Импровиз. Одиночество менестреля

Глава 4 Ч. 2

Когда главный ротный костоправ фра Бьянческо принимался лечить раненых, он преображался на глазах. Куда только девался неуверенный в себе, скромный, слегка сутулый лоддер, щурящийся от сильного солнца? Даже заикание, из-за которого зачастую трудно было понять, что же лекарь говорит, пропадало. Он становился собранным, решительным. Расправлялись плечи. Отрывистым и чётким командам позавидовал бы любой командир, управляющий сражением.

— Свежую простыню. Чистые инструменты!

Лонара кинулась перестилать стол, на котором фра Бьянческо складывал кости, извлекал обломанные наконечники пик и пули, шил страшные раны, а Реналла сняла котелок с огня, осторожно, придерживая крышку полотенцем, слила кипяток прямо на землю, в углу шатра. Ротный костоправ всегда требовал, чтобы острые ножи, щипцы, иглы кипятили не менее четверти стражи. Кроме того он очень жёстко пресёк любые попытки местных вожеронских лекарей обеззараживать раны, поливая их кипящим маслом. Сам же лоддер использовал настойку чистотела или крепкое вино. Как-то он рассказал Реналле, что пишет книгу «Способы лечить огнестрельные раны, а также раны, нанесенные стрелами, копьями и тому подобное». На родине его бы предали анафеме за некоторые её главы, но в Роте Стальных Котов фра Бьянческо мог работать спокойно и накапливать опыт, спасая наёмников от самых различных ранений.

Внесли очередного больного. Юный пран Рикард альт Борго, унсалец из «лишённых наследства», командовал конным разъездом и натолкнулся на эскадрон рейтаров противника. Выстрелив из «прилучников», наёмники развернули коней помчались к своим, чтобы предупредить об опасности. Их не преследовали — в последнее время, получив несколько весьма ощутимых щелчков по носу, армия герцогини Маризы не проявляла интереса к открытым стычкам. Но, к несчастью, конь прана Рикарда оступился на промоине, упал и сломал шею. Молодой человек не успел высвободить из стремени левую ногу и получил очень серьёзный перелом. Осколок берцовой кости торчал через потемневшую от крови штанину. Сапог-то с него стащили перед тем, как укладывать на носилки, а одежду трогать побоялись.

— На стол, немедленно! — распорядился фра Бьянческо, сбрасывая залитый кровью передник. Лонара тут же помогла ему облачиться в чистый, завязала на спине верёвочки. — Где Гвидо?

— Я здесь, фра! — откликнулся веснушчатый парень — ученик костоправа, первый и незаменимый его помощник.

— Губка готова?

— Готова, фра!

Гвидо уже держал мисочку со снотворным настоем — смесью макового сока, настоя белены, горькой ежевики и молочая. Когда Реналла впервые узнала состав зелья, то решила, что костоправ задумал просто убивать раненых, чтобы меньше мучились. Но потом ей растолковали, что глотать изготовленное Гвидо снадобье, взаправду, не стоит — опасно для жизни. Но оно одурманивало человека, нюхавшего губку, настолько, что тот становился менее чувствительным к боли, а некоторые даже засыпали прямо на столе и благополучно открывали глаза уже на койке со сложенными костями и зашитыми ранами.

Помощник костоправа поднёс губку, пропитанную подогретой смесью к носу прана Рикарда. наёмник послушно втянул ноздрями воздух, вдыхая, согласно приказу лекарей, поглубже. По словам фра Бьянческо, этот способ облегчения страданий придумал некий вирулиец — Этторино из Льюческо. До него многие раненые умирали прямо под ножом лекаря — не выдерживало сердце.

— Сколько пальцев видите, пран? — костоправ показал «лишённому наследства» растопыренную ладонь.

— Шесть… Нет, семь… — слабым голосом ответил Риккардо.

— Хорошо. — Кивнул врач. Повернулся к Гвидо. — Удила на всякий случай.

— Как скажете, фра… — Помощник сунул раненому в зубы оструганную деревянную палочку. — Сожмите, пран. Грызите, если невмоготу будет. Настойка настойкой, а бывали случаи, когда зубы крошились прямо на столе.

— Много разговариваешь! — одёрнул его Бьянческо.

— Прошу прощения.

