Импровиз. Одиночество менестреля

Глава 1 Ч. 2

Несмотря на то, что разведчики отыскали для ночёвки глубокую лощину, заросшую непролазным ивняком и орешником, Кухал Дорн-Куах не позволил разводить большой костёр. Уже третий день отряд двигался скрытно и, чем ближе к Вожерону, тем больше мер предосторожности предпринимали кринтийцы. Пран Гвен альт Раст не мог понять, зачем это нужно, если командир носит за пазухой бумагу с печатью герцогини Маризы. Но у дикарей-юбочников имелись, очевидно, свои, лишь им одним понятные, резоны. А сегодня днём, ближе к концу четвёртой стражи произошло нечто, чему бывший начальник тайного сыска и вовсе не мог дать объяснения.

Они, как обычно, скрытно передвигались вдоль опушки кленовой рощи. Кухал уже несколько раз заводил разговоры о том, что надо бы бросить телеги и тогда можно вообще идти лесными тропками. Склоны гор Монжера в изобилии поросли всяческими деревьями — как лиственными, так и хвойными. Тут тебе и клён, из которого местные жители по примеру лоддеров пытались добывать сладкий сок, и сероствольные тисы с ядовитыми орешками, и длинноиглые приземистые сосны, и тёмно-зелёные, мрачные туи. Конечно, небольшой отряд, вынужденный скрываться от чужих глаз, имел надежду на успех, укрываясь в лесной чаще. Но бросать телеги не хотелось. Ну, ладно, кринтийцы могли разобрать запасы по заплечным мешкам и тащить на себе, но приставших к нему вирулийских циркачей Кухал жалел. В особенности, когда увидел набитую книгами сумку Прозеро — алхимик, несмотря на строгий приказ прана Гвена, не удержался и забрал с собой всё, что мог вынести за один раз. Потому предводитель воинов с южного материка старался вести их вдоль лесов и рощ, на выбираясь на открытые со всех сторон поля. К тому же три-четыре человека постоянно находились в дозорах впереди и по бокам от путешественников, чтобы вовремя заметить опасность и упредить о ней.

Войск, подчиняющихся короне Аркайла, становилось всё больше, по мере приближения к мятежной столице, а вместе с ними росло число мелких и не очень шаек — грабители и мародёры всех мастей слетались на запах гражданской войны, как стервятники на падаль. Пран Гвен поражался, почему командующий войсками, пран Эйлия альт Ставос и его генералы не поручат армии самым решительным образом бороться с терзающими мирное население негодяями. Вначале он мысленно оправдывал их, предполагая, что аркайлские праны боятся распылять войска, а потом понял, что это — часть наказания взбунтовавшихся провинций. Чем хуже, тем лучше. Когда обитатели разорённых сёл обращались к капитану ближайшей роты или эскадрона, им старательно объясняли, что всеми несчастьями они обязаны исключительно баронессе Кларине из Дома Сапфирного Солнца, которая невест что о себе возомнила, и её папеньке — зарвавшемуся наглецу, не способному приструнить возжелавшую невозможного дочку. Если бы не безумные попытки Кларины присвоить корону для сынка-ублюдка, все её подданные и подданные Дома Бирюзовой Черепахи жили бы в мире и спокойствии, трудились бы по мере сил и отдыхали бы, насколько позволяет достаток. А могли бы и сами привезти самопровозглашённую герцогиню-регентшу в мешке пред светлы очи Маризы — законной наследницы его светлости герцога Лазаля. чьё правление ещё долго будут вспоминать, как золотой век Аркайла. Могли, но не сделали. Значит, заслужили нищету, издевательства, голод и холод.

Как выяснилось вскоре, армия герцога-консорта не отставала от мародёров и грабителей. Попросту обирала мирное население до нитки. За каждой ротой тянулся обоз, затруднявший переходы и требовавший особых усилий по охране — ведь не только соседние воинские части, но и многочисленные банды только и ждали удобного случая, чтобы прибрать чужое добро. Прану Гвену пришла в голову чудесная пословица: «Грабь награбленное». Очень философически… Жаль, что рассказать о своих умозаключениях было некому. Ну, с мужланами-кринтийцами же в клетчатых юбках делиться умозаключениями? На взгляд альт Раста, именно это мешало армии раздавить повстанцев. При значительном численном перевесе солдаты и офицеры больше думали не о победах, а о том, как переправить домой добычу.

