Оленин, машину!

Глава 46

Вскоре мы вернулись. Майор Сухов стоял, крепко сжимая портсигар в одной руке и папиросу в другой. Он молча смотрел вдаль на растянувшуюся колонну. Весь его облик говорил о глубокой сосредоточенности. Каждая машина, каждый танк, каждый боец были сейчас в центре его внимания. Наступление развивается быстро, отставать нельзя, а тут такое! Комбат думал только о том, как батальону продолжать марш.

Командиры рот завершили доклады, а Сухов продолжал курить, почти не отрывая взгляда от техники, словно просчитывая в уме следующий шаг. Потери были серьёзными: три танка уничтожены, пять повреждены, а у подразделения впереди ещё долгий путь. Дорога впереди предстояла сложная.

Сухов медленно опустил папиросу, бросив взгляд на меня и остальных офицеров. Мне показалось, он уже прикинул, как распределить оставшиеся силы, как компенсировать потерянные машины и личный состав. Танки, которые можно было отремонтировать, оставят здесь, ремонтники постараются сделать всё, чтобы догнать батальон на марше. Те, что уничтожены, пока сдвинут на обочину. Об этом майор коротко сказал всем, и командиры рот побежали исполнять приказания.

Я смотрел на майора, понимая, что его ум уже работал над тем, как минимизировать потери и как обеспечить движение батальона вперёд. Мы не могли позволить себе остановиться надолго — фронт ждал, а до Муданьцзяна оставалось ещё несколько десятков километров.

Когда выдалась возможность, я подошёл к комбату. Тот бросил на меня быстрый взгляд, не отрываясь от своих мыслей, но, заметив пленного офицера, сделал шаг ближе, заинтересовался.

— Товарищ майор, задание выполнено! Камикадзе уничтожены. — Я кивнул в сторону японского лейтенанта, стоявшего в стороне с опущенной головой. — Вот этого взяли живым. Сам сдался.

Сухов взглянул на пленного. Его лицо оставалось невозмутимым, но я видел, как быстро оценил ситуацию.

— Важная птица или можно в расход? — спросил он, прищурившись.

— Похоже, не совсем простой. С катаной был, притом хорошей работы вещь. — ответил я. — Такие имеются только у аристократов. Значит, может рассказать что-нибудь интересное.

Сухов поднял брови, слегка удивлён.

— Катана? Что за катана?

Я объяснил:

— Меч офицера императорской армии, знак высокого ранга. Японцы берегут их. Меч, как правило, передаётся по наследству, он символ чести и достоинства.

— Буржуи, чёрт бы их побрал, — проворчал комбат. Потом медленно кивнул, окидывая пленного новым взглядом. Офицер стоял прямо, лицо у него оставалось холодным и спокойным, но я видел, что он напряжён, связанные руки чуть подрагивают. Это не был обычный военный, готовый сдаться без боя. Этот до последнего надеялся на что-то.

— Значит, действительно не простой, — произнёс Сухов, выпустив облако дыма. — Может, что-то полезное узнаем. Ладно, не трогать его пока. Передашь особистам. А катана у тебя?

— Так точно, товарищ майор.

— Смотри, чтоб не пропала. Может, уликой станет против этого, — он бросил на японца презрительный взгляд.

— Какие будут дальнейшие приказания? — спросил я.

Сухов на мгновение задумался, внимательно посмотрел на пленного офицера и затем перевёл взгляд на колонну, стоявшую вдалеке.

— Я поеду в середине колонны, — наконец произнёс он, убрав портсигар. — А ты доставишь этого, — кивнул в сторону японца, — в Особый отдел. Пускай разбираются, что за птица.

— Есть!

— Как закончишь — возвращайся. Найдёшь нас в окрестностях города, там будем закрепляться, — продолжил Сухов, убирая портсигар в карман кителя.

— Есть, товарищ майор, — коротко повторил я.