— Ножницы. Хорошо. — Кивнул Реналла с Лонарой. — Держите.

Женщины встали вплотную к столу. Вожеронка всем весом налегла на колено прана Рикарда, а Реналла как можно крепче зажала щиколотку. Костоправ решительно разрезал пропитанную кровью штанину, отвернул куски ткани так, чтобы они не мешали.

— Смыть!

Гвидо плеснул из плошки кипячёной воды и чистой тряпочкой принялся убирать сгустки крови с покрытой ссадинами голени наёмника. Белесый осколок, проткнувший кожу, торчал, словно клык невиданного зверя.

— Скальпель!

В ладонь лекаря лёг отточенный нож с узким лезвием. Уверенным движением он провёл остриём от колена вниз к стопе, едва не коснувшись пальцев Реналлы, которая отвела взгляд. Вид крови она переносила спокойно, слишком сопереживала страданиям людей, которые оказывались под ножом фра Бьянческо. Порой ей казалось, что она чувствует боль вместе с ними. Лонара говорила, что это пройдёт со временем, но, очевидно, у всех людей привыкание проходит по-разному.

Едва придя в себя после памятного нападения на резиденцию Роты Стальных Котов и немного отлежавшись, Реналла попросилась помогать в лазарет. К счастью телесно она отделалась несколькими ссадинами и полудюжиной синяков, а душевное потрясение не смогло удержать её в постели достаточно долго.

Лейтенант Пьетро по мере сил пытался отговорить. Взывал к благоразумию — нехорошо благородной пране толкаться среди простолюдинов, грязных, грубых, невоспитанных. пытался рассказывать об ужасах, которые сопровождают лазарет и раненых, которые там лежат. Колотые, рубленные, резанные, огнестрельные раны. Кровь — свежая, вытекающая из тела, несмотря на все попытки лекарей наложить повязки или жгуты, запекшаяся, пропитавшая бинты, корпию, одежду. Почерневшие и разлагающиеся края ран, куда попала грязь и обрывки ткани. Осколки кости, торчащие из-под развороченной сталью кожи. Смрад гноя, крови, немытых тел. Стоны и бред умирающих.

Несмотря на его старания, Реналла оставалась непреклонной. Во-первых, ей надоело быть бесполезной. Как можно сидеть у окошка и вышивать крестиком, когда город в осаде? На что рассчитывала герцогиня Мариза и её окружение, когда перекрывала дороги, ведущие в мятежную провинцию, когда останавливала обозы с едой, когда её армия сгоняла с насиженных мест и чернь и дворян, угодивших между молотом и наковальней противоборствующих сил? Возможно, желала вызвать панику. испугать людей, заставить их бежать, куда глаза глядят, бросая всё, нажитое и унаследованное имущество. Уйдут люди, Кларина лишится главной поддержки. Ведь пока есть кто-то, верящий, что Эрар — истинный наследник престола, а Мариза — узурпаторша, у Домов Сапфирного Солнца и Бирюзовой Черепахи не иссякнет поток желающих записаться в ополчение, восстанавливать разрушенные ядрами дома и фортификационные сооружения, обшивать, обстирывать, кормить защитников провинции, чинить оружие и делать новое. Да, многие поддались страху и бежали из городов и окрестных сёл, но гораздо больше людей остались.

Мятежные земли населяли люди, привыкшие зарабатывать себе на жизнь тяжёлым трудом. В предгорьях Монжера там и сям раскиданы были копальни, в которых добывали медную руду и железняк. Наёмные рабочие, спускавшиеся каждый день под землю знали цену человеческой жизни — неправильно поставишь стойку, поддерживающую свод выработки и тебя завалит. И не только тебя, но и трёх-четырёх товарищей, которые работали рядом. Рудокопы сбивались в артель потому, что под землёй в одиночку выжить можно, а заработать на жизнь нельзя. Один рубит породу кайлом, второй подносит брёвна и обаполы для крепления, третий оттаскивает корзины с рудой, а четвёртый работает на воротке, поднимая на поверхность земли и добытое, и воду в деревянных вёдрах, ведь часто водоприток превращал труд подземных рабочих в Преисподнюю, а обратно спускал инструмент и древесину.

