Сукины дети 7. Охота на Ктулху

Глава 3

В школе была тоска.

Звонок ещё не звенел, а я уже онемела вся… Мама дорогая, а ведь сегодня шесть уроков.

Свалю. Побуду чуток, примелькаюсь, чтобы ни одна коза не вякнула, что меня здесь не сидело, и сбегу.

Дома я научила Алису отвечать на звонки из школы, вместо Ави. Так что маманя ничего не узнает, да и не надо ей, не до того сейчас Ави, с её новым проектом.

А я лучше Рамзеса в салон отведу — обещала ведь.

— Хай.

Сначала на парту обрушился рюкзак. Затем на стул, рядом со мной, рухнуло тело.

— И тебе хай, коль не шутишь. Чего такой встрёпанный? Опять проспал?

— Ну, — Генька недовольно покрутил носом. Был он рыжий, как уличный кот, и почти такой же драный, царапина на царапине. — Соседи всю ночь батарею чинили. Стук до утра стоял, вот я и не выспался. Даже бабуля проспала, а она у меня в шесть утра, как монумент.

— Батарею? Ночью?..

— Ну да, — Генька посмотрел на меня, как на дуру. — Если трубу прорвало, что ж ты, до утра ждать станешь?

Резонно. Но не похоже: знаю я Генькиных соседей, алкаш на алкаше. Будут они среди ночи с ремонтом возиться, ага.

— А какой именно был стук? — я ПОСТАРАЛАСЬ, чтобы голос звучал небрежно. Но Геня всё равно вылупился с подозрением, словно я спросила, какого цвета у него трусы.

— Да обычный такой, — на автомате ответил он. — Металлический. Возьми гаечный ключ и постучи — не ошибёшься.

Я медленно кивнула, наблюдая, как в класс входит учительница литературы. Молоденькая, не старше Антигоны, вся такая в мечтах и кудряшках. Тьфу.

Класс встал, пришлось продолжить беседу стоя.

— А не ты ли, мон шер, говорил давеча, что слышал похожий стук, только днём?

Генька покраснел.

Я этот приём у Алекса подметила: говорить вот так, снисходительно, как бы небрежно, и обязательно вставлять иностранные слова…

— Так то днём, — Генька быстро пришел в себя. Привык к моим вытребенькам. — А то ночью. Чуешь разницу?

Истеричка милостиво кивнула и отвернулась, чтобы написать на доске тему урока.

Ну, это я называю её Истеричкой. Людмила Вельяминовна. Язык сломаешь, за глаза её все просто Милкой кличут.

А я — Истеричкой. Она мышей боится: Терентия разок увидела, да как давай визжать, чуть стёкла не повылетали. То-то смеху было.

Зачем тебе учиться в обычной школе? — спрашивала Ави пять лет назад, когда нашу старую школу «для одарённых» расформировали. — Разве ты не хочешь закончить элитный лицей, поступить в МГУ?..

— Не хочу, — сказала я. — Надо быть ближе к народу, дорогая мамочка, и вообще: в обычной школе энергофон ниже, у меня уши не так чешутся.

Идею неожиданно поддержал Алекс.

«Там её никто не будет искать» — сказал он. И Ави согласилась без звука: больше всего на свете она боится, что меня опять украдут.

Зря. Не знаю, как объяснить, но теперь меня очень сложно украсть. Практически — невозможно. Я ведь всё наперёд вижу: кто что задумал, и так далее. Так что, замучаются красть. Такие дела.

— Кукушкина!..

Генька пнул меня по щиколотке, под партой.

— Да? — оказалось, урок идёт на всю катушку, Истеричка терзает народ по прошлой теме, а я так задумалась, что прозевала.

— Я спросила, Кукушкина, что ты знаешь о поэтах Серебряного века?

— Это смотря о каких, — заметила я осторожно.

Класс грохнул. Хотя ничего смешного я в виду не имела: о Владимире, например, я знаю, что у него новая девушка — Чумарь проболтался. Но почему-то мне кажется, что Истеричке этого сообщать не надо. Не оценит.

