Импровиз. Одиночество менестреля

Глава 2 Ч. 1

В Унасале осень вступал в свои права раньше, чем в других столицах северного материка. Сказывалась близость Карросских гор, где снег лежал и зимой, и летом.

Учёные всех двенадцати держав спорили — спасает ли высокогорный кряж живущих к югу от него людей от смертельных холодов или, напротив, без него стало бы легче жить. С одной стороны холодные ветра, срывавшиеся с заснеженных вершин, доставляли много неприятностей — вымерзали посевы, гибли плодовые деревья. Но с другой, Карросс прикрывал щитом от бескрайней северной пустоши, где человек не мог выжить вообще. Летом туда ещё изредка заходили самые отчаянные промысловики, поскольку мех обитавших там снежных лисиц ценился на вес золота. Но никто и никогда не слышал о человеческих племенах, которые обитали бы севернее гор. Да и как же там жить? Половину года солнце не всходило совсем, от жесточайших морозов кожа на руках и лицах путешественников лопалась и слазила лохмотьями, если не смазывать её барсучьим жиром. Если не успел вовремя развести костёр, ты — мертвец. И если бы не было гор, то эта холодина катилась бы на северные земли Унсалы и Аркайла.

Людям свойственно привыкать к погоде в тех краях, где они живут, где родились и выросли, где похоронены их предки. Возьми изнеженного вирулийца и отправь его валить лес на южных склонах Карросса… Что получится? Да ничего. Помрёт, выкашливая лёгкие, надышавшись морозным воздухом. Или отморозит пальцы, оставшись калекой на всю оставшуюся жизнь. Да и работать так, чтобы обеспечить достойное существование не сможет. Разбалованные они там на югах щедрыми урожаями, когда ткнёшь в землю палку, а через год она уже плодоносит, когда урожаи собираются по два раза в год, когда попав в лес, можно прожить на одних только диких плодах и ягодах.

Унсальские края не баловали местных жителей. Их богатства приходилось вырывать с силой, отбирать у земли. Вся жизнь — борьба. С непогодой, с дикими зверями, с разными невзгодами, которые подкидывала природа.

Конечно, унсальцам грех было жаловаться.

Где росли самые лучшие леса? У них. Лиственницы, сосны, могучие ели на севере. Дубы, буки, липы — южнее. Вали, распиливай на доски и продавай. В любом уголке мира, где корабелы закладывали на верфях суда, старались использовать унсальскую древесину. Ну, кроме Аркайла — там хватало своей древесины. Самые мощные военные каракки, несущие десятки пушек, способные выдержать океанский шторм, строились даже на Браккарских островах из унсальского леса.

Где самая плодородная земля? Тоже в Унсале, только южнее, на берегах великой реки — Уна. Правда, чтобы сеять рожь и пшеницу, приходилось рубить и раскорчёвывать те же леса. Так повелось издревле.

На заливных лугах паслись тучные коровы, дающие жирное молоко. Многочисленные притоки Уна обеспечивали посёлки, приютившиеся на их берегах рыбой. Щуки, сомы, сазаны, белорыбица, плотва. В самом Уне — широком и полноводном — в сети и на крючки перемётов попадались огромные осетры. Чтобы поднять иного, требовались совместные усилия полудюжины взрослых мужчин.

В недрах здешних земель скрывались залежи железных, медных, оловянных и серебряных руд. Встречалось рассыпное золото, самоцветы — рубины, бериллы, турмалины, гранаты, горный хрусталь. Добывали и поделочный камень — бирюзу, яшму, орлец, малахит, тигровый глаз и лазурит. Копали ямы, ломали горючие сланцы и даже каменный уголь, благодаря которому местные ремесленники варили отличную сталь. Не такую, конечно, как трагерская, но уступавшую всего лишь чуть-чуть.

