Импровиз. Одиночество менестреля

Глава 3 Ч. 2

Менестрель поискал глазами «ночную вазу». Возможно, за время болезни он ходил под себя, но пора и честь знать. Неприлично как-то — взрослый пран, не калека, пользуется определённой известностью и вдруг…

Скрипнула дверь и в комнату с порывом сквозняка шагнула женщина. Высокая, стройная, длинные вьющиеся волосы распущены по плечам. Так не ходят дворянки, укладывающие локоны в сложные причёски, да и простолюдинки тоже — эти предпочитают чепцы.

— Проснулся? — голос показался знакомым. Даже очень знакомым.

— Кто вы? — не с первого раза выговорил менестрель.

Это же надо так ослабеть! А может, горло и язык, если ими не пользоваться, усыхают? Ну, был же у них в одной из Рот писарь, некогда отчаянный рубака, которому перерезали сухожилие на левой руке. Пальцы перестали сгибаться, а через несколько лет кисть стала похожей куриную лапку — тонкие косточки, обтянутые желтоватой сухой кожей. Правда, писарь прекрасно обходился здоровой правой — не только записывал всё, что приказывал капитан, но и мог сунуть кому-нибудь под ребро кинжал.

— Кто я? — в голосе женщины звенело неподдельное удивление. — Ах, так, Ланс альт Грегор! — В два шага она пересекла комнату и решительно отдёрнула занавески. — А вот так?

Менестрель едва не задохнулся.

Огненно рыжие волосы. Синие глаза. Высокие скулы и гордая посадка головы на сильной шее.

Ита! Знаменитая танцовщица задорного и живого буэльринка! Лучшая из лучших! Как сам Ланс альт Грегор снискал славу величайшего менестреля всех двенадцати держав, так и её никто не смог превзойти в мастерстве огненного кринтийского танца.

Давно они не виделись.

— Узнал?

— Конечно… — прошептал менестрель. — Здравствуй, Ита…

— Что-то ты совсем на себя не похож, Ланс альт Грегор. — Она подошла ближе. — Как старая развалюха.

— Так бывает, — попытался улыбнуться он. — Годы бегут.

— Бегут не только годы, но и люди.

Менестрелю стало страшновато. Ита всегда отличалась горячим нравом, не только не лезла за словом в карман, но и легко могла отпустить оплеуху чересчур навязчивому поклоннику или просто грубияну.

— Я тебе всё объясню…

— С любопытством выслушаю. По крайней мере, сейчас ты не исчезнешь, как пять лет назад. Я так долго ждала, когда мы снова встретимся. Придумывала разные способы удержать тебя на месте. например, кандалы или хотя бы просто верёвка. Иногда возникали замыслы интереснее. Неплохо было бы зарыть тебя на песчаном пляже и расспрашивать, дожидаясь прилива. Правду скажешь, выкопаю, нет — сам виноват.

— Ита…

— Что «Ита»? Я уже тридцать лет Ита. — Танцовщица подбоченилась. — Ты у меня дашь ответ на все вопросы. Но вначале, выпьешь лекарство.

Ланс вздохнул с облегчением. Сейчас он чувствовал себя беззащитным, как новорожденный котёнок, поскольку осознал, что лежит под одеялом совершенно голый. Даже убежать не получится. Он хорошо помнил, как тер-веризка управляется с метательными ножами, которые носила за подвязками по два на каждой ноге. В Кевинале она не боялась прогуливаться одна посреди глухой ночи в портовом квартале, чьи обитатели могли превзойти акул по жадности и злобе. Однажды, когда менестрель вызвался проводить её до гостиницы, их попытались ограбить. Пока он управился с первым нападавшим, Ита успела воткнуть стальной лепесток в горла второго и серьёзно ранить третьего, вынужденного бежать, что есть мочи, спасая свою шкуру.

— Я выпью любое снадобье, но вначале придвинь вон тот горшок поближе к моей кровати и, будь столь любезна, оставь меня ненадолго наедине с ним, — взмолился альт Грегор. припоминая, чего ему больше всего хотелось до тех пор, пока не появилась рыжеволосая танцовщица. — А после я приму из твоих рук даже яд.