Углежоги обустраивали «кучи» в лесу — брёвна, собранные в горку, обкладывали дёрном и поджигали. Иногда требовалось три-четыре месяца, чтобы дрова превратились в уголь. И всё это время мастера следили, чтобы «куча» прогорала равномерно и полностью, но не слишком быстро. Им нужен был не пепел, а угли, который потом пересыпались в мешки и продавались на плавильни.

Ремесленные цеха, занимавшиеся переплавкой руды в металл, строили особые печи. Небольшие, в рост человека, назывались Горнами, а высокие, до десятка локтей, доменными печами или просто домнами. Чернорабочие дробили руду, мельча до размеров орехов, промывали, отделяя пустую породу, сушили, закладывали внутрь печи, переслаивая с углём. Чтобы жар получился достаточной силы для выплавки железа, в печи поддували здоровенными мехами, наподобие кузнечных. Медь поддавалась легче — без дутья. Горячий металл разливали по формам-опокам, а потом тоже продавали. Кузнецам, мастерам-оружейникам, знатокам пушечного и колокольного литья.

Конечно, все гильдии платили десятину тем дворянам, на землях которых зарабатывали на пропитание, а часто случалось так, что рудниками, «кучами», домнами владели Дома, а рабочих просто нанимали. К примеру, пран Клеан альт Баррас очень трепетно относился к подобному доходу — не только выкупил имеющиеся на его землях правильные мастерские, но и поощрял строительство новых. Именно поэтому Дом Бирюзовой Черепахи, не слишком древний и не очень именитый, соперничал достатком с Высокими Домами Аркайла. И Дом Сапфирного Солнца тоже. Даже сейчас, во время войны, им удавалось продавать уголь, медь и железо, только уже не на север. а на юг — через горные перевали уходили подводы на Кевинал.

Мастеровые, привыкшие к тяжёлому труду, но знавшие в нём толк на зависть всем прочим, знали, что могут рассчитывать на жалкие гроши или корки хлеба в миске для подаяний, если покинут окрестности Вожерона или Венсана. Кому они там нужны? Добывать руду там, где её нет в земле? Жечь уголь там, где раскинулись привольные поля вместо густых лесов? И они остались. Отступали с семьями и пожитками с тех земель, которые занимала армия Эйлии альт Ставоса, на юг, границам с Кевиналом, вливались в ополчение, сражались на зависть матёрым наёмникам. Так что сломить дух подданных Кларины не удалось. Даже простолюдинов, не говоря уже о дворянах, считавших делом чести вопрос преданности родному Дому.

Реналла, по воле слепого случая угодившая в круговерть войны, прониклась сочувствием к подданным мятежных провинций. Нет, она не разделяла стремлений Кларины усадить малолетнего Эрара на престол Аркайла, поскольку помнила слова отца — любые перемены в правлении державой ничего хорошего не принесут. Скорее всего, герцогство ещё не раз вспомнит правление Лазаля, как золотые времена. Сменившие его жадные бароны альт Кайны тому отличное подтверждение, а Мариза, будто вся сотканная из противоречий, заявляющая сегодня одно, а завтра — другое, тоже особого добра и порядка не принесёт. Но зачем ещё позволять Кларине пробовать свои силы, как правительнице? Но Реналле нравился народ, сцепивший зубы и упрямо сопротивляющийся превосходящим силам противника. Вожерноцы, несмотря на обстрелы города, не впадали в уныние. Да, лица их осунулись от недоедания и недосыпа, но всё так же часто озарялись улыбками. И если горожанам предоставлялась возможность отдохнуть и побездельничать или послушать выступление заезжего менестреля, которые пробирались сюда всеми правдами и неправдами — как правило, через границу с Кевиналом или Трагерой, то они выбирали музыку. Ну, как не полюбить такой народ?

Во-вторых, убеждала Реналла заботливого лейтенанта, она, конечно, из древнего Дома, но настолько небогатого и провинциального, что в детские годы, живя в родовом замке, отличалась от сверстниц из дворни только тем, что училась грамоте и спать уходила в хозяйские покои. С подружками-простолюдинками они видели, как режут кроликов и овец, рубят головы курам и уткам. Вид крови не пугал её очень давно. Ухаживать за ранеными она тоже умела. С девяти лет, когда пран Вельз — глава Дома Жёлтой Луны — вернулся с унсальской войны с плечом, проколотым насквозь пикой и разрубленной до кости ногой. Тогда дочь взяла на себя все заботы о здоровье отца — меняла повязки, снимала гной чистой тряпочкой, смазывала целебным бальзамом, который им привозили чуть ли не из Тер-Веризы и продавали на вес золота. Даже снять швы сумела самостоятельно, на прибегая к помощи каких-либо знахарей из местных, которым в замке не слишком-то и доверяли.

