Опустошение Баала

ГЛАВА ВОСЬМАЯ ОКТОКАЛЬВАРИЙ

В подземельях Карцери Арканум имелись места, активно отрицавшие любые технологии. Мефистон остановился на границе одного из них, взял со стойки факел из редкого смолистого баальского дерева, зажег его небольшой горелкой, висящей на цепи на крошащейся кирпичной стене, и двинулся дальше, вглубь. Свет пламени дополнял слабое мерцание биолюминесцентных шаров, привинченных к арочному потолку. Где-то впереди капала вода. Баал оставался суше костяной пыли; эта жидкость существовала в другом месте и времени.

Никто не знал, кто построил Карцери Арканум. Они являлись одной из самых старых частей крепости-монастыря, а возможно, и самой старой. Предполагали, что они старше даже вулкана, под который уходили, но стены и своды были сложены из кирпича и, похоже, человеческими руками, тогда как вулкан, по всем оценкам, насчитывал больше семи миллионов лет. Тоннели обладали многими странными свойствами. Если нанести их на физическую карту Баала, они протянулись бы на много миль за пределы Аркс Мурус но в реальности не оставили и следа. Как-то один любопытный библиарии приказал раскопать пески пустыни там, где точно тянулись тоннели. Он нашел руины оборонного комплекса, заброшенного после разделения легиона, и ничего больше.

Много тайн хранили Карцери Арканум, и лишь одно не вызывало сомнений: они аномальны во всех отношениях. Резонируя с варпом, они умножали силу библиариев. Из-за этого свойства Мефистон собирал свой совет в центре подземелий, в Круге Созвучия, где встречался Эмпирический Кворум, дабы обсудить дела, касающиеся колдовства и душ.

Карцери Арканум служили и другой полезной цели. Глубоко под землей, лишь частично находясь в повседневной реальности и с кипящим источником эмпиреанской энергии, — это место прекрасно подходило для хранения самых опасных реликвий ордена. Тоннель, который выбрал Мефистон, вел из центра лабиринта вниз по длинному изгибу. Короткие коридоры то и дело расходились в стороны, и пламя факела не могло пронзить их теней. В этих коридорах адамантиевые двери запирали кельи, где томилось древнее оружие. Меч, который убивал любого врага, но быстро разжигал во владельце Черную Ярость. Полный доспех обезумевшего от крови магистра Араклаэса, чье правление закончилось такими бедствиями для ордена, что его вычеркнули изо всех летописей. Череп баальского гемункула, существа, ложью едва не повергнувшего Кровавых Ангелов. Здесь держали механизмы, найденные на мертвых мирах, опасные технологии, пережившие падение Древней Ночи, идолов ксеносских богов, разбитые силовые посохи, осколки которых позволяли напрямую заглянуть в другие реальности, проклятые клинки, разбитые тела некронских лордов, удерживаемые в плену стазиса, болтеры, попадающие в цель каждый раз, но требующие крови невинных, короны безумных императоров и знамена павших отрядов, чьи истории чернее пустоты космоса. Множество подобных и более ужасных вещей заключалось здесь.

По мере того как Мефистон шел мимо галереи келий, ощущение чуждости этого места все нарастало. Ритмичный скрежет тяжелых механизмов пронизывал кирпичи дрожью, хотя здесь не было никаких механизмов. Призрачные огоньки мелькали в дальних коридорах, маня за собой. Смутные тени мигали горящими глазами из переменчивой темноты. На одном из перекрестков слышался грохот водопада и гулял холодный ветер с дразнящим запахом воды, но, если последовать за этим дуновением, запах и звук постепенно исчезали, и исследователя встречал обвалившийся тоннель, полный костей и черного песка.

Мефистон шагал мимо этих чудес и ужасов. Они не несли опасности для таких, как он. В конце коридора заканчивался либрариум и начиналось то, что лежало за его пределами.

Песчаный пол Карцери Арканум обрывался перед железной дверью; защитные знаки на покрытом коррозией и пурпурными окислами металле ясно видел любой обладающий подходящим зрением. Перед глазами Мефистона они сияли. Он трижды постучал по двери навершием факела, заставив символы замигать и рассыпать искры на пол. С потусторонним стоном дверь отворилась. Мефистон шагнул через порог. Порыв ветра, полный запаха благовоний, задул его факел. Чернота была непроницаемой — даже его чувствительные глаза словно ослепли. Варп-зрение притуплялось из-за подавляющих рун, нарисованных на стенах. Только их он и мог видеть, и только как слабое мерцание.

