Сукины дети 7. Охота на Ктулху

Глава 5

— Только думать надо быстро, пока Генькина бабушка не вернулась, — добавила я.

Стёпка, вместо того, чтобы думать, соскочил с табуретки и спрятался под столом. Теперь из-под бахромы на меня вылупились блестящие, круглые от страха глаза.

— Ты знаешь, что это за безобразие, — заключила я. Глаза мигнули. — А мне скажешь?

— Лучше уходи, Маша. Целее будешь.

Я присвистнула. Чтобы домовой обратился вот так, по имени, да ещё и к тому, кто в доме не живёт…

— Значит, не скажешь.

Из бахромы высунулась пушистая мордочка и повела носом из стороны в сторону: он меня предупредил.

И больше разговаривать не намерен.

— Ну и ладно, — я тоже поднялась, накрыла миской остатки пирожков… Точнее, ОДИН оставшийся пирожок, и подхватила рюкзак. — Не хочешь — и не говори. Сама разберусь. Вылезу на чердак и посмотрю, кто такой нехороший там прячется.

Искоса я наблюдала за Растрёпкой.

При упоминании чердака он даже ухом не повёл. Значит…

— Или спущусь в подвал, — продолжила я СПЕЦИАЛЬНЫМ тоном. — Ведь ТАМ оно и прячется, правда, Стёпка?..

Тот фыркнул, как самый натуральный кот, и спрятался за бахрому.

Значит, правда.

Ладно, надо торопиться. А не то и впрямь бабушка вернётся…

Выйдя в подъезд, я опять врюхалась в кисель — показалось, его стало больше. Странно… По логике, раз этой психоплазмы больше наверху — тот, кто её распространяет, должен сидеть на чердаке.

Но Стёпка категорически указал вниз.

Психоплазма — это мой термин. По аналогии с ЭКТОплазмой, только та — материальная, а ПСИХО — ментальная. Это след, который оставляют за собой Твари. Никто его не видит, кроме меня.

Даже Сашхен и Алекс.

Тёть Настя говорит, это мой ДАР — видеть эманации, которые оставляют в пространстве мысли существ.

Насчёт дара не знаю.

Как по мне, ДАР — это когда вокруг темно и туман, и сырость, а потом вдруг РАЗ — и солнышко выглянуло, туман сгинул и тепло сделалось…

Или когда птичка на окно прилетит и скачет по подоконнику.

Или когда ты математику не выучишь, но при этом точно знаешь: спросят. И обязательно спрашивают, но пока ты идёшь к доске, как на Голгофу, звенит звонок…

Про Голгофу Гоплит рассказывал, так что я в курсе, что там было и как.

Спустившись к подвальной двери, я осмотрела замок — он висел на дужке, а сам был открыт.

Значит, кто-то туда лазил, причём, недавно.

Приоткрыв дверь на щелочку, я принюхалась: крысами не пахло.

Плохо.

Если не пахнет крысами, значит, Тварь их уже сожрала.

За спиной я почувствовала дуновение и обернувшись, обнаружила Стёпку. Теперь он ещё больше походил на упитанного кота, потому что стоял на четырёх лапах, а не на двух.

Чтобы домовой покинул вверенное его заботам помещение…

— Ты чего здесь? — присев, я почесала Растрёпке ушки.

— Одну не пущу.

И он решительно скользнул в приоткрытую дверь, только хвост мелькнул.

А ведь ему тоже страшно. Так страшно, что домовой всю ночь колотил по батареям — отгонял Тварь. Но когда я, вопреки его совету, решила спуститься в подвал, он не смог меня бросить.

Отчаянные парни попадаются среди этих домовых. Уважаю.

— Стёпка, погоди, — из двери тотчас высунулась острая мордочка.

— Степан я, — солидно заявил домовой. — Ты идёшь?

— Хорошо, Степан. Погоди скакать, как ошпаренный. Тут с умом надо.

Эх, жалко, Рамзеса нет. Он этих Тварей давит, только хруст стоит.

