Отборный жених кн. 2

Глава 22. Бунт в городе

Двор Отбросов

Вокруг царила темень. Булка споткнулась об спрятанный под рыхлым мокрым снегом колышек на грядке, потом об следующий.

— Что ж ты такая неуклюжая! — досадливо пробормотал Чуч и взял ее под руку.

Они выбрались на улиц. Подошвы купленных у старьевщика ботинок шлепали по мокрой грязи. Булка еще судорожно цеплялась за Чуча, но глаза уже привыкали к темноте… и из груди ее вырвался сдавленный писк.

— А, это Гонория. — равнодушно обронил Чуч, за руку обводя ее вокруг лежащего в грязи трупа.

Булка издала сдавленный сип.

— Только не говори, что тебе ее жалко! — Чуч злобно покосился в ее сторону. Блаааародная Булка!

— Н-нет. Не жаль. — голос у Булки подрагивал. — Просто я раньше трупов… вот так… не видела.

— Голову своих мамки с папкой на палках видела? — грубо бросил Чуч. — Ну, так что может быть хуже?

Булка не ответила, и он сам с принужденным смешком выдавил:

— Насмотришься сегодня еще. В городе, сдается, бунт.

Ответом ему снова было молчание.

— Я думал, ты захочешь вернуться. — хмыкнул Чуч.

— Хочу. — безучастно отозвалась Булка. — Но не стану. Мартин мне жизнь спас.

— И куда идти?

— На ту сторону. — ответила Булка, не замечая, что место, где она совсем недавно жила, для нее уже «та сторона». И правда ведь, та. — Лавка возле дворца.

— Так я и думал. — пробурчал Чуч. — Ладно, пошли к мосту. — он свернул в проулок и повел Булку по угольно-черным улочкам, на которых не светилось ни одного фонаря. Лишь за плотно закрытыми оконными ставнями, и то редко, мелькали мгновенные отблески. Будто заслышав негромкие голоса, кто-то выглядывал на погруженную во мрак улочку сквозь дырочку в ставне. Но тут же и отшатывался прочь в страхе.

— На самом деле никто так не думает. — вдруг сказал Чуч. — Ну, что это ты виновата… что Мартина ранили.

— Крыска думает.

— Тоже нет! — мотнул нестриженными грязными волосами Чуч. — Просто ей надо было на кого-то наорать.

— Очень дурно быть такой несдержанной. — с чопорностью, достойной ее старой гувернантки, ответила Булка.

— Ну, так не блааародная же ж! — заржал Чуч.

— И напрасно! Ты же офицером хочешь стать? Только вот самый хитрый военный план надо еще всем объяснить! Так, чтоб было понятно!

— А я что — говорю непонятно? — обиделся Чуч.

— Не так, чтоб другие офицеры захотели вас слушать.

— Ну да, они же блааародные! — фыркнул Чуч.

— Благородное обхождение и приличная сдержанность могли бы помочь вам добиться тех успехов, что вы так желаете.

— Блаааародных на фонарь! — заверещал вдруг пронзительный голос.

Пустой переулок вдруг залило светом и рокотом толпы.

Факелы плыли над головами. Бесчисленные руки вздымали пламя, оно плясало в порывах ветра, дышало жаром, озаряло жутким оранжевым светом перекошенные яростью лица, раззявленные в крике рты и налитые кровью глаза.

— На фо-нарь! На фо-нарь! На фо-нарь! — скандировала толпа, тыча факелами в нависающее над столицей темное небо. — На фонааааарь!

— Да у нас и фонарей нет! — плачуще прокричал женский голос.

— Фонарей нет, а столб найдется! — возопил другой.

Ловкий, как обезьянка, мальчишка взметнулся на покореженный фонарный столб, спуская вниз петлю.

Из толпы донесся пронзительный визг, взметнулась юбка, и гогочущий мужик за волосы выволок женщину в добротном платье. По разбитому в кровь лицу нельзя было понять, молода она или стара, сбитые в колтуны волосы сплошь перемазаны в грязи. Следом еще двое волокли старика в лакейской ливрее.

— Мы не благородные, не благородные, не благородные! — монотонно бормотал старик, глядя перед собой остановившимся взглядом. За каждое слово его тыкали рукоятью факела в спину, но он лишь судорожно вздрагивал и продолжал повторять. Когда петля легла ему на шею, он словно очнулся и закричал пронзительно, как длинноух в пасти вовкуна. — Не благородныеееее!