— Об Александре Блоке, — предложила Истеричка. — Когда он умер? Что написал?

— Ну, о том, что он умер, ничего сказать не могу… — это была правда. Сама я его не видела, но Сашхен недавно хвастался, что тот приходил в РИП и изволил напиться до розовых слоников, в компании с ним и Алексом.

— Хотя бы стихотворение какое-нибудь знаешь? — голос истерички звучал снисходительно и терпеливо.

Она искренне полагала, что унижать учеников — это очень педагогично.

— Девушка пела в церковном хоре, — уверенно сообщила я.

Класс, предвидя нечто интересное, замолчал.

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою…

Истеричка остолбенела. Я её понимаю: привыкла, что дальше улицы, фонаря и аптеки познания одноклассников не идут.

А я всё говорила:

И голос был сладок, и луч был тонок,

И только высоко, у царских врат,

Причастный тайнам — плакал ребёнок.

О том, что никто не придёт назад.

Когда стихотворение закончилось, Истеричка сглотнула ком. Глаза у неё были на мокром месте, губы слегка дрожали.

Проняло, — с удовлетворением подумала я. Будет знать, как не в своё дело лезть.

— Этого стихотворения нет в школьной программе, — наконец пролепетала Истеричка. — Оно для тебя слишком взрослое.

И вот тут у меня планка и упала…

— А кто-то дал вам право судить, кто достаточно взрослый, а кто нет?

— Да что ты в этом понимаешь, соплячка! — лицо её пошло красными пятнами. — Да чтобы читать такие стихи, нужно прожить целую жизнь, нужно потерять что-то, испытать разочарование…

— Людмила Вельяминовна, — сказала я с расстановкой. — Вот прямо сейчас я испытываю ОЧЕНЬ ГЛУБОКОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ. От вашего инфантилизма и неспособности понять, где вы ошиблись.

Истеричка задохнулась. Прижала руку к кружавчикам на груди, а потом как завизжит:

— Кукушкина! Немедленно к директору!

В общем, от уроков меня освободили…

Истеричка пожаловалась директору, что я её не уважаю, что пренебрегаю школьной программой, которую лично она, Истеричка, составляла, и самое главное: я, как ребёнок, не имею никакого права обвинять её в незнании детской психологии…

Господи прости, считать учеников девятого класса детьми — это уже слабоумие, честное слово.

Директор вздохнул и тоже закатил глаза.

Я его понимаю: намучился он с этой Истеричкой, почти также, как и я… Старый и мудрый Антон Палыч прекрасно понимал, что пока у Истерички своя «программа», которую в неё вбили в пединституте, разговаривать с ней бесполезно. Вот поработает в школе лет десять — пятнадцать, тогда и увидим.

Мягко улыбнувшись, директор проводил Истеричку к двери, а меня угостил чаем с сушками. А потом написал увольнительную до конца дня.

Я рассудила, что это оно и к лучшему. Пускай учителя отдохнут на свободе. Им от меня и так достаётся.

Выкатившись из школы, я почувствовала себя свободной, как мыш в полёте. Но ненадолго: до вечера далеко, а Сашхен, в арсенале, ждёт меня именно вечером. Домой нельзя: Ави сегодня дома, пишет какой-то доклад, и если я ввалюсь раньше срока, будет температурить.

Так что радовалась я от силы, минуты две. А потом задумалась: как убить время до вечера?

Хотя… всегда можно пойти в РИП. Поспать у неё в подсобке, на диванчике, а потом пообедать чипсами и пепси-колой. А чего?.. Очень калорийно, между прочим. А моему растущему организму любая калория на пользу.

И я уже направила стопы в сторону «Покойся с Миром», но вспомнила о жалобах Геньки на стук и задумалась.

Генька, или Герман Селёдкин — мой друг.

