Отборный жених кн. 2

Глава 12. Двор отбросов. История благородной Булки

Внизу раздавались голоса и топот ног. Девочка открыла глаза и еще пару мгновений лежала, думая, что ей все это снилось.

Но шаги продолжали звучать и наяву — много, много шагов. Хлопнули двери: сперва входная, потом отцовского кабинета. Неприятно скрипнула дверь в крыло прислуги — мама собиралась приказать ее смазать, но днем скрипа почти не было слышно, и она все время забывала. Снова зазвучали шаги — будто вся прислуга, начиная от дворецкого и кончая девушкой, чистившей по утрам камины, высыпали к парадному входу. Чего, конечно, же быть не могло.

По коридору кто-то пробежал, стуча каблучками, громко прошуршали накрахмаленные юбки. Раздались другие шаги — тяжелые и уверенные, явно мужские. Мужчина рассмеялся — резко и как-то зло. В ответ послышались сдавленные всхлипы.

— Тихо! — скомандовал такой же резкий, как и смех, голос. Всхлипы не смолкли, но стали глуше, словно тот, кто плакал, зажал себе рот ладонью.

Сонное оцепенение начало отступать, девочка почувствовала, как смутное беспокойство сменяется настоящим страхом. Девочка посмотрела на сидящую на соседней подушке куклу. Конечно, она уже слишком взрослая, чтобы спать с игрушками, но сейчас-то ее никто не видит!

Нарядное платьице куклы слабо хрустнуло накрахмаленной нижней юбкой, девочку прижала куклу к себе и ее окутал аромат маминых духов. Вечером, когда мама с отцом собирались в театр, и девочка куксилась, не желая оставаться в наемном доме с чужой, почти незнакомой прислугой, мама мазнула капелькой своих любимых духов лоб куклы и сказала:

— Опера закончится, и мы с твоим отцом вернемся. Но если проснешься, а нас не будет, просто знай, что мы с тобой!

Девочка стиснула куклу обеими руками, и засопела носом, судорожно втягивая родной запах.

Внизу шум усилился, теперь там явно хлопали дверцами шкафов и шоркали ящиками. Точно также гремела ящиками прислуга в поместье, когда девочку с родителями собирали в столицу.

«Мы уезжаем?» — подумала девочка, резко садясь в кровати и пристально следя за полоской света, промелькнувшей под ее дверью и тут же исчезнувшей. Но почему родители ничего не сказали? Поездку в столицу обсуждали за полгода, так что девочка успела даже устать от собственных фантазий о столичных кофейнях, где полки с пирожными поднимаются от пола аж до самого потолка, королевском дворце, похожем на пирожное, и принце, как на картинке в книжке сказок. В реальности пирожных в кофейнях оказалось не так и много, дворца было не видно за деревьями королевского парка, а на прием ее не взяли, так что с принцем она не познакомилась. Только узнала, что никакой он не красавец из сказки, а просто мальчишка, совсем как те, что живут при поместье. Разве что в носу, наверное, не ковыряется — принц все же. Насчет подкладывания червяков в туфли и мышей в карманы платья девочка не была так уж уверена. В конце концов, она и сама иногда… хоть и девочка. И даже почти взрослая.

В общем, она была не против уехать из столицы подальше, где нет всяких этих опер, а если вдруг страшно, можно прибежать к родителям в комнату. Девочка повернул куклу к себе и посмотрела в белеющее сквозь тьму фарфоровое личико.

— Я могу просто сходить посмотреть, что там такое… — шепнул она.

Кукла промолчала, но девочка, конечно же, не ожидала ответа — ведь это же просто игрушка! Но с ней все равно спокойнее. Будто и не одна.

Девочка перехватила куклу подмышку, и на цыпочках подошла к двери. Открытые стеклянные глаза куклы тускло поблескивали в темноте спальни.

Дом по-прежнему был полон напряженной и какой-то… чуждой жизнью. Словно все чудовища, живущие в темноте под кроватями разом вылезли наружу, чтобы устроить вечеринку. И кто знает, что они на той вечеринке едят! Вдруг — повариху с горничными? Ни одной ведь не слышно…

Девочка подозрительно покосилась на собственную кровать. Вроде бы никто не выглядывает из-за резных ножек, и не хихикает в складках балдахина, но… оставаться в комнате было все страшнее и страшнее.