Петля дернулась и крик его перешел в задушенный хрип. Чуч стремительно повернул Булку спиной к виселице и заставил ее уткнуться носом в стену.

— Они ведь и правда не благородные. — только и бормотала она, слушая теперь уже женские крики.

— Благородных на всех не хватит, а отыграться за такую жизнь хочется всем. — положив ей руку на затылок, чтоб она не обернулась, прошептал Чуч.

Толпа дико заорала, и Булка поняла, что те двое умерли.

— На дворец! Вальеро — сдохни! — и толпа снова принялась скандировать. — Сдо-хни! Сдо-хни! Вальеро на фонарь!

— Да здравствует герцог Гардеро! — пронзительным фальцетом заверещали в толпе.

— Крадущейся под хвост Гардеро! — рявкнул в ответ густой бас. — Все они одинаковые пустошные твари! Благородных на фонарь!

В толпе вспыхнула драка.

Прикрывая ей голову локтем Чуч развернул Булку — она только краем глаза увидела покачивающееся на фонаре длинное и темное, похожее на набитый мешок. И толкнул в сторону толпы.

— С ними пойдем.

— Нет! — едва слышно выдохнула Булка, пытаясь упираться, но Чуч снова подтолкнул ее в спину:

— Сама ж хотела, небось, Вальеро прикончить! — отрезал Чуч, затаскивая ее в людскую колонну.

— Но только его. — одними губами прошептала Булка, с ужасом косясь на соседей.

Пламя факелов плясало над головой, превращая лица в чудовищные маски — а может, такими они и были, чудовищами? Они бодро шагали, бойко перекрикивались, даже начинали петь, а позади остались висящие на фонаре тела.

Впереди что-то громко и мерно кричали, к чему-то призывали — слов было не слышно, но воодушевленный вопль подхватили все:

— На дворец! На дворец!

— Нам подходит. — Чуч поддержал Булку под руку, когда толпа перешла на бег.

— Шевели ногами, девчуля! Пришло наше время! — провизжала простоволосая тетка в ободранном платье, и ухватив Булку за руку, потащила за собой.

— Э, куда? — Чуч сорвался следом.

Казалось, что мост захлестывает огненный поток, и стремительно катит свои пылающие воды с Фабричного берега на Дворцовый. Факелы залили светом каменные парапеты, огненные блики словно облизывали жадными языками возвышающие над толпой статуи древних королей. Каменные лица то тонули в тенях, то снова проявлялись, резкие и злые.

— Уууу… морды королевские, так и пялятся! — истерично выкрикнула тетка и отпустив, наконец, Булку, швырнула в статую камнем.

Камень отскочил от груди статуи, упав в толпу. Кто-то ругнулся, кто-то захохотал, снова заорали:

— Бей королей! — раздался свист и в статуи снова полетели камни.

В статуи они попадали, но чаще перелетали парапет и плюхались в воду, а то и рикошетили в толпу. Тут и там раздавались крики боли, кто-то схватился за ушибленное плечо…

— Тварюююююки! Мало вы нас живые мордовали, так теперь еще и каменные! — обтрепанный мужичонка ловко взобрался статуе на плечи. Уселся там, как малыши сидят на плечах отцов, и принялся колотить короля булыжником по каменному лицу.

— Синерус XII Неистовый. — пробормотала Булка, глядя как булыжник опускается на королевский нос.

Нос хрупнул… и отвалился.

Пушечный выстрел прозвучал салютом к этой победе. Железное ядро врезалось в статую. Синерус XII медленно, словно бы нехотя начал наклоняться, и вместе с обнявшими его руками и ногами мужиком рухнул в воду. Фонтан брызг от удара об воду взвился до самого моста и осыпал толпу брызгами.

Второе ядро ударило в середину людского скопления.

— Аааа! — толпа снова заорала и ринулась врассыпную, топча упавших.

— Ааа! — Булка орала тоже. Мост под ней словно бы повело, она замахала руками, пытаясь уцепиться за что-нибудь…

— Бегом! Пока перезаряжают! — Чуч волок ее дальше, на дворцовую сторону, навстречу выстрелам. — Раз… Два… Три… Четыре…

— Нет! Нет! — задыхаясь, лепетала Булка.