До недавнего времени браккарцы, разорвавшие всякие торговые отношения с Трагерой, пользовались доброжелательным отношением унсальских королей и закупали у них корабельный лес, сталь и зерно. Но всё изменилось, когда корону надел Ронжар альт Брандт, сменив на троне своего деда Брегара альт Брандта, прожившего удивительно долгую жизнь — восемьдесят восемь лет, о таком не упоминали даже в летописях и церковных книгах. Не мудрено, что батюшка Ронжара не дождался своей очереди, сойдя в могилу от неведомой хвори, сожравшей ему печень, как червяк-плодожорка выгрызает сердцевину яблока.

Приняв правление державой, Ронжар какое-то время осматривался, подавил пару баронских мятежей и один крестьянский бунт, довольно опасный, поскольку втянутыми в него оказались сразу три провинции. Он показал себя достаточно умелым полководцем и снисходительным правителем — баронов, посмевших пойти поперёк королевской воли, всего лишь сослал на север, отдав лены под власть их старших сыновей, а крестьян и вовсе простил (ну, за исключением тех, кто погиб при столкновении с королевской армией), уменьшил подати и даже кормил щедрой рукой не успевших убрать урожай повстанцев. За это получил прозвище — Справедливый.

Ронжар Справедливый альт Брандт из Дома Серебряного Саблезуба.

Потом его правление ознаменовалось двумя небольшими войнами с Аркайлом за пограничные территории и десятком мелких стычек. тут дело шло с переменным успехом и выиграв северную кампанию, Ронжар проиграл южную, отдав герцогу Лазалю две долины, четыре хорошо укреплённых замка и десяток деревень.

Через три года началась трагерская кампания, где унсальцам удалось потеснить южан на несколько лиг, отобрав плодородные земли, но в самый её разгар сын Ронжара погиб на дуэли. По крайней мере, так было объявлено во всеуслышание. Что случилось на самом деле, не знал никто. Принца Эрнана, наследника престола, нашли зарезанным в тёмном переулке за собором Святого Никоана Первосвятителя, покровителя и защитника Унсалы. Пять колотых ран. Именно поэтому для всех принц Эрнан погиб на дуэли. Если бы ему перерезали горло, было бы труднее объяснить честному народу, по какой такой причине убили его высочество. Говорят, он возвращался от любовницы, но подозрения с мужа сняли сразу. Пран Никилл альт Ворез из Дома Жёлтой Ласточки — глава тайного сыска Унсалы — разбирал дело очень тщательно. Оголодавшая курица не роется так в куче мусора, чтобы найти просяное зёрнышко. Никаких улик не обнаружили, мотивов для того, чтобы убрать с дороги чванливого и самоуверенного Эрнана, хватало у многих дворян, но все они при проверке оказались чисты.

Продолжая распутывать узелок, пран Никилл потянул за одну ниточку и обнаружил, что в смерти принца вполне могли быть повинны браккарцы. Несмотря на мир и длительные торговые отношения с Унсалой, убрать его высочество могли именно они. Причина-то простейшая — полгода любвеобилный сын Ронжара домогался благосклонности жены браккарского посланника. Эта юная — лет на двадцать моложе супруга — и весьма хорошенькая особа водила его за нос, а потом пожаловалась мужу. Посланник пошёл прямиком к королю и тот сделал жёсткое внушение его высочеству. Эрнан отступился, но затаил обиду.

Вряд ли он сам осуществил месть, но вполне мог заплатить кому-то из простолюдинов.

С гордой праной сыграли шутку, весьма распространённую в Унсале, но о которой ничего не знали на островах. Измазали входные двери её городского особняка выделениями течной суки. И постарались всё устроить в сочельник, то бишь в навечерие — канун — великого праздника, в который все истинно верующие люди двенадцати держав вспоминали явление Вседержителя первосвятителям Никоану, Моудру и Йохаану. Выходя к заутренней, жена посланника зацепила подолом длинного платья дверной косяк и нарочно брошенную у порога тряпку, запах которой привлёк внимание кобелей, собравшихся к тому времени в таком множестве, что охранникам-браккарцам пришлось расчищать дорогу для хозяина дубинками.