— Я тихонечко. — шепотом пообещала самой себе девочка. — На цыпочках… Обратно вернусь — никто и не заметит. — и она тихонько стряхнула с ног мягкие ночные туфли. Да уж, теперь точно лучше остаться незамеченной: если ее поймают босиком, как простолюдинку, мама будет в ярости. Хотя, может, ее папа успокоит?

Кончиками пальцев девочка толкнула дверь — та тихо открылась, благо, петли в господские спальни были смазаны на совесть. Постояла на пороге, вслушиваясь, потом тихо выскользнула в полутемный коридор. Под самым потолком слабо мерцала выдохшаяся вовкунья лампа — несмотря на все мамины замечания о неприличии подобного, здешний дворецкий продолжал экономить свечи. Дверь в будуар девочки и классную комнату были закрыты, как обычно, когда ими не пользовались, вокруг стояла тишина. Шаги и приглушенные разговоры доносились снизу. Нижний пролет господской лестницы заливал свет настолько яркий, что ясно было — там в полную силу светит множество вовкуньих ламп, совершенно неприемлемых в благородном доме.

Девочка мгновение подумала… и решительно направилась в другую сторону коридора, к спрятанной за панелью лестнице для прислуги. Старалась ступать легко, чтобы ступеньки не скрипели. Полированные доски холодили босые ноги. На лестнице для прислуги было зябко, сквозняки пробирались под подол ночной рубашки. Девочка покрепче прижала к себе куклу, будто фарфоровая подружка могла ее согреть.

Лестница привела в узкий, как нора, коридор, и девочка пошла вдоль целого ряда тоже узких — едва боком протиснуться — дверок, то и дело приникая к смотровым глазкам. Для этого ей приходилось подниматься на цыпочки и тянуться изо всех сил. Хорошо хоть среди прислуги всякие встречаются — и дылды, и коротышки — а господ и их гостей надо обслуживать, невзирая, высокой горничная вымахала или такая мелочь, что из-под подноса ее не видно. Потому глазки все же были рассчитаны на низкорослых.

Сейчас гостиные нижнего этажа заливал яркий свет, и там сновало множество людей — почти как на устроенном в честь прибытия в столицу приеме. Только это были какие-то… неправильные люди. Одеты они были совершенно не для приема — в мышастых камзольчиках, иногда весьма поношенные. Девочка чувствовала совершеннейшую уверенность, что ни одного из них мама с папой приглашать бы не стали!

Она как раз выглянула в глазок — в шаге от нее один из странных пришельцев поковырялся пальцем в носу… и вытер этот палец о гобеленовую подушку на хрупком диванчике! Девочка отпрянула в отвращении и скривилась. Почему… почему лакеи не гонят прочь невесть откуда набившуюся в особняк чернь? Девочка снова приблизилась к глазку и увидела, как тот самый… с пальцем… переворачивает подушки, и открывает ящички золоченого бюро, и шарит там совершенно по-хозяйски. Стоящая в углу комнаты горничная лишь отвела глаза при виде этого вопиющего безобразия и не сказала ни слова.

Девочка вздрогнул — она поняла! Особняк захватили бандиты! Каким-то образом они справились с лакеями, хотя среди тех было несколько дюжих молодцов, запугали остальных слуг и теперь грабят! Девочка невольно в сомнении поглядела на куклу, словно в поисках подсказки. Разумнее всего выбраться из особняка — и даже не через ход для прислуги, где наверняка караулят, а через окно. И бежать навстречу родителям — перехватить их раньше, чем они войдут в дом. А папа уже пускай зовет городскую стражу.

Но ведь стражникам же нужно знать, сколько этих бандитов всего! И где заперли остальных слуг!

— Я буду очень осторожной. — беззвучно, одними губами шепнула девочка и стараясь ступать и вовсе бесшумно, двинулась к следующему глазку.