В темноте лязгнул некий механизм. Донеслись звук запускающегося реактора и запах выхлопных газов. Механический шум перешел в глухой рокот. Зашипели поршни. Зажглась зеленым зрительная щель, постепенно освещая комнату настолько, что Мефистон мог разглядеть все небольшое помещение. Вторая железная дверь располагалась напротив первой, и ее железные петли крест-накрест опутывали цепи с гексаграмматическими защитными знаками.

Рядом с дверью стоял на страже угловатый силуэт дредноута-библиария.

— Здравствуй, Мефистон, Владыка Смерти, — прогрохотал машинный голос. — Давно ты не посещал мои подземелья.

Дредноут занимал больше половины комнаты. Его механизмы неровно рычали, застоявшись от долгого бездействия. В одном из кулаков машина сжимала огромный силовой топор. Кристаллическая матрица оставалась неактивной. Но обитатель мог оживить ее за долю секунды и, несмотря на свою древность, использовать со смертельным умением.

— Господин мой Марест, — сказал Мефистон. — Удача способствовала мне, и не требовалось приходить сюда.

— Что же привело тебя в это трижды проклятое место? — спросил дредноут.

Марест был стар — даже древнее, чем командор Данте. Когда-то он занимал должность старшего библиария, как Мефистон сейчас. Перед тем как его заточили в гробницу войны, он приказал построить новое подземелье, где под охраной ордена должны содержаться наихудшие предметы и сущности, включая создание, убившее его. С последним вздохом Марест поклялся следить за ним вечно — так он и остался здесь. Дредноут не мог войти в слишком тесную камеру, которую теперь охранял. Когда Гробницу Мареста наконец достроили, его саркофаг приволокли сюда на деревянных полозьях, а вокруг собрали его новое тело. Его преданность ордену ставили в пример неофигам новых поколений. Каждый Кровавый Ангел знал его историю.

— Ты пришел посмотреть на свиток? Настало ли время отыскать новое знание в пророчествах нашего повелителя?

— Увы, но нет, — ответил Мефистон. Он уронил погасший факел и положил ладонь на рукоять Витаруса. — Я должен идти глубже.

— Неужели? — пророкотал дредноут. — Что происходит во внешнем мире?

— Темные дела, владыка библиарий. Великий Пожиратель приближается к Баалу — и другой, древний враг.

— Значит, тебе нужно знание, — сказал Марест. — Ты хочешь навестить октокальвария?

— Да. Я сожалею, но придется потревожить его.

— Почему? Ты просишь прощения оттого, что он убил меня, или просто боишься моего неодобрения твоих действий?

Мефистон не ответил.

— Это не имеет значения. Твоя должность — ключ, который откроет любую дверь. Ты должен делать то, что сочтешь правильным, — произнес Марест. — Тебе позволено идти туда, куда заказан ход остальным. Тем не менее я не стану пренебрегать ритуальным предупреждением. Будь осторожен с темными созданиями, которых увидишь в этой гробнице. Не забери их зла с собой, не ведая того.

— Твои слова стоят внимания, господин мой Марест.

— Так и есть, Владыка Смерти. Иди с моим благословением, — напутствовал страж. Его квадратный корпус развернулся на поясном шарнире. Он поднял топор. Колдовской свет вспыхнул на клинке, и цепи со звоном упали с двери. — И пусть Император хранит твою душу.

— Благодарю, господин мой Марест.

Прежде чем покинуть комнату, Мефистон обнажил меч.

Зал, представший перед ним, резко контрастировал с пристанищем Мареста. Гладкий скалобетонный цилиндр уходил вниз к машине, состоящей из стоящего вертикально диска, который крутился с бешеной скоростью, разбрасывая трескучие голубые искры. Выгравированные по его окружности стальные черепа смотрели на Мефистона глазами из кровавого камня. Конструкцию заливал алый свет, и короткие вспышки электрически-голубого болезненно смешивались с ним. Лишенные конечностей торсы сервиторов были встроены в ниши в стенах цилиндра, на одном уровне с верхним краем диска. Глаза без век следили за движением в вечном карауле.