Поглазеть на процессию собрались зеваки со всей столицы. Одуревшие от вожделения псы грызлись между собой за право пробиться поближе к испуганной пране. Телохранители без устали раздавали удары дубинками и сапогами. Ничего не понимающий посланник одной рукой прижимал к себе супругу, а во второй сжимал обнажённую шпагу. На безопасном расстоянии сбившиеся в толпу мальчишки из городской бедноты прыгали, кривлялись, показывали языки и «носы», выкрикивая при этом: «Собачья свадьба! Собачья свадьба! Суку повели!» Из храма браккарцы возвращались на спешно вызванной карете. Отмыть двери не удалось — их заменили вместе с лутками. Платье жертвы жестокого розыгрыша сожгли.

Через одиннадцать дней после описанных событий наследника престола нашли мёртвым. Заколотым. В руке он держал окровавленный кинжал, рядом валялась шпага, переломленная пополам.

Пран Никилл поделился размышлениями с королём, всё ещё безутешно скорбящим о погибшем сыне. Впоследствии глава тайного сыска не раз ловил себя на мысли, что поторопился. Хотя, с другой стороны… Почему он должен скрывать проступки браккарского вельможи или, не приведи Вседержитель, выгораживать его? Если Никилл и допустил оплошность, то лишь потому, что предполагал сделать доклад перед Ронжаром Справедливым. Однако горе лишило сюзерена Унсалы рассудочности и рассудительности. По приказу короля браккарского посланника и всю его челядь бросили в подземелье. Всем остальным подданным Ак-Орра тер Шейла из Дома Белой Акулы приказали в трёхдневный срок покинуть Унсалу.

Купцы, мастеровые и даже дворяне с северных островов кинулись врассыпную. Понимали — Ронжар шутить не будет. Каракки снимались с якоря и уходили на всех парусах. Места на них стоили очень дорого — браккарец даже в трудные и опасные времена остаётся торгашом. Оказавшиеся далеко от побережья северяне искали спасения в Аркайле и Трагере, которые хоть и не отличались излишней дружелюбностью, но не допускали резни. А на унсальских дорогах на беженцев уже начинали охотиться и прану Никиллу альт Ворезу пришлось употребить всё своё влияние, чтобы поднять армию дя защиты их от мародёров. Он ещё рассчитывал закончить дело миром, ведь война с Браккарой была державе не нужна.

Островное королевство неимоверно усилилось после победы над Трагерой, обогатилось за счёт контрибуций, увеличило флот, создало на мелких необитаемых островах к северу от Калвоса несколько стоянок для кораблей с запасами воды и продовольствия, да ещё и защитило их небольшими, но оснащёнными артиллерией фортами. Преимущество Браккары на море не подлежало сомнению. Герцог Лазаль — некогда сторонник и едва ли не вдохновитель коалиции держав материка против островитян — начинал склоняться к дружбе с Ак-Орром. Трагера и Кевинал затеяли очередную мышиную возню из-за клочка земли вдоль границы, а надеяться на лоддеров с вирулийцами — смешно.

Король Ронжар рвал и метал. С огромным трудом первый министр Жедар альт Горм из Дома Синей Лошади, пран Никилл и архиепископ Вилльём, пользовавшийся непререкаемым уважением среди церковных иерархов материка, сумели уговорить его величество не казнить посланника, чья очевидная вина, но не могла быть неоспоримо доказана. Его просто выслали из Унсалы, переодев в рубище, на утлой рыбацкой лодке. Конечно же, соотечественники не дали ему погибнуть. Таким образом у Ак-Орра тер Шейла не нашлось поводов объявить войну. Пришлось ограничиться разрывом торговых, да и любых других, отношений.

