Опустошение Баала

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ПЕЧАТЬ КРОВИ

Габриэль Сет шел вдоль внутренних стен Аркс Ангеликум. Даже среди множества потомков Сангвиния, собравшихся здесь, магистра Расчленителей нельзя было не узнать. Огромный, он на голову возвышался над большинством космодесантников; его тяжелое лицо застыло в гримасе вечного гнева и казалось аллегорией ярости, высеченной в граните. Смертным он виделся гигантом, облаченным в безжалостный черный и в красный, подобный запекшейся крови. Родичи считали его ненадежным звеном, неостановимым чудовищем, способным скорее убить союзников, чем помочь им. Габриэль Сет не вполне заслужил такую репутацию. Его преследовало проклятие мрачной славы.

Сет пересек погруженную в тень Дорогу Костей под Сангвис Корпускулум — солнце стояло на другой стороне высокой башни. Отполированные черепа смотрели на него из-за защитного слоя транспаристила. На дороге больше никого не было. Мало у кого из потомков Сангвиния находились дела на стенах, ибо всех занимала подготовка к грядущей битве, как увлекла бы она и самого Сета, если бы Данте не призвал его. Те из его кузенов, кто выходили наружу, предпочитали верхние уровни Аркс Мурус. С нижних террас вид на Ангельское Воинство не столь впечатлял. Сет с пренебрежением взглянул на войско. Там, где некоторые могли видеть огромную мощь Империума, он зрел лишь слабость. Все эти воины страдали от изъяна, как и его собственный орден, но большинство отрицали это. Они не достойны крови Сангвиния, текущей в их жилах.

Скорбный крик, донесшийся из Башни Амарео, словно подтвердил его мысли.

Черепа провожали Сета взглядами пустых глазниц. Проходящие мимо сервиторы были столь же слепы, они шли своей дорогой, не замечая его. Их переделанные разумы слишком сосредотачивались на задачах, чтобы испытывать страх. Сет радовался возможности поразмыслить — обычно ему докучали реакции других на его присутствие. Его собственная репутация возвысилась, но орден по-прежнему пользовался недоверием среди других Орденов Крови. Слишком многие из них считали себя выше его братьев, а полагающие иначе погрузились в собственные страдания. Лишь горстка орденов Сангвинарного Братства вызывала больше опасений, чем Расчленители. Но это не тревожило Сета. Их подозрения оправданы, хотя бы частично, ибо его орден поистине жесток и необуздан. Служение утешало само по себе, не требуя иного. Он отвергал сочувствие с той же силой, как и вызовы его авторитету. Для таких, как он, не существовало спасения кроме воины, для которой гнев — полезный инструмент.

Сет обогнул Сангвис Корпускулум и вышел под слабеющий свет солнца. Бледные стены Сангвинарной башни отсвечивали розовым, точно только что оголившаяся кость. Заканчивался еще один день. Балор наполовину опустился за горизонт. Силуэт Баала-Прим накрывал немалую часть оставшейся половины. Там, на этой луне, остались последние воины ордена Сета. Его раздражала необходимость покинуть их в сложный период подготовки. Его место рядом с ними. После предательства на Неккарисе и покушения на его жизнь — удара от его собственных Расчленителей — за некоторыми воинами все еще следовало присматривать.

Данте потребовал встречи с ним возле второй посадочной колонны Сангвис Корпускулум. Сет разглядел это место, подсвеченное закатным солнцем, но сама колонна и площадка на ней были скрыты от глаз, опустившись на позицию в тридцати метрах ниже.

Когда площадка поднималась до середины, появлялась возможность пройти с Дороги Костей прямо на платформу. Сейчас же на ее месте открывалась ничем не огороженная пропасть. Там, где Дорога Костей огибала ее, стоял одинокий Сангвинарный гвардеец. Сет приблизился к нему. Воин ответил бесстрастным взглядом. Всегда такие уравновешенные, эти перворожденные сыны Сангвиния. Его собственная почетная стража уже рвалась бы вперед, точно цепные псы, почуяв вызов.

Сет оценил способности стража; он многое мог сказать просто по тому, как воин держался. Конечно, Сет способен убить его. Яркая картинка мелькнула в его мозгу. Удар в грудь, чтобы нарушить ток энергии от силового ранца стража, и сразу второй — в горло. Этого не завершит поединок, но позволит достойно начать его. Мышцы Сета напряглись в предвкушении драки. Его каменное лицо не дрогнуло.

