Оленин, машину!

Глава 26

Я старательно, как учили, полз следом за ефрейтором, а в голове чем дальше, тем сильнее гремело сомнение, как палка по пустой бочке. Зачем полез сюда? Во-первых, бросил машину на передовой. А ну как Гогадзе вернётся с приказом быстро мчаться обратно в штаб? Во-вторых, на кой чёрт мне вообще это сдалось — лезть под пули? Я что, романтично настроенный пацан, мечтающий о наградах?

Стоило пули помянуть, как неожиданно в паре метров впереди одна, шальная, с противным чавкающим звуком влепилась в мокрую от дождя землю.

«Снайпер⁈» — нервно подумал я, вжимаясь в сырость всем телом и стараясь не шевелиться. Чёрт, мы ж тут как на ладони! Если японец засел где-то выше нас, то не пройдёт и получаса, как вместо Лёхи и Василя будут два остывающих трупа. Ох, как не хочется помирать! Только новую жизнь начал! Не в своём теле и времени, но какая теперь разница? Жажда жизни — она во все времена одинаковая.

Колесник не выдержал первым. Пополз дальше, рискуя. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Выстрелов больше не было. Это давало надежду, что пуля была шальная. Она — самая мерзкая на войне, самая подлая. Потому как прилетает, откуда не ждёшь, и чаще всего жалит в самое уязвимое место. Но теперь пронесло.

Я решил, что надо сапёру помочь. Выдвинулся и пополз рядом. Вскоре мы оказались перед линией колючей проволоки. Но стоило мне протянуть к ней руку, как Василь коротко стукнул меня в плечо, заставив остановиться.

— Какого хрена? — возмутился я.

Ефрейтор молча достал малую сапёрную, провёл по металлу. Помимо мерзкого скрежещущего звука, я заметил крошечные искорки. Заграждение оказалось под напряжением, и значит Василь меня только что спас от сильного удара электрическим током. Не знаю, убил бы он меня или нет, но надолго вывести из строя мог. Видел я как-то одного рыбака. Закинул блесну неподалёку от линии электропередачи. А там 110 киловольт. От мужика обгорелая тушка осталась.

— Спасибо, — прошептал я сапёру. Тот коротко кивнул, надел варежки и споро проделал дыру в заграждении. Мы пролезли в неё. Стали двигаться дальше, но тут Василь вдруг замер.

— Чего опять? — спросил я недовольно. Мне, как десантнику в прошлой жизни, хотелось поскорее добраться до японских позиций на высоте, а потом задать им жару. Мысль появилась такая: врежу из автомата и закидаю гранатами. Этого хватит, чтобы они отвлеклись на меня, а там наши в атаку пойдут, и вот уже Лёха Оленин не просто водитель, а помог наступающим частям Красной Армии.

— Мины, — коротко ответил Колесник. Вытащил щуп и полез дальше, осторожно тыкая в мокрую землю перед собой. Теперь у меня пропало желание идти параллельным курсом. Пришлось ползти в фарватере. И не напрасно: у Василя оказался нюх на смертоносные ловушки. Пока двигались, он на полусотне метров два «сюрприза» обнаружил.

— Видал? — он осторожно вытащил из-под земли странную штуку. Я прежде таких не видел: плоский диск, с четырёх сторон к нему приделаны прямоугольники одинакового размера. Между двумя — отросток, словно кусок водопроводной трубы три четверти.

Я отрицательно помотал головой.

— Что за зверь? — спросил Василя.

— «Тип 99» называется, — ответил он. — Вот видишь эти прямоугольники? Там магниты. Когда техника едет, прилепляются к ней. Пять секунд проходит, и как жахнет!

— Противотанковая, что ли?

— Ага.

— А на кой чёрт они высоту такими прикрыли? Проще было противопехотными.

— Чёрт их знает, — ефрейтор пожал плечами. — Ладно, дальше пошли. Нам надо успеть.

— До чего?

— Тут скоро наши пойдут. Нам с бойцами приказ был — сделать проход в минных полях и ограждениях. Но видишь, я один остался. Ну, с тобой, то есть.

Двинулись дальше. Мне раньше доводилось иметь дело с сапёрами. Но у тех была аппаратура — миноискатели, а у Колесника ничего, кроме щупа, варежек и ножниц для разрезания «колючки». Мне даже стало его немного жаль. А ещё удивила та безропотность, с которой он выполнял приказ. И ведь на этой высоте он оказался в одиночку против японской армии! Про себя я как-то не подумал. Что проку от меня? Разминировать всё равно не умею. То есть современные образцы кое-какие знаю, а нынешние…

— Василь, а ты сам-то откуда будешь? — спросил я, пока он возился с очередным ограждением, ловко и умело проделывая в нём проход.