С тех пор не было среди двенадцати держав врагов, более непримиримых, чем Унсала и Браккарское королевство. Жизнь прана Никилла превратилась в непрерывную череду борьбы с заговорами — как мнимыми, так и самыми настоящими. Ронжар стал подозрительным и мелочным, впадал в бешенство при одном лишь виде платья или камзола браккарского покроя. Теперь в соседних государствах, да и в Унсале — правда, за глаза — иначе, чем Безумный Король, его никто не называл.

Но признаться честно, шпионы с островов не являлись плодом больного воображения его величества. Уж кто-кто, а пран Никилл альт Ворез знал это лучше других. Они приплывали на вирулийских галерах и торговых судах из Тер-Веризы, переходили границы Аркайла, Кевинала и Трагеры. Мужчины и женщины, изображавшие купцов или богатых путешественников, переодевавшиеся в нищих и странствующих монахов, выдававшие себя за наёмников и комедиантов. Один, отловленный людьми прана Никилла, засланец, прилично играл на цистре и цимбалах, притворяясь менестрелем. Собственно, он и был менестрелем, хотя и весьма низкого ранга — не чета Лансу альт Грегору или Брайн альт Норманн. Браккарцы всегда умели делать предложения, от которых трудно отказаться, а не слишком удачливые маги-музыканты падки на звон монет.

Уроженца островов легко отличить по внешнему виду — высокий рост, светлые волосы, льдистые глаза, но прану Никиллу доводилось ловить и сажать под замок шпионов, неотличимых от рыжих тер-веризцев и синеглазых кринтйцев, смуглых вертлявых вирулийцев и невозмутимых лоддеров, не говоря уже о народах, поживавших с Унсалой граница в границу. Браккарцы бойко вербовали любого жадного до денег и мягкотелого жителя материка.

Особо много крови главе тайного сыска попила Дар-Вилла тер Нериза из Дома Алой Звезды, сухопутный капитан, женщина умная, миловидная, но вместе с тем невероятно изворотливая, жестокая и давно позабывшая слово «совесть». Пран Никилл даже посылал своих лучших сыщиков в Аркайл с приказом найти и уничтожить шпионку. Судя по тому, что они не вернулись, Дар-Вилла и в этот раз сумела выйти сухой из воды. Впрочем, свойство, не удивительное для браккарца. её имя потом всплывало в связи с громким делом о похищении величайшего менестреля Ланса альт Грегора и совсем уже последний раз о ней отзывались, как о причастной к мятежу баронессы Кларины, которая объявила своего бастарда наследником короны Аркайла. И ничего удивительного — где браккарцы, там всегда подкупы, бунты, заговоры, похищения и убийства.

Пран Никилл отложил гусиное перо, посыпал песком ровные строки на желтоватом пергаментном листе. Он не любил бумагу, использовал её только для сообщений и писем, которые требовалось сжечь сразу после прочтения. Слишком уж она непрочная — мнётся, рвётся, промокает, раскисает. То ли дело пергамент… Главное, использовать чернила, которые плохо смываются водой, и тогда с донесением хоть вброд реку переходи, хоть вплавь. Да и архивы, написанные на пергаменте хранятся не в пример дольше бумажных. Один только недостаток — дороговизна. Именно поэтому листки пергамента иногда использовали по два-три раза. Особенно жадноватые браккарцы.

Что обычно делают с запиской на пергаменте, когда она уже не нужна, а покупать новый лист не хочется, ибо жалко серебра? Натягивают на станке, похожем на пяльцы, размачивают чернила тёплым молоком, оттирают овсяными отрубями. Если чернила въелись слишком глубоко, то брали особый камень, лёгкий и пористый, который находили у подножья вулканов на юге Вирулии и привозили с берегов Тер-Веризы. Нежными и ласковыми движениями такого «оселка» снимались остатки чернил, а пергамент становился готовым к повторному использованию. Такие мастерские работали во многих городах — как в столицах держав, так и в провинциях. Бумага — изобретение недавнее, поэтому у прана Никилла хватало единомышленников. И глава тайного сыска постарался, чтобы хотя бы один из ремесленников, занимающихся восстановлением пергаментов, в каждой мастерской в достаточной мере владел грамотой, чтобы читать, запоминать и докладывать прану Никиллу о содержании всех записок, которые прошли через его руки. Кстати, эта предусмотрительность очень помогла в борьбе против браккарских шпионов, ведь мореходы, опасаясь сырости, чаще используют пергамент, чем бумагу.

