезы.

– Что, что! – всхлипывала она. – Зачем? Ты. Зачем?!

– Росенка, ты поймешь. Поймешь потом. Любимая, нам надо бежать, скорее.

– Отец, – ее продолжали бить судороги. – Зачем?

– Милая моя, любимая, – он не знал, как привести ее в чувство, а время было дорого. Следовало действовать. Но дочка явно была сейчас не в себе. Как далеко нынче находился ее разум?

Богдан поймал себя на мысли, что не помнит того, как увидел первую смерть в своей жизни. Зато в память навечно вросло то, как он сам убил в первый раз. Память запечатлела эти мгновения и дарила ему их частенько, по ночам. А еще – напоминала каждый раз перед боем. Стоило закрыть глаза и увидишь, как сейчас, искаженное лицо той самой ведьмы, шепчущей ему на ухо проклятия и горячую, вязкую жидкость, что текла из раны в ее груди по его рукам, сжимающим оружие. Запах, дурманящий, сводящий с ума – мускус, травы, кровь...

Он дернулся, сбросил давящее и сводящее с ума наваждение из прошлого, приходя в сознание после секундного морока. Сейчас необходимо думать не о себе, а о том, что делать дальше. Нужно действовать быстро, а не вспоминать ужасы прошлого. Их много, и Торба вчера любезно напомнил ему о том, кто он такой на самом деле. Старый товарищ во многом был прав, хотя кое-чего не ведал. Но Бугай не считал все эти свершения героическими. Он принимал их как часть работы – ужасной, мерзкой, отвратной. И верил, что уж лучше будет ее делать такой, как он – проклятый и прошедший через невероятные ужасы ветеран, чем молодые юнцы-новобранцы.

Внимание его вновь сосредоточилось на дочери.

– Любимая моя... – рука гладила девочку по волосам, нежно, насколько может это делать огромная, мозолистая лапища, привыкшая к рукояти меча и кинжала. – Я с тобой, я здесь. Посмотри на меня. – Богдан сжал ее, повернул к себе. Вгляделся в ее полные слез глаза. Дочь ударила его кулаком в грудь, попыталась оттолкнуть, что было силы врезала еще раз, потом еще. Отец терпел, понимая и принимая то, что так нужно. Ей сейчас очень тяжело и безмерно страшно. И чем быстрее Богдан выведет дочку из этого состояния, тем лучше для обоих.

– Отец, – голос звучал слишком резко, надрывно, затем сорвался, перешел в шепот. – Ты, ты…

– Да, я убил его, Росенка. Да, так бывает. Послушай, послушай меня, – попытки поймать взгляд плачущей девочки не увенчались успехом.

– Отец...

– Послушай... Он мог напасть. Он видел твой танец. Видел, кто ты.

– Что? – Росенка перестала рыдать и уставилась на него.

– Дочка, ты сейчас колдовала. Посмотри мне в глаза. Послушай меня, – отец крепко прижал ее к себе. – Никогда, послушай, никогда так не делай. Если хочешь жить, никогда!

– Не злись, – она вновь начала всхлипывать. – Не злись!

– Нет, нет, Росенка моя любимая, я не злюсь, – Богдан поймал себя на том, что гладит ее по голове без остановки, совершенно инстинктивно, пытается как-то принять боль, успокоить. А в разуме билась одна-единственная мысль, растущая словно снежный ком, катящийся с горы: «Быстрее! Нужно бежать отсюда, убираться с этого места. Вдруг городской чародей почувствовал чары дочери. Может, ясноокие по его указке уже мчатся во всю прыть к озеру, чтобы разобраться, что к чему. Разнюхать, кто посмел колдовать так близко к городским стенам, и не угрожает ли что-то безопасности Кракона? А бегать они мастаки, не успеешь и глазом моргнуть, будут здесь, тогда пиши пропало. Конец всему. Дочку заберут. А его? Скорее всего, смерть».

