Оленин, машину!

Глава 49

Как только вошёл в расположение части, сразу направился в штаб, чтобы доложить обо всём капитану Лисоченко. Шёл быстро, несмотря на усталость. Перед штабной палаткой остановился, отряхнулся, как смог. Хотя видок у меня тот ещё — на бомжа похож. Грязный, в некоторых местах рваный, да ещё порез зудит, надо бы обработать от греха подальше. Хорошо бы, прежде чем пред светлые очи командования показываться, привести себя в порядок. Но медлить было нельзя. Капитану нужно было узнать всё, что произошло за последние часы. По рации много не наговоришь, это не XXI век со смартфонами.

Зайдя в штабную палатку, я кивнул дежурному у входа:

— Здорово. У себя? — кивнул на вход, закрытый плащ-палаткой.

— Так точно… — изумлённо проговорил старший сержант.

Я, не спрашивая разрешения, сразу направился к Лисоченко. Внутри было привычно темно и прохладно. Андрей Мартынович сидел за столом, склонившись над картой, но, заметив меня, тут же поднял взгляд.

— Оленин? Что стряслось? — капитан отложил карандаш и сел ровнее, внимательно разглядывая меня. — Докладывай.

Я выпрямился и коротко начал пересказ:

— Здравия желаю! По дороге к городу нас атаковали камикадзе. Силами охраны комбата, — про своё участие скромно умолчал, — угроза была устранена. — Ну, об этом вам уже докладывали. Мы взяли в плен японского офицера, лейтенанта. Я получил приказ доставить его в штаб для допроса. Попали в аварию, виллис перевернулся, нам удалось выбраться. Оба остались живы, но техника была сильно повреждена. Пришлось идти пешком.

Лисоченко молча слушал, кивнув пару раз, когда я говорил про атаку смертников. Но я знал, что самое важное ещё впереди. Продолжил, стараясь кратко, но чётко передать события:

— В дороге пленный японский офицер сумел развязать себе руки. Подкараулил момент, когда я не смотрел на него. Напал, ранил меня. Хотел убить, — я показал на порез на гимнастёрке, который подтверждал мои слова. — Мне пришлось ответить.

Капитан прищурился недоверчиво.

— Где он? — его голос был холоден и строг.

— Мёртв, товарищ капитан, — твёрдо ответил я. — Выбора не было. Офицер оказался хорошо подготовлен, действовал умело. Ещё чуть-чуть, и он бы меня прикончил.

Лисоченко нахмурился.

— Мог бы и подождать с ликвидацией, — сказал медленно. — Хотелось бы его допросить. Но ладно, раз ситуация была безвыходной… Сам как?

— Нормально, — ответил я, хотя боль давала о себе знать.

— Иди в санчасть. Пусть тебе первую помощь окажут. И приведи себя в порядок. Да, машина твоя как? Восстановить можно?

— Если Кузьмич постарается… — улыбнулся я, но тут же осёкся. — Уверен, что ремонтный взвод справится, товарищ капитан!

— Да уж, они умельцы. Ладно, у тебя два часа. Потом мы передислоцируемся вот сюда, — и он ткнул карандашом в карту. Я заглянул мельком — Муданьцзян. — Свободен.

Выйдя из штабной палатки, я сразу решил, что в санчасть не пойду. Ранение не критичное, незачем докторов от серьёзных дел отвлекать. Вместо них надумал довериться более знакомым, пусть и не таким профессиональным, но уж точно заботливым и нежным рукам Зиночки. Заодно она поможет с обмундированием, поможет привести себя в порядок. Неприятно всё-таки ходить по расположению, как оборванец.

Я направился к её палатке. Лёгкий вечерний ветерок чуть остудил разгорячённое лицо, и пока шёл, вспоминал, как Зиночка всегда с добрым сердцем принимала меня. Конечно, я знал, что её забота порой граничит с чрезмерной тревожностью, но это и придавало ей особый шарм. Даше на душе потеплело от таких мыслей.

Добравшись до места, я приоткрыл дверцу палатки и тихо постучал по деревянной перекладине.

— Зиночка? Ты здесь? — позвал негромко.

Девушка, услышав голос, вышла из-за громадья ящиков и коробок, и её глаза мгновенно расширились от ужаса. Она ахнула, прикрыв ладонью рот, когда заметила кровь на моей гимнастёрке и грязь, покрывающую меня с ног до головы. Её лицо, освещённое свисающей из-под матерчатого потолка автомобильной фарой, подключённой к аккумулятору, выражало искреннее беспокойство.

