Сукины дети 7. Охота на Ктулху

Глава 25

Посмотрев в зеркало, я вздохнула, а потом решительно вытащила из ноздри колечко.

Что бы там не говорила Аннушка, насчёт бунта против системы, не хочу походить на корову — которую водят за привязанную к кольцу верёвочку.

Надо найти собственный путь для самовыражения.

Синяки ещё не прошли.

Запястья выглядели так, словно мои руки долго держали связанными — и так оно и было — но я не собиралась расстраиваться по этому поводу. Просто надену любимую кофту Ави, ту, растянутую, с капюшоном.

— Тук-тук… — в комнату просунулась голова мамочки. — К тебе можно?

Ух ты. Раньше она никогда не спрашивала.

— Заходи, — я вздохнула. А потом посмотрела в зеркало ещё раз.

Некрасивая, — давно, в прошлой жизни, сказала одна дамочка. — И красивой никогда не будет…

Она приехала в детдом выбирать себе ребёнка, и посмотрев на меня, сказала это. Директриса её выпроводила, вежливо сообщив, что ничем не может помочь.

Но я запомнила. Может, именно благодаря реакции Альбины Фёдоровны.

— Может, всё-таки не ходить? — отвернувшись от зеркала, я посмотрела на Ави. — Закажем пиццу, кино посмотрим…

— Ты справишься, — она улыбнулась и стала разворачивать какой-то шуршащий пакет. От пакета пахло очень подозрительно: сиренью и жасмином.

— Что это? — я бросила взгляд в окно.

Солнце садится. Не опоздать бы…

Наконец Ави справилась с бумагой — тонкой, полупрозрачной, цвета моих любимых клубничных карамелек.

— Вот! — она торжественно развернула…

— Платье?

Чего угодно я могла ожидать от Ави. Но только не этого.

Платье было шелковым. Наверное.

Оно было красным, и выглядело очень по-взрослому. А ещё оно было узким, длинным, до самого пола, и с высоким разрезом сбоку.

— Я подумала… — начала Ави.

— ПЛАТЬЕ?.. — русский речь меня покинул, — как иногда язвительно говорит Алекс.

— Я подумала, вдруг ты захочешь его…

— Но где ты его взяла?..

Я точно знаю: Ави не любит ходить по магазинам. Не любит и не умеет. Она считает шоппинг просто ЧУДОВИЩНОЙ тратой времени.

— Это моё платье, — щеки её порозовели. — Я была в нём в Стокгольме. Ну знаешь, когда получала…

— Премию, — договорила я. — И ты хочешь, чтобы я его померила?

— Я хочу, чтобы ты его НАДЕЛА.

— Но я не ношу платьев! — растерянно оглядев в зеркале свои тощие ноги в джинсах, свои исцарапанные, в синяках, руки, свои едва начавшие отрастать волосы… Корни уже начали темнеть, и эффект был странным.

— Я слышала, что тебе кое-кто нравится, — многозначительно сказала Ави.

Я перестала дышать. Она знает про Сашхена, она знает про Сашена… Господи, господи, что же делать?..

Я была такая дура!

Вообразив, что смогу освободить его, проследив за Аннушкой, я загнала себя в ловушку.

Когда я открыла портал и мы оказались в Англии… Я там была, помните? Этот солёный йодистый запах и это бледное высокое небо.

Пройдя сквозь червоточину, сразу поняла, где мы.

Сердце упало: вряд ли Сашхен преспокойно сидит в Аннушкином замке, пока в Питере все его ищут, сбиваясь с ног.

Не успела я опомниться, как Аннушка кольнула мне чем-то шею. Ноги и руки сразу перестали повиноваться и я упала.

Набежали Твари. В первый момент я просто офигела: Аннушка и Твари. Эти два понятия НЕВОЗМОЖНО было совместить — они из разных миров, из разных Вселенных.

Жуткие чёрные масляные твари и вылизанная, утончённая Аннушка.

Но они её почему-то совсем не ели, а слушались, и делали всё, что она скажет. У них были человеческие глаза. Это было хуже всего: видеть на мордах тварей нормальные человеческие глаза…

Вот и всё, — решила я. — Ха-ха-ха. Моя песенка спета…

Но Твари почему-то не стали на меня набрасываться, а деловито подхватили и потащили меня в небольшую пристройку готического вида. Внутри были витражные стёкла и пахло ладаном.

