Отборный жених кн. 2

Глава 8. Полянки для поцелуев

— Не оборачивайтесь! Не нужно.

Я была на новой полянке. Похоже, вся здешняя рощица — это сплошные полянки, по краям обрамленные тонкой каймой деревьев. Как гельвейский сыр, в котором дырок больше, чем самого сыра!

Мужские руки легли мне на плечи. Я чуть повернула голову, чтобы видеть длинные сильные пальцы. Его ладони скользнули вниз по моим рукам и крепко обхватили запястья, точно кандалами. Он поднял мою руку — я не шевелилась — и я ощутила сперва теплое дыхание на своей ладони, а потом и легкий поцелуй.

«Еще один сапфирчик?» — подумала я и сама же покачала головой. Узнай кто-нибудь, какие меркантильные мысли посещают последнюю из Редонов, от стыда сгорели бы все предки до единого, включая затерянного в веках основателя рода.

Хорошо, что никто об этих мыслях не узнает.

— Снова предупредите ничего не есть и не пить? — послушно не оглядываясь, прошептала я.

— Снова я вас поцелую… — выдохнули мне на ухо, и правда касаясь губами шеи… потом щеки… Почти неощутимые и при этом тягучие, как патока, и томные, как летний полдень поцелуи… Один… второй… третий…

Его ладонь скользнула мне на живот, погладила сукно охотничьего костюма… А казалось почему-то, что по голой коже погладила… Внизу живота возникло какое-то будоражащее ощущение, приятное и в то же время… пугающее… Так странно…

— А есть и пить можете что угодно. — теперь шепот щекотал другое ухо, губы мягко скользнули по завитку волос. — В прошлый раз графин с «бесстыдкой» предназначался Лерро и его людям, в надежде, что те скомпрометируют себя перед королем и двором. Можете считать, что вы наших вояк спасли, когда сбили с ног лакея.

— Считать я, конечно, могу… — покивала я. Но учитывая, что тот-кто-стоит-у-меня-за-спиной про «бесстыдку» знал заранее, и караулил лакея за портьерой, репутацию Лерро и его офицеров спасли бы и без моего случайного участия. А лакей, тот и вовсе сам об меня споткнулся.

— Массовая оргия сьеров и сьёретт не входит в планы Королевского Совета. Слишком много может потом возникнуть вопросов у отцов и братьев. — шептал он. — С чего бы это молодежь эдак… разобрало. — глухо пробормотал он, утыкаясь лицом мне в волосы.

— А… не массовая? — настороженно спросила я. Меня пугало, как я реагирую на его прикосновения. Откуда это желание растечься в его руках как довольная кошка под почесывающими пузико пальцами? О Крадущаяся, да я хочу, чтобы он ко мне прикоснулся! — Затащат, например, сквозь кусты на уединенную полянку…

— Да, кусты, это, конечно, ловушка… А уж полянки особенно… — со смешком сказал он и… совершенно нахально и беспардонно попытался подтянуть мой подол повыше. Обнаружил, что это не юбка, а широкие штаны и разочарованно прошептал. — Надо же, какой… неприятно-продуманный фасон. Хотя, учитывая количество и энергичность претендентов на ваше сердце и земли… может, и к лучшему. И знаете, что… если вдруг будут отдельно угощать… из своей фляги или что-нибудь в этом роде… Все-таки не пейте! И вот еще… мне так будет спокойнее. — и он вложил мне что-то в руку. Тяжеленькое. Увесистое.

А потом вдруг резко крутанул меня за талию, так что широкие штанины винтом пошли вокруг ног, едва не заставив рухнуть наземь. Одной рукой закрыл мне глаза, другой обнял затылок. Тяжесть мужского тела прижала меня к стволу дерева, а потом жадные и очевидно наглые губы накрыли мои.

Прижались, заставляя мои губы открыться и ответить.

Я стояла, утопая в темноте и в нахлынувших чувствах. Неприятных… Приятных… Завораживающих… Возмутительных… Головокружительных…

Поцелуй — дерзкий, почти злой, болезненный, так что губы горят огнем. И тут же… укус! Легкий, почти невесомый, почему-то гораздо нежнее и сдержаннее поцелуя. Закрывающая мне глаза ладонь прижимается жестче, плотнее, запрокидывая мне голову так, что затылком чувствуется кора дерева… И новые поцелуи — в шею, в ямку между ключицами, в ложбинку грудей под ворохом кружев нижней сорочки в скромном вырезе… Его негромкий, какой-то подвывающий стон, лихорадочное:

— Что ты со мной делаешь!

И меня отпустили.

Я постояла еще мгновение… два… А потом робко открыла глаза, в ожидании увидеть что угодно… кого угодно!

И не увидела никого. Не услышала удаляющихся шагов, и те самые кусты даже не качнулись!

Если бы не горящие от поцелуев губы, могла бы подумать, что мне это все померещилось.

Я подняла руку к губам и… в них ткнулось что-то твердое и холодное!