Распотрошив прямо на лестнице рюкзак, я вытащила Бараша и финку. Ножик пристегнула к петле на поясе джинсов, а Бараша взяла в руку. Дослала патрон, сняла с предохранителя…

Вдруг стало жарко.

Мандраж перед охотой. Адреналин, чтоб его.

Положив Бараша на ступеньку, я содрала с себя кофту, скомкала и запихала в рюкзак. Рюкзак спрятала за штабелем досок у стены — а то пойдёт кто, увидит, что детский рюкзачок на ступеньке валяется, и дверь в подвал приоткрыта…

Вновь взяла Бараша, и прижав руку с пистолетом к груди — как Сашхен учил — вошла в подвал.

Интуитивная стрельба, — так он сказал. Просто смотришь на цель и стреляешь. Не думая, на автомате.

Основано вот на чём: тело человека умеет совершать множество манипуляций, не думая о них. Инстинкт выживания — штука базовая, и если он хорошо развит, мозг сам направит руку с пистолетом в нужное место.

Испытать сию теорию на практике я пока не пробовала. Всё случая не было.

Но сегодня, походу, и вправду мой день.

Подвал был разгорожен на такие клетушки — каждая принадлежала какой-то квартире. Старые велики, банки с вареньем, тряпьё ненужное — жильцы сваливали сюда всё, что мешало.

Пылищи было — жесть.

Под самым потолком вытянулись в ряд узкие, затянутые паутиной окошки. Света они почти не пропускали, но всё лучше, чем ничего: лампочки здесь не горели.

Серые пыльные сумерки. А в них — кисель из психоплазмы. Выглядел он, словно подвал расстреляли из пейнтбольного ружья, только вместо краски шарики наполнили отборными соплями.

Ближние к двери клетушки почти пустовали: кроме мусора, в них ничего не валялось. Зато дальнюю стену — метрах в двадцати — полностью закрывало сваленное в кучу имущество жильцов.

Никакой системы в куче не наблюдалось: варенье из разбитых банок вытекало прямо на шубы, рядом тихо прели солёные огурцы, велик соседствовал со старой швейной машинкой… Из кучи под разными углами торчали удочки, ручки от швабр и деревянные рейки. По полу змеился порванный хобот от пылесоса.

При этом куча производила впечатление живой — она словно бы вздрагивала, дышала и даже негромко хрюкала.

— Ёрш твою медь.

Знаю, что мне так говорить нельзя… Но ничего другого в голову не лезло, кажется, я вообще все мозги растеряла.

Како-демон.

Услышав название в первый раз, я долго смеялась: это кто ж столько накакал, что целый демон получился? Но Гоплит растолковал мне, что так называют существ, созданных из первозданного хаоса.

Здесь и сейчас, первозданным хаосом послужило барахло жильцов. Лёжа в подвале, ненужное, забытое, оно годами накапливало энтропию, и вот наконец-то количество перешло в качество…

Ясен перец, демон успел сожрать всё живое, что имело несчастье оказаться в подвале. Вон, в углу — сухие белые крысиные косточки…

И не только крысиные, — меня передёрнуло.

В одной из клетушек было устроено нечто вроде жилого пространства: лежанка из старых одеял, консервная банка с наполовину сгоревшей свечкой и даже старая потрёпанная книжка, раскрытая на середине…

Бомж. Поселился здесь, в подвале, подальше от людских глаз, а како-демон его сожрал… Человеческая жертва. Она-то и дала толчок инициации Твари высшего порядка, сиречь — демона.

Мануал по демонологии я у Настасьи стащила.

Ну, не то чтобы стащила… Она сама сказала: пользуйся библиотекой. Учись. Только на верхнюю полку не суйся, тебе ещё рано.

Нет, ну кто так делает, а? Конечно же, первым делом я полезла на самую верхнюю полку. Малес малефикарум, Некрономикон, Сефер Бахир… Всё в таком духе.