— Из станицы Боровой. Харьковская область. Слыхал?

— Нет, — честно признался я.

— Места у нас знатные, красивые, — мечтательно произнёс ефрейтор. — Станица на левом берегу Оскола стоит. Рыбалка, а купаться… Мы в детстве каждое лето с пацанами каждый день там пропадали. К осени чёрные становились от загара… Да, были времена. Меня в 1942-м призвали и сразу сюда отправили, на Дальний Восток. Может, потому и уцелел. Я спрашивал потом у наших, станичных, как войну прошли. Говорят: почти тысяча человек ушла на фронт, больше трети погибли. Ох, сколько ж похоронок бабы получили…

Василь замолчал, темнея лицом. Потом вдруг очнулся и стал остервенело загибать в стороны колючую проволоку. Я ему в этом деле помогал, и так мы двигались дальше, всё выше, пока вдруг на напоролись на ДОТ. Японцы нас заметили, открыли огонь из боковой амбразуры. Пришлось залечь и окапываться.

По нам били из пулемёта, но неприцельно. Так, скорее старались не дать приблизиться.

— Влипли, — сказал я и выругался, вжимаясь в землю. Как же ненавижу это ощущение беспомощности! Вот вроде бы ты, воин, вооружённый автоматом, с гранатами, а в такие моменты лежишь и чувствуешь себя червём. Сейчас возьмёт враг, да и наступит. От тебя только мокрое место останется, а сделать ты ему ничего не можешь. За ним сила, не за тобой.

Снова пожалел, что рации нет. Можно было бы арту вызвать, чтоб жахнула по опорнику, а лучше всего — ракетой или снарядом с самонаводящимся снарядом. «Размечтался, остолоп!» — отругал себя, вспомнив, в каком времени нахожусь.

— Товарищ ефрейтор! — вдруг раздалось неподалёку.

Я вздрогнул и навёл туда автомат по привычке.

— Здесь я, — отозвался Колесник. — Кто такие?

Неподалёку показались шестеро бойцов. Они больше чертей из преисподней напоминали, чем бойцов Красной Армии — такие оказались чумазые.

— Отделение сержанта Крапивина. Прибыли к вам на подмогу, — сказал один из незнакомцев.

— А где он сам?

— Так ранило его. В ногу. В тыл пополз. Отрядили бойца помочь.

— Ясно, — ответил Колесник. — Видите ДОТ?

— Так точно.

— Надо взять.

Повисла пауза. Я с бойцами согласился мысленно. Как приказ выполнить, если в руках одни автоматы, да ещё гранаты? Не в лоб же атаковать вражеское укрепление. Все тут поляжем, и что проку? Японец как сидел за бетонными стенами, так и продолжит. И хрен знает, сколько боеприпасов и жратвы у него там припасено. Может, ещё лет на двадцать?

Пока я думал, противник перенёс огонь в нашу сторону. Да так внезапно, что трое из шести прибывших получили по пуле — вскрикнули, застонали, закричали. Другие бросились им на помощь, а я даже на несколько мгновений растерялся. Как это получилось⁈ Но опыт подсказал: на войне всякое бывает. Даже то, что представить трудно. А сукин сын, что в ДОТе сидит, оказался слишком метким.

— Вперёд! — вдруг крикнул Колесник и первым побежал к укреплению.

Кто не был ранен, и я в том числе, поднялись и побежали за ним.

Навстречу — град свинца.

Залегли.

Василь выругался матерно, стал из гранат связку мастерить. Я ему помог в этом деле.

— Добросишь? — спросил его.

Ефрейтор кивнул. Привстал и бросил первую.

Впереди тяжело бухнуло. На нас посыпались куски земли и осколки бетона. Крошечные. Не поскупились японцы на материал. И не воровали на поставках, как в нашей армии образца XXI века, а то бы разнесло их ДОТ в мелкие обломки. Пришлось пригнуться. Но когда попробовали подняться снова в атаку, опять по нам резанули очереди. Одна, другая… Японец длинными бил, патроны не экономил. Сдерживал наше наступление, больше не старался прицелиться.

Колесник смастерил ещё одну связку.

— Василь, может, давай сам? — спросил я его.