— Бррр! — я совершенно неприлично потрясла головой, с досадой чувствуя, как из прически выскальзывает шпилька и прядь волос падает мне на шею. Надо будет устроить Катишке скандал: приданное — приданным, но она — моя горничная и обязана в первую очередь заботиться обо мне! Вот отправлю обратно в деревню, будет ей приданное!

Кажется, прилив злости помог — я очнулась и уже осознанно посмотрела на то, что сжимала в руках. И резко выдохнула.

В роще, где побывали вовкуны, а среди флиртующих сьеров и сьёретет самые вооруженные — повара торгового дома Монро, потому что у них есть ножи… этот подарок был ценнее даже самого громадного и чистого сапфира. Мои пальцы крепко, до боли обнимали укороченную двустволку. Точно такую же я обычно брала на зимнюю охоту. Стреляла я средне. Издалека и в глаз вовкунов били другие охотники, а я держала еще от тетушки унаследованное ружье на случай, если зверь выскочит прямо на меня. И дело будет уже не в его, а в моей шкуре.

Нынешний подарок был бы совсем похож на оставшийся дома обрез, если бы не инкрустированный костью и серебром приклад, роскошь которого контрастировала с лишенными любого украшательства чернеными стволами. Их деловитой смертоносности несколько противоречил повязанный поверх курка шелковый подарочный бант!

— Кто-то явно готовился. — пробормотала я, оглядывая своевременный, и видит Крадущаяся, совсем не дешевый подарок.

Медленно провела ладонью по холодной стали и потянулась развязать бант…

Короткий женский вскрик прозвучал совсем рядом… и тут же смолк.

Кажется, у меня на мгновение все смешалось в голове. Я на охоте, в руках оружие, неподалеку кто-то орет… значит, напал вовкун. А я, похоже, ближе всех!

Напрямик через кусты я ринулась на помощь. Ринулась так быстро, что разумная мысль догнала меня далеко не сразу: а почему, собственно, крик оборвался? Будто вскрикнувшей девушке зажали рот. Вовкуны так не умеют!

Охотничья привычка сыграла со мной дурную шутку. Бегала я быстро, направление в лесу держала отлично… Ценная мысль насчет не умеющих затыкать рот вовкунов едва успела меня осенить, как я уже проломилась сквозь очередные кусты и вылетела на укромную полянку — тоже очередную.

Черноволосая девушка лежала на земле, прямо на мокрых осенних листьях — на ее изящном охотничьем наряде отчетливо видны были пятна грязи… и крови. Двое мужчин удерживали ее заведенные за голову руки, один из них зажимал ей платком рот. Лица третьего я не видела, зато отлично разглядела голую, тронутую холодным осенним воздухом посиневшую задницу. Со спущенными штанами он пытался пристроиться у девушки под задранной до подбородка юбкой. Получалось плохо — освободиться она не могла, зато брыкалась отчаянно, норовя заехать ногой по самому дорогому.

— Да что вы ждете! Дайте этой дряни по голове, и все дела! — вскинул голову этот… пристраивающийся. Хорошо мне запомнившуюся рыжую голову!

Поверх этой самой рыжей башки я и пальнула с одного ствола. Тяжелая пуля пролетела между теми двумя, что держали девушку, и с чавканьем впилась в дерево.

На поляне наступила тишина. И неподвижность. Замерли все. Двое, что держали. Сама девушка, которая даже брыкаться перестала. И конечно же, рыжий Поль. Застыл, отклячив подмерзшую задницу, и не решаясь обернуться.

— И зачем же вы, монсьер, тут своим… естеством светите, как дикий вовкун? — я решила нарушить молчание.

Тогда он, наконец, медленно, словно двигаясь под водой, обернулся. И увидел меня — с ружьем. С бантиком.

Кажется, решил, что ему мерещится, потому что резко потряс головой. Потом глаза его расширились от ярости:

— Ты! — прохрипел он и вскочил, даже не пытаясь натянуть спущенные штаны. И не обращая внимание на оружие — видно, бантик не позволял воспринять ружье в моих руках серьезно — кинулся на меня.

Девушка на земле взбрыкнула обеими ногами — и каблуками сапог влепила ему в зад. Он пошатнулся, запутался в штанах и рухнул, ткнувшись носом в землю у самых моих ног.

Стоило мне опустить ружье… и одним выстрелом я бы разнесла эту рыжую голову в куски.

Наверное, потому что я не бежала, мысли успевали приходить вовремя! Разнести башку сыну королевского таможенника, да еще в присутствии его двух приятелей, которые наверняка будут свидетельствовать не в мою пользу. Есть еще, конечно, девчонка на земле, но это сейчас она бойко отбивается, а что скажет, если я рыжего Поля пристрелю, неизвестно. Да и пуля во втором стволе всего одна осталась, мало ли на что пригодится.

Валяющийся у моих ног рыжий в очередной раз зашевелил голой задницей и попытался подняться.

Я набрала полную грудь воздуха и завизжала так, что листья посыпались с деревьев.

Ну вот, теперь все, кто насторожился после выстрела, точно знают в какую сторону бежать.