Опустошение Баала

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ СООБЩЕНИЕ

Мастер Джеррон Литер бросил взгляд за спину, прежде чем положить руку на активационную панель портала астропатикума. Он боялся увидеть своих защитников. Не из-за их жестокости, но потому, что они попытались бы остановить его.

«Я спускался сюда много раз с тех пор, как появился разлом, нервно сказал он себе. — У меня есть полное право здесь находиться. Карминовые Клинки не станут обращать внимания на того, кто идет на место работы».

Дверь бесшумно открылась. Наружу подул холодный воздух. За порогом царила глубокая тишина; астропаты работали лучше, когда их ничто не отвлекало.

Джеррон Литер оглядел комнату, которую делил с братьями по ремеслу на протяжении столетия, но которую они никогда не видели. Количество астропатов, которые сохраняли физическое зрение, было настолько крохотным, что никто даже не думал записывать его, насколько он знал. Он рассматривал это как дар Императора. Но сейчас эта способность не казалась таким уж благословением.

Его коллеги оставались в тех же рабочих капсулах, гле умерли. Карминовые Клинки были хорошими защитниками, но напрочь лишенными сентиментальности. Одинаковый ужас рождали запах замороженного мяса, гниющего в холодной комнате, и искаженные ужасом осунувшиеся лица. Астропат минорис Данел выглядел особенно кошмарно. Он кричал так громко, что его челюсть выскочила из суставов.

Литер чувствовал себя виноватым. Именно он настаивал, чтобы астропаты находились на посту постоянно, несмотря на боль, которую причиняло им присутствие тиранидов, — на случай, если какое-нибудь сообщение все же пробьется. Он подключил их к внутривенному питанию и стимуляторам, дав возможность работать без отдыха, пронзая тень в варпе. Для этой задачи им требовалось объединяться, сливать разумы в одно. Таким образом, маленький хор Литера оказался предельно уязвим, когда открылся разлом и реальность закричала. Он оставался с ними. Он чувствовал, как их души выдирают из тел. Он ощущал их полное уничтожение.

Чувство вины — это слабость. Во всяком случае, так говорили священники. Они сказали бы, что астропаты погибли, исполняя долг, как от них и ожидалось. Но Литер все равно считал их смерть преступлением. Как он ни поворачивал в голове эту задачу, он не видел способа предотвратить случившееся. Только это не помогало.

Он двигался осторожно, чтобы не потревожить Хордена Геннота, единственного, кроме него, живого человека в астропатикуме. Конечно, у него не получилось, Геннот обладал слухом острее, чем у кровавого орла, но все же стоило попытаться.

— Мастер? — шепотом окликнул его Геннот.

Из семерых астропатов только Литер, Геннот и Анама Тук пережили открытие Великого Разлома. Анама Тук сошла с ума, и Литер своими руками задушил ее на третий день после того, как небеса начали истекать кровью, в страхе, что ее лишенный контроля разум откроет дорогу демоническому вторжению.

Генноту повезло больше. Во всяком случае, он выжил и сохранил рассудок, хотя шок от варп-шторма повредил что-то в глубине его тела, и слабость не позволяла ему покинуть капсулу. Один только Литер вышел из испытания нетронутым.

Относительно. Его мысленный взор хранил болезненные картины, медленно подтачивающие рассудок. Частицы души болели, другие почти рассыпались, еще некоторые казались чужими, словно не принадлежали ему, но явились откуда-то еще. Если быть честным, он не думал, что может полностью доверять себе.

Он, не ответив Генноту, прошел к своей капсуле, чтобы подготовить ее к работе. Он установил в нужное положение сенсорные пластины, которые должны прижиматься к его выбритой голове, и принялся чистить нейроконтакты и питательные трубки, которые подключались к разъемам на его руках.

— Мастер? Что вы делаете? — спросил Геннот.

