Опустошение Баала

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ДИЛЕММА ДАНТЕ

Красный Совет являлся одним из двух органов управления Кровавых Ангелов; наряду с Советом Крови и Кости. Последний состоял из старших капелланов и Сангвинарных жрецов, отвечающих за духовную и физическую работу по обузданию изъяна. Одна из основных их задач — выбор нового магистра ордена, когда эта должность освобождалась.

Красный Совет занимался ведением воины, и, поскольку в ней смысл существования всех орденов Адептус Астартес, он оставался главным. Чтя великую важность Красного Совета, зал, где проходили встречи в Аркс Ангеликум, до мельчайших деталей воссоздали на обеих боевых баржах ордена: «Клинке возмездия» и «Зове крови».

Во всяком случае, так было прежде. Когда ответы от орденов-последователей начали стекаться в крепость-монастырь, Данте приказал расширить зал совета, чтобы все магистры орденов и их капитаны могли сидеть здесь как братья.

— Это наш темнейший час, но они все ответили на зов, — сказал он, собрав своих офицеров. — Я окажу им такую же честь, как если бы они принадлежали к нашему собственному ордену, — заявил Данте. — Пусть ни один воин, явившийся на Баал на помощь нам, не чувствует себя менее равным.

Древний зал уничтожили. Шесть тысяч лет истории превратили в пыль всего за неделю. Многие другие помещения также перестроили, чтобы освободить место для замысла Данте. Красный Совет вмещал максимум двадцать пять человек. Новый Зал Совета — в двадцать раз больше. Пятьсот сидений расположились вокруг массивного круглого стола с выемкой в центре. Прежнее кресло магистра ордена чуть возвышалось над остальными, подчеркивая его статус первого среди равных. Данте настоял, и в новом зале его кресло заменили точно таким же, как раньше, но кресла для других магистров сделали такой же высоты.

Новый стол высекли из чистого белого мрамора. Имена и звания приглашенных на совет отображались на встроенных в его поверхность золотых адаптивных табличках. Они были одного размера и одинаково украшены, чтобы всем воинам оказать одинаковую честь.

Зал Великого Красного Совета отличался искусной и тонкой работой, как и все, вышедшее из-под рук Кровавых Ангелов. Его обставили безупречно, демонстрируя высочайшие умения и изящный вкус. Черный камень отполировали до мягкого блеска. Стены украсили барельефами, посвященными каждому из орденов-наследников Ангелов, и гербы сверкали яркими минеральными красками и драгоценными металлами. Почтили и павших жертвой проклятия, но их символы закрыли черной тканью. Погибших в войнах отметили рядами скалящихся черепов, вырезаииых из той же кости, что и саркофаги Кровавых Ангелов. Все ордены, рожденные от славы Сангвиния, собрали здесь — живые и мертвые, достойные и нет. Даже худшие из них когда-то были героями, и позор их служил уроком, которым не следовало пренебрегать.

Списки, вырезанные в камне, запечатлели каждого магистра орденов — во всяком случае, известных. Имена особо прославленных героев вышили на флагах, висящих над гербами, а ленты пергамента, закрепленные печатями из цветного воска, хранили записи о боевых подвигах каждого братства. Отцов-основателей второго поколения запечатлели в камне. Эти статуи, высеченные из костей угасшего вулкана, явили подлинное чудо — они выглядели столь реалистично, будто готовились сойти с пьедесталов.

Даже расы, полагающие себя намного более утонченными, чем грубое человечество, восхитились бы красотой отделки. Здесь чувствовался вес истории, чести и оправданной гордости, и потому казалось, что это помещение так же старо, как сам орден, хотя работы в нем закончились всего несколько дней назад. Зал ждал тех, кто наполнит его, и готов был сравнивать деяния живых с запечатленными на стенах подвигами мертвых.

Именно здесь, в Великом зале Красного Совета, Мефистон встретился с Данте. Войдя, Владыка Смерти обнаружил повелителя сидящим на троне. Его шлем стоял на столе, и Данте напряженно всматривался в яростное лицо Сангвиния, словно ожидая от него изреченной мудрости примарха.

Шаги Мефистона отдавались едва слышным эхом. Владыка Смерти всегда двигался легко и незаметно, точно истинный хищник. Огненные чаши и канделябры освещали зал, погружая затененные углы в красноватую тьму. Данте, облаченный в золото, казался созданием из чистого переливающегося пламени. Отолески свечей играли на его броне, приглашая магистра присоединиться к огню в его вечном танце разрушения.

Но движение было иллюзией. Пока Мефистон не остановился перед ним, Данте оставался неподвижным, погрузившись в мысли.

— Я пришел, — сказал Мефистон.

Данте поднял взгляд; его немолодое лицо осунулось от тревог.

— Теперь ты расскажешь мне то, что не мог сказать раньше.

Мефистон коротко кивнул, чуть заметно наклонив голову. Казалось, будто шевельнулась статуя — легкое движение, видное лишь краем глаза; такой обыденный жест, но пугающий в исполнении Владыки Смерти.

— Мое первоначальное видение содержало еще одну часть, господин мой. Я переместился в адское царство огня, кости и крови. Там я узрел Ка’Бандху.

Языки огня пригасли и вспыхнули, заплясали быстрее при упоминании этого имени.

Данте резко прищурился:

— Ты уверен? Это было Проклятие Ангела?

— Да, мой господин.

— И что он делал?

— Он сражался против легиона других демонов, с черной кожей.