Я взяла Пандемониум: у него обложка была из человечьей кожи, а на ней — харя с живыми глазами… Нет, правда, они даже двигались! Не так, как на портрете, который, типа, за тобой наблюдает, а по настоящему: вращались в глазницах, как сумасшедшие. Никак нельзя утерпеть — ну, вы меня понимаете…

Пока я размышляла о разном, куча начала шевелиться.

Я остановилась — как раз успела дойти до середины подвала… Но куча шевелилась всё сильнее, в ней прорезалась пасть — пустой деревянный ящик, очень уж плотоядно он крышкой хлопал…

А потом она поползла на меня.

Коротко поразмыслив, я приняла единственно-верное решение: отступить на заранее подготовленные позиции.

Демон — это вам не шутки, это не какая-нибудь Тварь мелкотравчатая, и даже не призрак. Демон — это мать его демон, и справиться с ним, загнать в небытие, может разве что, отец Прохор, или ведьма Настасья.

Надо выбираться наружу, хватать телефон и звонить по горячей линии полковнику Котову: когда како-демон проголодается в следующий раз, он пойдёт по квартирам. Если не пойдёт сейчас. Кажется, я его разбудила…

— Степан, уходим!

Подвальная дверь захлопнулась, толкнув меня порывом пыльного ветра.

В первый миг я решила, что это сбежал домовой — закрыв меня в подвале, но тут же устыдилась такой нехорошей мысли: толстый кот стоял на задних лапах впереди меня и царапал воздух передними, грозно оскалив острые и совсем не маленькие зубки.

Хвост его выписывал грозные восьмёрки, из пасти летело совсем кошачье шипение:

— Не пущщу… Сстой, или ухходи…

И како-демон остановился — у меня радостно ёкнуло сердце.

Но только для того, чтобы подтянуть ближе руку-лапу, состоящую из швабры и комка рыболовных крючков, запутавшихся в леске.

Демон вырос до потолка, осколки банок поблёскивали в его туше, как недобрые жадные глазки, пасть беззубо хлопала крышкой деревянного ящика…

Бум, бум, бум…

Отдача была будь здоров, но я всадила в него все шесть пуль из Бараша.

Степан порскнул мне за спину, в уши словно затолкали две ватные палочки.

Демон осел.

Он вновь сделался просто кучей разнокалиберного барахла, из центра выкатилась помятая крышка от алюминиевой кастрюли, с дребезгом покрутилась по полу и наконец упала.

Настала тишина.

Я выдохнула. А что-то в этой интуитивной стрельбе такое есть…

— Ну, вот и всё, Степан. Теперь надо придумать, как выбраться и всё-таки позвонить полковнику.

О том, что я полезла в подвал с како-демоном, Сашхену я не скажу под страхом смертной казни.

Конечно, он всё равно узнает. Но уж точно не от меня.

Куча за спиной вздохнула, заворочалась и взревела, как раненый динозавр. Места от неё до двери оставалось совсем немного, метра три. И на этом пространстве прижались друг к другу я и пушистый домовой…

Критическая масса — вдруг пришло в голову. Я мысль отогнала: это что-то из химии, сейчас мне неинтересно.

Но перед глазами появился стакан с водой: в воду кидают сахар, и он растворяется без следа. Сахар продолжают кидать, его становится слишком много, он уже не растворяется, а просто оседает на дно белыми кристаллами…

Подобрав с полу сломанную вешалку, я запустила ей в демона. Тот плотоядно вздрогнул и навис над нами, обдавая запахами мышиного помёта, забродившего рассола и малинового варенья.

Если эта куча рухнет… Если она просто УПАДЁТ на нас — мало не покажется.

Протянув назад руку, я подёргала ручку двери. Так я и думала: заперто. И хотя там не было защёлки — я специально проверяла — теперь она не открывалась.

Демон. Почуял добычу и запер дверь. Вот ублюдок.

Так говорить мне тоже не полагается, но знаете, что?.. Когда попадаешь в подвал с вонючим демоном, майской розой называть его как-то не хочется.

