Оленин, машину!

Глава 47

Мгновение спустя я почувствовал, как кузов машины стало трясти, словно мы оказались на высоких волнах. Всё вокруг заполнилось надрывным рёвом мотора и буханьем колёс по неровной дороге. Я и японский офицер, сидящий рядом, были словно в замедленной съёмке. В одну секунду он крепко вцепился в сиденье, а в следующую — уже повис в воздухе, его лицо исказилось от страха и недоумения.

Я вдавил ногу в педаль тормоза, но она не сработала. Рванул ручник, и тоже бесполезно: он с хрустом сломался. Виллис оказался почти неуправляемым. Как назло, мы теперь летели с горки. Вокруг мелькали кусты и деревья. Когда машина подскочила ещё раз, меня подбросило вверх, и я чуть не вылетел наружу. Успел сильнее вцепиться за баранку, но ладони заскользили по металлу, не в силах удержать опору. В этот момент японец, кажется, потерял контроль. Он вскрикнул и, на мгновение забыв о своей гордости, попытался схватиться за меня. Его глаза расширились от ужаса, когда он осознал, что мы в опасности.

Внезапно ещё один сильный толчок! Виллис влетел в очередную ямку, и обе наши фигуры, словно куклы, всё-таки выпорхнули из сидений. Я почувствовал, как тело Сигэру ударилось о меня, и мы оба, не успевши понять, что происходит, ласточками полетели из автомобиля. В воздухе будто замерли секунды, а затем я столкнулся с холодной землёй и, прежде чем остановиться, перекувырнулся несколько раз, в итоге брякнувшись на спину. В кожу сразу же вонзились хвойные иголки.

Японец бухнулся рядом, его катана ударилась неподалёку и отскочила в сторону. Я быстро поднялся, ещё не осознавая всей силы удара, и огляделся, пытаясь понять, что произошло. Сигэру был в порядке, хотя выглядел немного растерянным. Он стремительно вскочил на ноги, его лицо снова стало серьёзным, но взгляд уже был полон не гордости, а растерянности.

Мы выжили чудом. Если бы обоих впечатало в деревья, то всё. С десяток открытых переломов с обильным кровотечением гарантированы. Но на этот раз судьба улыбнулась нам — вместо того чтобы встретиться с деревьями лицом к лицу, мы приземлились на мягкий, немного замшелый грунт.

Отрывки воспоминаний о том, как мы вылетали из Виллиса, ещё крутились в голове, но теперь пришло время оценить ситуацию. Я осмотрелся вокруг, и сердце забилось быстрее от мысли, что мы могли быть мертвы. Все ещё слышался гул двигателя, но постепенно стихал. Вокруг разносился шорох листьев и треск веток, как будто природа пыталась скрыть следы нашего падения.

Сигэру, ещё не до конца пришедший в себя, осматривался. Я, стараясь не терять бдительность, первым делом проверил оружие. Перед поездкой нацепил кобуру с ТТ — подарок Жилина за хорошую работу в той китайской деревушке. Никаких явных повреждений. Уже хорошо. Главное, чтобы пленный заметил. А он и увидел, бросив косой взгляд.

— Мы… живы, — произнёс я. — Это… удивительно.

Офицер кивнул, его лицо все ещё было напряжено, но в глазах уже загорался огонёк облегчения. Словно в этот момент он осознал, что мы запросто могли превратиться в два трупа.

Я подошёл к виллису и осмотрел его повреждения. Он лежал на боку, кузов сильно помят, радиатор парил, а лобовое стекло вылетело, оставив лишь осколки, сверкающие на солнце. Запасное колесо вырвало с креплений, и оно валялось неподалёку. Передняя ось была погнута, и с такими повреждениями мы никуда не уедем.

«Кузьмичу придётся долго возиться, чтобы привести тачку в порядок», — подумал я. Даже закралась мысль, что виллис, видимо, придётся тут бросить. В таком состоянии он ехать сам не может, а эвакуаторов тут не наблюдается. Я усмехнулся. Полагаю, даже 80 лет спустя, в эту таёжную глушь, ни один эвакуатор ехать не захочет из опасения застрять в грязи. Хотя, может, в XXI веке здесь уже скоростную магистраль китайцы построили.

Понимая, что оставаться здесь нельзя, я стал осматриваться по сторонам. Лес вокруг был тихим, но в воздухе ощущалась напряжённость. В любой момент могли появиться японцы, — мне кажется, их по нашим тылам, отбившихся от своих, немало шныряет, — и нам нужно было действовать быстро. Я отвёл взгляд от автомобиля и начал изучать ближайшую местность.