Богдан не хотел этого признавать, но если дочку заберет городской чародей, то она никогда уже больше не узнает мать, отца и родной дом. Даже если каким-то чудом ветеран останется жив, и они встретятся лицом к лицу, то та, которая некогда была его ребенком, пройдет мимо. Ведь она станет ясноокой! Не заговорит с ним, а если сам Бугай попробует остановить, окликнуть, то оттолкнет и потребует, чтобы не мешали и не отвлекали от важных дел на службе города.

Этого, по разумению ветерана, допускать было никак нельзя, и в голове у него понемногу зрел отчаянный план.

– Росенка, краса моя, слушай. Пожалуйста, выслушай меня, – сказал Богдан успокаивающим голосом. – Забудь, что сегодня здесь произошло. Это важно, жизненно необходимо.

Она смотрела в его глаза, а слезы катились градом по зареванному лицу. Как он мог, как он смел так поступить? Но был ли выбор? Богдан понял, что испугался, впал в ступор как сопливый новобранец при виде колдовства. Из-за этого все пошло наперекосяк. Но можно ли было бы сделать лучше?

Бугай не считал себя бесстрашным. В бою, в критической ситуации, он всегда умел пересилить страх и сделать то, что необходимо. А в этот момент он растерялся. В первый раз за долгие годы службы.

Кмет, которого угораздило сейчас оказаться здесь, у озера, мог заорать и побежать в лес. Дальше? Добрался бы до города, рассказав всем и каждому о том, что видел. И что потом? Конец всему. Дочку заберет себе чародей, создаст из нее ясноокую, свою безделушку, рабыню, лишит разума и чувств.

Сейчас, несмотря на все слезы и панику в глазах ребенка, у них есть какое-то время. Возможно, до вечера, может, до утра. Богдан осознавал, что, скорее всего, ясноокие появятся здесь в ближайшее время. Им вряд ли составит труда разнюхать, что произошло. Если не привычными, человеческими силами, то магия поможет. Так или иначе. Но смерть этого неизвестного человека давала им несколько часов форы и шанс на спасение. Этим стоило воспользоваться.

«Боги, бездна и все силы высшие, нельзя допустить самого ужасного! Зоря этого не переживет, – думал Богдан. – А переживу ли я?»

То, что его рука в момент смятения разрядила арбалет в незнакомца, говорило об ином. Случившееся должно остаться тайной. План в голове начал обретать целостность, складываться. Богдан убил, потому что на них напали. Сделал это случайно, не желая, неверно оценив обстановку. Убийство – тяжкое преступление, но что если отправить своих подальше, а самому принять удар на себя? Возможно, зачтутся былые свершения и выслуга лет в страже. А что до колдовства… Может, этот человек сам был ведьмаком и хотел причинить им вред, проклясть, очаровать… Что Богдан мог знать о магии? Ничего. Поэтому он и поступил так, увидев творящееся с его дочкой, – разрядил арбалет. Запаниковал и вернулся с дочкой домой окольными путями.

«А что, если городской чародей поймет?» – родилась в голове мысль, но Богдан решил гнать ее от себя. Даже если поймет, любимые будут далеко! И это главное.

– Росена, нам надо бежать, – спокойно проговорил он.

Та лишь кивнула в ответ. Видимо, понемногу приходила в себя.

– Помоги мне. Быстро тащи сюда хворост, сколько сможешь.

Девочка опять кивнула.

«Да, все верно, займу ее работой, это всегда помогает отвлечься».

– Кидай в костер, разжигай посильнее, шустро. Давай, ты вон туда, я сюда.

Она кивнула, утерла нос и помчалась выполнять распоряжение.

Богдан вскочил и тоже быстро отправился собирать валежник и бревна, благо топорик был в рюкзаке и сослужил хорошую службу. За несколько минут яростного и надрывного труда ветеран притащил к костру пять крупных бревен. Дочка тоже постаралась – принесла немало валежника. А у них и без того был неплохой запас. Огонь полыхал все сильнее и сильнее, разгорался и грозился перерасти в лесной пожар. Но Бугаю это и было нужно.

– Отвернись, – приказал он.