— Яд? — вскинула бровь Ита. — Э, нет, ты так просто не отделаешься.

— Приму с покорностью страстотерпца любой удар судьбы. Только выполни для начала мою просьбу.

— Ну, хорошо! — Танцовщица подхватила «ночную вазу». Со стуком поставила на пол у кровати менестреля. — Давай!

— Может, ты всё-таки выйдешь?

— Зачем?

— Во-первых, я без одежды.

— Я видела тебя без одежды, Ланс альт Грегор. И много раз. Странно, что ты об этом позабыл.

— Я не позабыл…

— Тогда что же тебя останавливает?

— Я не привык справлять нужду в присутствии женщин.

— Хм… — Ита на мгновение задумалась. — Это весомый довод. Жаль, что он не приходил тебе в голову, когда ты справлял эту самую нужду под себя на этой самой кровати, а мне приходилось вытаскивать из-под тебя мокрые тряпки и отдавать их пачкам.

— Ты вытаскивала из-под меня тряпки? А я видел Регнара, когда приходил в себя?

— Регнар альт Варда тоже посвящал стражи напролёт этому увлекательному занятию.

— Вы не могли нанять сиделку?

— Разве мы моли допустить, чтобы какая-то простолюдинка разглядывала великого менестреля? Это — редкое удовольствие, которое доступно лишь близким друзьям. Ладно! Я скоро вернусь. Не вздумай выпрыгнуть в окно.

Грациозно обогнув столик с лекарственными зельями, Ита покинула комнату, ставшую прибежищем заболевшего менестреля. Кстати, за время беседы Ланс успел осмотреть помещение и нашёл его вовсе не подходящим под определение «юдоль скорби». Чисто, уютно. Хотя и тесновато.

На стене висит изображение святого.

Судя по острой бородке и сверкающим доспехам — Яген, покровитель Трагеры. Легендарный воитель, победивший добрый десяток драконов, а следующие десять лет посвятивший уничтожению злобных колдунов, которые поднимали мёртвых из могил и, вообще, творили всяческое непотребство. Позже он возвёл на престол первого великого князя Трагеры, принял постриг и стал первым архиепископом Эр-Трагерским, до конца дней своих оставаясь образцом мужества, благочестия, твёрдости и благородства.

Ланс, основываясь на собственном опыте, полагал историю святого Ягена чистейшей воды выдумкой, призванной морочить головы братьям по Вере. Не бывает людей, не запятнавших себя ни единым проступком. Есть те, о проступках которых решают не говорить вслух. Для этого нужно всего-ничего: стать королём, герцогом или архиепископом. Воителю Ягену удалось — он превратился в легенду ещё при жизни. У других не получилось — их могилы безжалостное время сравняло с землёй. А что творил драконоборец и святой при жизни, так и останется загадкой. Никому не известно, как оценили бы его подвиги сейчас, ведь мораль меняется от века к веку. Может, убивая драконов, он не уничтожал ужасных чудовищ, а просто делал запас мяса для себя и совей семьи и дворни? Зато, изводя колдунов, ненароком уничтожил предка какого-нибудь величайшего менестреля, по сравнению с которым он, Ланс альт Грегор, лишь прах на сапогах и лёгкая осенняя паутинка, гонимая ветром в неизбывные дали?

Поняв, что мысли сейчас занесут его вот в эти самые необозримые глазом дали сознания, откуда можно и не найти выхода, менестрель тряхнул головой и попытался подняться.

Удалось.

Хотя и не с первого раза. В руках и ногах поселилась предательская слабость.

И не мудрено, понял альт Грегор, разглядев себя. Больше всего он напоминал старого отощавшего одра, замученного непосильной работой и бескормицей. Кожа и кости. Краше в гроб кладут. Выпирали коленные чашечки, рёбра торчали, живо напоминая доски, на которых прачки оттирают бельё. Любопытно было бы глянуть на себя в зеркало, но увы, даже ничего похожего в комнате не оказалось. Хоть бы отполированное блюдо или кувшин из начищенного серебра. Нет, только глина и фарфор.

Исполнив заветное желание и без сил откинувшись, на кровать, Ланс почувствовал, что засыпает. Безо всяких снадобий. Это хорошо. Глубокий и спокойный сон порой помогает лучше, чем десяток знахарей, вместе взятых. Особенно таких, что заставляют запивать не пойми что жирным молоком.