Ефрейтор только злобно зыркнул на меня, ничего не сказал. Пополз вперёд. Приподнялся и швырнул в ДОТ ещё одну связку. Я видел, как она, ударившись о бетон, отскочила в сторону и взорвалась, не причинив укреплению ни малейшего вреда. После этого японец с пулемётом как остервенел: принялся лупить почти без остановки. Когда патроны кончались и надо было перезарядиться, его приятели начинали лупить из винтовок, не давая нам голов поднять.

Прошло ещё минут двадцать, а у нас опять потери: ещё двое бойцов перестали отстреливаться, — одного убило наповал, второго ранило. Тот, оставшийся, начал ему помогать. Но, стоило парню приподняться на чуть-чуть в выемке, где они лежали, как тут же схлопотал пулю в плечо. Вскрикнул и скрылся.

— Да твою ж мать! — выругался Колесник. Схватил третью связку и пульнул в ДОТ. Она долетела до самой амбразуры, из которой выплёвывал свинец японский пулемёт, жахнула там, но оставила лишь выбоину на бетонной стене.

Я не знал, что мы будем дальше делать. От подкрепления ничего не осталось. Только раненые и убитые. А ещё мы с ефрейтором.

— Что делать будем, Василь? Отступать надо.

Он опять глянул на меня, как на врага народа.

— А вот это уж хер с маслом! — рыкнул, снимая с пояса гранату. Последнюю.

Японский пулемётчик продолжил прощупывать пространство перед ДОТом. То туда очередь пошлёт, то сюда. Уже не так часто, как прежде. Видимо, решил, что выбил основную часть наступающих, и теперь можно не особенно стараться. Я скрежетал зубами, лёжа на холодной мокрой земле, поливаемый дождём. Но себя проклинал не за то, что решился на такую авантюру, хотя мог бы сейчас сидеть в машине под крышей и жрать консервы. Злился на себя за то, что ни хера сделать не могу. Будь у меня хотя бы ПТУР, я бы сейчас этот ДОТ разнёс на мелкие куски, и японским мамашам пришлось бы читать похоронки на своих «сыновей солнца» или как они там их называют.

Но ПТУРы ещё не придумали. Потому похоронки будут получать русские матери, рыдать над ними и болеть душой и телом. Я же, Владимир Парфёнов, старший лейтенант ВДВ, вынужден теперь лежать, как бесполезный червяк, и, сука, ничего сделать не могу!

Вдруг Василь, скрипнув зубами, — я аж с пары метров услышал этот звук, — вскочил и с пронзительным криком:

— За Родину!!! — кинулся прямо на ДОТ.

Я от неожиданности рот приоткрыл и дёрнулся было, чтобы последовать за ним, но вовремя себя сдержал. Один в поле не воин, но что Колесник вытворяет⁈ Зачем⁈

Дальше увидел такое, о чём только в книжках читал про Великую Отечественную войну. Думал раньше: сказки, выдумки, не бывало такого. Журналюги сочинили для красного словца. Им, паразитам, верить нельзя.

Василь Колесник, петляя, поскальзываясь на мокром грунте, упрямо бежал вперёд. Оказавшись около ДОТа, он бросился на амбразуру, швырнув внутрь гранату, и закрыл её своим телом. С широко раскрытыми глазами я смотрел, как изнутри навстречу ефрейтору вылетела пулемётная очередь. Она вонзилась в тело Василя, проделав в нём несколько дыр, и только алое облако полетело от спины во все стороны, сдуваемое ветром. Колесник дёрнулся несколько раз, затих.

— Су-y-y-y-ки-и-и-и! — заорал я, вскочил и, спотыкаясь и падая, побежал к ДОТу.

Внутри бушевала ярость. Мне было глубоко наплевать, станет кто-то стрелять в ответ или нет. Хотелось лишь одного: добраться до того узкоглазого ублюдка, который за полчаса выкосил целое отделение нашей пехоты, а в финале убил ефрейтора Колесника. В том, что Василь погиб, я, увы, не сомневался: не может человек выжить, если крупнокалиберный пулемёт превратил его тело в кровавый дуршлаг.

Дальше всё превратилось в калейдоскоп быстро сменяющих друг друга событий. Вот я добегаю до ДОТа, оказываюсь с тыльной его стороны, — там, где глубокий окоп в полный профиль, чтобы можно было входить и выходить из укрепления, не опасаясь оружейной стрельбы. Падаю на землю и первым делом швыряю туда гранату. Когда бухает, даю очередь. Спрыгиваю вниз. Пять шагов вперёд по траншее. Поворот налево. Выглядываю, и тут же мимо головы пролетает пуля и чавкает в землю.