Вообще-то в этой новой школе с друзьями у меня было не айс. Девчонки кучковались отдельно: модные кофточки, модные диеты, модные тиктокеры…

В прошлом году они все, поголовно, были влюблены в какого-то Тёму Барабанова, в этом — в Гарика Сучкова, сутками залипали на его рилсах, ставили лайки и дружно визжали, когда он им отвечал… Хотя слепому ёжику понятно, что отвечает не сам Гарик, а специально настроенный бот — мне это Мишка ещё сто лет назад рассказывал.

Короче, мне с ними было неинтересно.

Но и пацаны были так себе — бегали за этими дурами и тоже в телефонах залипали…

А ещё говорили, что от меня псиной воняет.

На самом деле это была не псина, просто в тот раз мы охотились на анчуток в старом бомбоубежище и помыться перед школой я не успела… А Рамзес всегда хорошо пахнет, если вы понимаете, о чём я.

С Генькой мы тоже не сразу подружились, но как-то за мной в школу пришел Рамзес…

Генька — собачник. Он страстно мечтает завести собаку, желательно — кавказскую овчарку, и даже хвастал, что отец обещал подарить ему щенка… Ага, догонит — и ещё раз подарит. Когда появится.

Жалко мне его: такой большой, а в сказки верит.

Но всё равно: раз Генька мой друг, надо бы проверить, кто у него там стучит.

Вообще-то, это в любом случае надо проверить. Если алкаши — то фиг с ними. А если нет?..

Процедура проверки такова: я должна позвонить Диспетчеру и оставить заявку на проверку аномалии. Диспетчер должен послать разведгруппу, та, буде аномалия обнаружится, вызвать охотников…

Ну да, надо так и сделать. Пускай проверяют. Подумаешь, Генька с бабушкой ещё пару дней не поспят?.. Зато потом охотники придут, и всё зачистят. Вплоть до алкашей.

Пока я рассуждала таким законопослушным образом, ноги сами вынесли меня на Бульвар и потопали к Геньке.

Жил он вместе с бабушкой, в старом доме, что торцом смотрел на Кропоткинский переулок, и идти до него из школы было минут десять.

И уже издалека, от самого парадного, появилась стопроцентная уверенность: это я удачно зашла.

Перед дверью пришлось остановиться.

Сашхен всегда говорил: перед тем, как соваться в логово монстра, проверь: есть ли у тебя, чем его гасить.

Стянув рюкзак, я честно проверила.

Учебники в сторону, айфон в карман и на молнию, а что там у меня на дне?.. Финский нож в чехле, браунинг на шесть патронов и шоколадка. Набор — на все случаи жизни.

Так, а как я внутрь-то попаду?..

Дверь — на магнитном замке, ключа у меня нет. Зато я помню номер Генькиной квартиры… Нажав кнопки, я стала ждать.

— Да-да?.. — голос у Генькиной бабушки молодой. По телефону все думают, что его владелица — девчонка лет двадцати, а не седая старушка в тёплой шали.

— Здравствуйте, МарьВанна, это Маша.

— Маша?.. — в голосе удивление. — Что-нибудь случилось с Германом?

Любит она его до безумия. Дочь её, маманя Генькина, пашет где-то на Севере. Зашибает деньгу — Генька про неё так говорит. О папане, кроме Генькиных же фантастических рассказов, ничего не известно…

— С ним всё ок, МарьВанна. Просто этот лопух тетрадку забыл, с заданием. Вот я и…

— Какое задание? — тон Генькиной бабушки прибрёл иезуитские нотки. Она вообще считала себя страшно проницательной.

— По физике.

— А почему Герман сам не прибежал?

— Он на физре. А у меня справка. Ногу подвернула. Вот он и попросил меня сбегать…

— С подвёрнутой ногой?

Упс…

— Ну, вообще-то не ногу, но на физру всё равно нельзя. Эти дни, понимаете?

Замок на двери щелкнул.

В парадном Присутствие было, как жидкий кисель. Он свисал с перил, с детской коляски в углу парадного, с парочки велосипедов и каких-то ящиков, от которых пахло гнилыми фруктами и мышами.