— Алёша! Что с тобой? — она буквально подлетела ко мне, в её голосе звучала смесь страха и облегчения. — Ты ранен?

Я попытался улыбнуться, чтобы успокоить её, но гримаса получилась скорее усталой.

— Да не переживай ты так, Зиночка, пустяк. Просто немного порезало и в грязи пришлось поваляться, — ответил я, протягивая руку, чтобы успокоить её ещё больше.

Но она не слушала, её нежные ладони уже были заняты: она осторожно ощупала порез на моей гимнастёрке, видимо, пытаясь понять, насколько глубока рана, затем, будто сама не веря, обвела взглядом всё моё обмундирование, измятое, порванное в нескольких местах.

— Ты не шутишь? Никаких шуток с ранами, понятно? Садись, я сейчас воды нагрею, будем тебя очищать, — в её глазах снова блеснуло волнение, но на этот раз с явным оттенком заботы.

Я сел, чувствуя, как усталость начинает накатывать, а Зиночка тут же начала суетиться, доставая тазик для воды и хозяйственное мыло. Затем достала аптечку, извлекла оттуда бинты и стрептоцид. Занятая своими хлопотами, в какой-то момент она вдруг замерла, повернувшись ко мне с озабоченным видом.

— Алёша, что же это мы… Так нельзя, — тихо, но уверенно сказала она. — Тебе нужно умыться и переодеться. Здесь сейчас неудобно… Пойдём, я знаю, где.

Я кивнул, не став спорить. Она вывела меня из палатки, и мы обошли её с тыльной стороны. Оказалось, там между трёх сосен обнаружилась ещё одна маленькая палатка, куда редко кто заглядывал. Насколько я мог догадаться — её Зиночка для себя соорудила персонально, да ещё обложила хвойными ветками — маскировка. Не от японцев, скорее от мужских досужих взглядов. Она огляделась, будто проверяя, что нас никто не видит, и, уверенно открыв полог, жестом пригласила меня внутрь.

— Здесь будет лучше. Раздевайся полностью, — велела строгим, но заботливым голосом.

Я повиновался, осознавая, что сопротивляться ей бесполезно. Стоило только начать стягивать одежду, как почувствовал лёгкий холодок на коже от вечернего воздуха, смешанного с влажностью, и понял, насколько сильно грязь и пот въелись в меня. Зиночка принесла тёплую воду в тазике, потом ещё ведро воды. Достала откуда-то мочалку и начала помогать мне омывать руки, спину и грудь. Её прикосновения были мягкими, но уверенными, чувствовалась опытная рука.

— Зиночка, а может, нам потратить время на что-то поинтереснее? — попытался шутливо протянуть руку, чтобы приобнять её за талию, но она моментально остановила меня серьёзным взглядом.

— Товарищ старшина, на глупости сейчас времени нет, — отрезала строго. — Ты ранен, а я должна сделать свою работу. Да и пахнет от тебя…

С её тоном было не поспорить. Она продолжала сосредоточенно омывать меня, не давая поводов для дальнейших попыток флирта. Я лишь усмехнулся и послушно дал ей закончить. Правда, особо интимные места всё-таки не доверил. Во избежание, так сказать, физиологических случайностей, которые происходят с мужчинами, когда их касаются нежные женские ладони.

Мы вернулись в складскую палатку. Там, среди ящиков и коробок, быстро перекусили. Пищу никто не жевал долго, настроение было тревожное — издалека уже доносились звуки передислокации: двигатели заводились, технику готовили к отправке.

— Переезжаем, — негромко проговорила Зиночка, откусив и прожёвывая кусочек хлеба. Я кивнул, чувствуя, что времени у нас совсем мало.

— Рану давай обработаем, — велела она. Осторожно ещё раз промыла порез тёплой водой, посыпала стрептоцидом, затем наложила чистый бинт.

— Не хватало, чтобы заражение началось, — проговорила озабоченно, торопливо и аккуратно завершая свою работу.

«Ей бы медиком работать, и тогда бы все пациенты говорили, что у неё лёгкая рука», — подумал я, представив Зиночку в белоснежном халатике. Стоило так подумать, как внизу шевельнулось. Отвёл взгляд от девушки. Жаль, на нежности времени и в самом деле нет.