— Банза-а-а-ай! — японский солдат бежит на меня, выставив винтовку. Штык-нож впереди. Отбиваю его автоматом, следом даю короткую очередь в живот врага. Он вскрикивает, бросает оружие и хватается за рану. Падает и воет от боли. «Не жилец», — думаю и наклоняюсь к нему: на поясе три гранаты. Снимаю их, одну тут же швыряю дальше по окопу.

Взрыв! Сразу за ним — стоны и просьбы о помощи.

Замираю, садясь на корточки и ожидая атаку. Но проходит несколько секунд. Минута. Вторая. Никто не бежит сюда больше. «Значит, опорник оборонять больше некому», — понимаю с облегчением и осторожно, чтобы не нарваться, иду дальше. За следующим поворотом японец. Грудь разворочена ­– ему досталось от гранаты. Рядом второй, жив ещё. Держится за изуродованную ногу. Причитает. Видит меня и с испугом смотрит:

— Не убивайте! Я сдаюсь! — говорит на японском, придурок. Уверен, что все должны знать язык его страны. «Повезло тебе, что я из таких!» — думаю зло.

— Сколько солдат было в ДОТе? — спрашиваю его.

Узкие глаза становятся широкими. Не ожидал, что гайдзин — «иностранец» на их языке — разговаривает на японском.

— Трое, — отвечает. — Не убивайте меня, пожалуйста. У меня трое детей в Нагасаки…

— Где⁈ — поражаюсь услышанному.

— В Нагасаки, — хнычет солдат. — Меня зовут Асахи Шимбун, пожалуйста, господин, будьте милосердны…

Я держу палец на спусковом крючке, готовый при любом его неверном движении дать очередь. Но японца становится жалко. Он ещё не знает, что нет больше на свете его семьи. Сгорела в адском пламени атомной бомбардировки. Вероятность этого слишком велика. Я помню: из населения Нагасаки, которое составляло около трёхсот тысяч человек, в момент ядерного взрыва погибли около семидесяти тысяч. К концу текущего года их станет более ста тысяч. Через пять лет эта цифра удвоится.

— Я тебя не трону, Асахи, — говорю японцу. — Сделай перевязку. Но смотри: если попробуешь воевать против русских — тебе конец. Понял⁈

— Да! Да! — испуганный раненый даже голову руками прикрыл, думая, что бить стану.

Нет, у меня задача есть поважнее. Чёртов ДОТ, который погубил славного парня Василя Колесника. Вот уж если там кто живой остался, так лучше бы ему помолиться за упокой своей души, поскольку прощать не собираюсь.

Я вернулся к укреплению. Осторожно взялся за ручку стальной двери, сделанную из куска арматуры. Потянул на себя. Она подалась, скрипнув. По-хорошему бы кинуть внутрь гранату. Но Василь, молодец парень, сделал это раньше, чем успел геройски погибнуть. Заглядываю через щель. Внутри тишина, никто не стреляет. Захожу, повожу стволом автомата: «Только дёрнетесь, суки! Дыр понаделаю!» — думаю злобно.

Живых внутри нет. Трое, как и сказал Асахи, мертвы. Разметало их внутренности по бетонным стенам. Даже осматривать нечего толком. Трупы, горы стреляных гильз, гранаты в ящике. Что ж, пригодятся, хоть и говно — наши «лимонки» гораздо надёжнее. Выхожу из ДОТа и вдруг вижу, как по высоте, мне навстречу, спешат наши бойцы.

«Ну, слава Богу!» — думаю с облегчением.

— Кто такой? — спрашивает меня молоденький лейтенант, подбегая и тыча в грудь автоматом.

— Старшина Оленин, СМЕРШ, — представился я коротко и вдруг осознав, какая жуткая усталость на меня навалилась. Показал удостоверение.

— Здравия желаю, товарищ старшина! — немного испуганно отдаёт офицер воинское приветствие. — А что вы тут…

— Мы с сапёром, ефрейтором Колесником, выполнили приказ — захватить ДОТ на вершине высоты. Точнее, это сделал он, Василий Колесник, — подтвердил я.

— А где он? — лейтенант осмотрелся.

— Вот, видите амбразуру? Там лежит. Погиб смертью героя, — сказал ему. — Закрыл грудью. Ясно⁈

— Так точно! — снова чуть испугался молоденький лейтенант.

— Сообщите по команде. Мне ехать пора. Если надо будет показания — найдите. Старшина Оленин, 13 ОТБ УКР «СМЕРШ».

— Товарищ лейтена-а-а-ант! — послышался вдруг нервный зов.

— Что⁈

— Тут японец. Живой, раненый.

— Это Асахи Шимбун, — заметил я. — Приведите сюда. Забираю с собой.