Правда, находились среди сторонников Маризы отряды, которые не марали себя грабежом. Например, совершенно новее явление — аркайлская молодёжь, поклявшаяся жизнь положить за единство державы и за то, чтобы герцогская корона оставалась за наследниками Дома Чёрного Единорога. Те, что называли себя «правыми» и, несмотря на заверения, что подчиняются приказам герцога-косорта и его генералов, не слушались никого, кроме собственных командиров, которых вынесла на верх мутная вода смуты и безвременья. Сами себе определяли важные задачи и сами их решали, очень редко участвовали в боевых столкновениях, занимаясь более важными по их мнению делами — выявлением и наказанием противников законной власти в Аркайле. Карали несогласных они рьяно и даже с упоением. Вешали, сажали на кол, распинали, жгли дома, отбирали всё имущество.

Вот на отряд «правых» и нарвались кринтийцы. Нет, опытных воинов никто не застал врасплох. Шагавший в передовом дозоре Киган Дорн-Дрэган предупредил командира об опасности заранее — трижды прокричал пустельгой. А вскоре появились и всадники. Дюжина молодых дворян с чёрно-серебряными повязками на рукавах. Они неторопливо рысили и весёлыми криками подгоняя двух привязанных с сёдлам людей. Очевидно местных жителей, заподозренных в злоумышлении против короны. Избитые до неузнаваемости пленники с трудом передвигали ноги. Грязь и прорехи на одежде яснее ясного давали понять — часть пути они проделали, волочась по земле.

Возможно, всё бы и обошлось миром, но «правые» привыкли действовать нахрапом. Их предводитель — молодой человек в васильковом камзоле с вышитым красным бисером пауком на груди — направил коня прямиком на Кухала, грозно вопрошая:

— Кто такие? Кто позволил?

— Приказ герцогини Маризы! — привычно ответил тот, держа ладонь на рукояти палаша. — Строгая тайна!

Обычно уверенный тон в совокупности с непринуждённо-воинственной позой помогал. Покрутив в руках бумагу с печатью «чёрного единорога», встречные военные пропускали кринтийцев. Нельзя сказать, что с очень довольными физиономиями, но не хватаясь за оружие, а это уже немало. Но «правые», как уже упоминалось, руководствовались собственными резонами, которые ни в малейшей степени не совпадали с целями и задачами остальной армии.

— Я спрашиваю, кто такие? Мародёры? — Пран в васильковом камзоле продолжал теснить конём Кухала. — Или бунтовщики? Знаешь, что мы с такими делаем?

Его приспешники справа и слева разразились резким смехом, похожим на кашель больного голлоанской лихорадкой и, не сговариваясь, вытащили короткие аркебузы- прилучники. Одетых в юбки южан они, по всей видимости, считали совершеннейшими варварами, раз вздумали пугать огнестрельным оружием, не потрудившись разжечь фитили.

— Наслышан я о том, что вы с пленными делаете, — негромко, но веско произнёс предводитель кринтийцев. — Живодёры… — И сплюнул на траву.

— А ты что, изменников короны жалеть предлагаешь? — скривился аркайлец. — Может, ты сам из этих… — Он прищурился, рассматривая юбку Кухала, словно раньше её не заметил. — Так и есть. Кларина уже голоногих наёмников набирает? Это чтобы кевинальцам не мучиться, снимая с них штаны? Любишь подставлять зад, урод?

Гвен альт Раст в который раз подивился малообразованности молодых аркайлских пранов. Уж им-то, мнящим себя утончёнными и всезнающими, следовало поинтересоваться, что на Кринте (или, пожалуй, в Крингте, как любят поправлять приезжих тамошние обитатели) очень не любят, когда их пытаются подколоть увлечением противоестественными связями. Это вам не вирулийцы, где в портовой таверне можно заказать шлюху любого пола — хоть женщину, хоть мужчину. И не Айа-Багаан, uly из-за жесточайшего заперта на добрачную любовь не только для девушек, но и для юношей, последние нередко увлекаются овечками или ослицами. Но намекнуть крнтийцу, что из-за своей юбки он похож на накрасившего ресницы и губы жеманного паренька, который пристаёт к приезжим на Вирулийском карнавале, означало — нажить крупные неприятности. А иметь во врагах кринтийцев пран Гвен не пожелал бы никому. Впрочем, нет, врагам как раз пожелал бы — весьма надёжный способ отправить их в Преисподнюю, избавившись раз и навсегда от забот и хлопот.