— Приветствую, магистр Сет, — произнес Сангвинарный гвардеец. — Наш господин Данте занят разговором с Сангвинарным жрецом Альбином. Он передает извинения и просит подождать здесь со мной. — Страж опустил ладонь на рукоять багряного меча.

Сет презрительно скривил губы. «Интересно — подумалось ему, — принадлежит ли страж к Кровавым Ангелам, ненавидящим его орден?» Данте пытался скрыть это от него, но многие из его воинов испытывали к Расчленителям неприязнь, очевидную и оскорбительную.

— Данте вызвал меня, — сказал Сет. — Веди себя прилично.

Его слова звучали взвешенно, наполненные спокойствием, которое он оттачивал сотню лет. Но под ним, как под коркой, кипела лава. Сет всегда был готов выплеснуть ярость. Он впитывал все детали, замечал каждую угрозу. На дальнем конце перехода стоял второй Сангвинарный гвардеец. Третий наблюдал из бойницы в стене башни над ними. Здесь происходило важное событие.

— Я не желал оскорбить, господин мой, — сказал страж, и Сет подумал, что, возможно, он действительно этого не хотел. — Нам с братьями поручено задержать тебя лишь до тех пор, пока командор не закончит.

— Тогда я подожду, — ответил Сет ровно. Он старался выражаться предельно четко, не давая повода принять его высказывания за угрозу.

Золотой страж наклонил голову:

— Благодарю тебя за понимание от лица магистра Данте. И я вынужден вновь извиниться за задержку.

Сет уставился на стража. Тот не отвел взгляд, и Расчленитель признал его храбрость, едва заметно усмехнувшись.

Презрительно хмыкнув, Расчленитель прошел к краю Дороги Костей, чтобы взглянуть на опущенную платформу. Свет лился из открытого ангара Сангвинарной башни, основной части Сангвис Корпускулум, пересекая длинные тени, отбрасываемые заходящим солнцем. Мягкий желтый свет ложился поверх розового. Отсюда Сет не мог заглянуть внутрь комплекса.

Десять скаутов стояли по периметру вокруг «Громового ястреба». Неофитов Кровавых Ангелов выращивали до полной зрелости за год, и юные воины уже достигли полного размера и обладали всем набором даров. Им еще рано было имплантировать черные панцири, так как, согласно обычаям Кровавых Ангелов, их даровали лишь в конце обучения. В этом пункте они совпадали с другими орденами. Однако улучшенным зрением Сет различал запекшуюся на полевой форме скаутов кровь — признак свежих ран, совпадающих с расположением разъемов нейронного интерфейса, — и чувствовал поднимающийся от них запах хирургического геля и крови, полной клеток Ларрамана.

Он смотрел на них, точно лев, ждущий у пещеры древних примитивных людей. Они казались игрушками у его ног. Он просчитал оптимальную траекторию прыжка вниз, самый эффективный способ убить их. Гнев Сангвиния шевельнулся в груди, подталкивая сделать это. В ответ на пытку Сет дразнил чувство бездействием.

Трое Сангвинарных жрецов и одетых в белое рабов стояли у опущенного переднего трапа «Громового ястреба», а за ними виднелось полуотделение боевых братьев. С ними и говорил командор Данте, но Сет не мог разобрать слов.

Строй сервиторов на гусеничном ходу упорядоченно, как муравьи, тянулся к подножию заднего трапа. Они опускали на землю серые палеты, разворачивались на сто восемьдесят градусов и уходили прочь. Рабы крови в герметичных костюмах извлекали контейнеры, покрытые металоновым инеем. Затем на небольших гравиносилках они поднимали груз в трюм «Громового ястреба». Люди заходили внутрь и выходили наружу, сервиторы прибывали и оставляли грузы — две петли движения встречались, но не пересекались Сету подумалось вдруг, что эти процессии отражали отношения между его орденом и Кровавыми Ангелами. Существа разных миров, но все же происходящие от единого корня, с общей целью бесконечных трудов.

Он хрипло рассмеялся собственным мыслям. Похоже, Данте начинал на него влиять.