— Какие будут предложения? — спросила я у Степана. Просто так, чтобы не молчать — вряд ли домовой знает, как уничтожить демона…

— Колдуй, — сказал толстый кот и посмотрел на меня громадными зелёными глазищами.

— Чего?..

— Демоны боятся магии, — домовой дёрнул полосатым хвостом, словно в раздражении, что я не знаю таких элементарных вещей.

— Боятся магии… — пробормотала я вслух. — Если так подумать, я тоже боюсь магии. Потому что ничего о ней не знаю.

— На тебе есть магия, — домовой смотрел мне за пазуху, и я уже собиралась его пнуть — надо же, какой нахал! Но вместо этого сунула руку под рубашку…

Есть. Об этой вещи я совсем забыла. Потому что привыкла, потому что она всегда была со мной. ВСЕГДА.

Серебряная ладанка с локоном волос и каплей крови Сашхена. Я спёрла её пять лет назад, потом устыдилась и попыталась вернуть, и тогда Сашхен сам сказал: пускай будет у тебя.

Это означало, что я всегда, в любой момент времени, могу его отыскать — хоть бы и на краю света.

— Ты об ЭТОМ говоришь? — вытащив ладанку, я показала её коту. Тот сморщил нос и отрицательно помотал головой.

Стояли мы уже вплотную к двери, прижавшись к ней спинами: как говориться, отступать некуда, позади Москва — в смысле, железная дверь, которую хрен отопрёшь.

А демон не торопился. Он прекрасно понимал, что мы в ловушке, что добыча от него никуда не денется. Он мог позволить себе поиграть — как играл, когда охотился на крыс, когда подстерегал ничего не подозревающего бомжа.

Добыча, которая понимает, что её песенка спета — вдвойне вкуснее. Я это видела в сырых лохмах психоплазмы, окружавшей демона, как прозрачное бальное платье…

От такого сравнения я невольно хихикнула. Нет, ну смешно ведь: како-демон в бальном платье, ага.

— Ты его не боишься, — кот смотрел снизу вверх, глаза его светились.

— Конечно боюсь, до ус… Очень сильно. Честно-честно. Но это ещё не значит, что… В общем, ничего это не значит.

Демон подобрался почти вплотную, с боков от него оставалось по узкой пустой полоске, и даже возник соблазн попытаться просочиться в это пространство, чтобы вылезти с другой стороны… Но я его подавила.

Стоит прикоснуться к демону, и — хана. Затянет, раздавит и переварит, а потом выплюнет косточки.

— Что ты имел в виду, когда говорил о магии? — спросила я ещё раз.

Я конечно изучала Искусство, под руководством тёти Насти. Но видите ли, в чём дело: магии там не было ни на воробьиный клюв. Контроль, сосредоточенность, медитации… Какая ж это магия? Вот Сашхен — другое дело! Как сложит мудру, да как шарахнет промеж глаз — мало никому не кажется.

Я попыталась сложить пальцы в мудру… Ничего. Ноль энергии. Хотя пыталась я не в первый раз, что греха таить.

— Предмет, — прорычал домовой, и прянув лапой, разодрал подкравшийся слишком близко рукав шубы.

Предмет… Я лихорадочно пересмотрела весь свой небогатый арсенал. Бараш пуст, шоколадку в кармане арсеналом не назовёшь… Нож, ядрит его налево! Я совсем забыла о финке.

Выхватив лезвие из-за пояса, я наставила остриё на демона… М-да. Так себе зубочистка. У него в брюхе ножовка ржавая — и то больше.

— Умеешь бросать? — спросил домовой.

— А то!

Правда умею. Меня Алекс тренировал: и с замахом, и без замаха, и лёжа и по-македонски, и с завязанными глазами…

— Бросай, когда скажу.

— Куда?

Куча мусора шевелилась совсем рядом, ящик хлопал крышкой, грозя откусить мне нос, вонючий рассол капал на волосы, на плечи, у домового уже вся шерсть слиплась.

— БРОСАЙ!

Замаха тут и не получилось — слишком близко. Но я бросила нож изо всех сил, как учил Алекс.