Кухал, будто недоумевая, развернулся к «правым» спиной. Опять же, увидев полное пренебрежение, они должны были насторожиться и принять хоть какие-то меры, но привычка куражится над беззащитными сделала их беспечными и, в конечном итоге, уязвимыми. Вместо того, чтобы зажечь фитили «прилучников» или приготовить арбалеты, если конечно они озаботились захватить их в поход, аркайлцы рассмеялись так, что заплясали кони. А один из «правых» — постарше других, с тёмной остроконечной бородкой и набрякшим сливовой болезненной синевой веком на правом глазу — взмахнул плетью и хлёстко ударил ближайшего к нему пленника поперёк лица. Несчастный не закричал, не взвизгнул, видимо, сил уже не оставалось, а с хриплым стоном втянул воздух, прижимая щёку к драной рубахе.

— И эти дети облезлых дворняг, ежедневно подставляющие зад своим коням, будут нас учить жизни? — Оскалил белые и крепкие, как у волка, зубы, Кухал Дорн-Куах. — А у самих рога такие, что голова на бок падает. Руби козлов!

При этом черноволосый великан провернулся на пятке, выхватывая палаш столь стремительно, что бывший главный сыщик герцогства и не заметил, как лезвие впилось Правому с гербов «красный паук» между рёбер, и, похоже, дошло до позвоночника. Во всяком случае, «правый» даже крякнуть не успел.

Но его сердце ещё билось, несмотря на неизбежность смерти, когда кринтийцы, что называется, взорвались сталью. Других слов не подберёшь. Арбалетные болты и метательные ножи градом обрушились на «правых». И ни одного выстрела, ни одного боевого клича. Всё происходило бы в гробовой тишине, когда бы не крики умирающих аркайлцев и ржание испуганных коней. Мгновение спустя южане ринулись в рукопашную.

Офра, сидевшая на козлах рядом в праном Гвеном не удержалась от восторженного восклицания. Ей никогда не приходилось видеть столько мастеров клинка одновременно. Как хорошо, что крнинтийцы малочисленны и живут далеко от северного материка. Иначе, они давно завоевали бы всех.

— Не бойся, — проворчал Прозеро. — Они на нашей стороне.

— Хвала Вседержителю, пока на нашей… — покачал головой пран Гвен и лёгким движением руки вернул на место Бриана альт Нарта, который вознамерился поучаствовать в потасовке. — Без вас справятся.

— А я и не испугалась! — дёрнула плечом светловолосая красотка, не отрывая взгляда от жестокой рубки.

Странная девица прибилась к ним в двух неделях пути от Аркайла. Просто сидела на обочине, оперев локоть на небольшой, но плотно набитый мешок с лямками. Рядом ни дохлого коня, ни поломанной кареты, ни убитых спутников. Когда пран Гвен окликнул её и осторожно поинтересовался, не нужна ли какая-то помощь, ответила — путешествую, мол, на свой страх и риск.

Это показалось достаточно удивительным. Женщины редко пускались в дорогу в одиночку. Пусть досужие сплетники и выдумщики романов, которые так любит читать Падд Дорн-Колех, врут в своё удовольствие, что некогда на северном материке царил такой порядок и благолепие, что целомудренная девица с мешком золота могла проехать из гор Карроса до мыса Фроуд, не утратив ни богатства, ни девичьей чести. Уж глава тайного сыска знал, что в прежние времена грабили, насиловали и убивали ещё увлечённее, чем ныне. С огоньком и задором. Главные города материка приходилось полностью восстанавливать из руин не реже, чем раз в десять лет, пранам из Высоких Домов приходилось даже в гости друг к другу ездить в сопровождении небольшой армии. Сейчас, благодаря довольно суровым законам и жёсткому надзору за их выполнением, во многом стало полегче. Особенно в Аркайле в правление Дома Чёрного Единорога, чего кривить душой? Предки его светлости Лазаля достойны людской памяти, как лучшие правители последних пяти веков. А вот потомки подкачали, но ничего не поделаешь. Часто так бывает — у гончей с отличным чутьём рождается никудышный щенок, а у неутомимого скакуна жеребёнок задыхается и то и дело сбивается на сорочий скок[1].