По мере того, как я поднималась по лестнице, кисель становился гуще. За перила я не держалась — неохота руки пачкать.

Да, а кроссовки потом придётся выбросить — кисель лежал на ступенях большими жирными лужами, не наступить нереально.

Конечно же, кроме меня, кисель никто не видел — на площадку второго этажа выскочил парень лет двадцати, захлопнул стальную плиту двери и насвистывая, поскакал вниз. Пробегая мимо, он дружелюбно подмигнул.

Человек, стопроцентов.

Наши, в смысле, сверхъестественные, как нас называет Сашхен, меня не замечают. Инстинктивно. Потому что я — маг.

Как сказала тётя Настя, не пристало шавкам на медведя брехать. Я не слишком поняла, что КОНКРЕТНО она имела в виду, но факт есть факт: наши на меня не смотрят, не обращаются первыми и боже упаси никогда не трогают — в смысле, не прикасаются. Скорее, руку себе отгрызут.

А вот люди — наоборот: норовят потрогать, погладить по голове, по плечу похлопать… Здоровая энергетика, — объяснил Сашхен. Им просто приятно…

Хотя и не всем. Одноклассники, например, меня ненавидят. Или та же Истеричка. Но не суть.

Дойдя до двери Генькиной квартиры на четвёртом, я позвонила. Кисель здесь уже не просто свисал с перил, он стоял в воздухе, как туман, как студень… Дышать им было неприятно.

За дверью раздались неспешные шаги, потом она открылась и меня впустили внутрь.

— Здрассьте, Марь Ванна.

При виде Генькиной бабушки меня всегда охватывала робость. Вот представьте: Фигура почти двух метров ростом. Косая сажень в плечах. Вместо талии — экватор. Когда-то она была Олимпийской чемпионкой по метанию ядра.

Пушечного, не иначе — так Алекс сказал.

Очень незаурядная женщина.

Это тоже сказал Алекс, когда имел честь с ней познакомиться. Три года назад у Геньки был день рождения, и меня пригласили. Первый раз! Я никогда не ходила к детям на дни рождения, а тут… Такое.

Ави накупила подарков — и шариков дурацких, и гоночную машину на батарейках, и моноколесо, и телефон — у неё это тоже был первый раз, она просто с ума сошла, решила оторваться по-полной.

Хоть извиняйся перед Генькой, честное слово…

Коробок набралась уйма, и Алекс милостиво согласился подвезти меня на Хаме — ему было по пути. Тогда-то он и познакомился с МарьВанной.

А потом сказал, что стихотворение про хобот Николенька написал именно про неё…

Я тогда ничего не поняла, но у Алекса спрашивать не стала. Сама разобралась. Когда Некрасова в школе проходили…

Долго смеялась. Всё-таки чувство юмора у Алекса не для всех…

— Мой руки и проходи в кухню, — приказала Генькина бабушка, и я послушалась.

По опыту: с МарьВанной лучше не спорить. Она — настоящая Бабушка, с большой буквы. Пока не накормит — ни за что не выпустит.

И что характерно: Генька при этом был тщедушный шпиндель, в мою тощую половину… Одни уши, как дверцы такси. Но я его всё равно люблю…

Упс. Вы этого не читали.

Вообще-то я люблю Сашхена — да-да-да, и не смейтесь.

Сейчас он с моей крёстной мутит, но это у него пройдёт. Как только я ещё чуток повзрослею.

Вообще-то я против Аньки ничего не имею, мы с ней подружки. Но ей всё равно придётся отойти в сторону. Потому что в любви подружек не бывает — это она сама мне сказала, ещё пару лет назад. А ещё сказала, что обязательно должен быть запасной аэродром — и это вот Генька… И хотя подружились мы на почве Рамзеса, сейчас дружим по-настоящему, почти как с Мишкой. Хотя если подумать, с Генькой я дружу гораздо дольше…

На кухонном столе высилась гора жареных пирожков.