Таким образом, несмотря на все старания лейтенанта Пьетро, Реналле удалось вырваться из четырёх стен. Неожиданную поддержку она получила от своей сиделки — Лонары. Именно суровая вожеронка и привела её в лазарет, где командовал фра Бьянческо. Лечили здесь по большей части наёмников из Роты Стальных Котов и дворян из ополчения Вожерона. Простолюдины из пеших пикинеров или арбалетчиков попадались очень редко — только если возникал какой-то любопытный случай и костоправ не мог устоять перед соблазном попытаться решить непростую задачу.

Пран Пьетро, отчаявшись уговаривать прану своего сердца, нажаловался капитану Жерону, но кондотьер оказался мудрее помощника и одобрил решение Реналлы. Только взял честное слово, что она не будет изнурять себя непосильным трудом и хвататься за очень уж грязную работу. Капитан поручил Лонаре присматривать за молодой праной и быть её наставницей.

Вот так и начались будни в лазарете.

Сперва Реналла щипала корпию и кипятила инструменты, а потом её начали допускать и к помощи в более сложных делах. Накладывать лубки, бинтовать обработанные раны. Пару раз фра Бьянческо даже разрешил ей зашить не сложные раны.

Но когда речь заходила о таких переломах, как у молодого прана Рикарда, костоправ всю ответственность принимал на себя.

— Зажми сосуды! — приказал он Гвидо. — Промакни кровь!

Помощник маленькими щипчиками захватил плоть в верхнем конце разреза. С первого раза не получилось, кровь продолжала наполнять рану. Тогда парень повторил попытку и сумел поймать сосуд. Реналла уже знала, что жила, из которой бьёт толчками ярко-алая кровь, называется артерией, а если равномерно течёт тёмная, то учёные лекари говорят — вена. Зажимы для кровеносных сосудов, по словам фра Бьянческо, придумали лет сто назад в Вирулии, но снабдить из защёлками, не позволяющими раскрыться в самый непредсказуемый миг, догадался сам лоддер, чем тоже гордился.

Чтобы убрать из раны кровь, потребовалось два комка корпии, каждый с голову годовалого ребёнка. Несмотря на старания, Реналла всё-таки заглянула через руку костоправа. Открывшееся зрелище вызвало приступ тошноты. Меньшая из берцовых костей раскололась почти вдоль. Один из получившихся обломков — острый, как кинжал, — пробил мышцы и кожу. Большая берцовая треснула в двух местах.

— Вседержитель… — прошептала Реналла, сдерживая рвотный позыв.

— Отвернитесь, — немедленно одёрнула её Лонара.

— Держите крепче, — приказал лекарь.

Не раздумывая, он сунул пальцы в разрез.

Реналла заставила себя смотреть только в лицо фра Бьянческо, вернее на его сосредоточенный профиль. Лоддер сжал губы и прищурился. На висках выступили капельки пота. Одна прядь соломенно-жёлтых волос упала на глаза, но он её не убирал — руки заняты. Только дул время от времени вверх, отбрасывая, чтобы не мешала. Она уже хотела отпустить щиколотку раненого и протереть лоб лекаря льняным полотенцем, но тут он зарычал сквозь сжатые зубы:

— Крепче держите! Гвидо! Губку!

В тот же миг Реналла почувствовала, как напряглась нога прана Рикарда. Видимо, действие снадобья ослабело и молодой наёмник корчился от боли.

— Держите!

Она изо всех сил навалилась на щиколотку, вцепилась в неё так, что побелели ногти. Напротив кряхтела Лонара, покраснев лицом и выпучив глаза.

А фра Бьянческо кивнул и только прикусил губу. Реналла вполне могла представить, как он быстрыми и уверенными движениями складывает раздробленные кости.

— Иглу и нитку!