И поняла, что бежать навстречу родителям поздно. Они были тут — и папа, и мама. Сидели вдвоем на слишком узком диванчике — мамино пышное платье было безжалостно скомкано и торчало волнами, которые отец время от времени в раздражении прихлопывал ладонью.

Вот и сейчас — с ненавистью глядя на хоть и не старого, но обрюзглого господина, похожего на выбившегося из низов чиновника, он придавил упругие кружева и процедил сквозь зубы:

— Вам это с рук не сойдет!

— Угрожаете, монсьер? Герцогу? Или самим их величествам? — обрюзглый склонил гладко зализанную голову к плечу — к глазку он стоял вполоборота и девочке отлично видны были его оттопыренные уши и крохотная, с сентаво размером, лысинка на макушке. — Нужно ли еще подтверждение вашей измены?

Мама глухо вскрикнула и обхватила отца обеими руками за ладонь. Но тот нетерпеливо вырвал руку.

— Нужно, ох как нужно, потому что я угрожаю вам, Арно, а вы уж никак не герцог и тем более не его величество! Вы и дворянин-то весьма сомнительный — дворянин не стал бы участвовать в обыске! И когда вы ничего не найдете… я сотру вас в порошок!

— Ищите! Ищите лучше! Доказательства должны быть здесь! — взвизгнул обрюзглый сьер, потряхивая вислыми, как у будко-дога, щеками.

— Так точно! — почтительно отозвался один из неприятных мышастых человечков, и подстегнутый окриком, торопливо, одну за другой принялся переворачивать вверх дном вазы на камине. Из самого камина уже торчали ноги в поношенных башмаках — его товарищ осматривал трубу.

— Вы еще и болван! Неужели не ясно, что если бы… повторяю, если бы, а то с вас станется объявить мои слова признанием… Я и впрямь был изменником, у меня хватило бы ума не держать в наемном доме доказательства измены! И уж точно достало бы соображения не хранить их в нижней гостиной, где кто только не бывает! От слуг и гостей до вот… шпиков Тайной Службы! — фыркнул отец.

«Тайная Служба? Так это не разбойники?» — подумала девочка и стиснула куклу сильнее. О Тайной Службе она знала лишь, что они ловят плохих людей, желающих причинить вред Овернии и самому королю, но что сами… сами они тоже люди не вовсе порядочные. Из тех, с которыми сьёретте из благородной семьи не следует даже здороваться.

Обыскивающий трубу тáйник с кряхтением выполз из камина — сперва оттуда появился объемистый зад с оттопыренными фалдами камзола, а потом и весь тáйник, запыленный и всклокоченный. Огляделся по сторонам и под новый окрик начальника направился к розовому декоративному столику с позолотой. Протянул измазанные золой пальцы — девочка видела, как мама брезгливо поморщилась — ухватил золоченую ручку единственного ящичка. Дернул… столик пошатнулся на тонких гнутых ножках. Дернул еще. Ящичек шевельнулся, но не открылся, будто что-то мешало.

— А ну-ка, ну-ка… — заинтересовался обрюзглый, кончиками пухлых пальцев пытаясь подцепить выглядывающий из щели клочок бумаги.

Отец лишь презрительно фыркнул. Обрюзглый тоже потянул ящик — тот держался. Отстранил измазанного в золе тáйника и принялся дергать уже изо всей силы. Наконец, схватил несчастный столик, накренил и с силой принялся трясти.

Щелкнуло, стукнуло… и ящик с грохотом вывалился на пол. Вычурная ручка отлетела. Неслышно замерший в углу комнаты дворецкий скроил трагическую физиономию, но не издал ни звука.

Обрюзглый отшвырнул столик в сторону — снова грохот — и кинулся к ящику. И с дикарским рычанием принялся выковыривать застрявший в ящике бумажный пакет. Безжалостно скрученный и чуть не вдвое согнутый.

— Вы его еще погрызите! — насмешливо бросил отец, но в голосе его проскользнула… даже не тревога, а лишь ее тень.

Обертка пакета затрещала под пальцами, обрюзглый принялся нетерпеливо листать сшитую вручную тетрадь — точно такую, как сама девочка шила для занятий чистописанием с гувернанткой.