Церковь.

Да только кроме запаха и цветных стёклышек от церкви тут больше ничего и не было: стены завешаны чёрной тканью, и пол тоже чёрный, в центре — алтарь, или большой чёрный камень, плоский и весь в потёках.

Над камнем возвышалось колесо — я такие видела в цирке.

Твари привязали меня к колесу — как Витрувианского человека, я видела такое на гравюре Леонардо. А потом стали крутить колесо вокруг своей оси…

Перед глазами всё замелькало, и дальше я видела события, как в стробоскопе.

Аннушка разделась до гола и принялась петь. Она извивалась, трясла грудями и волосами, а слова походили на те, что крёстная давала мне читать по бумажке…

Дурдом на колёсиках, чесслово.

Одна из Тварей стучала по камню палками — звук был, словно громадный бегемот пускает газы, смех да и только.

И я бы ОБЯЗАТЕЛЬНО посмеялась, да только от вращения меня уже начало тошнить, верёвки уже до крови натёрли, а сколько я не пыталась, освободиться не получалось…

…Не знаю, сколько прошло времени. В голове была полная муть, и меня всё-таки стошнило.

Аннушка перестала петь и принялась швырять в меня ножи.

Ножики она разложила перед собой, на низком столике, и теперь нашаривала их вслепую, глядя всё время на меня, а потом кидала.

Но почему-то всё время промахивалась. Колесо вращалось быстро, и ножики попадали куда попало: то в ногу, то в руку… Кровь капала на камень и разбрызгивалась во все стороны.

Капец.

Полный.

Не можешь ср… — не мучай жопу, так я всегда говорю. В смысле: ну не получается у тебя попасть в движущуюся мишень, останови колесо, подойди, и перережь горло по-человечески.

И тут до меня дошло: ОНА ЭТО ДЕЛАЕТ СПЕЦИАЛЬНО!

Я опять вспомнила цирк.

Не то, чтобы я любила туда ходить… Но в детдоме нам всё время давали бесплатные билеты — типа, помощь бедным сироткам, — и нас стройными рядами водили на представления.

Только в цирке никого до крови ни разу не пришибли, хотя Колька Хвать и надеялся, что канатоходец сорвётся и шмякнется на землю, или метатель ножей хоть раз не промахнётся, и попадёт-таки в красивую девушку на колесе…

И я закричала — не от боли, от страха: кровь брызгала во все стороны, она попадала на Аннушку, на Тварей… Я просто побоялась, что они озвереют — Твари, то есть. И разорвут нас обеих.

И тут открылся портал. Вряд ли этому поспособствовала моя кровь, просто так совпало.

Из портала вывалился Сашхен — я сразу его узнала, несмотря на то, что был он весь грязный, как чушка, с слипшимися волосами и с безумным взглядом серийного маньяка.

И вот теперь язык меня не послушался…

Я хотела предупредить Сашхена, сказать ему об Аннушке, о Тварях…

Но видать, гадость, которую вколола мне Аннушка, наконец-то добралась до головы: я всё слышала и видела, но на этом — хана.

Болталась на этом дурацком колесе, как дурацкая тряпичная кукла.

Стыдоба, одним словом.

Жуткая стыдоба.

А вот Аннушка, увидев Сашхена, сначала даже испугалась. А кто бы нет? Я бы и сама описалась от страха, но я-то его знаю, как облупленного, и понимаю, что нет на свете чувака более доброго, чем он. Ну, и отмороженного одновременно, этого тоже у Сашхена не отнять.

Крёстная тоже быстро освоилась. Улыбнулась, и покачивая всем, чем можно — задницей, грудями, плечами… Пошла к нему навстречу, широко раскинув руки.

Обняла, прижалась всем телом… И улыбнулась. Глядя мне в глаза.

Вот сучка.

Стошнить бы прямо на неё…

Но тошнить было нечем, и пришлось просто показать язык — в тот момент, когда колесо повернулось к ним.

.