Гвидо, отложив губку с одурманивающим настоем подал костоправу заранее приготовленную кривую иглу с нитью, которую делали из коровьих кишок — нарезали тонкими полосками, выскабливали, выдерживали вначале в растворе поташа, а потом в разбавленной уксусной кислоте. Фра Бьянческо рассказывал, что раны можно шить и шёлком, только привозить его с Айа-Багаана ещё дороже. Поэтому нить из кишок использовали только в самых сложных случаях, когда приходилось соединять разрубленные или разорванные мышцы или сухожилия, а кожу зашивали обычным конским волосом, доступным любому солдату. Многие на войне таскали с собой в заветном мешочке иглу и пучок волосин, вырванных из конского хвоста. На всякий случай.

Лоддер управился быстро. Сказывался богатый опыт. Сколько вояк он поставил на ноги — не пересчитать. Там, где другой лекарь махнул бы рукой и пустил выздоровление на самотёк или попросту отпилил бы изуродованную конечность, фра Бьянческо боролся до последнего. За что его и ценили. Капитан Жерон сказал как-то, что такой костоправ, как наш заика, стоит полусотни прекрасно обученных наёмников.

— Убрать кровь! — продолжал командовать фра Бьянческо. — Гвидо!

— Да, мэтр!

— Кожу шей сам!

— Да, мэтр!

Лоддер шагнул от стола, сразу обмякая.

— П-п-п-рана Реналла, м-м-можете отпустить ногу. Он потерял сознание.

Мнимая племянница Гвена альт Раста с трудом разжала пальцы. Ладони пронзила боль, похожая на судорогу.

— Потрите, потрите. Кровь разогнать надо, — заботливо посоветовал Лонара.

Сама она, казалось, не испытывала ни малейших неудобств. Вот что значит привычка к тяжёлому труду. Реналла прекрасно понимала, что не может сравниться с простолюдинкой, которая с юных лет стирала и выкручивала бельё, таскала вёдра с водой и полные корзины с рынка, укачивала детей на руках… Она кивнула и принялась тереть ладонь о ладонь. Немедленно под кожей появились мелкие иголочки, от которых кисти словно заполыхали огнём. Но это и хорошо. Значит, кровообращение восстанавливается.

В это время Лонара подала чистое и отглаженное полотенце костоправу.

— Пот утрите, мэтр.

— Сп-п-п-пасибо…

Лекарь выглядел так, будто разгрузил телегу с кирпичами, но внимательно следил за действиями помощника. А Гвидо работал чётко и сноровисто. Видно было, что подавать инструменты и совать больному в нос губку с одурманивающим настоем, парню порядком надоело. Ему хотелось лечить, оказывать настоящую помощь, а не быть на подхвате.

— Молодец, — едва слышно прошептала Лонара. — Толк будет. С годами.

— Всё! — Гвидо выпрямился, с гордостью осматривая ровный шов. Если бы не синюшность кожи и отёк, нога прана Рикарда выглядела бы, словно перелома и не было. — Как новенькая!

И снова фра Бьянческо выпрямился, преображаясь на глазах.

— Лубок и бинты. Придержите ногу!

Женщины вернулись на места, прижимая колено и щиколотку. Всё верно. если вдруг, не приведи Вседержитель, раненый очнётся и дёрнется, то с трудом сложенные осколки кости разойдутся и всё придётся начинать с начала.

Гвидо подал лекарю две оструганные ясеневые дощечки, которые тот мягко, но уверенно приладил по обе стороны голени.

— Приподняли ногу!

Длинная полоска небеленого холста туго примотала лубок к ноге, закрепив кость в необходимом положении. Бинтуя, фра Бьянческо оставлял небольшие «просветы», сквозь которые виднелась кожа и шов. Теперь уже, после десяти дней в лазарете, Реналла знала — это делается для того, чтобы лекарь мог следить — не воспалилась ли рана, не требуется ли отсасывать гной, чтобы мог, если что, добраться палочкой с целебным бальзамом или настойкой чистотела.

Наконец всё окончилось. Гвидо позвал товарищей Рикарда по оружию, которые скучали за стеной. Молодого наёмника переложили на носилки.

— Два дня не вставать! — строго приказал лоддер. — Потом найдёте ему костыли. На ногу не наступать. Будет сильно болеть, зовите меня — чем смогу, помогу.