В тайне своей переписки пран Никиллл был уверен полностью и даже чуть-чуть больше. Все посыльные, как далеко бы не заносила их судьба и приказ начальника тайного сыска, обязательно возвращали письма в Унсалу. Если Никилл альт Ворез не получал его в руки, то знал, что почта перехвачена. А пергамент для собственных палимпсестов[1] пран Никилл делал сам, получая от работы не меньше удовольствия, чем некоторые от псовой охоты по первой пороше.

Слева от него на широкой столешнице из морёного дуба лежали ещё непрочитанные донесения. Отчёты от доверенных людей из всех держав приходили еженедельно. Ну, кроме Райхема и Голлоана, которые были слишком закрытые для чужаков, а потому приходилось довольствоваться лишь слухами. Но и народ, обитающий в засушливых степях и полупустынях южнее Красногорья, и жители влажных дождевых лесов и холодных кряжей Голлоана особо не влияли на мировую политику. Первые с воодушевлением резали, жгли, грабили и убивали друг друга, разделившись на сотню племён и кланов, а вторые скрывались от любых гостей, занимаясь самосовершенствованием и углублением знаний. Конечно, существовали и исключения. Часть райхемцев вели торговлю, связывая остальную степь с цивилизацией, а некоторые из голлоанцев не только снисходил до общения с «белыми червями», как у них называли всех людей, живущих за пределами острова, но и охотно нанимались на службу. Телохранителями, пыточных дел мастерами, убийцами или поварами, знахарями, ювелирами. Но число их было столь незначительным, хоть не принимай во внимание. Обычно и не принимали.

Пран Никилл взял верхний пергамент. Доставлено из Трагеры. Человек, приславший, служил старшим писарем при дворе герцога Пьюзо Третьего и, благодаря исполнительности и аккуратности, пользовался благосклонностью первого министра — Луиша альт Фуртаду из Дома Полосатой Камбалы. Красивый, разборчивый почерк. А вот содержание настораживало.

Десять дней назад, как раз после празднования дня святой Сонны-Мученицы, когда давят последний виноград, было совершено покушение на главнокомандующего трагерским флотом, адмирала Жильона альт Рамиреза. Когда его превосходительство проезжал по улицам Эр-Трагера в открытой повозке, какой-то неизвестный разбросал охрану и, запрыгнув на подножку, успел нанести три удара стилетом. К счастью, пран Жильон всегда пододевал под камзол кольчугу тонкого плетения. От напора клинка звенья кольчуги лопнули, но замедлили его. На третьем ударе стилет сломался, а убийцу удалось скрутить. Адмирал отделался испугом и двумя порезами — на грудине и слева на рёбрах. Первые сутки после покушения он находился под бдительным присмотром лекарей, которые ожидали признаков отравления. К счастью всё обошлось.

«Казалось бы, при чём тут браккарский след? — подумал пран Никилл, задумчиво теребя светло-русую с проседью бородку. — Больше похоже на нападение вольно или невольно обиженного дворянина, ведь адмирала на дуэль вызвать не так просто, а отомстить хочется всегда. Или же фанатик одной из религиозных сект, которые в последнее время в Трагере полезли, словно грибы после дождя. Все они в той или иной мере искажали учение Вседержителя, а потому подвергались гонениям со стороны Церкви. Только почему адмирал Жильон? Фанатик постарался бы убрать Жерала альт Кунью, архиепископа Эр-Трагерского… Значит, всё-таки браккарский след. Адмирал для островитян, что кость поперёк горла. Не много на северном материке сыщется флотоводцев, которые бивали бы браккарцев на море.»