— Пришел немного прибраться здесь, — солгал Литер. — Моя сила вернулась. Капсула в полном беспорядке, и пора уже убрать эти тела. Я решил, что неплохо будет начать с этой небольшой задачи. Это успокоит мой дух.

Геннот склонил голову набок. Тусклый свет астропатикума блеснул на металлических шарах, заполняющих его глазницы, — золотых, украшенных богатой гравировкой дарах Кровавых Ангелов.

— Тогда почему вы один? Где ваши помощники?

Литер продолжал работу.

— Они спят, — солгал он.

— Интонации выдают вас, астропат прайм, — сказал Геннот. Увечья добавили ему смелости. До разлома он никогда не решился бы так говорить с Литером. Наверное, теперь ему нечего терять. — Вы собираетесь попытаться проникнуть за завесу.

Литер втянул воздух сквозь сжатые зубы. Он замешкался в приготовлениях. Как только он щелкнет выключателями, активируя пси-усилители, ставки будут сделаны. Он лгал ради собственного спокойствия, не открывал правду о своих планах, даже не щадя Геннота, просто он сам очень боялся задуманного.

— Ты проницателен, как всегда, — сказал он, склонив голову. — Именно так. Я должен попытаться. Разве ты не чувствуешь? Тень в варпе расточилась на время. Это наш шанс позвать на помощь.

— Я слышал, как враги кричат, — сказал Геннот, содрогнувшись. — Я никогда больше не хочу воспринять ничего подобного.

— Что ж, — сказал Литер. Он вздохнул, и сам поразился пронизавшей его дрожи страха. — Разум улья ранили, но я чувствую, как он вновь собирается в имматериуме. Если мы хотим позвать на помощь, надо сделать это сейчас.

— Отправлять сообщение через варп-шторм — чудовищный риск, — устало напомнил Геннот. — Возмущения такой силы еще никогда не случалось, насколько мне известно. Вы погибнете. Вы можете убить нас всех в процессе.

— Я знаю о риске. — Литер нервно рассмеялся. То, что прежде было просто невозможным, теперь стало невероятно опасным.

Он включил пси-усилители. Бесстрастный голос духа машины доложил о готовности. Гул нарастал, поднимаясь до воя и уходя на частоты, где только псайкеры, подобные Литеру и Герону, могли слышать его. Обычно все это делали слуги. Его собратья-астропаты не смогли бы справиться. Но Литер наблюдал за работой помощников, и это дало ему куда более глубокое понимание устройства астропатикума, чем у большинства его коллег.

Он проверил оборудование. Все работало в оптимальных пределах. Слава Императору, что их геотермальная электростанция осталась нетронутой.

Прежде чем забраться в капсулу, Литер активировал пси-поглотители на рабочем месте Геннота. Не было никакой нужды подвергать выжившего тому же испытанию.

— Мастер Литер, не делайте этого. Я должен помочь вам. — Геннот с усилием приподнялся на локте.

— Тебе становится лучше, — заметил Литер. Он с неторопливой точностью подключал шунты и кабели к своим разъемам. — Я рад. — Его пальцы покалывало от желания быстрее справиться с этим и закончить все. Он заставил себя не спешить. — Но ты все еще слаб.

— Я могу помочь. Отключите поглотители. Позвольте мне усилить ваш сигнал.

— Нет, — сказал Литер.

Он вогнал последний шунт в разъем у основания черепа. Вся эта дополнительная машинерия требовалась ради преодоления негативного влияния Красного Шрама. Пользоваться ею всегда было утомительно; теперь же он надеялся, что система усилителей хоть немного повысит шансы передать сообщение.

Передать сообщение. Умереть. Литер не надеялся прожить дольше десяти минут.

— Кровавым Ангелам понадобится хотя бы один живой астропат, — произнес он так спокойно, как только мог. — Прощай, Геннот.

Он включил антизвуковое поле, заглушив голос Геннота, и погрузился в передающий транс.