Сашхен — вот гадство! — тоже её обнял, погладил по голой заднице, и даже зашептал что-то на ушко… Ненавижу его! Убила бы, если б могла.

Аннушка ему что-то ответила, и они вместе рассмеялись. А потом, обнявшись, подошли к столику с ножами.

Сашхен выбрал один, спокойно посмотрел мне в глаза и метнул нож прямо в сердце.

Так мне показалось, потому что на самом деле нож воткнулся в верёвку, которая обхватывала мою шею.

Аннушка дёрнулась. Глаза её злобно сверкнули, она попыталась схватить нож…

Но Сашхен удержал её одной рукой, а другой, не меняясь в лице, послал ещё четыре стилета в меня.

Я упала на камень и больно рассадила подбородок — руки не слушались, и смягчить удар не получилось.

Краем глаза я успела увидеть, что Аннушке удалось вырваться, она что-то закричала, и на Сашхена набросились Твари…

Упала я неудачно: лицом к стене, затылком к всему остальному. Я слышала, как рычат и взрёвывают Твари, как Сашхен раздаёт им влажные и хрусткие удары, как он при этом тяжело дышит, а ещё хекает, как мужик, который колет дрова…

Потом я почувствовала, как меня переворачивают на спину, и увидела перед глазами перекошенное Аннушкино лицо.

Оно было в крови: частично той, что брызнула из меня, частично — измазалась о Сашхена, когда обнималась.

В руке Аннушки был самый большой нож, и она занесла его надо мной.

— Маленькая сучка, — прошипела она. — Не мечтай, что он тебя спасёт. Столько лет! Столько лет я тратила на тебя своё время, сносила твой дебилизм… Наконец-то я могу убить тебя.

А я и не могла ничего сказать. Не могла крикнуть, или хотя бы отползти — да я даже камня, на котором лежала, не чувствовала.

Я просто смотрела на неё, и не могла понять: у неё что, СОВСЕМ крыша съехала? Нет, я понимаю: дело в моём магическом даре. Она хочет его себе, и всю эту лабуду затеяла из-за него… Но ведь Аннушка могла ПРОСТО ПОПРОСИТЬ! В любой момент — и я отдала бы ей этот дар, не задумываясь.

Ну да, я в курсе, что это довольно редкая штука — мне Настасья все уши прожужжала, и Алекс прожужжал, и Гоплит — носились со мной, как с фарфоровой куклой, и самое в этом противное знаете, что?

НОСИЛИСЬ они на самом деле не со мной.

А с этим Даром.

Если б не он — они бы меня даже не заметили. Просто не узнали о моём существовании. Никогда.

А вот Ави — наоборот.

Я ТОЧНО знаю, что не будь у меня этого Дара — она была бы куда более счастлива. И я тоже.

Обычная мама, обычная дочка — о чём ещё можно мечтать?..

И вот я и подумала: Аннушка сошла с ума. Сбрендила. Чокнулась, как старуха Шапокляк из древнего комикса. Потому что ЗАЧЕМ убивать за то, что тебе отдают просто так?..

Но сказать я ей этого не могла — язык не слушался, слюна текла из уголка рта, как у младенца, и я даже не могла толком сглотнуть, Аннушкин нож был уже в самой высокой точке, а потом он начал долгое падение на мою грудь… Прямо в ослика Иа на футболке.

Время растянулось — оно это умеет — а я всё смотрела на кончик этого кинжала, и не видела, как к нам подлетел Сашхен и одним плавным движением ассегая, который был продолжением его руки, снёс Аннушке голову.

Дальше я вспоминать не люблю.

Как вспомню — сразу начинаю икать, и к горлу подкатывает так, что на языке становится горько, и приходится часто сглатывать.

И вот что обидно: нет бы мне потерять сознание! Отключиться, и ничего не помнить, и очнуться уже дома, в своей кровати, и рядом сидит Ави и шпигует меня, как гуся, невкусной манной кашей.

Но не-е-ет.