«Стальные коты» уволокли соратника, а костоправ покачал головой и вышел во двор. Там он постоял, опираясь двумя руками на бочку с дождевой водой, а потом неожиданно опустил в неё голову. Выглянувшая следом Реналла — Гвидо и Лонара стались наводить порядок — испугалась, уж не решил ли лоддер покончить счёты с жизнью таким необычным способом? Но мгновение спустя фра Бьянческо вынырнул шумно отфыркиваясь.

— Я сейчас полотенце, мэтр… — испуганно проговорила Реналла.

Погода в Вожероне стояла мягкая и даже ласковая, но всё-таки время приближалось к середине осени.

— Н-н-ничего. Т-так обсохну, — улыбнулся костоправ. — Дайте п-п-п-попить чего нибудь…

Тонкие струйки стекали ему на брови, капали с ресниц, задерживались на коротко постриженных усах. Ворот сорочки промок сразу же и под тонкой тканью прорисовался чёрный шнурок, на котором фра носил образок Серафино-Чудотворца, от наложения рук которого некогда исцелялись прокажённые, поднимались паралитики и прозревали слепцы.

Реналла не знала, пьёт ли лоддер пиво или вино. Находясь на службе и уж тем более, помогая раненым в лазарете, он позволял себе только отвар целебных ягод и трав. Шиповник, тысячелистник и любисток. Ложка мёда на большую кружу. Отвар бодрил и позволял не валиться с ног даже после бессонной ночи. Хотя, фра Бьянческо и говорил, что злоупотреблять им нельзя — можно лишиться не только сна, но и самого разума, но кувшин охлаждённого напитка всегда стоял неподалеку от стола, за которым лекарь выхаживал страждущих.

Когда Реналла вернулась, двумя руками держа полную кружку красновато-коричневого отвара, фра Бьянческо уже присел на бревно, лежавшее под стенкой лазарета и служившее местом отдыха и лекарей, и носильщиков, и легкораненых солдат.

Он жадно пил, дёргая острым кадыком, заросшим светлой щетиной. Отвар стекал по подбородку и пятнал мокрую сорочку, расплываясь загадочными узорами. Потом поставил кружку на землю.

— Ю-у-уный п-пран будет ходить. П-п-правда, с палкой д-до конца дн-дней. Я не Вс-вс-вседержитель… — вздохнул костоправ. — Как же я у-у-у-у… — зашёлся он, багровея.

— Устал? — подсказала Реналла.

— Д-да. Т-точно. Хватит н-на сегодня.

Судя по склоняющемуся к островерхим крышам солнцу, заканчивалась пятая дневная стража. В самом деле, пора отдыхать. Хотя в те дни, когда по городу стреляла вражеская артиллерия, фра Бьянческо не покидал лазарет по несколько суток. Тут же ел, тут же спал, забываясь на четверть стражи, а то и меньше. Но сейчас такой необходимости не было — Рота Стальных Котов при поддержке ещё одного наёмного отряда — Роты Весёлых Горлопанов, состоявшего по большей части из конницы, — сумела отогнать армию Эйлии настолько, что за крепостную стену могли перебрасывать ядра только самые тяжёлые мортиры и бомбарды, а их в армии любого правителя на северном материке — раз, два и обчёлся.

— Идите спать, фра Бьянческо, — по-дружески посоветовала Реналла.

— Д-да, обязательно. И вы т-тоже отдыхайте, пр-пр-прана…

— Да, я тоже пойду. — Она вытерла руки о передник. — Лонару дождусь.

Лоддер кивнул. Вытянув шею, глянул поверх невысокой каменной ограды. Здесь любили складывать заборчики из колотого сланца. Благо, вокруг Вожерона целые залежи желтоватого хрупкого камня, не пригодного ни на что другое. Получалось дёшево и достаточно красиво. Лекарь не сказал ничего, но Реналла, обернувшись, увидела голову вороного коня, а на его спине прана Жерона альт Деррена. Рядом с кондотьером шагал высокий мужчина с волосами чёрными, как смоль, и таким зверским выражением лица, что хотелось спрятаться куда подальше. Над его плечом торчала рукоять меча — точь-в-точь, как в романах, которые Реналла любила читать в отрочестве. Кто такой?