— Да! Беги! А вот теперь ложись! — Чуч толкнул девочку на мостовую, вдавливая лицом в булыжники.

Еще одно ядро пронеслось над ними, пройдясь по спине горячим воздухом.

— Это «Вовкун» стреляет, старье полное — пока перезаряжают, до десяти досчитать можно. Шевели ногами! — проорал Чуч, снова поднимая девчонку. — Семь… восемь… девять… Вниз!

От статуи отвалилась голова. Грохоча оттопыренными каменными ушами по булыжникам, покатилась им под ноги.

— Альфредус II Лопоухий! — прокричала Булка, перепрыгивая через катящуюся голову.

— Ты что, их всех знаешь?

— Так уши же!

— Давай, еще чуть-чуть!

Новый выстрел настиг их в самом конце моста. Они распластались на ледяной мокрой брусчатке. Запах пушечного потроха забивал нос. Удар потряс основание моста, Чуч сгреб Булку в охапку и покатился по черной жиже из золы и талого снега. Следующий удар подбросил их обоих в воздух. Мост заскрипел, протяжно и жалобно, будто был не каменным, а деревянным. Еще одна статуя с жутким грохотом обвалилась. Булка увидела каменное лицо совсем рядом с собой. Казалось, древний король смотрит на нее с ужасом.

— О, а этого я знаю, у него еще имя такое дурацкое! — радостно выкрикнул Чуч. — Лапидарий I Победоносный!

— Что дурацкого в имени Лапидарий? — с трудом поднимаясь на четвереньки прохрипела Булка — все тело нестерпимо болело.

— Имя как имя. — отмахнулся Чуч. — Только какой же он Победоносный, если все сражения для него маршал Бардис выигрывал?

— А королю и не надо выигрывать сражения самому! Его дело — поставить правильного маршала! — огрызнулась Булка.

— Мы бежим, или обсуждаем королей с маршалами? — Чуч почти кубарем скатился с моста.

— Ты первый начал!

Пригибаясь и прикрывая головы ладонями — будто это могло спасти от пушечного ядра! — они проскочили набережную и ринулись к ближайшей улице. Чуч схватил Булку за талию, дернул, едва не размазав об угол дома и сам вжался в стену рядом.

Из проулка высунулось круглое пушечное рыло, следом выкатилась и пушка — солдаты в потрепанных и обгорелых мундирах налегали на высокие колеса, толкая ее к мосту.

На скорчившихся за углом детей они не обратили внимания, торопливо разворачивая орудие в сторону моста.

— Это уже «Бер» — он скорострельный. — отпуская Булку, прошептал Чуч.

Девочка отлепилась от стены и прижимая пальцами наливающуюся над бровью шишку, отчеканила:

— Настоящий офицер должен не только в пушках разбираться! Позвольте я вам объясню: если уж вы приложили благородную сьёретту лицом об камень — так извольте хотя бы извинитесь!

— Долбанутая! — выдохнул Чуч. — Куда нам?

— К дворцовой площади, а там я покажу.

— В самую Пустошь, считай, лезем. — тоскливо вздохнул Чуч, но снова взял Булку за руку и повел за собой. — Ты это… По сторонам не смотри. И не суйся никуда. Просто иди.

И они пошли. Сперва крались за стриженой живой изгородью на набережной. Потом свернули в широкую улицу, но оттуда пришлось срочно удирать — на улице шел бой. Они выбрались во вроде бы спокойный проулок между особняками, разве что пара трупов валялись на мостовой. В них пальнули поверх садовой ограды — Чуч едва успел дернуть Булку в сторону. Пуля просвистела мимо ее виска и вонзилась в штукатурку стены там, где за мгновение до этого была ее голова. Чуч, отыскивая дорогу, долго ворчал насчет «недобитых блаародных».

Через мгновение в тот же проулок хлынула ликующе вопящая толпа:

— Королева сдохла! В окошко слетела проклятая Вальериха! Всех вальеровских тварей следом отправим! И муженька ее, и пащенка!

Из-з ограды особняка снова загрохотали выстрелы. Двое крикунов упали, обливаясь кровью. Остальные сперва отпрянули, а потом с ревом ринулись штурмовать ограду, топча своих же и подставляясь под выстрелы.