Эта камера принимала энергию, удаленно передающуюся от Идалии для питания механизмов темницы, ибо, в отличие от основного подземелья, здесь содержались машины, особые приборы, защищенные от странных эффектов Карцери Арканум. Используя энергию звезды, они формировали случайные потоки силы, струящиеся по кирпичным коридорам и создающие мощные психические стены, сквозь которые ничто не могло проникнуть. Гробница Мареста являлась абсолютной тюрьмой. Каждый ее физический и метафизический компонент служил единственной цели: удержать пленников.

Внутри помещались дюжины чудовищных существ и предметов. В Карцери Арканум были вещи, лишь тронутые Хаосом, но заключенное внутри этой гробницы принадлежало Хаосу целиком и полностью. Здесь томилось неуничтожимое — либо из опасений высвободить содержащееся в них зло, либо просто потому, что не существовало известного способа это сделать.

По периметру зала тянулись узкие мостки. Дальше вела единственная окованная серебром дверь, покрытая защитными символами.

Мефистон прошел через нее в единственную чистую комнату в подземелье и одну из самых больших: Экклезиа Обскура. Его шаги эхом отразились от далеких стен. Витражные окна, изображающие сцены из жизни Сангвиния, пропускали свет из неведомого источника. В косых лучах не танцевала пыль, поскольку воздух в подземелье проходил тщательную очистку через психически активные атмосферные фильтры. Среди камней звучал шепот бледных схоластов, населяющих это место.

Здесь хранились Свитки Сангвиния. Подземелье защищало их от любого вреда, как психического, так и физического. Пятнадцать футляров высотой в человеческий рост висело в стазис-полях, обмотанных сверху проволокой, залитой свинцовыми печатями. Мефистон остановился перед ними, закрыв глаза и позволяя святости своего давно мертвого праотца окутать его душу. Что-то в нем отпрянуло от прикосновения силы Сангвиния, но он, содрогаясь, удерживал разум в очищающем пламени.

Больше в Гробнице Мареста не хранилось ничего светлого. Чистота свитков служила барьером для зла, занимающего глубинные камеры.

Схоласты остановились, отвлекшись от своих занятий. Их разумы коснулись мыслей Мефистона, словно оперенное крыло. Эти люди были аколитами либрариума прежде чем потерпеть неудачу в испытаниях, и даже отвергнутые они сохраняли некоторую ментальную силу и потому продолжали служение во тьме, почитая реликвию героя, к чьей славе им никогда не приблизиться. Мефистон проигнорировал внимание отверженных и зашагал к противоположному концу зала. Стоило ему приблизиться, как железная дверь, поднявшись, лязгнула о потолок. Повеяло затхлым воздухом, отмеченным острым запахом порчи. Крепче сжав рукоять Витаруса, Мефистон углубился во внутренние подземелья.

После Экклезиа Обскура подземелья вновь выглядели так же, как и везде в Карцери Арканум, превратившись в переплетение тоннелей, но теперь стены были не из кирпича, а из скалобетона и серебра, и ребристые провода тянулись вдоль коридоров, доставляя энергию к механизмам, запирающим камеры.

Психосфера же здесь разительно отличалась. Ее сковали таинственные машины, и казалось, будто она темнее для восприятия. Погребенные здесь существа, пусть и надежно запертые, даже через стены источали полные злобы эманации, сливающиеся в опасную для души смесь. Мефистон чувствовал, как нечистота пропитывает его существо. Но он оставался невозмутим. В его теле томилось нечто более темное.

Двери отзывались гулом скованной варп-энергии. Серый скалобетон сменялся адамантием, покрытым защитными знаками, а на смену ему вновь приходил скалобетон. Каждая камера была подогнана для существа, содержавшегося в ней, — уникальные творения, сочетавшие колдоство варпа и науку. Для самых больших порождений тьмы под камеры переделали целые тоннели. Огромные ямы вырыли в нездешней почве, выложили изнутри освященным серебром и перекрыли балками из чистейшего железа. Повсюду виднелись символы Сангвиния. Ящики со стеклянными стенками проецировали гололитические символы, отрицающие влияние варпа. Боевые сервиторы патрулировали комплекс — их мозг содержали проштампованные защитными заклятиями контейнеры, и они составляли первую линию обороны на случай побега. Постоянно проверяя работу всех механизмов, мимо громыхали ремонтные конструкты, готовые вызвать помощь из кузниц, если не могли справиться с поломкой самостоятельно.