Это хорошо, что адмирал выжил. Лучшего союзника, чем Трагера не найти, если дело дойдёт до войны. Но всё же прана Никилла не отпускали сомнения. Браккацы всё делают надёжно и действуют только наверняка. Если решили кого-то убить, то убивают, а не устраивают показуху на городских улицах на потеху зевакам. Осведомитель не указал всех подробностей, да он мог и не знать их. А ведь если несостоявшегося убийцу удалось взять живьём, он что-то да рассказал в пыточных подвалах прана Вьенцо альт Дедериза — главы тайного сыска Трагеры. Что ж… Придётся сведения принять во внимание и учитывать их в дальнейшем.

Следующее письмо из Лодда. Здесь доверенным лицом прана Никилла выступал богатый купец, заседавший в столичном магистрате. Каких трудов стоило подцепить его на крючок, лучше не вспоминать. Его письма приходили в Унсалу на имя главы гильдии красильщиков, но с особой пометкой — маленькой кляксой в конце подписи. Почерк лоддера отличался просто изумительной корявостью. Буквы разбредались, как коровы, бредущие чередой на пастбище. Одна верх, другая вниз — пытались вырваться они из строчки. Даже в глазах рябило.

Из Лодда сообщали, что скончался епископ Руженский, бывший до конца дней своих главой Совета Лодда, где правили церковники. Любопытная новость, хотя и неудивительная. Фра Батисто недавно встретил семидесятую зиму, а годы рано или поздно берут своё, даже если человек удался на удивление крепким телесно и вёл жизнь праведника — не переедал, не злоупотреблял вином, ложился спать на закате, а вставал на рассвете. Все люди смертны и, сколь ни старайся, путь в Горние Сады проделает любой. Или в Преисподнюю, если грешен и не покаялся.

Умер фра Батисто во сне, в собственной постели в келье. Храмовая стража в Лодде не уступала выучкой лучшим гвардейским Ротам других держав. А дисциплиной даже превосходила, поскольку служили лоддеры не только за жалование и совесть, но и за посмертие, обещанное церковными иерархами тем, кто верен и честен. Всё бы ничего — событие, чреватое лишь выборами нового главы Совета, склоками, затянувшимися на месяц или два, ссорами между священниками, многократным голосованием и епитимьей от новоизбранного епископа тем, кто проявил излишнее рвение, поддерживая его соперника. Но купец из Лодда всегда радовал прана Никилла какими-то необычными или закрытыми для широкого круга подробностями. Просто благодаря общительности и щедрости, он имел возможность поговорить по душам с весьма влиятельными людьми. Конечно, для многих и заседатель магистрата — недосягаемая вершина, но государственную политику определяют не они, хотя многие из протирающих штаны на дубовых скамьях искренне убедили себя, будто от них что-то зависит. Так вот… Служка, осматривавший фра Батисто, обнаружил за ухом у епископа маленькую стрелку, похожую на шип акации, только чуть побольше размером. Конечно, монах, отличавшийся отменной честностью, доложил тайному сыску об увиденном. Доложил и пропал. Исчезла и стрелка.

Вот тут следовало задуматься о браккарском следе. Когда в прошлый раз державы северного материка объединились против вторжения с островов, Лодд сыграл далеко не последнюю роль, присоединившись к коалиции. Да, лоддские святоши — те ещё хитрецы. Без устали ищут выгоду для себя и не очень-то открыты для отношений с соседями. Причина простая — в своё время, когда лоддеры восстали против своих безумцев-правителей, близлежащие государства поддерживали не мятежников. А кто ожидал иного? Пран из древнего Дома всегда выступит на стороне равного ему по крови, а помогать грязному мужичью и безродным мещанам не станет.

Ничего тут не поделаешь…

Традиция, которая складывалась веками.