Сначала я вижу, как отлетает Аннушкина голова с пучком растрёпанных чёрных волос, как из обрубка шеи начинает толчками выходить кровь — прямо на меня, попадает в глаза, в нос, в рот, хотя я стараюсь сжать губы, и я чувствую эту кровь на языке, она кисло-сладкая и противная, и меня наконец-то скручивает в судороге рвоты, и паралич начинает отпускать…

Сквозь розовую плёнку на глазах я вижу, как прямо в центре замкового двора открывается большой проран, и из него, похожие на гигантских насекомых из-за ночников на шлемах, один за другим выходят люди полковника Котова, в брониках и с автоматами. Они рассыпаются по двору, тут и там сверкают вспышки выстрелов, а к ним бегут чёрные гигантские Твари…

Но в этот момент Сашхен берёт меня на руки — вот глупо, словами не передать, вместо того, чтобы обнять его за шею и положить голову на плечо, я повисаю, как тряпочка, и тут понимаю, что джинсы у меня тоже мокрые — и это САМОЕ страшное, что могло со мной случиться…

…А? — я вздрогнула, приходя в себя. — Прости, ты что-то говорила?

— Я подумала: раз ты уже выросла, и тебе уже кое-кто НРАВИТСЯ, то ты захочешь надеть платье.

— Мам, я…

— Думаю, Герман обязательно заметит… Да нет, он просто ОБАЛДЕЕТ, когда увидит, какая ты красавица!

Герман.

Облегчение омыло меня, как тёплый бульон.

Ави думает, что мне нравится Генька, она поэтому и тыкает в меня этим своим платьем…

Но Генька на выпускной не идёт: прыгая с крыши, он очень удачно сломал ногу пару недель назад, когда мы с ним охотились на взбесившегося лугару…

Ави об этом не знает. Ведь не знает, да?..

— Ладно, — я решительно вырвала из её рук шелковую тряпку. — Если ты думаешь, что Геньке понравится…

— Надень.

Я послушалась.

Стащила майку, джинсы, и…

Платье скользнуло как змеиная кожа — Ави лишь чуток помогла. А потом застегнула молнию и подвела к зеркалу.

— Ну как?

— Офигеть не встать.

— У меня и босоножки подходящие есть.

— А перчаток у тебя нет? Подлиннее? — я показала запястья.

— Я дам тебе шаль. А впрочем… И так всё прекрасно. Ты очень красивая, Маша.

— Нет, правда?..

— Конечно правда. Ядерные физики не лгут, ты же знаешь.

— Ми-и-р вашему дому…

Он впервые на моей памяти взял гитару.

Просто так, никто об этом не просил. Но когда зазвучал первый аккорд, все замолчали, притихли и принялись завороженно слушать.

В горле стоял привкус Аннушкиной крови: когда я снёс ей голову, брызги попали на лицо, и я облизнулся — невольно, инстинктивно. Лучше б я этого не делал. Этот вкус теперь будет преследовать меня всю жизнь.

— Спасибо, — сказал лорд Бэкон, когда мы с Машей вернулись.

Котов со своей группой остался зачищать территорию, собирать записи безумных экспериментов Сказочника и выпускать на волю оборотней — тех, кого ещё можно было вернуть к нормальной жизни; об остальных будет заботиться Гоплит, он добровольно взял на себя эту миссию.

— Спасибо, — сказал лорд Бэкон. — За то, что не отдали мою дочь Совету. Я знаю, что она была далеко не ангелом — сам не такой. Но всё равно спасибо. Вы даровали ей то, о чём мечтаем, так или иначе, все мы: быструю смерть.

— Скажите, — попросил я. — Если б вы знали, чем она занимается… Чем ОНИ с Аспидом занимаются… Вы бы попытались её остановить?

— А я что, по-вашему, делал? — его собачье лицо брюзгливо обвисло, без парика сэр Фрэнсис казался совсем старым. — Я ведь пришел к вам, моим старинным врагам. И вручил свою судьбу и судьбу своей дочери.

«Но тот, который во мне сидит, считает, что он — истребитель…» — Пел Семёныч.

А я усмехнулся: слова песни удивительно гармонировали с мыслями в моей голове…

К сожалению, загадок осталось больше, чем разгадок.

Но на остров отправился Чародей, что внушает.

В составе исследовательской группы, разумеется — Котов его всё ещё недолюбливал. И там, в лабораториях, они обнаружили горы записей, лабораторных дневников и даже видео — Аспид скрупулёзно фиксировал все свои леденящие душу «достижения».