И хотя я позавтракала, запах от них шел такой, что живот автоматически забурчал. Но я всё равно чинно уселась на стул и сложила ручки на коленках: хорошие девочки не хватают еду со стола без спросу.

Надо дождаться, чтобы тебя пригласили, а ещё желательно скромненько опустить глазки и поломаться чуток: спасибо, мол, большое, я не хочу… и приступать к уничтожению продуктов, только когда тебя попросят раза три, не меньше.

Бабушки это любят.

Но когда в коридоре раздались громовые шаги и МарьВанна зашла в кухню, оказалось, уговаривать она не собирается.

— На самом деле, я рада, что ты зашла, — заявила она. — Должен прийти электрик, а мне срочно надо к председателю нашего жилтоварищества. Чёрт знает что творится в доме, мы всю ночь не спали! Пусть примет меры, иначе я не знаю, что я ему сделаю…

— Хорошо, МарьВанна, я подожду электрика вместо вас, — я выпучила на бабушку Геньки честные глаза.

— И никому больше не открывай.

— Да, МарьВанна.

— И пирожки ешь. Ты знаешь, где чай.

— Да, МарьВанна.

Шаги прогрохотали к входной двери.

— И цепочку набрось!

— Да, МарьВанна.

Я поскакала к двери и послушно набросила цепочку. Проконтролировав моё деяние, Генькина бабушка удовлетворённо кивнула и повернулась к лестнице…

Я захлопнула дверь.

Точняк, сегодня мой день.

От уроков освободили.

Разобраться, что здесь творится без посторонних — о большем и мечтать нельзя.

Но самое главное…

Самое главное, сегодня вечером мы с Сашхеном пойдём в Арсенал. И будем там вдвоём. И он будет учить меня стрелять. И наконец-то у меня появится Настоящее Оружие, а не эта пукалка, которую подарил Гоплит на прошлый день рождения…

Нет, я очень свой браунинг люблю и уважаю, и даже имя ему дала: Бараш. По старой памяти.

Но так же точно я знаю: если я выйду с Барашем против Твари — упаковывать в мешок придётся уже меня…

Прижавшись спиной к двери, я послушала, как удалялись гулкие шаги МарьВанны, а потом закрыла глаза и просканировала коридор, а за ним — и всю квартиру, все пять комнат.

Так. Ясно-понятно.

— Стёпка Растрёпка! А ну, выходи.

Из-за бархатной шторы в углу показалась голова… Вот вы мультик про домовёнка Кузю видели?..

Ничего общего.

Нормальный домовой напоминает животное. Как правило — кота, который ходит на задних лапах и умеет разговаривать.

Этот не оказался исключением. Только отличался повышенной упитанностью — сразу видно, в чьей квартире живёт.

На ушах домового были симпатичные кисточки.

— Ты что, меня видишь? — удивился Растрёпка.

— Дурочку-то не валяй, — я прошла мимо него в кухню и включила газ на плите. Домовой плёлся следом. — Чаю пошвыркаем?

Растрёпка сразу повеселел.

— С пирожками? А то! — он ловко вспрыгнул на табурет и облизал усы длинным розовым языком. — А ещё я сметану люблю. И вот там, в холодильнике, у них варенье клубничное. Я бы его тоже поел, — пожав плечами, я полезла в холодильник. Мне что, чужого варенья жалко? — Верхняя полка, — подсказал домовой. — Рядом с пропавшим кефиром. Его Марь Ванна на блины оставила.

Выставив на стол угощенье, пару минут я ждала, пока Стёпка насытится. Затем поняла: бесполезно. Судя по его виду, угощаться он мог сутками, бесперебойно, только успевай на стол мечи… И приступила к допросу.

— Это ты всю ночь людям спать не давал?

Домовой положил обратно десятый пирожок и понурил ушки.

— Ну я.

— Выдумщик. Классно придумал: по батарее стучать.

— А что ещё оставалось?

— Уважуха, — я погладила его по голове, как раз между ушами. — Одобряю. Теперь давай подумаем, как эту Тварь прикончить.