Оленин, машину!

Глава 57

Сначала мы работали, контролируя прилегающий к главному входу в больничный корпус двор. Демонтировали старую кровлю, которая в этом гараже, было такое ощущение, не менялась с царских времён. Судя по толщине каменных стен строения, так оно, видимо, и было: здесь когда-то располагалась конюшня. Потом стойла сломали, чтобы освободить пространство для других коней — железных. И всё бы ничего, простоит такой «сарай» ещё лет сто, если бы не крыша. Жесть местами прохудилась, проржавела и стала протекать.

Пока мы возились, каждый внимательно контролировал внутренний двор больницы. Другого пути, чем через главный вход, проникнуть сюда у японца не было. Территория была обнесена высоким трёхметровым кирпичным забором. Судя по всему, здесь когда-то находилось поместье какого-то очень богатого горожанина. Уж он не поскупился, чтобы обезопасить своё имущество. Ну, или просто бзик у него такой был. Ведь сколько по России ещё стоят древних особняков, у которых даже низенькой ограды вокруг нет.

Так что придётся Кейдзо идти через главный вход. Ну, или он попробует проникнуть в больницу где-то ещё. Хотя зачем, если ворота постоянно открыты? Не режимное ведь учреждение, да и «Скорые» нет-нет, а приедут и уедут. Конечно, в будке сидит вахтёр — дед с берданкой. Только что с него проку? Когда мы заезжали, он даже внимания на нас не обратил. Глянул из-под лохматых бровей, увидел внутри людей в военной форме и отвёл взгляд. Ничего, мол, не знаю и знать не желаю. Охрана, мать твою.

Когда рабочий день закончился, — часы показывали половину седьмого, и мы благоразумно решили, что если станем ковыряться дальше, то есть шанс шеи свернуть и руки-ноги поломать, поскольку всё наружное освещение во дворе — лампочка на фонаре. Потому спустились вниз, сложили инструменты (взяли их у местного завхоза). Потом сели в тёмном закутке за старой полуразобранной полуторкой, не привлекая к себе внимания. Грузовик стоял в углу, снаружи гаража, и мы могли по-прежнему видеть всё, оставаясь незамеченными.

Стали ждать, когда японец, которого мы должны были поймать, наконец-то соизволит появиться. В том, что раньше Кейдзо не приходил, уже убедились: ни медсёстры, ни врачи его не видели. Да и трудно здесь затеряться: внешность для этого у шпиона неподходящая. Но время шло, часы тикали, а Кейдзо не спешил, и постоянное пребывание в состоянии полной готовности начало напрягать.

Каждый шаг, каждый шорох заставляли нас настораживаться, как будто мы ожидали не появления одного человека, а нападения целой группы противника. Поневоле вспомнились дни, проведённые за ленточкой. Особенно та ночь, когда мы захватили небольшой посёлок. Противника удалось выбить оттуда нахрапом: мою группу высадили три БТРа, которые сразу же развернулись и дали по газам, чтобы не оказаться накрытыми вражеской артой или дронами. Мы прочесали посёлок, и огневой контакт случился только в последнем доме.

Трёх бойцов противника, которые мародёрствовали там, пытаясь утащить телевизор и стиральную машинку, мы помножили на ноль. Оказалось, больше в населённом пункте никого нет — оказался он на «серой» территории, на ничейной земле. Наши не спешили наступать, враги тоже. Моей группе пришлось занять оборону. В итоге проторчали мы там неделю, пока не получили приказ на отход — оказалось, наши наступать собираются на другом участке фронта. Хорошо, за это время нас лишь трижды пытались прощупать: выдвигалась малочисленная разведка, но едва мы отвечали, как она отступала.

«Интересно, а Кейдзо придёт сюда вооружённым или как?» — подумал я. Взглянул на бойцов. Они были спокойны, но глаза их отражали напряжение, которое заполняло всё пространство вокруг. Так всегда бывает, если рядом несколько человек, чьи нервы на пределе. Разве только охотник Бадма Жигжитов выглядел невозмутимым, как валун.

Микита, наоборот, же сидел с напряжённым видом и оборачивался на каждый звук, который доносился с полутёмного больничного двора. Остап не сводил глаз с ворот. Чувствовалось: готов к любому повороту событий. Время шло, но ничего не происходило. Я взглянул на Андрея Суркова. Его глаза выдали, что тоже нервничает, хотя внешне старается выглядеть спокойным. Его привычка сохранять невозмутимость могла бы стать примером. В общем, всё верно: сапёру суетиться не положено.

Я покачал головой, пытаясь избавиться от постепенно накатывающих сомнений. Такого мне не хотелось чувствовать, и тем более в такую минуту. Столько времени мы продумывали каждую деталь операции, создавали план, а теперь всё зависело от того, что придёт японцу в голову. Один только Добролюбов был почему-то уверен в успехе. Так, словно нам не беглого шпиона, а матёрого уголовника из Марьиной рощи предстояло изловить. Опер как всегда был хладнокровен, но я заметил, как его взгляд напряжён.

Когда стемнело, Сергей, облачённый в белый халат, пришёл к нам.

— Ну, что думаешь? — спросил он, усевшись рядом на сложенные стопкой колёса «полуторки». — Неужели не придёт?

— Да куда он денется с подводной лодки, — ответил, но внутри всё же пряталась тревога. Чёрт его знает, этого японца.

Мы посидели в тишине ещё немного.