Рядом что-то блеснуло. Взгляд упал на небольшие заросли можжевельника. Пригнувшись, я сделал шаг. Нагнувшись, понял, что это — катана. Аккуратно вытащил её из травы. Рядом, среди опавшей листвы, заметил ещё одну. Вторая оказалась штамповкой, но всё равно выглядела достаточно опасно. Я взял оба меча и вернулся к Виллису.

— Пора двигаться дальше, — сказал, поворачиваясь к офицеру.

Он стоял и, словно заворожённый, не отводил глаз от катаны мастера Мицуо. Я перехватил взгляд. Его интерес к катане был очевиден. «Видимо, хочет обратно заполучить семейную реликвию», — подумал я.

— Чего ты так смотришь? — спросил его, прищурившись.

Сигэру прочистил горло, явно собираясь с мыслями.

— У меня к тебе предложение, — сказал он негромко, будто нас тут кто-нибудь мог подслушать.

— Какое? — ответил я, настороженно глядя на него.

— В 1939 году, во время Номонганского инцидента…

«Японо-советское столкновение за спорные территории вдоль реки Халхин-Гол», — перевёл я автоматически для себя. Любят японцы придумывать всяким боевым столкновениям нейтральные словечки типа «инцидент». Они теперь, наверное, и атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки «инцидентами» считают. Мол, случайно так вышло, господа американцы не хотели.

— … один батальон императорской армии подорвал железнодорожный мост, по которому в сторону советской границы двигался поезд. В нём ехали китайцы, бежавшие от нашей армии. Все вагоны упали с насыпи, и лишь один рухнул в реку Мулинхэ. Это случилось недалеко, возле города Мишань.

Я нахмурился. Уж не пытается ли господин Сигэру записать меня в идиоты? Где Халхин-Гол, а где Мулинхэ. Видимо, японец рассчитывает на моё незнание географии? Решил, что раз перед ним простой старшина, можно лапшу на уши вешать в любых количествах. Вот только не знает господин самурай, что перед ним капитан ВДВ и опытный журналист. В прошлой жизни и в нынешней, как недавно выяснилось. Получил биологический апгрейд, короче.

— Вы, господин Сигэру, что-то путаете. Между реками Халхин-Гол и Мулинхэ даже по прямой, в точке максимального сближения, тысяча километров.

Японец бросил на меня заинтересованный взгляд. Не ожидал, видимо.

— Я не пытаюсь вас обмануть, Алексей, — заявил он с лёгким презрением. Ну да, я для него кто? Простой русский Ванька, а он — потомок древнего рода, граф. — Но я упомянул Номонганский инцидент лишь чтобы обозначить время действия…

— С весны по осень 1939 года? — подал я пленному ещё толику пищи для размышления.

Он удивился ещё больше.

— Да… это было… в августе, — продолжил он, видимо поняв, что объегорить меня не получится. — Так вот, тот вагон, который упал в реку, затонул. И никто долгое время не знал, что там было. Думали — те же китайцы, — это слово самурай произнёс полупрезрительно, словно о тараканах говорил. Меня покоробило.

— Что там было? — нетерпеливо сказал я.

Сигэру сдвинулся, его лицо стало серьёзным, словно он погружался в воспоминания, которые не выветрились даже после стольких событий.

— В этом вагоне была крупная партия золота и драгоценностей, — произнёс он тихо. — Эти сокровища были собраны китайцами со всей округи. Они хотели переправить их в СССР, а после использовать для того, чтобы выгнать императорскую армию со своей земли, — лейтенант едва заметно усмехнулся.

— И что, шесть лет это всё так и лежало под водой, и никто не знал?

— Все, кто был в курсе, погиб в том поезде. Вернее, мы так думали. Но неделю назад нам в руки попался один китайский партизан. Мы пообщались с ним… — Сигэру прочистил горло, и мне сразу стало понятно, что после беседы бедолага не выжил. — Он пытался купить свою жизнь, рассказав о сокровищах. Рассказал подробно, где они лежат, как всё было.

— Ты же сказал, что все там погибли.

— Он был единственным выжившим, помощником машиниста. Его выбросило из окна, он потом долго лечился. Когда выздоровел, остался в той деревне. Там мы его и нашли.

Мне сразу вспомнилась деревня, в которой мы недавно побывали. Та самая, где теперь старостой работает древний дед Чжао Цзябао.