Страницы тетради потрескивали, едва не разлетаясь в клочья… И наконец, обрюзглый поднял голову — на пухлых губах его играла победная улыбка:

— Может, у вас не так много ума и соображения, как вы полагаете… сьер изменник! — торжествующе пропел он и помахал тетрадью у отца перед носом. — Взять их! Арестовать! Обоих! Жена наверняка все знала!

— Дорогой… — пролепетала мама, переводя на отца потерянный взгляд.

— Что вы себе позволяете, Арно! — отец вскочил. — Не знаю, чем вы там размахиваете, но совершенно точно знаю, что я не изменник. Никакого заговора не готовил, а значит, что бы это ни было — вы сами его и подбросили! — он обвиняюще ткнул пальцем в сторону тетради. — Вы… или ваш хозяин! Ни один здравомыслящий человек не поверит…

— Чему верить, чему нет — решит королевский суд! А пока что у меня достаточно оснований, чтобы отправить вас обоих в Дагонову башню! Там разберутся!

Девочка судорожно вздрогнула — о Дагоновой башне кухарка рассказывали жуткие истории: с дикими криками из подвалов, призраками казненных, пляшущими по ночам на зубцах, и катающимися по коридорам отрубленными головами. А гувернантка говорила, что это бредни невежественной черни, а в Дагонову башню сажают плохих людей, злоумышляющих против нашего благородного короля и его Совета. Значит, папу с мамой туда никак посадить не могут!

— Взять их! — провизжал обрюзглый.

Люди в мышастых сюртуках прекратили потрошить шкафы… и двинулись к маме с папой.

— Д-дорогой… — дрогнувшим голосом сказала мама, со смесью страха и недоверия глядя на то, как один из мышастых кольцами стряхивает намотанную на запястье веревку. Делал он это даже с шиком, явно наслаждаясь выражением ужаса на лице матери.

— Не волнуйся, дорогая, они не посмеют прикоснуться к благородной сьере. — обнимая пальцами ее ладонь, сказал отец.

Мышастый с веревкой тягуче усмехнулся… демонстративно подергал веревку, проверяя крепость, и растянув ее перед мамой, отрывисто скомандовал:

— Руки!

— Дорогой! — выдохнула мама.

— Оставьте мою жену в покое! — отец попытался вскочить…

Второй мышастый прыгнул на него со спины, заставляя прогнуться вперед, а потом резко подбил под колено. Его приятель просто протянул руку… и схватил маму за кружева на лифе вечернего платья, вздернул на ноги.

Отец рухнул лицом в ковер, а мышастый навалился сверху, заламывая отцу руки за спину. Мама пронзительно закричала…

Девочка рванула дверцу и кинулась в гостиную.

— Пусти! — пронзительно закричала она. — Пусти их! — фарфоровая кукла с размаху опустилась на голову навалившемуся на отца мышастому. Фарфор звонко треснул, черная трещина разрезала пополам безупречное личико куклы. Мышастый качнулся и схватился за голову.

Отец немедленно вздыбился, как чащобный ведмед, скидывая тáйника с плеч. На кратчайшую долю секунды замер, переводя взгляд с трепещущей в хватке второго тáйника жену на дочь… сгреб девочку в охапку и почти швырнул ее к дверям:

— Беги отсюда, скорей! — прокричал он, бросаясь к жене.

— Хватайте его… её… держите их всех! — заверещал обрюзглый.

Рухнувший на ковер тáйник извернулся, и вцепился отцу в щиколотку. Отец, уже замахнувшийся на того, кто держал его жену, от резкого рывка снова опрокинулся носом в пол. Его кулак скользнул тáйнику по щеке…

— Все сюда! — заходился воплем обрюзглый. Из соседних комнат слышался топот.

— Беги! — пытаясь подняться, закричал отец. — Сейчас же!

Девочка кинулась бежать.