Литер обладал умением и опытом. Нереальность с радостью открылась перед ним.

Его встретил ад. Вместо неестественного спокойствия под влиянием тени варп превратился в безумный, яростный шторм. Разум улья таился, раненый, на самом краю восприятия, и тень, которую он отбрасывал, изорвали кипящие струи убивающей души энергии. Бурлящие водовороты притягивали. Сущности имматериума пробовали на прочность оболочку чистоты, которую даровала защита Императора. Нечасто людям доводилось постигать истину варпа так ясно, видеть существ, обитающих в нем, и ужас, который он содержал, большинство астропатов рангом ниже Литера могли счастливо пребывать в неведении о настоящей природе варпа. Но он знал.

Глядя на состояние имматериума, он сомневался, что природу варпа удастся надолго сохранить в секрете. Вскоре ее невозможно станет скрывать.

Само пребывание здесь мучило. Боль, которую он не смог бы описать человеческими словами, вцепилась в него, разнимая на части душу. Ревущая красная колонна ярости едва не ударила в него — это где-то близко в пространстве, подумал Литер, хотя география имматериума никогда не позволяла точно определить положение и расстояние в материальном мире. Лишенное постоянства, все металось и изменялось, и — что тревожило сильнее всего — ослепительного, обжигающего душу света Астрономикана не было видно нигде.

«Неужели Терра пала? — подумал Литер с растущим ужасом. — Неужели Император мертв?»

Сообщение, которое он тщательно сформулировал, не желало обретать форму в его разуме. Он не мог его отправить. Каждая попытка воплотить метафоры, четко отображающиеся в его воображении, проваливалась. Его визуализации таяли, не успев родиться, или искажались, превращаясь в уродливую насмешку и растворяясь в море душ.

Если он не мог отправить сообщения, то он должен хотя бы принять их. Его сердце упало. Вот и все. Если он откроет разум для приема, это убьет его.

Мастер Литер никогда не отступал от долга.

С короткой молитвой Императору Джеррон Литер открыл свой разум в имматериум. Он лишь надеялся что-нибудь услышать.

Злобные голоса взывали, желая утолить голод людскими душами. Предсмертные крики миров разрывали ткань реальности. Вопли проклятых неслись на призрачных ветрах. Твари варпа заметили свечу его души и устремились к нему.

Фрагменты миллиона лихорадочных сообщений раскатились по его восприятию, разорванные на бессвязные куски варп-штормом и безумными темпоральными искажениями, и очевиден был лишь пославший их страх.

Что-то надвигалось на него. Литер чувствовал, как оно взяло след его души в варпе, принюхивалось к сущности. У него оставалось мало времени. Он сосредоточился сильнее.

Где-то там двигалось иное присутствие — чистое, святое, возможно, сфокусированный хор таких же астропатов, как он.

Тварь приближалась. Настала пора отступить, но он хотел увидеть.

Там был свет, слабее Астрономикана, но столь же чистый, выпевающий одно и то же сообщение снова и снова.

С растущим удивлением Джеррон принял сообщение, декодируя его прямо в варпе. Облегчение нахлынуло на него облечение и радость.

Он отправил простой ответ, исторгнутый со всей силой души, простое сочетание, два символа слов и знак ордена, пропитанные чрезвычайной срочностью.

— Спасите Баал.

А затем тварь настигла его.

Хаджин уже давно служил Пятым сержантом Второй роты Карминовых Клинков. Среди своих братьев он считался прославленным воином. Он освежевал своего первого человека задолго до Смертельных Игр. Рядом с отцом он сражался на Хальдроте против людей и чудовищ еще прежде, чем явились Ангелы и вознесли его на свои небеса. Когда его тело изменилось, а верность стала принадлежать не племени, но Императору, он доказал свою силу и волю еще дюжину раз. Когда наконец его наградили панцирем в Ритуале Свежевания, он ни разу не вскрикнул под ножом жреца — и так показал, что достоин носить боевую броню.