Здесь хранились не только артефакты. Некоторые из узников обладали жизнью или ее подобием — и способностью действовать независимо.

Именно к одному из таких существ и шел Мефистон.

Подземелья были не слишком просторны. Владыке Смерти понадобилось всего несколько минут, чтобы добраться до цели, хотя время в этих тоннелях не поддавалось точному измерению.

Он свернул в сторону от главного коридора и оказался перед грубо сработанной створкой с проржавевшей стальной решеткой на уровне глаз. Но внешность обманывала. Внутри дерева, из которого сделали дверь, росла сеть психопроводящих кристаллов, вибрирующих силой эмпиреев.

Мефистон заглянул внутрь. В центре камеры сидел темный силуэт; четыре руки тянулись от истощенного тела, удерживаемые кандалами и цепями, покрытыми сложной гравировкой схем. Пол дрожал от действий скрытых механизмов.

Ключ не понадобился; ни один обычный замок не удержал бы этого пленника. Мефистон толкнул створку. Его кожа под броней точно покрылась искрами. Не будь керамита, сила, текущая внутри дерева, сожгла бы его плоть. Дверь скрипнула и открылась.

Коротким жестом Мефистон зажег четыре люмен-стержня, закрепленных на стенах. Три из них сияли холодным зеленоватым светом. Четвертый жужжал и прерывисто мигал, никак не разгораясь полностью.

В камере томился не человек. Узник обладал шестью конечностями, включая две короткие ноги. Его кожа обвисла на изможденной плоти, ясно обрисовывая множество ребер.

Октокальварий находился в этой камере уже три тысячи лет, без всякой пищи. Он должен был умереть очень, очень давно. Но он не умирал.

Существо подняло голову. Никто не знал, настоящая ли форма это его тело. Не осталось никого из его расы для сравнения. Но лицо совершенно точно не принадлежало ему. Хаос подчинил его, не оставив возможности ошибиться в источнике искажения. На нечеловеческой голове росло восемь крохотных, искаженных физиономий. Одинаковых, возможно, миниатюрных реплик изначального лица ксеноса. На каждом было по шесть простых глаз и по три вертикальных щели носов, похожих на жабры. Вместо ртов между ядовитыми щупальцами аккуратно свернулись тонкие хоботки. Узник не пользовался речью, как люди. Возможно, весь его вид обладал психическими способностями; если так, именно это погубило их. На гладкой плоти виднелись едва заметные, будто старые шрамы, следы прежних черт. Хаос стер их начисто, даровав взамен — будто в жестокой насмешке — восемь уменьшенных копий.

Мефистон чувствовал, как интеллект существа пытается проникнуть в его мысли. Усилием воли он раздвинул окружающие разум имматериальные завесы, создавая щель, позволяющую вести разговор.

— Кто ты? — спросило существо. Сами его мысли были чужды для людей. Они не содержали лингвистической структуры, которую распознал бы человек, но Мефистон понимал, как один псайкер — другого.

— Я — Мефистон. Старший библиарий Кровавых Ангелов, Владыка Смерти, — произнес он вслух.

— Подходящее имя для такого, как ты. — Глаза существа одновременно моргнули. — Ты — наследник того, кто убил моих последователей и заточил меня.

— Да. Через много поколений. Ты провел здесь очень много времени.

Существо опустило голову.

— За то, что мы проповедовали вашему народу истину о реальности, вы убиваете и порабощаете, — сказало оно. — Вы называете меня чудовищем, а сами жаждете крови своих же сородичей.

— Это ты — поработитель, возразил Мефистон. — Колдовством вариа ты подчинил грн системы Империума и соблазнил их обитателей отвергнуть свет Императора, чем и обрек их на вечное проклятие. Твое заточение справедливо. Мы убили бы тебя, если бы могли.

Гладкая плоть твари содрогнулась. Восемь крохотных лиц запульсировало, их глаза открывались и закрывались ритмичными волнами. Так существо отображало веселье. Его смех эхом прозвучал в разуме Мефистона.