Сухов махнул рукой, показывая, что разговор закончен, и пошёл вдоль танков. Сержант Жилкин коротко пожал мне руку:

— Бывай, старшина! — и поспешил со своими бойцами за командиром.

Я повернулся к японскому офицеру и жёстко посмотрел ему в глаза.

— Садись в машину, и без глупостей, — бросил ему, указывая на заднее сиденье виллиса.

Пленный гордо поднял подбородок, сохраняя своё достоинство, и медленно направился к машине. Уселся с таким видом, будто я его персональный водитель.

— Куда мы поедем? — спросил он спокойным, но твёрдым голосом.

Я закрыл дверцу за ним и, немного помедлив, ответил:

— Узнаешь скоро.

«Ничего, пусть помучается в неведении», — подумал. Завёл двигатель, развернул машину и поехал обратно. Некоторое время тряслись молча. Я всё боялся, как бы мой пленник не вылетел. Долбанётся ещё головой об сосну, и поминай, как звали. А он явно ценный, простачку бы не доверили смертниками командовать. Может, он и сам был готов обвязаться тротилом и кинуться гусеницы нашего танка? Надо бы узнать. Когда ещё представится возможность поговорить с японским офицером?

— Как тебя зовут? — спросил я, бросая на сидящего рядом короткие взгляды. Боязнь, что он вылетит, вскоре прошла: японец вцепился в ручку, аж пальцы побелели. «Жить хочет», — подумалось мне.

— Сигэру Хаяши, — ответил он, гордо подняв подбородок.

— Чем занимался на гражданке? Ну, в мирной жизни, — пояснил я.

— Род Сигэру насчитывает четыре столетия. Мои предки всегда служили японской императорской в армии.

— Ясный перец, что не в российской, — хмыкнул я по-русски. — Четыре века, говоришь? Значит, ты потомственный военный? — уточнил я на японском.

Пленный кивнул с гордым и неприступным видом.

— Да, мы — самураи. Род Сигэру имеет долгую историю. Мой дед, генерал-майор Сигэру Того, служил при штабе маршала, графа Оку Ясукаты.

Я усмехнулся: «Ясукаты, звучит забавно, очень даже по-нашему». Офицер презрительно скривил губы. Решил, видимо, что мне противно слушать.

— Во время русско-японской войны господин Оку командовал 2-й японской армией, с которой участвовал в сражениях при Ляояне, на реке Шахэ и Мукдене. Мой дед сражался за славу Японии и 1 апреля 1906 года был награждён орденом Золотого коршуна первой степени.

«Как пышно, торжественно и длинно», — заметил я про себя.

— А твои другие предки? — спросил, пытаясь узнать больше.

— Мой прадед, Сигэру Сотокити, служил военным советником при дворе Осахито, императора Комэй. Тогда император сражался с сёгунатом, чтобы упрочить свою власть. Он всегда говорил, что служение императору — это величайшая доблесть. Он привил своим потомкам уважение к чести и долгу, и я горжусь своим наследием.

— А ты? Ты готов следовать их путём, даже если это приведёт к смерти? — спросил я.

— Я не могу предать свою семью и своих предков. Мой долг — защищать Японию, даже если это значит, что я погибну, — ответил он с твёрдостью в голосе.

— И ты веришь, что твоя жизнь стоит этой преданности? — уточнил я.

— Каждый самурай знает: жизнь и смерть — это всего лишь две стороны одной медали. Я продолжаю сражаться, чтобы сохранить честь своего рода, — произнёс он, гордо поднимая голову.

Я почувствовал, что его вера в свои идеалы крепка, но в то же время осознавал, что он заперт в замкнутом круге традиций. Снова усмехнулся: представил, что бы сказал офицер, если бы увидел, во что его страна превратится восемьдесят лет спустя. Какие эпатажные личности будут разгуливать по улицам Токио, и так получится, что едва ли не единственными носителями гордости и чести останутся представители якудза.