Её удивление возросло многократно, когда капитан Роты Стальных Котов со своим спутником появились в воротах. Черноволосый воин, похожий на героя книги, одевался в юбку — тёмно синюю, длиной до колена, по виду, сделанную из тонкого сукна. От щиколотки и выше ногу прикрывали вязанные цветастые гетры — красная полоска, жёлтая полоска, потом чёрная, синяя и снова красная. Необычный наряд настолько поразил Реналлу, что на чёрную тунику с коротким рукавом и татуировку, изображавшую кукушку, которой была отмечена левая щека незнакомца, она уже не обращала внимания.

Пран Жерон спешился, передал поводья коня выбежавшему откуда ни возьмись мальчишке из местных. Поклонился Реналле и вставшему, чтобы занять место рядом с ней, фра Бьянческо.

— Доброго вечера! Как прошёл сегодняшний день?

— Счастливы видеть капитана, — ответила за двоих Реналла, поскольку знала — лоддер будет за это только благодарен. Он очень не любил показывать свой недостаток при посторонних. — Два тяжёлых случая — переломы со смещением. Остальные проще. Но устали очень.

— Я вижу. На мэтре лица нет. Не бережёте вы его.

— Неправда, — улыбнулась она. — Мы только что договорились идти отдыхать. На сегодня хватит.

— Это правильно, — глубокомсленно кивнул кондотьер. — А пока вы не ушли отдыхать, позвольте представить нашего гостя и, надеюсь, соратника на время войны ы Вожероне. Трен Кухал Дорн-Куах с полуострова Кринт, глава Клана Кукушки и предводитель отчаянного воинства, явившегося поддержать нашу борьбу за справедливость.

Черноволосый, у которого вдобавок и глаза оказались похожими на сгустки мрака из Преисподней, довольно ловко поклонился, прижимая ладонь к сердцу.

— Видеть столь прекрасную прану — одновременно честь и счастье для меня!

— Прана Реналла из Дома Ониксовой Змеи, племянница главы тайного сыска Аркайла — Гвена альт Раста.

Приподняв краешек юбки двумя пальцами, Реналла присела, одновременно кивнув. Конечно, было бы на ней атласное платье, в котором пристало ходить дворянке, а не серое шерстяное, приветствие выглядело бы гораздо изысканнее.

— Фра Бьянческо из Лодда — мой ротный костоправ, — продолжал пран Жерон. — Порой мне кажется, что он использует магию для исцеления раненых.

Лекарь поклонился, неловко взмахнув левой рукой. Несмотря на благородное происхождение, он с ранней юности предпочитал получать знания по врачеванию вместо искусства благородных манер.

— Хороший костоправ — на вес золота, — сказал Кухал. — Счастлив знакомству.

— У меня для вас новость, прана Реналла, — кондотьер прищурил единственный глаз. — Не знаю, хорошая или плохая. Это уж вам решать. Вместе с отрядом кринтийских воинов в Вожерон прибыл ваш дядюшка — пран Гвен альт Раст. Прямиком из Аркайла, я полагаю.

Реналла побледнела. Она прекрасно знала, как при новом дворе самозваной герцогини Кларины относятся к тем, кто служил её противнице из Аркайла — Маризе. Вряд ли прана Гвена здесь ждёт ласковый приём. Зачем же он тогда явился? Неужели не осознаёт грозящую ему опасность? Или его привезли против воли? Захватили в плен, руководствуясь какими-то своими соображениями, и теперь с выгодой передают Кларине?

— Я была бы очень рада повидать своего дядюшку, — осторожно произнесла она. — Но, вместе с тем, мне будет очень досадно, если он не сумеет воспользоваться вожеронским гостеприимством, о котором я столь наслышана. Любое известие о том, что он терпит лишения, повергнет меня в печаль на много дней.

— Теперь я вижу, что прана Реналла отличается не только красотой, но и умом, — уважительно заметил Кухал Дорн-Куах. И едва заметно улыбнулся. — Племянница достойна своего дядюшки.

— Благодарю за столь лестную оценку.

— Я искренне восхищён. Поверьте, прекрасная прана, я не часто разбрасываюсь похвалами. Вам нужно обязательно познакомиться с моей племянницей — Морин.

— Я бы с радостью, но, боюсь, посетить Кринт в ближайшие годы у меня не получится.