Технодесантник обошел грузчиков и поднялся в катер. Вскоре двигатели «Громового ястреба» раскрылись и начали предполетное тестирование, с пронзительным воем заводясь и сбавляя обороты. Воздух вокруг них дрожал от жара.

Сервиторы вынесли последние контейнеры. Они уехали в ангар и уже не возвращались. Разгрузили последнюю палету. Большинство рабов тоже закончили работу и ушли внутрь.

Данте поднял руку и положил ладонь на наплечник старшего жреца. Скорее всего, это и был Альбин.

Сет не видел, что именно сказал Данте, но Сангвинарный жрец упал на колени, стиснул золотую руку командора и прижал ее к губам, склонив голову. Его подчиненные отсалютовали и поднялись на борт. Альбин встал на ноги, обнял магистра, взял поднесенный рабом шлем и последовал за своими воинами в трюм «Громового ястреба».

Прозвучал громкий гудок, заглушая доносящийся из пустыни далекий шум готовящегося к битве воинства. Под посадочной площадкой ожили гигантские моторы. Наземная команда отсоединила топливные шланги и поспешила в ангар. Данте остался один. Он взглянул вверх и кивнул Сету.

Точно начал подниматься огромный поршень. Гудок продолжал ритмично реветь. Когда площадка достигла уровня Дороги Костей, Данте шагнул с нее и подошел к магистру Расчленителей. Платформа не остановила движения, поднимаясь над ними, пока не достигла той же высоты, на какую раньше уходила вниз.

Сет нарушил общее молчание:

— Ты отсылаешь прочь свое геносемя.

— Да, — сказал Данте.

— Ты не думаешь, что сможешь победить, — прямо заявил Сет.

Данте смотрел на него. Или, точнее, смотрел Сангвиний — золотое лицо, навечно застывшее в крике ярости.

— Я видел, как опускается Левиафан, — сказал Сет. — Это была не победа. Ты сам говорил так. Мы едва не погибли на Криптусе. Здесь мы потеряем все.

Данте отвернулся, глядя на посадочную платформу.

— Надежда есть. Сам Сангвинор сказал это мне. Я был таким же, как ты, Сет. Погрузился в отчаяние.

— За пределами гнева остается лишь отчаяние, — сказал Сет. — Я предпочитаю гнев.

— Я выбираю надежду. Сангвинор никогда не говорил. Ни разу за десять тысяч лет. На Криптусе он отверз уста.

— Отослать геносемя — не похоже на поступок полного надежды человека.

— Я рассуждаю прагматично, Габриэль. Альбин — верный воин. Он сохранит наше будущее, даже если мы потеряем дом.

— Скаутам недавно имплантировали черный панцирь.

— Они возвышены досрочно, по необходимости. Им все еще предстоит доказать доблесть, но, когда настанет время, они будут готовы для брони, — сказал Данте.

— Ради чего? Мы не можем победить, — возразил Сет, — а десять скаутов не возродят Кровавых Ангелов.

— Возможно, нет, — согласился Данте. — Но этот орден не единожды сокращался до горстки воинов. Если мы потерпим поражение здесь, Кровавые Ангелы восстанут вновь на каком-нибудь другом мире.

Двигатели «Громового ястреба» разогнались до яростного рева. Вспышки белого пламени мелькнули за краем поднятой платформы.

— И в чем смысл? — спросил Сет, вдруг разозлившись. Он с силой стиснул челюсти, выплевывая слова сквозь зубы. — Я добровольно проливаю кровь за тебя, Данте, по одной-единственной причине. Из всех несчастных страдальцев, по их уверениям происходящих от Великого Ангела, ты единственный достойный человек. Ты понимаешь, каково чувствовать притяжение Черной Ярости. Все прочие лишь притворяются. Никто, кроме Расчленителей, не знает всех ее глубин. Мы есть гнев, это — все, что мы есть. Ты прожил достаточно долго и успел столкнуться с ним. Итак. — Он пожал плечами. Кулаки его сжались помимо воли. — Если ты решил отослать геносемя, это не мое дело.

— Ты не поступил бы так же?

— Я никогда не вызывался спасать свой орден. Он угасает на глазах, нас осталось всего несколько сотен. Все, о чем я мечтаю, — славный конец в честь Императора и в память о Сангвинии. Если наше проклятье неминуемо, мы падем на службе Империуму, во имя крови и ярости, — пусть будет так. Лучше завершить это здесь, если уж конец неизбежен.