Она выскочила за двери, оставляя за спиной крики и глухие звуки ударов. Она пронеслась через гостиную. Сквозь туманящие глаза слезы мимо промелькнуло перекошенное лицо горничной…

Девочка с размаху влетела в чьи-то жесткие, злые руки. Ее больно схватили за плечи, она завизжала — и снова ударила куклой. Кракнуло — у куклы отвалился кончик носа. Над головой заорали, и оглушительная пощечина швырнула девочку на пол. Капля крови из разбитого носа упала на темно-синюю ковровую дорожку, расплываясь безобразным пятном. Ее ухватили за ворот и потащили волоком. Пятки цеплялись за толстую ткань, собирая дорожку неопрятными складками. Она продолжала отчаянно цепляться за куклу сведенными до боли пальцами — почему-то казалось, если она выронит куклу, случиться… случиться что-то совсем, невообразимо страшное!

У дверей в гостиную ее вздернули на ноги и повернули лицом, будто сама она была куклой — тряпичной, как у кухаркиной внучки. Посреди гостиной колыхался, качался туда-сюда, орал и азартно брыкался человеческий ком. Девочка расширенными глазами уставилась на брыкающиеся ноги и вздымающиеся кулаки — обрюзглый бегал вокруг и что-то верещал, подбадривая.

Ком распался, и девочка увидела родителей. Они стояли на коленях посреди гостиной, руки у обоих были безжалостно скручены за спиной. У мамы рассечена бровь, кровь стекала по щеке и капала за декольте вечернего платья. У отца на лице был красный платок. Девочка сморгнула… и поняла, что просто все лицо его залито кровью.

Отец с трудом моргнул, разлепляя покрытые кровью ресницы и прохрипел:

— Дочку… не троньте…

— Забирайте их! — махнул рукой обрюзглый — кажется, хотел величественно, но получилось скорее истерично.

Родителей подняли на ноги — мама бессильно повисла на руках у тáйников, отец еще старался стоять, но колени у него подламывались.

— Не троньте дочь! — судорожно хрипел он, когда его волокли мимо. — Без нее герцог ничего не получит! Слышите? Скажите ему! Ничего не будет, если она умрет! Скажите, слышите, скажите, иначе он потом вас убьет! — продолжал кричать он, когда его вытаскивали вон из гостиной.

Девочка смотрела. Не отрывая глаз, она смотрела на него, на маму, пока их не вытащили из комнаты. Она еще успела поймать всплеск маминой юбки — тонкая ткань взлетела кружевным крылом… и все.

— Давайте девчонку сюда! — отрывисто скомандовал обрюзглый, основательно усаживаясь в кресло у камина.

Вчера в этом кресле сидел отец. Только вот камин тогда горел.

Ее подвели и поставили перед креслом. Она уткнулась лицом в волосы куклы и замерла, чувствуя, как по ней ползет взгляд обрюзглого — равнодушный и одновременно напряженный. Так в поместье крестьяне смотрели коров на ярмарке, гадая, будет с этой вот буренки толк или лучше не тратится?

— Ну, детка, рассказывай… — с фальшивым добродушием протянул обрюзглый.

Девочка молчала. Неожиданно мягко он коснулся пальцами ее висков, заставляя поднять голову… и вдруг резко ударил по щеке. Лицо вспыхнуло острой болью, из губ вырвался сдавленный стон.

— Говори! — потребовал обрюзглый.

— Сьер Арно… со всем уважением… — вдруг вмешался один из мышастых. — Девочка еще маленькая… Думаю, лучше вам сказать, о чем именно вы ее спрашиваете!

— Заткнись! Без тебя знаю! — процедил обрюзглый. — Ты, девчонка! Говори! С кем твой отец сговаривался против короля и герцога? Кому платил? С кем виделся? Где? Когда? Подробности? — новая пощечина обрушилась с другой стороны — голова девочки судорожно мотнулась.

— Сьер Арно, девочкой займутся те, кому положено. — вмешался второй мышастый, и в голосе его за внешней почтительностью слышалось раздражение.

— Да, не стоит вам руки пачкать! — влез второй — тон его уже даже не скрывал насмешку.

Обрюзглый Арно величественно поднялся и посмотрел на скорчившуюся у его ног девочку сверху вниз:

— Что тут скажешь… Дочь изменников, гнилое семя… Забирайте ее! — и он торжественно махнул пухлой ладонью.

Ее снова ухватили за шкирку и поволокли вслед за родителями.