— Ладно, темно уже слишком. Здесь он мимо нас нырнёт, даже не заметим. Возвращаемся в больницу. Будем дежурить там, — сказал Добролюбов. Потом посмотрел на меня внимательно и добавил. — Алексей. Поскольку ты знаешь японский, поговори с Ханако. Объясни всё. Главное: её муж должен нам помочь. Иначе сядет за сопротивление. Надолго.

Я кивнул.

Мы по одному, через минут пять каждый (чтобы не всей толпой, это могло привлечь внимание, если вдруг Кейдзо наблюдает за больницей), прошли в главный корпус. Здесь переоделись в свою форму (работали в старых поношенных больничных штанах и рубахах, выданных нам кастеляншей — чем богаты, как говорится), нацепили халаты и поднялись в родильное отделение.

Его заведующая только недовольно головой покачала. Мол, тут у нас стерильно, бабы рожают, а вы припёрлись! Но противиться не могла. Главврач ей популярно объяснил, что сюда мы пришли для выполнения важного секретного задания. Группа рассосалась по отделению. Добролюбов вернулся в ординаторскую. Два бойца заняли место у запасного выхода. Ещё двое остались на первом этаже возле входа изображать нетрезвых санитаров, ожидающих прибытия больных со «Скорой».

Я зашёл в палату, где лежала Ханако. Пока ещё есть время, надо с ней поговорить по душам.

Увидев незнакомого мужчину, японка испуганно прижала к себе малыша.

— Добрый вечер, госпожа Ханако. Не волнуйтесь, — сказал я. — Всё хорошо. Меня зовут Алексей Оленин. Я коллега вашего мужа, — и показал ей раскрытые ладони, чтобы поверила, что не вооружён.

Малыш почмокал губами. Он лежал рядом с женщиной в кроватке.

Я взял стул, поставил рядом с её кроватью. Сел.

— Госпожа Ханако, вы знаете, что ваш муж сбежал от наших сотрудников? — спросил я.

— Сбежал? Зачем? Вы хотели его арестовать⁈ — ужаснулась женщина.

Я про себя обратил внимание, насколько она красива. Белая чистая кожа, чёрные волосы, большие, почти по-европейски круглые глаза, пухлые губы. Ровный маленький нос, чётко очерченные скулы. Внешностью она очень напомнила Ринко Кикути, которая мне запомнилась по фильму «Тихоокеанский рубеж». Здесь, правда, об этом никому не расскажешь. Ну да ладно. Даже несмотря на измученный вид, японка всё равно была очень хороша.

— Мы хотели побеседовать с ним и потом привезти к вам. Но господин Кейдзо почему-то решил, что вы арестованы и отправлены в Хабаровск.

— А я не арестована?

— Нет, — ответил я. — Вы помните, какими были ваши роды?

— Трудными, — согласилась Ханако.

— Вот это и есть причина, почему сотрудники СМЕРШ так спешили привезти вас сюда. К сожалению, ваш супруг не дал нам времени всё объяснить и ударился в бега. К тому же ранил нескольких наших сотрудников.

— Ну как же так… — Ханако испуганно прикрыла рот ладонью, её глаза стали ещё больше. В них появились слёзы. — Теперь вы его… расстреляете?

— Нет. Его поведение будет прощено. Но лишь в том случае, если он согласится помочь нам в одном важном деле. Рассказать, в чём его суть, я не имею права. Скажу лишь, это дело государственной важности, — сказал я. — Вы готовы это сделать?

— Да, — не задумываясь, ответила Ханако.

«Ещё бы, — подумал я. — Лежит в отдельной палате, медперсонал носится с ней, как с писаной торбой. Вон она, извечная русская манера пресмыкаться перед иностранцами. У себя последний кусок хлеба отнимут, лишь бы заграничному гостю было хорошо». Я прочистил горло. Разворчался что-то, как старый дед на завалинке. Сказывается усталость от постоянного напряжения.

— Хорошо. В таком случае я буду ждать здесь. Когда ваш муж придёт, а он сделает это наверняка, вы ему всё скажете. Ваша задача — быть очень убедительной, чтобы господин Кейдзо поверил. Иначе… сами понимаете, будут проблемы. Я здесь с отрядом опытных бойцов. Ваш муж, как носитель множества тайн, скрываться от нас не имеет права. Иначе погибнет.

— Да, конечно, — с готовностью произнесла японка, постаравшись не расплакаться. Ну правда: чего реветь? Я же обещал сохранить её мужу жизнь, если согласится сотрудничать и перестанет от нас удирать, как бешеный заяц.

Я взял стул, поставил его у двери. Расположился и стал ждать.

Спустя некоторое время, — часы показывали половину третьего ночи, — внезапно раздался сигнал. Лёгкий стук в стекло входной двери, замазанное изнутри белой краской, заставил меня насторожиться. Потом дверь осторожно приоткрылась, и мужской голос произнёс шёпотом по-японски:

— Ханако, ты здесь?

Роженица спала глубоким сном, потому не ответила. Я вжался в стул, готовый к любому развитию событий.

Тёмная фигура, едва освещённая слабым светом настольной лампы, выступавшей в роли ночника, проникла в палату и бесшумно скользнула к женщине с ребёнком. Это явно был тот, кто умеет скрываться и прятаться — настолько грамотными были его движения. Правда, он совершил ошибку — не посмотрел за дверь, где я притаился.

Незнакомец, — со спины я не мог видеть его лица и потому не опознал, — подошёл, наклонился к детской кроватке. Внимательно всмотрелся в личико младенца. Потом приблизился к женщине. Положил ей ладонь на рот и прошептал чуть громче:

— Ханако, проснись!