— Ты не позволишь обрушить свое наследие на эту галактику без твоего руководства? Предпочтешь дать своему ордену умереть?

— Если ты думаешь именно так, Данте, можешь верить в это. Что ты хочешь, командор? — прорычал Сет. — В последний раз, когда я был на Баале, меня привели в качестве пленника на твой Форум Правосудия. Помнится, ты тогда не видел нужды спрашивать моего разрешения. Однако ты ищешь одобрения этих слабаков твоего права командовать ими, и меня это оскорбляет.

— Сет, ты стремишься к конфликту во имя конфликта, — сказал Данте. Он держался не так надменно, и в голосе его звучала усталость. — На сей раз все иначе. Ты уже тысячу раз доказал верность Империуму. И понимаешь, что я сделал необходимое.

Сет безрадостно хмыкнул:

— Расскажи это невинным, павшим перед нашим гневом. Или моим воинам, которые осмелились противостоять мне.

— Твоя необузданная ярость это и сила, и проклятие.

— Необузданная? Вот, я стою перед тобой и повинуюсь.

— Если это раздражает тебя, то почему? — спросил Данте.

Сет поднял взгляд к темнеющему небу и движущимся созвездиям корабельных огней.

— Потому что я обязан тебе долгом чести, который невозможно отплатить. Я много раз отдавал людей под твое командование. Наблюдал, как они умирают ради твоих целей. Помни, командор Данте, — сказал Сет, и яростная гримаса на его лице проступила яснее, — я — не твой раб. Не принимай мое послушание как должное. Ты отправил меня на луну Баал-Прим, и ты вызвал меня обратно. Я здесь. Чего еще ты хочешь?

Данте разочарованно вздохнул.

— Сет, Сет, Сет, — покачал он головой. — Габриэль, я никоим образом не желаю оскорбить твою честь. По правде говоря, совсем наоборот. Я позвал тебя не наблюдать за отправкой нашего геносемени. Ты думаешь, я хочу что-то доказать тебе?

Сет пожал плечами. Его и в самом деле это не заботило.

«Громовой ястреб» взлетел. Лязгнули, втягиваясь, шасси, и катер показался над краем площадки, разворачивась в небе и задирая нос. Под рев моторов он медленно двинулся вверх, неуклюжий и огромный, даже казалось, не способный преодолеть хватку притяжения Баала, но он поднялся, ускоряясь, и полетел прочь от Аркс Ангеликум, оставляя черный след дыма.

— Вот и все. Они ушли. Хотя бы одна крохотная милость, — произнес Данте.

Ты спасаешь свои орден и приносишь в жертву мой, — заявил Сет.

— Полагаешь, я поступил бы так с тобой, Габриэль? — спросил Данте.

Гром катера, переходящего звуковой барьер, разнесся над пустыней. Стоило ему стихнуть, и его место занял приглушенный шум деятельности войска.

Солнце опускалось за горизонт. В песках зажглись яркие огни. Работа продолжалась круглые сутки.

Обсуждения в совете длились почти всю прошлую ночь. Данте говорил долго, распределяя обязанности среди Орденов Крови. Почти никто не возражал, но многие военачальники были почти так же одарены, как и Данте, а некоторые обладали опытом, которого не имел даже старый магистр. Соратники рассмотрели и улучшили его планы. В пустыне бок о бок работали технодесантники со всего Империума, возводя новые укрепления, и армии сервиторов подчинялись их приказам.

Данте вздохнул и потянулся к шлему. Печаль потревожила бесконечную скованную ярость Сета. Ему не нравилось, что командор скрывается за лицом примарха, но, когда тот снимал маску, зрелище радовало еще меньше.

Данте стар. Никто не ожидал увидеть подобного за лишенным возраста золотым лицом. Все считали его в расцвете сил — такова репутация Данте. Но люди не должны жить так долго, и Данте, пусть и выдающаяся личность, все же не примарх.

Тени собирались в запавших глазах мрачным предвестием его облика в смерти.

— Я призвал тебя сюда не оскорблять. У меня кое-что есть для тебя Габриэль, — сказал Данте. — Прошу, идем.

Данте двинулся прочь. Сет задержался на мгновение, прежде чем последовать за ним.