Дочка повиновалась и без приказа отправилась собирать еще веток, а Бугай подбежал к убитому и взглянул на него. Какой-то неизвестный мужчина средних лет с пробитой глазницей. Однозначно покойник. Умер, даже не поняв, что произошло. Без боли, страха и паники. Крови почти нет. Выстрел отличный.

Он срезал с покойника плетеный пояс и кошелек, сорвал какой-то талисман, снял сапоги, которые тут же зашвырнул в костер. Само тело убитого крепкие руки Богдана подхватили и также направили в яркое, уже прилично разбушевавшееся пламя. Кошель и пояс, на котором тот висел, Бугай запихнул к себе в рюкзак, куда закинул еще пару крупных булыжников, валяющихся неподалеку. Свой арбалет он, секунду потратив на раздумья, тоже отправил в огонь.

Бездна разберет этих чародеев, как они умеют распознавать вещи. Но пламя, по мнению Богдана, должно было спалить оружие, оставив лишь искривленный от жара механизм, по которому вряд ли что-то можно понять.

Костер уже бушевал мощно и грозился перекинуться на окружающую его растительность. Воняло паленым, тело начало гореть и чадить, запах забивал ноздри, но оставалось сделать всего несколько штрихов.

Богдан вытащил из кострища горящее на одном конце бревно и приставил к сухому дереву, возвышающемуся поблизости. Еще несколько таких «факелов» было отправлено в лес. Он был уверен, что через небольшой промежуток времени разгорится пожар. Его пламя собьет со следа яснооких, которые здесь появятся. А уверенность Богдана в том, что они придут, росла с каждым мгновением.

Пора было убираться, он нутром чуял, что ясноокие вот-вот будут здесь. Богдан судорожно прикидывал, что нужно сделать дальше, вспоминал, как пробраться в город не через ворота, охраняемые стражей. Есть ли иные пути? Припомнилась пара подземных ходов под крепостными стенами, которыми пользовались немногие контрабандисты. Через них он и решил добираться до города. Да, грязно, мерзко, и запах там не самый приятный, но это лучше, чем встречаться с чародейскими прихвостнями у ворот. А ясноокие постоянно сторожили все основные проходы в город. Как отвлечь их? Он не знал.

– Папа, это же пожар, – пропищала Росения, смотря на отца, вырвавшегося из дыма, словно на демона.

– Да, в том и расчет. Это отвлечет их на какое-то время. Залезай на плечи.

Для кого делалась эта уловка, он умышленно не сказал. Не стоит лишний раз пугать девочку, ей и так сейчас безмерно страшно.

Росена подошла к отцу, тот присел, и она влезла на его плечи. Богдан прикинул, что дочка за последние годы набрала вес, и таскать ее уже не так просто, как трехлетнего карапуза. Но сейчас нужно было приложить максимум усилий. Как тогда, когда он вытаскивал раненых товарищей с полей сражений. Ведь они в доспехах весили ощутимо больше.

Он знал, что в озерцо впадает пара ручьев, и нужно уходить по руслу одного из них. Выбор пал на тот, что вел не напрямую к городу, пошире и с более каменистым дном. Сделать крюк в попытке обмануть тех, кто будет искать. На это и была надежда. Пускай думают, что к произошедшему здесь непричастны люди из Кракона. Пусть сложится впечатление, что весь этот беспредел и пожар устроили какие-то пришлые или, на худой конец, жители пригорода.

Вода в озере оказалась холодной, Росена ойкнула, когда та добралась до ее ног, но Богдан не собирался плыть и мочить одежду дочки. Он шел по грудь в воде, продираясь через камыши и держа в руке горящее полено. Добравшись до ручья за несколько минут, он вышел из воды, стараясь оставить как можно меньше следов. Импровизированным факелом ветеран поджег растительность на озере, та полыхнула быстро, поскольку камыш был сухой и занялся споро. Дальше он размахнулся что было силы, и закинул полено через озерцо к тому берегу, на котором уже разгорался немалый лесной пожар. Чертыхнулся – бревно упало в воду, не долетев до берега. Не рассчитал своих сил. Слишком далеко. Следом за поленом в воду отправился рюкзак.

Богдан повернулся к лесу.