«Надо будет непременно отыскать то село и зарезать лекаря, — подумал менестрель. — Но потом, когда сил хватит сесть в седло».

Сквозь дремоту он слышал голоса Иты, Регнара и ещё кого-то…

Наконец-то, он увидел сон, отличающийся от кошмара.

Ланс альт Грегор стоял на причале. Судя по очертаниям виднеющихся вдалеке, справа и слева, фортов береговой защиты, это был Эр-Трагер. Светило солнце, пригревая левую щёку. Не жгло, а именно пригревало. Следовательно, весна или ранняя осень. Набегающий с моря ветерок врывался за ворот, заставляя слегка ёжиться. Порт жил своей жизнью — грохотали по брусчатке окованные железом колёса тяжёлых подвод; перекликались грузчики, снующие с корзинами и мешками на спинах по сходням стоявшей неподалеку пузатой каракки под унсальским флагом; ржали кони, а вдалеке лаяли собаки. В воздухе ощущалась и солёность волн, и горечь расплавленной смолы, и тухловатость гниющих у свай водорослей. Левая ладонь менестреля лежала на эфесе старинной шпаги, той самой, оставленной, похоже, навеки в Аркайле. Ланс не просто явился на пристань, чтобы насладиться морскими видами и не убивал время от скуки. Он ждал. Позади замер вышколенный слуга, держа наперевес, словно аркебузу, огромный букет роз. А в десятке шагов возвышалась золочёная карета, запряжённая четвёркой унсальских рысаков — мохноногих и гривастых. Ланс пристально вглядывался в далёкий окоём — не мелькнут ли белый треугольник паруса? И сердце щемило тоской и предвкушением встречи… С кем? Этого он не знал наверняка, хотя и догадывался. Зелёные глаза, сверкающие и зовущие, как солнце, если глядеть на него из-под воды. Улыбка. Каштановый локон…

Ланс проснулся, ощущая, что на него смотрят в упор.

Смутная тревога — ведь он так и не увидел ту, которую ждал на берегу, — лёгким облачком туманила душу.

Открыл глаза.

Конечно же, Регнар! А кто ещё?

Всё такой же высокий, грузный, слегка нескладный. Седины в бороде и зачёсанных на бок светло0русых волосах прибавилось за минувшие дни. Или просто раньше Ланс не замечал? Ведь это не требует усилий — не видеть, как стареет друг, пропустить мимо ушей его горе, отмахнуться и не прийти на помощь вовремя. А потом всегда бывает поздно, накатывает злость и выжигающий дотла стыд. Но деваться уже некуда. Опоздал. Раньше надо было замечать и глубокие морщины на лбу, и мешки под глазами и дрожь в пальцах.

— Здравствуй, Регнар, — улыбнулся менестрель. — Я рад тебя видеть.

— Здравствуй, Ланс, — ответил маг-музыкант. — Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть. И говорить с тобой.

— Хорошо то, что хорошо кончается, — не придумал ничего лучше, чем повторить избитую истину, альт Грегор.

— Были мгновения, когда мне казалось, что ты не выкарабкаешься, — словно не заметил этого Регнар.

— Всем известно, что я везучий, — усмехнулся альт Грегор.

— Ты? Впрочем, вполне возможно. Если сравнивать со мной, то да.

— Регнар… Понимаешь… — Ланс замялся, не находя нужных слов. Почему-то в последнее время это случалось чаще и чаще. Возможно, много и красиво говорят те, кто мало размышляет и не пускает в душу переживания о других людях. Когда поверхностное отношение сменяется глубиной, слова подбираются очень трудно. Можно сказать, мучительно. Зато и ценность их несоизмерима. Когда рабы на рудниках Красногорья добывают самоцветы, то им приходится перелопачивать и измельчать сотни стоунов пустой породы, чтобы отыскать один-единственный рубин или хризопраз. Так, наверное, и со словами — есть пустопорожняя болтовня, в которую так легко скатиться, а есть те слова, которые на вес золота. — Присядь, пожалуйста.