Надеюсь, удастся выяснить, почему Твари выходили из лагуны, каким образом эмбриональные мешки за считанные минуты превращались в взрослых Тварей…

На это уйдут месяцы — если не годы.

Кроме прочего, там были огромные чаны с кровью: Чародей заверил, что она искусственная, и брался восстановить технологию.

Для меня, и остальных стригоев это открывало ОГРОМНЫЕ перспективы — ни на вкус, ни по качествам эта кровь не уступала настоящей.

Я же на острове побывал ещё только раз: отыскал на берегу озера остатки тела Уны, вырыл глубокую могилу и похоронил девушку. А потом вернулся в клуб и пил, не просыхая, три недели…

Теперь уже конец мая.

В Багдаде всё спокойно — не считая обычных наших реалий и того, что Мириам подумывает открыть школу охотников на нечисть, а Алекс этому сопротивляется, считая, что ремеслом должны заниматься лишь те, кого оно само ударит по кумполу.

Мириам на это отвечала: Сашхена вот ударило — и что из этого вышло?.. И Машу.

Шефу крыть было нечем. Да и сопротивлялся он, лишь потому что в директора новой «де-сиянс академии» она прочила именно его, Алекса.

Но он согласится. Во-первых, потому что существование такой академии просто назрело — как фурункул на заднице, уж простите мой французский.

А во-вторых, потому что шеф просто ОБОЖАЕТ учить. А уж опыта у него столько, что черпать можно экскаватором.

…На пороге клуба появилась Маша.

«Я в прошлом бою навылет прошит, меня механик заштопал. А тот, который во мне сидит, опять заставляет в штопор…» — билось в голове.

— Ты… Выглядишь великолепно.

Вот и всё, что я смог сказать. Язык прилип к гортани, сердце глухо забухало, ладони вспотели.

— Это всё Ави, — Маша очень мило покраснела и шаркнула ножкой.

Разрез на платье был такой, что в зобу дыханье спёрло.

— Боже мой, мон шер ами! При такой даме просто позор быть без смокинга, — прошелестел из-за спины Алекс. — Да-да-да, просто стыд и позор.

Я растерянно на него оглянулся.

Выпускной.

Я сам предложил сопровождать Машу. Чувство вины — если вы понимаете, о чём я… Но я знать не знал ни о каком платье! Думал: придёт егоза в джинсах и кроссовках, и кто я такой, чтобы не соответствовать моменту?

А вот поди ж ты.

— Дуй наверх, — приказал шеф. — Антигона уже всё приготовила, одна нога здесь, другая тоже здесь. Я пока займу твою барышню.

— Это заговор, — обвинил я.

— А ты как думал? — Алекс усмехнулся, а потом подмигнул, обошел меня и протянул руки к Маше… — Мари! Звезда моя, вы сегодня неотразимы!

Когда я спустился — смокинг, хризантема в петлице, начищенные до блеска туфли — все собрались внизу, поздравляя Машу с окончанием девятого класса.

Всего лишь девятого. Это огромное облегчение — знать, что всё-таки она ещё ребёнок.

— Идём?.. — я предложил ей руку.

— Ага…

Пальцы у неё были ледяные, с обкусанными ногтями.

Алекс торжественно распахнул дверь и мы вышли.

Я знаю, что она в меня влюблена. И она знает, что я знаю. Но мы об этом не говорим — не о чем ещё говорить.

Слава Богу, есть ещё несколько лет, за которые она повзрослеет — по-настоящему. А потом ещё несколько — чтобы стать моей ровесницей. И ещё — чтобы стать намного старше меня…

Но я этого не допущу.

Я знаю: просто ХОТЕТЬ быть человеком, вести себя, как человек — недостаточно. Но зато у меня появилась цель.

Жить, взрослеть и состариться вместе.

Мы шли по парковке, к нашему Хаму, а из клуба, сквозь открытые двери, звучал легендарный, и такой знакомый голос:

"Досадно, что сам я не много успел,

Но пусть повезёт другому

Выходит, и я напоследок спел

Ми-и-иррр вашему дому

Мир.

Вашему.

Дому."

Конец