– Вперед, вперед, лицо прикрывай руками от веток, как я учил.

Пересадив дочку с плеч на закорки, он так быстро, как только мог, пошел по руслу ручья. Вода достигала колен, и идти было тяжело. Ноги вязли, скользили по камням и глине, но он торопился, в то же время пытаясь оставлять как можно меньше следов. Богдан надеялся, что все его меры отведут глаза яснооким, а обычные стражники потратят некоторое время на то, чтобы понять, куда направился убийца, и разобраться в происходящем. Он рассчитывал, что у него получилось максимально запутать своих возможных преследователей, выиграть время. Ветеран не думал, что ему удастся избежать наказания, но рассчитывал, что времени хватит, чтобы посадить семью на корабль и отправить далеко за море, в безопасное место, в другую страну – времени должно было хватить.

Когда они удалились от озера на достаточное, по его прикидкам, расстояние, Богдан решил выбраться на берег. Ступая по камням близ воды на случай, если у идущих по следам будут собаки, он торопился вперед.

Солнце перевалило зенит, а план того, что делать дальше, обрастал новыми подробностями.

«Я возвращаюсь в город. Конечно же, ясноокие скоро будут у озера. Городской колдун точно заинтересуется этим случаем, пошлет своих подручных. Поэтому жене и дочери надо быстро убираться из Кракона. Деньги? Какие-то накопления у меня есть – Зоря и Росенка сядут на судно еще до заката. На любое, уходящее сегодня. А я? Останусь, чтобы в случае, если стража быстро поймет, что произошло и кто был у озера, задержать ее. Так у моих родных и любимых будет дополнительное время. Я для себя все решил. Мне придется остаться, слишком известная я персона. Меня могут найти, опознать, когда буду садиться на корабль. Возникнут вопросы. Фактически я – убийца, и должен ответить за преступление. А что до семьи, так опасаясь расправы, я выслал ее. Почему бы и нет? Все складывается. Я, как верный городу человек, совершивший преступление, не ухожу от правосудия, но прячу свою семью, опасаясь за них».

За себя он не переживал. В конце концов, воин прожил не такую уж короткую жизнь, событий в которой хватило бы на добрый десяток судеб поспокойней. Многие из его товарищей, те, кого Торба вчера назвал братством, погибли, и он видел это своими глазами. А ради дочери и супруги пожертвовать свободой или, может, жизнью, – дело достойное. Возможно, суд примет во внимание его заслуги и смягчит наказание. Что там говорить – он проклятый человек, совершивший, несмотря на все потуги стать лучше, столько зла на этом свете, что с ним можно и покончить. Да и ведовское проклятие из юности, как он теперь понимал, проявилось. Полностью ли? Возможно, это только начало, и лучше, чтобы близкие люди оказались как можно дальше от него?

«Бездна. Лучше принять все на себя, спасая любимых и давая им шанс убраться, – думал двигающийся через лес ветеран. – Ведь мы мечтали когда-то с Зорей о том, что уедем из Союза в разрозненные королевства, что в прежние времена были Империей. Они спасутся, а иного мне и не надо».

До города оставалось примерно половина пути, когда Богдан заговорил с дочкой.

– Росенка, красавица моя, – прошептал он прижимающейся к нему девочке. – Пообещай мне одно. Пообещай, что никогда, слышишь, никогда не будешь делать то, что сделала.

– Отец, а что... – она явно не понимала, и он перебил ее.

– Колдовство, дочка, чары. Ты умеешь творить их, это ни с чем не спутать. Пообещай мне, что никогда не сделаешь этого. Это погубит тебя, убьет нас всех. В магии нет ничего хорошего.

– Папа, но...

– Росения, – он выбрался, наконец, из ручья, осмотрелся. Сориентировался по солнцу и двинулся в сторону города, перебираясь через упавшие стволы деревьев и обходя бурелом. Благо подлесок оказался не сильно густой, и двигаться удавалось достаточно быстро. – Обещай мне! И запомни: колдовство – это смерть.

– Обещаю, – совсем тихо, почти неслышно проговорила она ему на ухо. – Обещаю.