Они прошли по Дороге Костей туда, где она соединялась с большей террасой, по периметру которой выстроилась легкая артиллерия. Вокруг накрытых брезентом орудий не было ни людей, ни полулюдей. Магистры проследовали по галерее в центральный пик Аркса, а оттуда незамеченными вышли через небольшой тайный ход. Перед ними открылся тускло освещенный тесный тоннель, вынудивший Сета пригнуться. Наплечники его брони скребли по камню. Он заворчал. Пульс стучал в его ушах. Он хотел драться, а не красться в темноте.

— Мы почти пришли, — сказал Данте, чувствуя его вскипающий гнев.

Вторая маленькая дверь привела в комнату, освещенную столбом оранжевого света, падающего из единственного отверстия высоко в стене. По мере того, как солнце заходило, луч полз вверх по камню и скоро должен был погаснуть. Одинокий Кровавый Ангел в золотом ветеранском шлеме стоял на карауле возле простого постамента. Его и высокий предмет на нем покрывала шелковистая черная ткань такого плотного плетения, что она казалась гладкой, точно поверхность воды. Рот Сета дернулся в усмешке. Это сделано руками Адептус Астартес. Где только Кровавые Ангелы находили время на такие вещи?

— Оставь нас, — сказал Данте.

Ветеран вышел, бросив на Расчленителя тревожный взгляд.

Как только дверь закрылась, Данте сдернул с постамента ткань. Зашуршав, она обнажила длинный, искусно украшенный цилиндр метровой высоты, сделанный из золота, мягко мерцающего в полутемной комнате.

— Ты знаешь, что это, Габриэль?

— Реликварий Амита, — ответил Сет. — Внутри него — последнее перо Сангвиния. Каждый сын Крови узнал бы его. — Даже ожесточившееся сердце Сета было тронуто этим зрелищем.

— Да, и его кровь, — добавил Данте.

Он взял почетную печать-терминатус, висящую на шее, и прижал ее к скрытой выемке на цилиндре. Реликварий раскрылся на две половины. Внутри в неярком мерцании стазис-поля висело единственное перо длиной с руку Сета.

У Сета перехватило дыхание. Реликвия сияла чистой белизной. В свете поля можно было разглядеть каждый завиток, каждую бороздку. Около основания располагался мягкий пух невообразимой тонкости, а ниже стержень переходил из белого в светло-серый на затупленном конце. Чистоту нарушали лишь алые брызги на верхней части — кровь, которая блестела, никогда не высыхая.

— Это перо не касалось земли. Его поймали, когда оно выпало из крыла нашего повелителя на стенах Имперского Дворца, пока он сражался там, и поместили в стазис. Вскоре после того он встретил смерть от рук Хоруса. За все это время поле никогда не выключалось. Внутри него время смерти Сангвиния еще не настало.

— Красота породила наш гнев, — тихо произнес Сет. Он не мог примирить эти два понятия.

— Красота живет и в тебе, Габриэль Сет. Если ты сможешь стереть с нее кровь, то увидишь скрытую в тебе славу. Сангвиний писал о ярости Амита, вашего основателя, но и называл его великим мастером. — Данте указал на реликварий. — Он сделал этот ковчег в знак покаяния после смерти Сангвиния. Истинное творчество обращается к душе, но величайшее от нее исходит. Многие шедевры субъективны, они зависят от наблюдателя, а не от художника. Величайшее же искусство превосходит ограничения. Оно универсально. Его смысл нельзя исказить или понять неверно. И это — одно из таких редких произведений. Глядя на Реликварий Амита, мы ощущаем его скорбь о гибели нашего повелителя. Это великолепная работа.

Данте убрал печать из выемки. Реликварии захлопнулся. Данте поднял его.

Луч солнечного света исчез. Комната погрузилась в розовато-серый сумрак. Кровавый камень мерцал в тенях.

Командор протянул реликвию Сету:

— Он принадлежит тебе.

Сет недоверчиво смотрел на сокровище.

— Это перо… — выговорил он. — Я не возьму его.

Данте по-прежнему протягивал реликварий:

— Оно принадлежит твоему ордену. Дух вашего основателя запечатлен в этом металле. И он защитил его куда надежнее, чем сам реликварий. Пришла пора ему вернуться домой. Возьми.

Сет перевел взгляд с золотого цилиндра на смертельно серьезное лицо Данте.