Я оделся, достав сменный комплект одежды из своего вещмешка. Вокруг слышалось движение. Раздавались приказы, палатки сворачивали, грузовики выстраивались в колонну. Когда всё было готово, я крепко, по-хозяйски поцеловал Зиночку, взяв её лицо и ладони и ощущая тёплую кожу. Она ответила коротко, но крепко, зная, что разговоры сейчас ни к чему.

— Держись там, Алёша. Не геройствуй, — прошептала она, отпуская мою руку.

Я вышел из палатки и направился обратно к штабу. Везде суетились бойцы и командиры, слышались гулкие шаги и звуки перемещаемой техники. Замер на месте, вдруг осознав, что сам-то безлошадным оказался.

— Без машины, как без рук, — пробормотал себе под нос, прислушиваясь к шуму колонны.

Теперь встала другая проблема. Без виллиса дальнейшие передвижения усложнялись. Нужен транспорт, и срочно. А мне куда теперь, сапожнику без сапог? Неподалёку стоял студер, из его кузова вдруг донёсся знакомый голос:

— Эй, генацвале! — это оказался Гогадзе. — Ты что пешком-то? Залезай!

Николоз стоял на ногах в кузове, протянув мне руку. Я быстро схватился за неё и с его помощью забрался внутрь. Там оказались ещё четверо бойцов. Точнее, бойцами их можно было назвать с натяжкой, поскольку форма не всех делает воинами. А эти были два писаря и две связистки. В грузовике было просторно, но лица усталые, напряжённые. На меня посмотрели недоверчиво. Я ж для них малознакомый водитель, который к тому же, как они услышали, отчего-то без машины остался. Вдруг воинскую дисциплину нарушил?

Но я сделал вид, что не замечаю этих взглядов. Уселся, рядом положил вещмешок, из которого торчал эфес катаны. Это была та самая, доставшаяся мне по праву победителя в поединке с Сигэру. Другую, штамповку, оставил начштаба в доказательство, что не соврал насчёт японского офицера.

Гогадзе быстро оглядел меня с ног до головы, прищурив свои чёрные, цепкие глаза. Он сразу заметил рукоять меча и уставился на него.

— Что это у тебя? — Николоз слегка кивнул на меч, его глаза вспыхнули любопытством и жадным блеском.

Я коротко пояснил:

— Меч. Японский.

Взгляд грузина буквально прожигал мой трофей, интерес и желание обладать ей овладели им полностью.

— Послушай, дорогой, — начал он вкрадчиво, не сводя взгляда с эфеса, словно сканировал, — а где взял-то такую красоту?

— В бою, — коротко ответил я, давая понять, что разговор не стоит развивать дальше. Никакого впечатления на грузина это не произвело.

Николоз ещё раз окинул меня взглядом, а потом прочистил горло, явно готовясь к тому, чтобы рассказать нечто важное. Он хотел произвести впечатление. «Его любимое занятие», — подумал я с иронией.

— Ты знаешь, кем был мой прапрадед? — спросил грузин, склонив голову набок и внимательно глядя на меня.

— Просвети, — ответил я, ощущая, что сейчас последует что-то интересное.

Николоз слегка приподнял бровь, словно удивляясь моему невежеству.

— Он был князем Константином Гогадзе, — произнёс он с явной гордостью в голосе. — Не слышал?

Я отрицательно покачал головой.

— Вах! Мой прапрадед воевал вместе с Багратионом в Отечественной войне 1812 года, — продолжил Николоз, его глаза блестели при воспоминании о героическом предке. — Ему сам Кутузов после Бородинского сражения в награду преподнёс саблю. Сабля, понимаешь? — повторил он, акцентируя внимание на этом слове.

Лицо собеседника светилось гордостью за родовые корни, а я молча кивнул, понимая, что для Гогадзе эти рассказы о прошлом — не просто истории. Для него это прямая связь с предками, с их победами и славой. То, чем он гордиться будет и детям, если заведёт их, передаст по наследству. «А мне и передавать теперь некому, — вдруг подумал я. — Семья моя осталась там, в другом времени».

— К чему ты это мне говоришь, не пойму? — спросил я, слегка нахмурившись.

Николоз скривил губы, словно знал, что я не сразу уловлю суть.