И кажется, во что-то попала.

Звук был такой, словно лезвие вошло в кочан капусты.

Демон обрушился на нас всем собранным в подвале мусором — хорошо, что никто не хранил здесь сломанное пианино… Мне ободрало шею велосипедной цепью, продрало щеку осколком банки, огрело по кумполу деревянным ящиком… И с макушки до кончиков кроссовок вымочило в вонючем рассоле и варенье.

Вот почему он так вонял: кто-то из жильцов, дай им боги не кашлять, притащил в подвал банку с маринованной селёдкой. А она возьми, да и разбейся! По-моему, такие вещи надо законом запретить.

Как появится у кого мысль селёдку мариновать — тут же сажать его в Кресты, желательно, пожизненно. И кормить только протухшими селёдочными головами — чтобы не повадно было, да-да-да.

Когда я разгребла мусор, отбросила деревянный ящик и пару разбитых цветочных горшков, на полу осталось нечто. Нет, сердцем это назвать нельзя. Просто кусок плоти, гнилой, как старый картофельный клубень, перевитый серыми венами и синими жилами.

И с торчащим из середины финским ножом.

— Вот это круть, Степан! Мы победили.

Прижав кота к себе, я чмокнула его в нос. Тот смутился, вырвался и принялся нервно вылизываться.

Я его понимаю: сама бы с удовольствием вылизалась, да только язык у меня не той системы.

С другой стороны — селёдочный рассол… Фу. Гадость.

Самое смешное, дверь так и осталась запертой. Я-то думала, со смертью монстра разрушится и его заклятье — а вот и нет. Фигушки.

И что теперь делать?.. Позвонить Геньке! Точняк, гениальная мысль.

Только вот телефон-то остался в кофте, а кофта — в рюкзаке, а рюкзак с той стороны двери, за штабелем досок… Ну прям как у Кощея Бессмертного, только наоборот. Вытащу телефон — буду жить, не вытащу…

— Слушай, Степан. Дело есть.

Словом, пришлось разбить одно из окошек под потолком — бросив в него чудом уцелевшую банку с вареньем. Подсадить кота и подождать, пока он принесёт телефон из рюкзака.

К чести Степана, справился он на пять с плюсом.

Для домового, контактировать с людьми — уже стресс. А тут ещё наши с ним разговоры, и мои обнимашки, и то, что пришлось брать в лапки ненавистное электронное устройство…

Но телефон он принёс.

Только сети в подвале всё равно не было, подвал-то железобетонный, не добивала сюда связь.

Усевшись прямо на пол среди мусора и задумчиво жуя шоколадку — половинку я честно пожертвовала «на благотворительность» домовому, — я прикинула, сколько мне здесь сидеть.

По всему выходило — долго.

Пока меня хватятся — это будет аж вечером. Пока обзвонят знакомых, прошерстят школу и парк… Пока допросят Геньку, а с ним — и его бабушку… Потом найдут рюкзак…

Рюкзак.

Что-то в связи с ним не давало покоя.

Вообще-то глаза уже слипались — выматывает эта охота на демонов. И я бы с удовольствием прикорнула минут на шестьсот…

А чего? Всё равно ждать.

Но вот рюкзак.

— Степан! — На меня уставились сонные глаза. — Придётся тебе ещё раз к моему рюкзаку слазить.

В рюкзаке есть тетрадка. И ручка. Если Стёпка мне всё это притащит, я смогу написать записку. Потом Степан отнесёт записку наверх и подсунет Геньке — ни в коем случае не бабушке, не фиг её в наши дела вмешивать.

В спину сильно долбануло.

Я подскочила: решила, что это отдуплился како-демон. Но нет. Всего лишь открылась подвальная дверь.

— Маша! — на пороге стояла монументальная МарьВанна. — Что ты здесь делаешь… — Она оглядела меня с головы до ног. — В таком виде?

— Да вот, — я скромно шаркнула ножкой по пыльному, залитому рассолом полу. — Хотела баночку варенья к чаю принести.