Он прожил четыре сотни лет. Он помнил время, когда Карминовые Клинки звались Мечами Хальдрота. Он был там в день, когда Искупитель Проклятых пришел и навсегда изменил их орден, заслужив тем самым благоговение и недоверие. В умении обращаться с мечом Хаджин не уступал никому; братья прислушивались к нему, командиры уважали, враги боялись его. Но он никогда не ожидал, что станет магистром ордена.

Теперь это случилось.

Срок этой службы обещал быть недолгим.

На Баале-Секуидус остались в живых сто пятьдесят семь Карминовых Клинков. Восемь сотен отозвались на призыв командора Данте. В Доме Длинных Костей долго обсуждали, стоит ли вообще отвечать. Хаджин выступил против, утверждая, что они слишком недавно узнали о своей принадлежности к потомкам Кровавых Ангелов, но их орден всегда отличался воинственностью. Молодая кровь превосходила числом старую и не помнила прежних времен. Но на голосовании они решили вмешаться. Магистра Каана Первокровного связала воля братьев.

Почти все Карминовые Клинки явились на Баал.

А теперь Хаджин был Первокровным, первым среди равных, но все же владыкой. Его невеликое царство уменьшалось с каждым днем.

— Я прошу прощения, несущий сны, — произнес он, называя старое имя — то, которое они использовали, когда еще думали, будто не Сангвиний приносит им видения, а дикие боги Хальдрота, — за то, что не чувствую должной гордости на этом посту.

Он завершил молитву и вернулся к страже над бесплодной землей.

Астропатический узел связи Кровавых Ангелов скрывался на вершине мира. Ось Баала-Секундус не наклонялась, поэтому его времена года менялись, подчиняясь сложной системе затмений, вызываемых его братом и сестрой. На полюсе, где располагался узел, отсутствовали ночь и день. Вечные сумерки лежали на этой области. Здесь царствовали тени.

Местные горы были невелики как в высоту, так и по протяженности, — геологическая ничтожность из растрескавшегося бурого камня. Пересохшие поля валунов расстилались у их подножия. Грязный лед, покрытый полосами песка, прятался в тени больших скал, где ветер не мог сорвать его. Эта и без того суровая земля теперь постепенно становилась еще хуже, ибо новые изломанные силуэты присоединились к выветренным камням: трупы сотен тысяч тиранидов.

Сорок девять раз тираниды штурмовали астропатический узел связи. Столько же Карминовые Клинки отбрасывали их. Подножия стен были завалены трупами. К востоку лагерь беженцев-людей, которые пришли сюда, умоляя о защите, превратился в участок выжженной земли, заваленный обрывками ткани и обломками металла. Груды стреляных гильз громоздились вокруг автоматических турелей обороны.

Каждая атака стоила Карминовым Клинкам все больше жизней братьев. Их боеприпасы иссякли, офицеры пали, герои погибли. Воины ни на секунду не дрогнули в своем долге. Они понимали, что говорящие с небом должны жить.

Сорок девять раз. До тех пор, пока пустота не разверзлась, обнажая внутренности, и существа не перестали нападать.

Хаджин смотрел. На земле не осталось ни единого движения. Уже много дней.

— Первокровный. — Сержант Коноко отсалютовал лидеру, ударив правым кулаком по левому плечу. — На юге все тихо. Трубы больше не изрыгают дым. Я не вижу кораблей в космосе.

— Ты не видишь космоса, — поправил Хаджин. Он указал кивком на плоское багрово-пурпурное небо, где золотые ленты свивались болезненными спиралями.

— Значит, все закончилось, Первокровный?

— Нет, — возразил Хаджин. — Не закончилось. Что-то изменилось.

— Хэйя, — сказал Коноко. — Ты говоришь верно. Когда они нападали, то делали это без разума. Может, Кровавые Ангелы победили, как думаешь? Может, это плоское небо — их дело?

