Оленин, машину!

Глава 37

Старики, женщины с детьми на руках, подростки (мужчин призывного возраста практически не было, разве парочка инвалидов) — они стояли вразброс, переглядывались и что-то пытались объяснить. Но кому? Мы не понимали их, они нас. Что делать с ними — непонятно. Деревня вроде освобождена, японцев больше не видно, а дальше что?

Я посмотрел на Добролюбова, тот просто пожал плечами. Неясность разливалась по рядам — мы не знали, куда их девать и что с ними делать. Может, это ловушка? Может, разведка? Все эти вопросы проносились в голове, но ответов не было.

— Что с ними делать? — тихо спросил я лейтенанта.

Тот лишь покачал головой:

— Вот и я думаю…

Добролюбов быстро сориентировался в ситуации и громко обратился к бойцам:

— Кто китайский знает?

Все молчали. Никто не знал. Стояла неловкая тишина, слышались только перешёптывания местных, которые сбились в кучку, осторожно переглядываясь. После того, как наш командир громко спросил бойцов, местные притихли немного. Лейтенант нахмурился, обвёл нас взглядом, а потом решительно крикнул в сторону сельчан:

— Русский язык кто-нибудь из вас понимает?

Сначала китайцы перешёптывались. То ли боялись ответить, то ли решали. Наконец, из толпы робко вышел старичок лет 80-ти. Маленький, тощий, с измождённым лицом, босой, в грязных штанах и рубашке, из-под которой виднелись сморщенная кожа и ребра — видно было, что голодает. Он с трудом держался на ногах, опираясь на бамбуковую палку. Но, тем не менее, шагнул вперёд и, склонив голову, сказал хриплым голосом:

— Я… мало-мало говорю… русский.

Мы с лейтенантом переглянулись. Кажется, наконец-то появился шанс хоть что-то узнать.

Лейтенант, нахмурившись, подошёл к старичку и, глядя ему в глаза, заговорил громко и чётко:

— Японцы ушли? Сколько их было?

Старичок, немного прищурившись, подумал и ответил дрожащим голосом:

— Ушли… Много было. Может, сто. Может, меньше. Мы не считать.

Добролюбов кивнул и задал следующий вопрос:

— Где прячутся люди? Почему деревня пустая? Это все жители? — он показал на толпу, которая только с первого взгляда нам показалась большой, а как прикинули — человек с полсотни, не больше. Здесь должно быть намного больше — деревня не маленькая.

— Все в тайна… боятся. Японцы не щадят.

— А лагерь у них рядом есть? — продолжил Добролюбов, не спуская глаз со старика. Мне показалось, что командир ненароком включил режим «строгого следователя», коим и был совсем недавно. Подумалось: «Только бы не перегнул палку. Не то замкнётся старик, и всё, ничего не узнаем больше».

— Был лагерь в горах. Может, ушли. Может, нет, — вздохнул старик, опустив взгляд.

— Бои неподалёку были? — спросил лейтенант, настороженно оглядываясь.

— Далеко… слышали взрывы, но сюда не дошли.

— Дорогу к японскому лагерю знаешь? — подался вперёд Добролюбов.

Старичок на мгновение замер, затем неуверенно ответил:

— Знаю, но там опасно…

Лейтенант, прищурившись, продолжил:

— Нам нужна помощь. Кто-то из ваших сможет провести нас? — спросил он, но заметил, как старичок забеспокоился, нервно теребя край рубашки.

— Опасно… — протянул китаец, покачав седой головой. — Люди боятся. Японцы — звери.

Добролюбов хмыкнул и перешёл на более жёсткий тон:

— Поможем вам. Продуктов дадим. Но нужно, чтобы кто-то пошёл с нами. Проводник нужен. Или сам пойдёшь?

Старик замер, его глаза вспыхнули страхом и сомнением. Он промолчал, опустив голову, а затем тихо выдохнул:

— Я стар… не дойду. Но… может, сын моего соседа…

Добролюбов нахмурился, глядя на старика:

— Кто у вас тут старший? Есть староста в деревне? Кто главный?