Пран Гвен позволил себе вслух усомниться в словах одинокой путницы, она рассмеялась в ответ и рассказала, что тоже колесила по дорогам Аркайла с бродячим цирком, но разругалась с его хозяином и выскочила из повозки на ходу, захватив только мешок с вещами. Поскольку едой и питьём не озаботилась, то умирает от голода и жажды, просидев на траве от рассвета и почти до полудня. а потом, невинно потупившись, спросила — не нужна ли им метательница ножей и жонглёрка? Просто, чтобы зритель не скучал от одинаковых реприз братьев Веттурино… Братья не возражали. Их помощник Джиппето тоже. Точнее, всё было наоборот — слова Гвена альт Раста в собранной им мнимой цирковой труппе не обсуждались.

Офра оказалась неплохой спутницей. Не требовала особого внимания, не привередничала в еде, не строила глазки. Она взяла на себя труд варить по вечерам похлёбку для мужчин, заштопала им кое-что из одежды, пришила две латки на локтях суконной куртки Прозеро, которая требовала починки ещё задолго до начала путешествия. Девушка, в самом деле, очень неплохо метала ножи, в чём убедила прана Гвена на первой же ночёвке. заставила набрать яблоки в руки и кидать в неё. Не промахнулась ни разу. Потом жонглировала наколотыми на ножи плодами, но это искусство она освоила гораздо хуже, хотя не уступала многим циркачам, потешавшим толпу на помостах в столице и вокруг.

Поначалу Офра удивлялась и донимала Джиппето вопросами — почему они проезжают мимо сёл и городков, когда можно заработать немного серебра выступлениями? Но пран Гвен со всей возможной убедительностью рассказал, что стремится доставить братьев-силачей на родину, в Вирулию, да и сам не желает задерживаться в Аркайле, тогда как вот-вот начнётся война с Кевиналом, ведь для всех он играл роль подданного великого герцога Валлио. Объяснения метательницу ножей успокоили. Но она не отказалась от идеи — путешествовать вместе с цирком Веттурино. Пусть даже в Кевинал или Вирулию.

Если раньше пран Гвен воспринимал голубоглазую жонглёрку, как самую обычную девицу из фигляров, то сейчас был вынужден взглянуть на неё по-новому.

Кринтийцы вовсю рубили «правых». Конечно, те оказали сопротивление. Вернее, попытались. Ну, что могли поделать привыкшие куражиться над крестьянами и ремесленниками дворянчики против матёрых воинов — волков, которые проводили на войне бо́льшую часть жизни? Это если не принимать во внимание численного преимущества южан. Половина аркайлцев погибла на месте — кто получил болт в сердце, кто нож в горло. Остальных уже добивали. Времени это заняло не больше, чем понадобилось бы умелому цирюльнику, чтобы пройтись бритвой по щекам посетителя и ножницами подравнять ему бороду и усы. Многие не успели вытащить из ножен шпаги и палаши. Некоторых подвели кони, испугавшиеся стремительной и беззвучной атаки воинов в юбках. Остальные успели сделать по два-три выпада и погибли под градом ударов. Кринтийцы не использовали изощрённых фехтовальных приёмов, они просто рубили из всех сил, словно крестьяне на току. Все красивые «септимы» и «кварты» молодых пранов ломались под натиском их клинков, как схваченная изморозью трава под копытами коней. Особенно преуспел молодой Ронан Дорн-Брак, который орудовал двуручным мечом с длиной клинка в четыре локтя, не меньше. Он напоминал ветряную мельницу, а один раз, промахнувшись по всаднику, перерубил хребет коню. В общем, зрелище вышло столь малопривлекательным, что даже сам пран Гвен, привычный ко всякому и насмотревшийся за годы службы герцогской короне на разные смерти — в том числе и насильственные, испытывал отвращение. Офра же воспринимала бойню со спокойной заинтересованностью, как если бы передней выступала незнакомая цирковая труппа, у которой следовало кое-чему подучиться. Бывший глава тайного сыска разучился верить в случайности очень давно, поэтому решил присмотреться к загадочной спутнице повнимательнее.