— Да нет необходимости в путешествиях! Морин здесь, со мной.

— Вы взяли племянницу на войну?

— Она очень настойчиво меня уговаривала, — теперь Кухал улыбнулся во всю ширину, сверкнув белозубой улыбкой. — Тем более, есть дела, в которых Морин незаменима. Я не жалею, что взял её с собой.

— И всё равно… Здесь же убивают друг друга.

— Прана Реналла, если уж вы живёте в мятежном Вожероне и не бежите отсюда, сломя голову, то уж и Морин как-нибудь приспособится. Нет! Клянусь святым Эодхом, я должен вас познакомить. И никаких возражений!

— Ну, если вы настаиваете… — Реналлу подкупила непосредственность сурового воина, он, сама того не желая, ответила улыбкой. — Почту за честь повстречаться с вашей племянницей.

— Тем более, что такой случай представится нам прямо завтра, — решительно вмешался пран Жерон. — Герцогиня Кларина всё это время уклонялась от разговора со мной. Ни подлое убийство знаменщика Толбо, ни нападение на резиденцию Роты не получили должной оценки от правительницы Вожерона и окрестностей. Но мы доставим её Гвена альт Раста — человека, раскрывшего её заговор в Аркайле, из-за чего герцогиня и была вынуждена сбежать в Вожерон. Перед таким соблазном она не сможет устоять. И поручить арест Гвена альт раста какому-нибудь мелкому дворянчику ей тоже не удастся. Я на это не соглашусь. Только главнокомандующий, только Этуан альт Рутена. А когда они заглотнут наживку и примут нас в ратуше, я задам вопросы, касательно наших дел. Убийство из засады моего офицера, вероломный удар в спину, когда все силы Роты мы бросили на оборону города. Прошу вас, прана Реналла прибыть в ратушу к началу второй стражи. Охрану и сопровождение я обеспечу.

— Пран Жерон, — повернулся к нему кринтиец. — Поскольку мы с благодарностью воспользовались вашим гостеприимством и переночуем в резиденции Роты Стальных Котов, то я предлагаю свои услуги в качестве охраны праны Реналлы. Я, Морин и ещё троих вполне хватит.

— Благодарю за великодушное предложение, — снова присела, склоняя голову Реналла.

Теперь Кухал нравился ей меньше. Какой-то навязчивый. Не успели познакомиться, кА кон уже просится в провожатые. А совсем недавно расточал комплименты её уму и красоте. Как бы не повздорили они с лейтенантом Пьетро…

— Благодарю, трен Кухал, — словно эхо повторил за ней кондотьер, — за великодушное предложение. Конечно, вы тоже идёте в ратушу. И, конечно, с племянницей и парой-тройкой своих людей для солидности. Но прану Реналлу будет сопровождать лейтенант Жанель альт Новил с моими людьми. Они же будут при мне во время аудиенции. Для солидности, как вы можете легко догадаться. — Пран Жерон хмыкнул, подкрутил ус. — А теперь, полагаю, нам пора. Прану Реналлу проводят до резиденции Роты. Одна Лонара стоит троих пикинеров.

Оглянувшись, Реналла увидела сиделку, которая стояла, уперев кулаки в бока, и грозным взглядом сверлила кринтийца. Кондотьера она знала давно и очень уважала. За честность, за прямоту, за заботу о солдатах, за строгость к офицерам и сержантам. А вот незнакомец дикарского вида, да ещё ростом больше брасе, вызывал подозрения. Возможно, неприятности Кухала, если он решит поухаживать за молодой вдовой, начнутся гораздо раньше, нежели лейтенант Пьетро вернётся из очередной вылазки, на которые у него уходило от двух до пяти дней. Тем более, мужчинам здесь трудно призывать друг друга к ответу, ведь пран Жерон запретил дуэли между своими, а Лонара способна постоять за себя и за Реналлу острым словом, разящим не хуже свинцовой пули из аркебузы.

Возможно, кринтиец воспринял улыбку, озарившую лицо Реналлы на свой счёт, поскольку раскланивался долго и со всяческими изысками, словно вирулийский щёголь. Капитан же, перед тем как вскочить на коня, просто прикоснулся двумя пальцами к широкополой шляпе фазаньи пером.