— Вы не можете. Темные владыки дают мне силу. Ты пришел позлорадствовать? Наслаждайся, пока можешь. Однажды я освобожусь. Я буду милостив к тем, кто окажет мне уважение.

— Мне ни к чему злорадствовать, — сказал Мефистон, — а ты никогда не сбежишь. Нет, я пришел искать твоей мудрости, пусть она и пропитана злом.

Существо снова засмеялось. Его подвешенное тело закачалось.

— Это забавляет.

— Великая тьма приближается к Баалу.

— Я вижу ее. Пустота в море душ. Грядет бесконечный голод. Он желает поглотить вас. Это очень похоже на вашу жажду. Разве вы не видите в нем родственную душу? — спросило существо.

Мефистон предпочел не замечать оскорбительные намеки.

— Это еще не все. Вскоре должно произойти другое событие, не в материальном мире, но в варпе. Я видел его в видении, но должен получить подтверждение, прежде чем действовать.

Существо с трудом подняло деформированную голову.

— И ты хочешь моей помощи? Оно снова засмеялось, и его веселье осколками билось о каменную душу Мефистона.

— Ты поможешь мне.

— Тогда освободи меня, — сказало оно, — и, возможно я смогу исполнить твои желания, прежде чем убью тебя.

— Я не сказал, что нуждаюсь в твоем активном участии.

Мефистон вонзил Витарус в землю перед ксеносским псайкером и протянул руки к мечу. Красный огонь заметался вокруг его пальцев.

Он подчинял разум узника своей воле, но он непрестанно сопротивлялся, и на мгновение Мефистон ощутил страх, что взялся за невыполнимую задачу и узник превозможет его. С психическим криком он надавил сильнее, жестоко принуждая октокальвария подчиниться. Это существо поклонялось Хаосу в его бесформенной славе, и делало это много тысяч лет. Кто знает, какие миры оно разрушило и сколько видов извратило? В зените силы оно было пророком невероятной точности. Его связь с эмпиреями оставалась сильна, и Мефистон ухватился за нее подобно тому, как воин из отсталого мира пытался удержаться на необъезженном жеребце. Разум ксеноса брыкался и бился в психической хватке, но Мефистон не отступал и через множество глаз противника смотрел во владения Хаоса, в мириады возможностей, образующихся там.

Миллиард ужасных образов опалил его второе зрение. Он быстро просеял их. Ка’Бандха жаждал душ Кровавых Ангелов, и эта страсть светилась ярко-красным. Мефистон без труда нацелился на суть великого демона.

На краткий миг он увидел все еще бушующую демоническую битву. Красный ангел пылал яростным пламенем. Ка’Бандха был на расстоянии броска копья от Врат. Он стремился в материальный мир.

Кровожад остановил резню, обернулся и посмотрел Мефистону прямо в глаза.

Рев Ка’Бандхи отбросил Владыку Смерти назад. Оставляя за собой огненный след, он врезался в стену камеры октокальвария.

Ксепос содрогался в цепях, оглашая камеру яростным звоном. Когда конвульсии прекратились, он повис в путах, смеясь еще громче.

— Значит, вот это ты хотел узнать? Стоило сказать, и я показал бы тебе добровольно. Нет наслаждения выше, чем продемонстрировать кому-то истину о его собственной смерти. Нерожденный, которого ты зовешь Ка’Бандха, придет за тобой, самозваный Владыка Смерти. Он сделает из твоего черепа кубок для вина, а твоя душа присоединится к его армиям и повергнет Империум, который ты якобы любишь.

Мефистон поднялся и подобрал Витарус.

— Все это ложь, — спокойно ответил он.

— Неужели? Ты еще увидишь! — пообещал октокальварий. — В тебе заключена тьма, превосходящая даже мою, Владыка Смерти. Освободи меня, чтобы я мог увидеть твое падение!

— Ты останешься здесь, — произнес Мефистон голосом холодным, как глубины космоса. — Не сомневайся, будь это возможно, я бы убил тебя.

— Однажды ты станешь моим союзником, — сказал октокальварий.

— Никогда! — отрезал Мефистон. Он оборвал психическую связь, оставляя октокальвария царапать стены его ментальной темницы.

На секунду Мефистон задумался, не проткнуть ли ксеносского колдуна мечом — просто ради удовольствия причинить ему боль.

Он убрал Витарус в ножны и вышел.