Маг-музыкант повиновался. Пристроился на краешке кровати Ланса, хотя поглядывал настороженно, будто чувствовал подвох.

— Я благодарю тебя, Регнар, за всё, что ты для меня сделал. Нет, не правильно… Я благодарю тебя за то, что ты есть в моей жизни. Друзья даются нам Вседержителем. Это как награда, только не всегда она заслуженная. Иной человек не понимает, какая великая ценность — дружба, и с лёгкостью растрачивает этот дар. Другой — бережёт, как зеницу ока. Мы не можем по своей воле сменить родителей или братьев с сёстрами. Но друг однажды встречается на нашем пути, и тогда очень важно — понять, что всё это неспроста, и принять в сердце своём. Моя жизнь подбрасывала немало приятелей, с которыми легко и просто проводить время, устраивать попойки и волочиться за красотками. Попадались мне и просто попутчики. Это люди оказавшиеся в нужное время в нужном месте, разделяющие цель твоего пути, готовые тебе помочь, если ты, в свою очередь, поможешь им. Но только на очень коротком пути, длина его несоизмерима с жизнью, отмеренной нам Вседержителем. Друзьям тоже по пути с тобой, но до самого конца. В этом, как мне кажется, и заключается само понятие дружбы. В горе и в радости, в дни удачи и дни потерь… Друг всегда с тобой. Он с тобой, даже если ты ускакал на горячем коне в Кевинал, записавшись в Роту наёмников, а он остался в Аркайле и ютится в мансарде гостиницы «Три метлы». И вы встретитесь обязательно, чтобы помочь друг другу, когда возникнет необходимость. При этом ты можешь даже не догадываться, что она возникла. Тебе не дано знать, кого из вас Вседержитель послал на помощь — тебя к нему или его к тебе. Ведь если вначале кажется, что друг оказался на твоём пути, чтобы воспользоваться твоей поддержкой, то неожиданно оказывается, что ты, больной и немощный, становишься обузой на его руках.

Ланс перевёл дух. Ему редко удавались такие длинные речи, да, вдобавок, не в уши прекрасным пранам, которым всё равно о чём, лишь нежным и проникновенным голосом, а так, чтобы каждое слово взвешено и вырывалось из души, словно капельки крови из рассечённого кинжалом запястья.

— Наша дружба, Регнар, длится без малого тридцать лет. Ты, Коэл и я. Погоди, не кривись — я помню, что ты говорил о Коэле. Да, порой он вёл себя несносно, часто совершал поступки, которые нам не нравились, мог высказать в глаза всё, что думает о нас. Но так уж вышло. Из нашей троицы Коэл альт Террил из Дома Радужной Рыбы был самым благоразумным. А может, он просто старался вести себя как все окружающие люди, в то время как мы позволяли себе глупости и вольности, присущие музыкантам, наделённым магическим даром, то есть, всё же, немного избранным. Но Коэл никогда — ни поступком, ни словом, ни помыслом — не искал личной выгоды для себя. Он хотел нас сделать лучше. Да, согласно собственным представлениям. Не всегда нам это нравилось. Мы часто злились на него, возражали, спорили. Вспомни, мы ссорились с Коэлом чаще, чем друг с другом, и во всём винили его. Предпочитали гордо обижаться, но не задумываться — почему так происходит? А ведь он всего-навсего желал нам добра, но по-своему. Теперь мы потеряли Коэла. Потеряли, так и не поговорив, не разобравшись, не выяснив, зачем он это делает и какие цели преследует. А теперь уже поздно… Последние несколько месяцев я вдруг остро ощутил, что мне не хватает Коэла — его излишней «правильности», его нравоучений, его боязни ступить чуть-чуть вправо или влево от тропы, предначертанной общественной моралью. Задумайся, и ты со мной согласишься — Коэл делал нас лучше. Исподволь, по немного, порой досаждая, словно настырная муха. Его не вернуть. Из дружной троицы осталось двое — ты и я. В силах ли человеческих было предугадать, что мы встретимся не в Аркайле, знакомом и с юности привычном, не в Кевинале, где оба мы частенько бывали, а в далёкой Трагере, в Эр-Кабече, в дыре, каких поискать? Я и помыслить не мог, не знаю, как ты. Но, тем не менее, встреча состоялась, а значит, она была предначертана Вседержителем.