— Как звали того китайца?

— Я не запоминаю их имена, — гордо ответил Сигэру. Ох, как же захотелось врезать ему по надменной роже! Но сдержался.

— Не Чжао, случаем?

Японец нахмурился, вспоминая.

— Кажется, да.

— А в деревне ещё в центре, около площади, есть административное здание двухэтажное, верно?

— Откуда ты…

— Доводилось бывать, — уклонился я от ответа. Так, значит, этот японский офицер убил кого-то из потомком старика Цзябао. Вот же мразота!.. — Дальше говори.

— Дальше просто. Я расскажу тебе, где находится то место, взамен ты меня отпустишь.

Я поднял брови:

— А ху-ху не хо-хо? — спросил по-русски, поскольку на японский такое перевести не смогу. Да и незачем.

— Что? — настал черёд Сигэру удивляться.

— То самое, — буркнул я. — Может, тебе ещё билет купить до Токио на белый теплоход?

Эта фраза, сказанная уже на японском, окончательно сбила Сигэру с толку.

— Ладно, шутки в сторону, — сказал я. — Пошли. Сдам тебя в спецотдел, там пропоёшь свою песню о главном.

— Подожди! — вдруг хмуро призвал японец. — Тогда у меня другое предложение.

— Опять?

— Нет. Пусть поединок решит, кому из нас быть свободным! — гордо заявил самурай.

Я уставился на него с интересом.

— И не западло тебе будет биться с простолюдином? — спросил его.

— Что такое «западло»?

— Унизительно.

— У меня ощущение, что ты не так прост, каким стараешься казаться, — заявил Сигэру.

Я хмыкнул. Угадал, граф ускоглазый. Но признаваться не стал, конечно.

— То есть ты мне предлагаешь нарушить приказ командира? — спросил я с вызовом.

— Ты же прекрасно понимаешь. Я уже предал своего императора и страну. Ниже падать мне некуда. Потому в вашем спецотделе ничего говорить не стану. Так что зря ты меня туда ведёшь. Всё, что знал, я уже сказал…

— А как насчёт дислокации ваших войск?

— Какая дислокация! — горько усмехнулся Сигэру. — Ты же сам видишь. Квантунская армия бежит, бросая позиции. Полный развал управления. Все позабыли о самурайской чести. Кодекс Бусидо попран и растоптан сапогами офицеров…

— Хватит причитать, как баба, — резко сказал я. — То есть ты ничего не скажешь?

— Я вызвался командовать отрядом камикадзе, чтобы остановить слишком быстрое продвижение русских. Хотел с честью умереть. Вот и всё. И да, я служил при штабе дивизии. Но её теперь нет — большая часть разгромлена, часть сдалась в плен. Про остальные соединения ничего не знаю. Так что выбираешь? Моё молчание или честный поединок?

Я задумался. А что? Может, и правда: стоит испытать судьбу?

— Сначала подробно расскажи, где сокровища.

— Ну да, а ты меня застрелишь сразу, — скривился японец.

— Даю слово русского офицера, — брякнул я.

— Так и думал, что ты не тот, за кого себя выдаёшь, — осклабился Сигэру.

— Да или нет?

Он рассказал. Я запомнил всё до мелочей. Потом воткнул рядом с японцем в дерево нож. Отошёл на двадцать шагов.

— Режь верёвку! — приказал ему.

Когда руки офицера стали свободны, и он потирал запястья, я кинул ему катану. Но не его фамильную, а штамповку. Сигэру скривился.

— Это нечестно.

— А ты хотел, чтобы я с тобой обычной железкой бился? Она переломится от первого удара.

— Погляди внимательно на то, что у тебя в руках, — сказал Сигэру.

Я осмотрел катану в руках. Что-то в ней давно ещё показалось странным — тяжесть была другой, не как у обычного меча, словно внутри скрыто нечто большее. Я провёл пальцами вдоль рукояти и заметил тонкий, едва заметный шов, проходивший по центру. Оттолкнул ножны и вытащил клинки. Два меча! Один — длинный, изящный, будто продолжение руки, второй — короткий, сделанный для быстрых и смертельных ударов в ближнем бою. Они были спрятаны в одних ножнах, причём мастер в самом деле был великолепен. Если бы не подсказка офицера, я бы и не увидел.

Сигэру смотрел на меня, его взгляд был настороженным, но не испуганным:

— Катана мастера тебе, мне штамповка и вакидзаси. Так пойдёт?

— Согласен.

Я бросил ему маленький меч.