За спинами толпы Чуч тащил Булку из проулка прочь:

— Ты чего ревешь? — прислоняя ее к почерневшему от огня дереву, прохрипел он, упираясь ладонями в колени, но продолжая оглядываться по сторонам в ожидании новой опасности.

— Королеву… убили! — всхлипнула Булка, ладонью стирая катящиеся из глаз слезы.

— Ну ты долбанутая! — протянул Чуч. — Королева тоже плакала, когда твоих родителей кончали? Или когда тебя к нам в приют отправляли, с голоду и холоду разом с нами подыхать? Трать слезы на своих! На Мартина, вон…

— Нет! Не буду! — Булка мотнула головой. — Мы его спасем. Нам туда, уже близко. — она кивнула на проход в соседнюю улочку, и они снова побежали.

При виде знакомых домов Булку встряхнуло разом от ужаса и облегчения. Улочки… почти не было. Лавка перчаточника, где еще две недели назад мама купила ей прелестные темно-синие перчатки вовкуньей кожи, сгорела. Целиком. Над обвалившейся крышей еще курился дым, обгорелые окна пусто и черно пялились на мастерскую модистки напротив. Та уцелела — кроме стекол в витринах, конечно — но была совершенно пуста. Лишь в одном из окон будто в насмешку красовалась деревянная шляпная голова. Вместо привычной кокетливой шляпки на нее нахлобучили мужской картуз со сломанным козырьком. В грязь на мостовой были втоптаны когда-то белые кружева.

Булка на цыпочках, точно боясь спугнуть царящую тут тишину, поспешила к лавке в самом конце улочки. На крыльце, уткнувшегося лицом в нижнюю ступеньку, лежало тело женщины. Булка остановилась над ней, но наклониться и перевернуть не решилась.

— У нас приказчица была. И квартира у нее прямо над лавкой. Но кажется, это не она. — голос ее звучал неуверенно. — Наша толще.

— Если она не долбанутая, как ты, удрала еще когда твоих папашу с мамашей повязали. — буркнул Чуч. — Или думаешь, она тут до последнего должна лавку караулить?

— Я такого не говорила. — отрезала Булка и аккуратно обойдя тело, поднялась на крыльцо.

Пол у входа был засыпан щепой от выбитой двери.

— Разграбили… наверное… точно разграбили. — упавшим голосом сказал Чуч.

— Даже если все флаконы унесли… или разбили… я корешок найду. Они от грязи не портятся. — Булка поднырнула под висящую на одном гвозде вывеску «Товары редоновской Чащи». Вывеска монотонно поскрипывала на ветру.

Чуч снова оглядел улицу — никакого движения не было, и последовал за Булкой. И едва не врезался в замершую у порога девочку.

— Слышишь? Дерутся! — она кивнула на полусорванную дверь внутрь лавки.

— А нам, конечно же, туда! — фыркнул мальчишка. — Пошли! — под ногами звучно похрустывало битое стекло, но Чуч надеялся, что шум драки заглушит их шаги.

Торговый зал лавки был разгромлен. Кованная люстра, чьи изгибы напоминали сплетения трав, висела наискось, ящики высоких изящных шкафов выворочены, пол засыпан стеклом, бумагой и травяной трухой. Мельчайшая травяная взвесь парила в воздухе, заставляя непрерывно чихать. Они и чихали — все, и эти почихивания и шморганья, почему-то делали сцену в зале не смешной, а еще более жуткой.

— Чхи! — коротко чихнул высокий худой сьер средних лет, и раскроивший его лицо свежий разрез начал кровоточить сильнее.

— Будьте здоро… — невольно начал один из нападающих и тут же осекся.

Пожилой сьер криво усмехнулся и попятился, упираясь спиной в ящики. В одной руке он стискивал крупный цветок огнеплюйки, другой прижимал к себе саквояж.

Пятеро мужчин в голубых мундирах личной гвардии герцога Гардеро окружили его полукольцом. Сабли в их руках настороженно покачивались, но нападать они не спешили.

— Только дернитесь, я тут все сожгу! — сквозь зубы процедил сьер. Словно понимая его слова, огнеплюйка хищно пошевелила лепестками, а внутри чашечки цветка начала разгораться злая алая искра. Капля крови с подбородка сьера упала на цветок, искра разгорелась сильнее.