— Они странные, но все же не колдуны. И потом, как бы они могли победить? Разве в силах они сотворить такое? — спросил Хаджин. — Нет. Небо — теперь не небо. Это окно в земли духов. Перемена сломала разум Пожирателя. Варп-искусство. Работа колдунов. — Хаджин спросил бы своих библиариев, они могли бы ответить, или технодесантников, у которых были не доступные никому больше знания, выученные на планете машинных жрецов, но все они умерли. — Это не конец. Это начало. И плохое.

— Пока мы живы, волею Ангела, — сказал Коноко.

Они сжали кулаки и скрестили запястья.

— Волею Ангела.

— Тогда отдавай приказы, Первокровный. — Коноко поклонился.

Они были братьями по ложе, последователями одного тотема. Они с Коноко много шутили друг с другом — до вчерашнего дня. Сейчас в поклоне не осталось дружеской насмешки. Коноко испытывал лишь уважение. Хаджин ощутил укол сожаления от того, что иначе невозможно.

— Пусть люди отдыхают и чинят снаряжение, пока могут. Иди на вокс-станцию и попробуй дозваться до кого-нибудь.

— Мы не слышали вестей от других орденов на этой планете, — сказал Коноко. — Я пробую каждый третий час.

— Это не значит, что они мертвы, — заявил Хаджин. — Выясни это. И приведи мне говорящего с небом, пришла пора им снова испытать свои молитвы.

— Нет нужды. — Коноко указал в сторону укреплений. — Он сам идет к тебе.

Хаджин обернулся. Мастер Литер и в самом деле шел к ним. Ему явно нездоровилось. Он спотыкался, левое плечо задралось слишком высоко.

— Что-то неправильно, — сказал Хаджин.

Он протиснулся мимо Коноко. Его ботинки хрустели на останках тиранидов.

— Нгх-х, — прохрипел Литер. Он протянул скрюченную руку к Хаджину. — Он… он и…

Его глаза пылали сверхъестественным огнем, а руки извивались, точно лишенные костей.

— Тиранидское зло, — сказал Коноко.

Он поднял болтер.

Хаджин вскинул руку, не позволяя выстрелить.

— Он тронут колдовством. — Хаджин взглянул на небо. — Ты сотворил молитву, астропат?

Литер кивнул и начал заваливаться вперед. Хаджин поймал его. Лицо астропата плыло, изменяя форму.

— Глупец, сказал Коноко. — Что-то пытается выбраться из его плоти. Мы должны убить его сейчас.

— Подожди! — приказал Хаджин. — Пришел ли ответ?

Литер кивнул снова.

— Он… — Он с трудом сглотнул. Челюсти щелкнули. Его глаза расплывались, меняли цвет. — Он идет! — выдохнул он.

— Кто идет, старик? — спросил Хаджин, хотя он был по меньшей мере на триста лет старше существа, которое держал в руках. На шее астропата пульсировали вены. Хаджин заставил себя сконцентрироваться на его словах.

Человек дернулся, белая пена пошла из его рта.

— Г-г-г… — выговорил он.

Его спина выгнулась дугой, зубы сжались. Чудовищный рык раздался из его горла. Плоть под его мантией извивалась.

— Первокровный! — воскликнул Коноко.

Он попятился, вскинув болтер.

— Да спасет тебя Император, — сказал Хаджин.

Он вытянул нож и вонзил его в горло Литера. Из раны полилась кровь. Рот Хаджина наполнился слюной.

— Не вздумай! — предупредил Коноко. — Она нечиста.

— Я и не собирался. — Хаджин опустил труп Литера на землю. — Из уважения. — Он задумчиво поглядел на астропата. — Здесь больше нет опасности.

— Кто идет? — спросил Коноко.

Он шагнул вперед, все еще не опуская болтер, и толкнул тело Литера ногой.

Хаджин взглянул на небо.

— И в самом деле, кто?