Старик опустил глаза, словно бы вспоминая, затем тяжело вздохнул и тихо ответил:

— Теперь я… Прежнего японцы расстреляли… его и всю семью. Подумали, что он собирает разведданные для ваших… для красных.

Командир бросил короткий взгляд на меня, прежде чем вернуться к старику:

— Как зовут тебя?

— Чжао Цзябао, — ответил старик, тихо, словно с каким-то горьким сожалением. Мне даже показалось, что он нас боится почти так же, как японцев. Может, чуть меньше.

— Лейтенант кивнул, явно стараясь смягчить обстановку. Он сделал шаг вперёд и спокойно сказал старику:

— Не бойся, товарищ Цзябао. Советская армия пришла навсегда освободить ваш народ от японских оккупантов. Мы здесь, чтобы помочь вам, китайским товарищам, выгнать захватчиков с вашей земли.

Старик посмотрел на него с явным недоверием, но промолчал, а лейтенант продолжил:

— Нам нужна помощь, чтобы поскорее выполнить эту задачу. Мы отомстим японцам за миллионы погибших китайцев. Выведем врагов с вашей земли. Но без проводника будет сложно.

Китаец молчал, обдумывая услышанное, а я наблюдал, как его взгляд блуждал по лицам наших солдат, словно пытался решить, можно ли нам доверять.

— Передай это сельчанам, — потребовал лейтенант.

Старик обернулся к своим и пересказал. Те начали переглядываться активнее, более оживлённо. Кажется, не спешили верить в услышанное, но уж очень им хотелось. Цзябао переговорил с несколькими, потом повернулся к нам:

— Мы дадим проводника. Вот, — и вытянул за рукав из толпы паренька лет 15–16. — Зовут Кэцян. Сын моего соседа. Его отца угнали японцы.

— Он по-русски говорит?

— Мало-мало понимать, — бодрым голосом ответил паренёк.

— Так. Хорошо, — сказал Добролюбов и приказал мне привести в деревню нашу колонну, которая ещё оставалась на окраине под охраной наших бойцов. Я взял с собой Марченко, поскольку уже успел узнать, на что способен этот крепкий разведчик. Мы быстро прошли деревню, объяснили нашим, как всё прошло, и вскоре виллис уже стоял на главной площади рядом со студебекером.

Командир приказал нам поделиться продуктами с местными, что мы с охотой и сделали. Старик Цзябао забрал вещмешок, заполненный тушёнкой, хлебом и пшённой крупой, стал было низко кланяться, но лейтенант его остановил:

— Не нужно этого.

Китаец кивнул и потащил мешок в то самое административное здание, где заседал снайпер. За ним потянулись местные, и только ребятишки остались, осматривая нашу технику. Облепили её со всех сторон и разглядывали, а вот руками трогать ни я, ни Пивченко не позволили. Открутят ещё что-нибудь важное, ищи потом замену. Но зато детям дали ещё сухарей, у кого кусочек сахара был или старая конфета — всё сгодилось для маленьких подарков.

Добролюбов взял меня, сержанта Жилина и Кэцяна, отвёл в сторонку. Стали обсуждать, как будем двигаться. Сначала парень показал на карте, — довольно смышлёный оказался, — в каком направлении нужно ехать и сколько. Предположительно, отсюда до места, где японская ДРГ устроила лежбище, было, как и сообщил снайпер, чуть более двух километров. Значит, нам туда ехать смысла нет — в таёжной тишине звуки далеко разносятся, и диверсанты нас вычислят прежде, чем даже успеем к ним приблизиться.

Придётся топать пешком.

— Есть какая-нибудь тропинка или через бурелом идти? — спросил я Кэцяна.

— Бур… е… лом? — переспросил он.

— Ну, где очень трудно. Деревьев много. Не пройти.

— А! — паренёк улыбнулся. — Есть тропинка. Пройти можно.

— Ну да, если очень осторожно, — буркнул Жилин. — Или если кто из местных уже не помчался их предупредить.