— Разве не в обычае слуг Кровавого бога воевать друг с другом?

— Это так, — ответил Мефистон. — Если верить темному знанию.

— Тогда в чем же дело?

— Он пробивался через них, наружу. Образ Красного Ангела пылал в небе. А под ним в мире зияла дыра, разлом, открывающийся в нашу вселенную.

— Ты думаешь, он собирается явиться сюда? — спросил Данте.

— Да.

— Но ты не уверен в истинности видения.

— Да, мой господин. Я сомневался, — согласился Мефистон. — Именно поэтому я задержался.

— В моих видениях я не встречал ничего указывающего на Проклятие Ангела, — произнес Данте. На мгновение он замолчал, вновь погрузившись в раздумья. — Ты сказал, сомневался. Надо полагать, теперь ты убедился.

— Да, — сказал Мефистон. — Это он. Он идет. Я… подтвердил это.

Данте пристальнее вгляделся в старшего библиария, замечая, должно быть, что его алебастровая кожа посерела — результат напряжения сил после визита к октокальварию — и из-за этого он походил на труп больше обычного.

— Хочу ли я знать, как ты это сделал? — спросил Данте.

— Думаю, нет, господин мой, — ответил Мефистон. Он не испытывал особого желания рассказывать о путешествии в Гробницу Мареста. — Это было нелегко, и мне пришлось заплатить свою цену, но предприятие стоило того. Я уверен. Проклятие Ангела намерен атаковать нас, пока все Ордены Крови собраны здесь. Это истина.

— Может ли он вернуться? — спросил Данте. — Не так давно его изгнали из материального мира.

— Даже слуги Хаоса подчиняются правилам, — сказал Мефистон. — Провидение моих библиариев затуманено, и с каждым днем мы слепнем все сильнее. Но я могу сказать, что за тенью в варпе все меняется. Происходит небывалое прежде волнение. Я не могу пронзить тьму, источаемую разумом улья, но вся реальность сейчас затаила дыхание. Эмпиреи полнятся знамениями. Если Черный крестовый поход Абаддона повлияет на Око Ужаса, как предполагало мое видение, Ка’Бандха сможет пробиться сюда.

Данте мрачно усмехнулся:

— Он нападает, когда мы сильнее всего. Но в то же время, собравшись вместе, мы наиболее уязвимы.

— Подобное собрание сынов Сангвиния, впервые за много поколений — слишком большое искушение для него. Мы знаем, что Кровавый бог желает заполучить нас. Наша ярость притягивает слуг Трона Черепов так же верно, как трупы притягивают мух. Если Ка’Бандха явится сюда, это будет катастрофа. Он — маяк для жажды, катализатор безумия. Если он воплотится, когда мы будем заняты обороной Баала, в зените гнева мы окажемся наиболее несдержаны. И мы падем.

— В твоих архивах сказано, что слуги Кровавого бога много раз пытались подчинить нас и всякий раз терпели неудачу, разве нет? Неужели этим чудовищам снова нужно напомнить про разную ярость и благородство в ее преодолении? — спросил Данте.

— Мы должны сопротивляться каждый раз. Ему нужно добиться успеха лишь единожды, — возразил Мефистон. — У нерожденных в запасе вечность. У нас — нет, и не каждый Орден Крови обладает такой же сдержанностью, как мы.

Данте выглядел обеспокоенным.

— Только не вмешивай сюда свою вражду с Сетом, — сказал он.

— У меня ее нет. Я не враждую ни с кем. Он может гневаться — я не испытываю никаких чувств. Я говорю правду, господин мой, и ты знаешь это.

Данте пошевелился в кресле. Его броня скрежетнула о камень, сервомоторы тихонько взвыли.

— Можно ли остановить Проклятие Ангела?

— Скажу честно: я не знаю, — ответил Мефистон. — Я могу попытаться. Попробовать провести определенные ритуалы.

— И природа их темна? — уточнил Данте.

— Конечно, — подтвердил Мефистон.

Лицо Данте омрачилось. Ему надлежало принять еще одно нелегкое решение — вечный выбор магистра ордена между двух зол. Будь Мефистон ближе к человечеству, он ощутил бы сочувствие к повелителю. Полторы тысячи лет Данте наблюдал, как их кровная линия все глубже погружается в бездумную ярость и как Империум близится к концу. Для всех остальных он был золотым ангелом, воплощением благороднейшего из примархов Императора. Его легенду знала вся Галактика. Его совета искали, его воинов призывали на каждое поле боя. Но никто не ведал отчаяния, скрытого за маской. Мефистон не мог чувствовать жалость или скорбь за командора Данте, но он помнил об отчаянии и потому понимал дилеммы, стоящие перед его предводителем.

— Каков твой совет, глава либрариума? — наконец спросил Данте.

— Я попытался бы остановить его, — сказал Мефистон. — Но сделаю это, только если ты прикажешь.

— Тогда я приказываю тебе сделать это, — произнес Данте.

— Любой ценой?

Данте поджал губы:

— Любой ценой.

Мефистон поклонился с шорохом шелка и гудением сочленений брони.

— Будет исполнено, господин мой.

Данте встал.

— Мефистон, не говори об этом никому, кроме тех, кому нельзя не знать. Свяжи библиариев обетом не раскрывать твоих намерений. Если ты будешь привлекать их из других орденов, пусть и они поклянутся в том же. — Данте гневно взглянул на лицо Сангвиния. — Эта война слишком легко рождает тайны.