— И сгорите вместе с нами! Сдавайтесь, монсьер. — выдохнул один из пятерки. — Герцог Гардеро сохранит вам жизнь.

— Жизнь? — пожилой сьер расхохотался. — Неужели ты думаешь, что я что-то приму от Гардеро — пусть даже и жизнь? Я бы с наслаждением забрал с собой и его! И всех его сообщников! Но придется обойтись пятеркой его лучших солдат! — он поднял огнеплюйку. — Вы же лучшие, юноши, или он отправил за мной Летящая знает кого?

Пятерка вскинула сабли четко и слажено, словно задавшись целью доказать сьеру, что они и правда — лучшие.

Сзади стукнуло.

Гвардейцы повернулись — аккуратно, грамотно. Трое не отвели глаз и оружия от пленника, и лишь двое оглянулись на двери, готовые отразить подкравшуюся сзади опасность.

У дверей лежала швабра. Во всей своей деревянной невинности. Обыкновенная швабра. Упала и упала, бывает.

— Что там? — не сводя глаз со своей главной цели, спросил командир пятерки.

— Э-э… Швабра. — ответил гвардеец и звучно чихнул.

От чиха его сложило вдвое. Брошенный от дверей нож промелькнул над макушкой чихающего и вошел командиру пятерки в шею.

Сверху свалилась люстра.

Травяная труха взметнулась с пола, повиснув в воздухе зеленой завесой. Гибкая невысокая фигура металась в этом зеленом тумане, а гвардейцы чихали… и замолкали. Мерзкий чавкающий звук и одним чихающим становилось меньше.

Пожилого сьера согнуло пополам от чиха, когда он почувствовал, как огнеплюйку выхватили у него из рук. Мгновение пустоты — вокруг все зелено от травяной взвеси, мучительно чешутся глаза, чих выворачивает наизнанку… А потом его схватили за шкирку, как нашкодившего кота, и выкинули из торгового зала в заднюю комнату. Дверь мягко захлопнулась.

Пожилой сьер сидел на полу, чихал и кашлял, кашлял и чихал, содрагаясь всем телом и глядя на… ноги. Ноги в старых, изрядно поношенных ботинках и обтрепанных понизу штанах.

Наконец, кашель отпустил. Неприлично всхрюкивая и сморкаясь, сьер поднял голову… и уставился на склонившегося над ним… мальчишку. Очевидно, из самых низов.

Рот и нос мальчишки закрывала пропитанная чем-то маска — капли, почему-то темно-синие, время от времени падали с нижнего края маски на пол. Невысокого роста и довольно тщедушного телосложения — словно он часто голодал — было достаточно, чтоб понять: спасителю не больше пятнадцати. А может, и моложе.

Раздался мелкий быстрый топот и через другую дверь в комнатушку влетела девочка в такой же потрепанной одежде и с такой же тряпкой на лице:

— Я ничего не нашла, наверное, приказчица забрала… — начала она, и тут же отчаяние пропало из ее голоса, сменившись хищными нотками. — Забери у него саквояж! Если он сьер, там наверняка есть все, что нам нужно!

— Я имею честь говорить со сьёреттой? — сквозь охрипшее горло выдавил сьер. — Тогда вы должны понимать, что без моего согласия вы мой саквояж открыть не сможете!

— Нам нужны лекарства. — мальчишка, только что так легко и просто убивший пятерку гвардейцев Гардеро, подался ближе к нему. — Если они у вас есть, я помогу вам выбраться отсюда. И спрячу так, что не найдут.

— У меня есть не только лекарства. — с достоинством сообщил сьер. — Договоримся.

— Если есть что ценное — забирай, пригодиться. — скомандовал мальчишка юной сьёретте. — А блаародного переодеть надо будет. — разглядывая потрепанный во время бегства, но все еще богатый камзол пожилого сьера, хмыкнул он. Покосился на хлопающую ящиками и гремящую уцелевшими склянками девочку, подался вперед и ехидно прошептал. — А вы начинайте отращивать бороду, сьер, если надеетесь спрятаться всерьез. Это Булка у нас из провинции, а я-то вас сразу признал.