— Для грузина сабля — это не просто холодное оружие, — начал он, его голос стал глубже, серьёзнее. — Это символ чести, рода, наследия. Сабля в моём роду всегда передавалась от отца к сыну. Она как часть меня. Как ты вот сейчас держишь катану и чувствуешь её силу. Я чувствую то же самое, когда беру в руки саблю моего прапрадеда.

Он на мгновение замолчал, внимательно глядя на меня, словно искал понимания.

— А теперь, — продолжил он, — ты представляешь, что для меня значит эта катана? Это не просто трофей или кусок металла. Это символ другой великой традиции, другого народа, который тоже чтит своё оружие, как и мы, грузины. Если я привезу её домой… да вся Грузия обо мне говорить станет!

Я посмотрел на него с интересом. Ну до чего ж тщеславный!

— Прости, но я добыл её в бою. Едва не погиб. Она мой трофей.

— Не можешь подарить? Продай. Что хочешь? Всё отдам! — страстно заговорил Николоз, его голос дрожал от желания. Остальные пассажиры посмотрели на него с интересом. Девушки стали шушукаться, посмеиваясь. Гордый грузин не удостоил их даже взглядом.

Я мог понять его. Но эта катана… она уже стала частью чего-то большего, частью меня самого. И тот момент, когда меня буквально унесло в 1904 год, на гору в окрестностях Порт-Артура… было в этом что-то мистическое, неподдающееся разумному объяснению. А главное — когда я держу в руках меч, то ощущение, словно он наполняет меня силами и знаниями, которых раньше не было. Чудеса, да и только!

— Николоз, — медленно сказал я, чувствуя, как напряжение возрастает, — эта вещь не на продажу.

Грузин замер, взгляд его стал жёстче, но быстро сменился на что-то более смиренное. Видимо, он понял, что этот разговор не приведёт к результату.

— Нет, всё-таки скажи, что ты хочешь? — спросил он, в глазах его читалось настойчивое любопытство.

— А что у тебя есть? — ответил я, иронично поднимая брови. Думал, что после этого он отстанет. Какое там!

Грузин крепко задумался, его лицо изменилось, когда он начал перебирать в уме свои «сокровища» и трофеи.

— У меня есть некоторые вещи, которые могут пригодиться, — начал он, как будто сам не веря в свою удачу. — Слышал про Sturmgewehr 44?

Я слегка усмехнулся.

— Слышал, — ответил сразу. Не буду же рассказывать, что буквально в этом году оружейник Михаил Калашников, опираясь в том числе на Sturmgewehr 44, уже разрабатывает свой образец, который войдёт в мировую историю под названием «АК-47». Интересно, у Гогадзе откуда эта «машинка»? Видимо, привёз с западного фронта, хитрец. Или здесь уже выменял на что-нибудь.

— Это не то, что мне нужно, — сказал я. — Говорю о чём-то более ценном.

Грузин на мгновение замер, затем выдохнул, словно собрался с силами.

— Я могу предложить тебе помощь, — наконец произнёс он. — У меня есть связи. Я знаю несколько людей, которые могут помочь с решением некоторых вопросов. Тебе это не пригодится?

«Вот она, грузинская мафия в действии», — шутливо подумал я.

— Прости, дружище. Но это всё меня совсем не интересует.

— А что же тогда тебе нужно⁈ — вскричал Гогадзе так громко, что даже писали, задремавшие под шум мотора, вздрогнули и посмотрели на него.

— Николоз, — сказал я, твёрдо глядя ему в глаза. — Если ты хочешь остаться моим другом, давай договоримся: эта катана — моя. И точка.

Грузин поник. Опустил глаза.

— Как скажешь, генацвале, — произнёс с тоской.

Мы продолжили путь. Студер трясло на ухабах, приходилось крепко держаться за жёсткую лавку, что то и дело норовила крепко долбануть по пятой точке. Никакого комфорта. Но зато едем, уже хорошо. Память подсказала когда-то увиденное настоящим Алексеем Олениным — многокилометровые маршевые колонны советской пехоты, уныло бредущие по бескрайним степям Украины в сторону Днепра. Лил дождь, было холодно. Под ногами — грязное месиво. Но надо идти, и тысячи людей шагали, с трудом выдирая ноги из жижи, чтобы сделать ещё шаг к Победе.