— Значит, ты думаешь так же, как и я. Ты не ожидаешь победы, — сказал Сет.

— Мы должны победить. Против нас выстроились неисчислимые враги, но теперь, когда здесь собраны Ордены Крови, у нас появился шанс одержать верх. Тем не менее крепость-монастырь может пасть. Разум улья попытается уничтожить Аркс Ангеликум. Возможно, наш дом сумеет пережить эти разрушения, но все же я приказал отослать прочь наиболее ценные артефакты. Свитки Сангвиния, наше геносемя и другие артефакты повелителя. Думаю, именно тебе стоит взять этот реликварий и его содержимое в память о вашем основателе и в его честь. — Данте остановился, тщательно подбирая слова. — Конечно, ты можешь отказаться, но я прошу тебя принять эту ношу в честь нашей дружбы.

— Дружбы? — нахмурился Сет. — Есть только ярость и служение. Братство в узах крови — да. Но мы не друзья и никогда не были ими.

— И ты, правда, веришь в это, Габриэль? — спросил Данте. — Красный Совет высказал мне недовольство, когда я решил связаться с твоим орденом. Я же считаю это действие абсолютно верным. Ты — один из самых достойных людей среди всех, кого я знаю. Ты борешься с жаждой и яростью, но ты превозмогаешь их. У тебя нет особого дара, как у Мефистона. Ты не проклят, как Лемартес.

— Я не так мудр, как ты, — сказал Сет.

— Думаешь, я неподвластен этому? — спросил Данте, глубоко встревоженный. — Но я скажу тебе — это не так. Ты страдаешь больше, чем я, но ты сопротивляешься. Я не знаю, смог бы я выдержать подобное. Я восхищаюсь тобой.

Он взял руку Сета и положил ее на реликварий.

— Артефакты не принадлежат мне, и я не могу раздавать их, но в моей власти надежно хранить их. Я доверяю это тебе, повинуясь необходимости. Перо внутри хранит последние неразбавленные капли крови, кроме заключенных в этом кровавом камне. — Данте коснулся двумя пальцами капли крови на лбу своего шлема. — Я даю это тебе в знак почтения, за все, что ты сделал для моего ордена. Признавая твои умения и интеллект. Я знаю, ты сумеешь сохранить эту реликвию, даже если мы погибнем все до последнего. Но в первую очередь, Габриэль Сет, я вручаю тебе это перо и его ковчег — как другу.

Сет замешкался.

— Ты изменился, — отметил Сет. Он втянул носом воздух. — Я чую это в тебе.

Данте опустил голову:

— Я испил крови, впервые за долгое, долгое время.

— А-а, — протянул Сет. — Значит, ты все же не так чист.

Он хотел выразить горькое удовлетворение, но печаль охватила его. Он понял, как нужно ему было, чтобы Данте оставался лучше всех них.

Сет принял реликварий.

— Я возьму его. И сохраню — клянусь Кровью, Великим Ангелом и Императором.

— Спасибо, — с облегчением сказал Данте. — Сегодня у нас пир. Завтра ты отправишься на Баал-Прим. Возможно, сейчас мы в последний раз говорим наедине, Габриэль. Я желаю тебе удачи.

Сет задумчиво перехватил реликварий. Прежде чем он успел в ответ пожелать Данте удачи, дверь открылась и командор исчез.

Ликтор выглядел как самостоятельное существо. Он двигался словно индивид. Годами действовал сам по себе, вдалеке от флота-улья. Но он не был отделен от разума улья. Эту ошибку неизменно совершала добыча. Даже на микроуровне нельзя рассматривать его как организм, один из миллионов; их не много. Все они одно и то же. Каждая итерация являлась копией, доведенной до запредельного совершенства эпохами улучшений, и каждая участвовала в действиях, ошибках и успехах любого другого ликтора, бывшего прежде. В самые его гены впечатаны неописуемые миллионы лет опыта. Он сейчас на Баале и еще на тысяче миров по всей Галактике, одновременно.