— Ланс, — покачал головой Регнар. — Я тебя не узнаю. Ты стал таким набожным, что мне даже немножко страшно.

— Когда-то же нужно начинать? — Менестрель вздохнул. — Когда мы встретились в харчевне, я подумал — вот зачем мне эта обуза? Опять мне нянчиться с Регнаром, как с маленьким ребёнком. Следить, чтобы он не встрял по простоте душевной в какую-либо переделку. Успокаивать, когда он начнёт волноваться, переживать и душевно страдать. Расстроился, конечно. Я вовсе не собирался обзаводиться спутником-обузой. Потом я подумал, что ты, скорее всего, при деньгах, поэтому неплохо часть дороги проделать с тобой вместе, поскольку после гостеприимного приёма на Браккарских островах у меня по карманах медяк за медяком гоняются и всё никак не встретятся.

— Спасибо за честность и прямоту, — скривился Регнар. — Я и предположить не мог…

— Я сейчас перед тобой, как на исповеди. Вначале выслушай, а после делай выводы. Вседержитель испытывает нас и карает за грех гордыни. От него не укроется ничего — ни поступки, ни слова, ни даже помыслы. Теперь только я осознал, как он показал мне, чего я стою и как должен ценить дружбу. — Ланс не готовил заранее речь, не продумывал, что скажет Регнару, слова лились сами по себе, опережая мысли, как будто его устами сейчас говорил кто-то другой — мудрый, просветлённый, лишённый страстей и обуревающих человека желаний. Он слышал себя, будто бы, со стороны, но, как ни странно, был готов согласиться с каждым словом. — Нам не дано предугадать промысел Вседержителя, но зато мы можем и должны обдумывать те испытания, которые он нам посылает и принимать их, меняясь. Ты показал мне пример честной и бескорыстной дружбы. Я увидел, осознал и раскаялся в своих грехах. Возможно, мне ещё предстоит разыскать священника и попросить отпущения, но сейчас я точно знаю — прежде всего, мне надо поговорить с тобой. Поэтому я благодарю тебя и за помощь, которую ты оказывал мне, беспомощному и недужному, и за урок, который ты преподал, возможно, сам того не осознавая. И я хочу попросить прошения у тебя за все обиды, вольные или невольные.

— Я прощаю тебя, — кивнул маг-музыкант. — Искренность и честность дорогого стоят. Хотя, видит Вседержитель, вы с Коэлом не раз обижали меня. Наверное, вы оба считали меня простачком, чьё мнение не интересно никому. Ещё бы… Вы — ловкие, отважные, успевшие повоевать, прекрасные фехтовальщики, а я с большим трудом могу противостоять врагу со шпагой в руке — в лучшем случае не позволю заколоть себя на первом же выпаде. Вы знали толк в развлечениях, а мне всегда хотелось уединения и покоя. Я во всём уступал вам…

— Только не надо этого, Регнар. Ты — самый сильный маг, кого я знаю. Тебе под силу управлять таким оркестром, который убьёт меня, высосав всю Силу, за четверть стражи.

— Зато я никогда не умел сочинять музыку. Нет, какую-то могу, только кто будет её слушать? Ведь в Трагерской академии музыки ученики первого года играют гаммы куда живее и разнообразнее, чем мои сочинения.

— Не всем дано быть менестрелями. Кто-то должен и на балах играть, а ты в этом деле — лучший из лучших.

— Я принимал и принимаю это разумом, но не сердцем. Кода один из твоих друзей — величайший менестрель двенадцати держав, а второй — несравненный фехтовальщик, ты поневоле начинаешь осознавать собственную ничтожность…

— Да что ты такое говоришь⁈

— Не спорь. Мне виднее. Но вы не оделяли меня вниманием, я гордился, что состою в такой замечательной и видной компании. Хотя последние несколько лет было довольно тяжело держаться. Хочешь поделиться сокровенным, а натыкаешься на глупые шуточки или нравоучения. Хочешь всего-навсего провести время с другом, а выслушиваешь бахвальство — твои друзья не способны говорить о чём-то ином, кроме себя и своих приключений…