Я снова глянул на японца, его лицо оставалось бесстрастным.

— Вы знали, что рано или поздно придётся воевать с СССР. Почему ваша страна так слабо подготовилась в техническом плане? Посмотри на наши танки и сравни с вашими. Небо и земля! А артиллерия? Авиация?

Сигэру слегка нахмурился, прежде чем ответить.

— Мы не считали Советский Союз таким сильным противником, — начал он с лёгкой ноткой презрения в голосе. — Наша стратегия основывалась на том, что военные действия будут проходить на юге, а не на севере. Мы думали, что сможем захватить нужные ресурсы и установить контроль над регионами, прежде чем столкнёмся с советскими войсками. За это время сумеем развить технологии, чтобы нанести вам сокрушающий удар.

Я нахмурился, обдумывая его слова.

— Но разве не были очевидны масштабы советской армии? Мы же реформировали РККА с середины 1930-х годов. Почему вы не вложили больше сил в развитие техники, например?

— Мы, — продолжал нравоучительно японец, — рассчитывали на другое. В начале войны у нас было преимущество, и мы надеялись, что наши навыки и стратегия обеспечат нам победу, даже несмотря на недостатки в технике.

— Превосходство в духе, — произнёс я с сарказмом. — Это все равно, что воевать с палками против танков.

Японец покачал головой, но продолжил:

— Мы верили в нашу самурайскую честь, в силу духа и стойкость. Но, — тут он замялся, подбирая слова, — война изменила наши взгляды. Теперь мы осознаем, что одних только традиций недостаточно. Техника — это важная часть войны.

— Значит, вы не видели в нас настоящую угрозу? — спросил я, проникаясь к его мнению. — И теперь расплачиваетесь за это.

Он взглянул на меня с вызовом.

— Мы не расплачиваемся. Мы боремся. Каждый боец, независимо от техники, делает всё возможное для своей страны. Мы сражаемся до конца.

Я решил сменить тему.

Я внимательно посмотрел на катану, которая сверкала в солнечном свете, как будто сама была живой. Это было не просто оружие; в ней скрывался целый мир традиций и легенд. Я решил спросить японца об истории этой катаны.

— Расскажи мне о своей катане. Как она попала в твои руки?

Лейтенант немного задумался, будто пытался вернуть воспоминания из далёкого прошлого.

— Эта катана, — начал он, — принадлежит моему роду на протяжении более четырёх столетий. Она была создана мастером по имени Мицуи Хара, известным своей искусной работой. Существуют легенды, что он был вдохновлён духами предков, когда создавал своё оружие.

Я слушал с интересом, представляя, как мастера века назад работали над каждой деталью. Это вам не современные штамповки вроде «настоящих финок НКВД», которыми якобы можно монеты рубить. Их клепают на японских фабриках, а доверчивые граждане скупают.

— По легенде, однажды, во время шторма, когда молнии разрывали небо, Мицуо, не обращая внимания на опасность, пришёл в кузницу. Он чувствовал, что силы природы вдохновляют его. В то время он решил, что сможет создать катану, которая будет отражать саму душу самурая.

Офицер, кажется, оживился, его голос становился все более уверенным:

— Мицуо работал над этой катаной три дня и три ночи без остановки. Говорят, что он не только ковал сталь, но и смешивал её с водой из священного источника, считая, что она принесёт удачу и защитит владельца меча от врагов и злых духов. Каждый удар молота был полон страсти и духа, и в процессе он вложил в оружие свои надежды и мечты.

Я покачал головой: а штука-то непроста! С историей.

— Когда катана была завершена, — продолжал японец, — Мицуо провёл ритуал освящения. Он принёс ею к священному дереву и, произнеся молитвы, представил катану духам предков. После этого она стала не просто оружием, а символом мужества и чести моего рода. Я горжусь, что владею ей, — добавил офицер с гордостью в голосе.

В этот момент виллис подкинуло, словно мощной пружиной.