Сейчас он претворял в действие древние уроки. Из всех чувств проще всего обмануть зрение. Ликтор двигался ночью, когда его сложнее заметить. Хроматические микрочешуйки давали ему почти идеальную маскировку хамелеона даже при полном свете дня. Деформирующиеся по желанию скопления органов, расположенные в коже, позволяли до некоторой степени менять форму и приобретать структуру камня или изображать ветви растений. Обоняние — более древнее чувство, провести его сложнее. Он справился и с этим. Он просто не пах. Лишь когда он наполнял воздух направляющими феромонами, чтобы указывать сородичам путь, его можно было учуять. Но к тому времени становилось слишком поздно. Большая часть добычи обладала слухом, а потому во время движения тиранид не издавал ни звука. Особое расположение волосков заглушало шорох конечностей, соприкасающихся друг с другом.

О более сложных чувствах тоже тщательно позаботились. Электромагнитный профиль сущности минимален. Мозг защищали внутренние костяные структуры, предотвращая утечку энергии. Нервы в его теле укрыты так же. Форма копыт изменялась так, чтобы создавать минимум вибрации, и, хотя ликтор не мог полностью остановить колебания воздуха, вызванные его движением, высверленные точно рассчитанными фрактальными узорами молекулярной глубины хитиновые пластины минимизировали след. Тиранид не испускал никакого тепла. Не сбрасывал отмерших клеток, если только не был поврежден. Его психическая связь с разумом улья походила на нить паучьего шелка — тончайшая, крепкая и почти полностью незаметная.

Адаптации наслаивались на адаптации. В отличие от естественных организмов, теряющих некоторые способности в обмен на другие, когда эволюция толкает их на определенный путь, ликтор сохранял преимущества, и новые дары надстраивались поверх прежних. Его генетическая структура отличалась неимоверной сложностью. В каждой клетке заключался опыт миллиардов лет изменений, собранный от каждого ликтора и свитый плотной спиралью. Все, что могло оказаться полезным для его роли, каким бы несущественным оно ни казалось, он сохранял навечно.

Ликтор мог избежать внимания любой машины и ускользнуть от психической способности, которой обладал Империум для обнаружения чужаков. Разум Улья поглотил куда более продвинутые расы, чем человечество. Проникновение на Баал было детской игрой. Оно не задействовало и сотой доли его многочисленных талантов.

В ночи он неутомимо бежал через пустыню, поддерживаемый резервуарами суперпитательной жидкости внутри его тела. Рев разума улья становился громче с каждым днем, но ликтор не осознавал этого. Он не обладал сознанием. Вместо этого разум улья осознавал ликтора, подобно тому как человек чувствует свои конечности только тогда, когда задумывается об их использовании.

Все дальше и дальше он несся сквозь ночи, пока неуклюже сконструированные создания воинской касты добычи собирались вокруг планеты. Когда Мефистон видел сны, он бежал через Пустошь Энода. Когда Данте составлял свои планы, он пересекал Кровавые горы, без устали перепрыгивая с одного уступа на другой и оставляя глубокие следы копыт в нетронутых снегах вершин. При любой возможности он поедал скудные жизненные формы Баала, восполняя питательные жидкости, но он не уставал. Он останавливался, чтобы избежать обнаружения, но никогда — для отдыха.

Когда командор Данте созвал Великий Красный Совет, ликтор бежал через застывшие лавовые поля Демициановых пустошей. Добыча была хитра. Если другие похожие создания и добрались до Баала, их нашли и уничтожили, и он не ощущал здесь жизненные импульсы других тиранидских организмов.

Но одного достаточно, ибо один — это все, и все — это один. Где представитель вида, там и разум улья.

Последняя ночь приближения Левиафана становилась все ближе. Когда Балор взошел над горизонтом и залил пустыню рубиновым светом, ликтор зарылся в гребень высокой дюны. Его глаза смотрели сквозь струящийся песок.

Красный день отразился от далекой крепости, чернотой камня резко выделяющейся на фоне пустыни. Транспорты добычи, покрытые металлическими панцирями, летели от нее в великое звездное море, и повсюду вокруг ощущались тысячи воинов.

Жалкое число против наступающих триллионов. Если бы ликтор мог, он ощутил бы презрение. Но он не чувствовал ничего. Не был на это способен. Он видел цель, подобно тому как воспринимает ее оптика прицела. Он знал, не думая, не существуя, что надо делать. Изощренные органы чувств оценивали крепость в поиске слабых мест.

Он не видел ничего пригодного для использования — пока. Требовалось больше информации.

Зарывшись глубже в песок, ликтор приготовился ждать.