— Предатель нет! — воскликнул Кэцян, гневно посмотрев на сержанта. — Японцы много людей у нас убивать! Очень много! Каждая семья хоронить свой родственник!

— Ты где так по-русски намастрячился? — усмехнулся Жилин.

Кэцян поднял непонимающе брови.

— Научился где.

— У старик Цзябао. Он говорить: когда-нибудь японцы уйти. Русские прийти. Учи, пригодится.

— Правильно старикан говорил тебе, — поддержал я и добавил лозунг, который станет известен совсем скоро: — Русский и китаец братья навек!

Кэцян покивал.

— Кого возьмём? — спросил Добролюбов, обращаясь к Жилину.

— Разве не все двинемся? — удивился сержант.

— Неизвестно, сколько там сил противника. Может, будет проще навести на них сначала авиацию, а потом уже добить, кто останется. Если, как старик сказал, их там сотня или даже две, придётся нам туго, — ответил Добролюбов.

В самом деле. Мы как-то не подумали, что ДРГ может быть частью большого отряда, укрывающегося в нашем тылу. Значит, следак прав. Сначала нужна разведка.

— Я сам пойду, — вызвался Жилин. — Возьму Марченко и Прокопова.

— И меня, — добавил я.

Сержант глянул недовольно. Мол, ты водила, чего лезешь вообще?

— Я знаю японский, — выдал аргумент.

С этим Жилину было не поспорить.

— Значит, ставлю задачу: обнаружить лагерь противника. Выяснить численность, вернуться и доложить. Дальше решим по обстановке.

Перед выходом началась привычная неторопливая возня: каждый готовился по-своему. Бойцы осматривали оружие, перезаряжали автоматы, проверяли патроны. Кто-то менял магазины, кто-то проверял одежду, чтобы ничего не бряцало и не гремело. Воздух наполнился щелчками затворов и приглушённым шёпотом. Я тоже занялся делом — проверил магазин и затвор ППШ. В боевых условиях нельзя полагаться на удачу.

Увидел рядом оставленную японскую винтовку с оптическим прицелом. Решил взять с собой. Пригодится. В прошлой жизни у меня в отряде был снайпер с «Сумраком». Шикарная вещь — сверхдальнобойная снайперская винтовка из семейства винтовок Лобаева. Максимальная убойная дальность — до трёх километров. Здесь вокруг тайга, она бы едва пригодилась. Но вот японская вполне.

Жаль, патронов немного. Когда осмотрел подсумок самурая, нашёл всего десять патронов, а наши не подходят по калибру.

— Маловато будет, — проворчал про себя, но решил взять винтовку с собой. Лучше хоть что-то, чем ничего.

Вскоре мы выдвинулись. Кэцян шёл впереди, за ним Жилкин, Марченко, я. Замыкал отряд Прокопов. Я шёл и радовался тому, что лейтенант Добролюбов не стал интересоваться, почему обычный водитель отправился в разведку, причём не в первый раз. Он заметил, на что я способен, потому и доверяет. Это хорошо.

Одна только мысль не давала мне теперь покоя: почему самурай сказал, что не было сообщений о Хиросиме и Нагасаки? Возможно, японские власти просто запретили об этом распространяться. Но это вряд ли. Такое не утаишь: два крупных города сметены с лица земли, и чтобы ни одна газета или радиостанция ни слова? В СССР такое бы запросто прокатило. Когда рванул четвёртый блок Чернобыльской АЭС, в советских СМИ сообщение появилось только 27 апреля, через 36 часов после катастрофы. Диктор припятской радиотрансляционной сети сообщил о сборе и временной эвакуации жителей города. А вся страна узнала лишь 28 апреля, в 21:00, когда ТАСС передало коротенькое сообщение про аварию, во время которой «повреждён один из атомных реакторов».

Или японские власти, как и любые другие на свете, пытаются не допустить паники?

Всё-таки у меня ощущение, что здешняя история идёт иным путём. Уж не моё ли появление тут сработало, как эффект бабочки?