Ещё триста-четыреста лет назад, до изобретения пороха и начала реформ в военном деле, праны сражались друг с другом почти понарошку. Тяжёлый и прочный доспех защищал от копейного удара. Проигравшим считался тот, кто упал с коня. Победитель уводил его в свой шатёр, забирая, как трофей коня, оружие, броню. А в конечном итоге Дом более слабого прана выплачивал ещё и выкуп, чтобы вернуть его на родину. При этом праны сохраняли уважение и, общались подчёркнуто вежливо и могли, в ожидании гонца с оговоренным числом серебряных монет, не единожды обедать и ужинать вместе, преломляя хлеб и разделяя вино, как старые друзья. А всё потому, что во время войн случаются всякие неожиданности, и в следующий раз победитель и проигравший частенько менялись местами. Отсюда и произрастало взаимоуважение аркайлских пранов и трагерских, лоддских и кевинальских, а так же всех прочих.

Когда же взбунтовавшиеся против безумца-герцога и Высоких Домов крестьяне, ремесленники, купцы и разорившиеся дворяне начали наводить порядок в пределах державы, то создали вольно или невольно совершенно новые правила войны. На полях Лодда, в его узких речных долинах и на горных перевалах пехота билась против закованных в доспехи всадников.

Вчерашние мастеровые и селяне противостояли воинам, которые совершенствовались в искусстве убивать всю жизнь. Что они моли противопоставить? Только ярость и желание стоять до конца. Им не светло оказаться в почётном плену, за них никто не привёз бы богатый выкуп. Поэтому они тоже не брали в плен. Какие компромиссы могут быть с противником, который презирает тебя и считает чем-то низменным, подобно жёлтой глине на копытах своего коня? Сама по себе выработалась тактика боя. Плотный строй, вооружённый пиками и алебардами. Первый ряд держит высокие и широкие щиты, закрывающие человека от колена до глаз. В глубине — арбалетчики и пращники. Камень, угодивший в шлем, тяжёлого всадника не убьёт, но оглушит и вышибет из седла. С этой же задачей отлично справлялись крючья, прикреплённые к обухам алебард.

Оказавшихся на земле латников окружали, как муравьи раздавленного жука, и долбили чем придётся. Цепами и вилами, топорами и кузнечными молотами. Старались попасть в сочленение доспеха или прорезь шлема. Если не получалось, тоже не расстраивались. При определённом старании и упорстве успех приходил рано или поздно. Уйти живым от усердных работяг не судилось ни одному прану.

Конечно, вся знать материка возмутилась и горела желанием примерно наказать разошедшуюся не на шутку чернь. К счастью для восставших лоддеров, праны Трагеры и Кевинала так и не смогли помириться для совместного похода, а Унсала и Аркайл находились достаточно далеко и тоже не определились, через какую из соседних держав пробиваться усмирительным походом. Вирулийцы предприняли несколько попыток прийти на помощь гибнущим собратьям по ту сторону границы, но потом у них случилась очередная свара с Айа-Багааном из-за торговых податей и внимание дожа переключилось с сухопутных баталий на морские.

Но Лодд, благодаря взвешенному управлению — совет церковников всё же лучше, чем самодур-герцог — оправился после внутренней смуты, восстановил былую силу и его веское слово часто имело решающее значение во многих спорах. Ну, конечно, довольно большая и хорошо обученная армия и сильный флот тоже. Браккарцы хорошо прочувствовал это на своей шкуре, попытавшись высадить десант и потеряв несколько тысяч бойцов в течение недели. На море им удалось частично разбить, частично разогнать лоддеров, а вот на суше им повезло гораздо меньше. Слаженными ударами высадившиеся отряды рассекли, разделили, а потом каждый уничтожили поодиночке, заключив в «котёл». Кстати, называть так окружение тоже придумали военные Лодда.

[1] Палимпсест — текст, написанный на бывшем в употреблении пергаменте.