Покончив с отрядом «правых», кринтийцы не стали тратить время на сбор добычи. Лошадей и оружие бросили прямо на месте. Забрали только порох, пули и несколько «прилучников», чьи рукояти не украшала вычурная резьба или инкрустации. Пленников, которых волей-неволей освободили, хотели отпустить на все четыре стороны, но, поскольку они едва стояли на ногах, то пришлось поручить их заботам Морин, выполнявшей в отряде роль лекаря. Правда, Кухал строго приказал племяннице, чтобы занималась ими она на ходу, в телеге, куда заставили забраться и единственного из южан, получившего рану — Конвея Дорн-Филху, который недоумённо разглядывал глубокий порез на предплечье левой руки и одновременно чесал затылок правой. Старый волынщик немедленно заявил, что Конвей нарочно подставился под удар аркайлца, а то и сам себя «чикнул» по руке, чтобы быть поближе к Морин. Гвен альт Раст и сам замечал за время пути, что молодой кринтиец с татуировкой ветвисторогого оленя на щеке неравнодушен к племяннице предводителя, но та держалась с ним подчёркнуто холодно, несмотря на вздохи и томные взгляды. По мнению прана Гвена, они составили бы прекрасную пару, но что-то, видимо, не заладилось. Зато сейчас они зарычали на Диглана в один голос — любо-дорого посмотреть. Волынщик убрался от греха подальше, а отряд продолжал путь, перейдя на бег. Теперь на арьергардный дозор возлагалась большая ответственность — Кухал назначил туда братьев Дорн-Кью, Лира и Энгуса, признанных следопытов.

Конечно, после такого побоища нужно было уходить как можно дальше, при этом, желательно, никого снова не повстречать и, вообще крайне необходимо, избежать погони. Кринтийцы перешли на неторопливый размеренный бег, лошадей гнали рысью по бездорожью и повозки подскакивали на ухабах, как рыбацкие лодки на морской зыби. Офра сидела рядом с праном Гвеном и время от времени принимала у него вожжи — из девушки, благодаря хладнокровию и твёрдой руке, мог получиться неплохой возчик. Лишь бы силёнок хватило. Бриан и Прозеро бежали рядом с телегой, придерживаясь за борт. Алхимик что-то бормотал под нос, не глядя под ноги, и пару раз едва не растянулся. Он умел погружаться в собственные мысли так глубоко и надолго, что всё вокруг переставало иметь значение. Свойство настоящего учёного. Может, потому их так мало? Большинство, должно быть, гибнет ещё в юном возрасте, свалившись с моста, попав под колёса фургона или врезавшись лбом в каменную стену.

По дороге пран Гвен размышлял, кто же такая Офра? Совершенно ясно, что не та, за кого себя выдаёт, но кто же? Шпионка? Вряд ли… Это племя скрывает свои умения гораздо лучше. Юная прана, начитавшаяся романов и решившая стать героиней одного из них, но только в жизни? Тоже вряд ли… Это хороший сюжет для романа, но в действительности сбежавшую из дома дворянку или вернули бы родные или убили бы давно. Да и времена, когда глава даже самого захудалого Дома позволил бы дочери упражняться с оружием, давно миновали. Так что и это предположение приходилось отбросить. Может, она и правда, жонглёрка, метательница ножей, только повидала в жизни всякого и перестала бояться вида крови? Одни люди, которым и в зрелом возрасте тяжело зарезать кролика, но они себя заставляют, сцепив зубы, а другие даже будучи детьми убивают всяких зверьков со спокойным сердцем или даже с затаённой радостью. Из них потом выходят хорошие убийцы для гильдии Чёрного Джа… Не из них ли она? Глава тайного сыска гордился, что довольно хорошо знал всех наёмных убийц Аркайла, но о хорошенькой голубоглазой и светловолосой девице лет двадцати-двадцати пяти он не слышал. Или Офра не из Аркайла? Да нет, болтает чисто, без унсальского сглатывания окончаний, без трагерского раскатистого «р-р-р», без кевинальского излишнё правильного «что», не говоря уже о вирулийсцах, которые словно каши в рот набрали.

Версия с убийцей интересна, но тут, прежде всего нужно, определиться — зачем Офра стремится в Вожерон? Выполнить задание или доложить Кларине, что убрала кого следует в столице, и получить причитающуюся плату? А может, он видит то, чего нет и напуганный грозой, боится лёгкого дождика, спрашивал себя пран Гвен. Но решил на всякий случай присмотреться к Офре получше.

В сумерках, обнаружив подходящее место для ночёвки, отряд остановился.

Устали все. Даже привычные к походам и выносливые кринтийцы. О мнимых силовых жонглёрах и говорить нечего. Им едва хватило сил помочь Гвену альт Расту распрячь коней, а потом Бриан и Прозеро упали где стояли.

Развели огонь в яме, чтобы избежать случайных глаз. Вскипятили воду в котелке не больше четверти вельты, заварили плоды шиповника и соцветия зверобоя. Каждый из южан получил краюху хлеба и кусок твёрдого сыра. Пран Гвен есть не хотел, тем более всухомятку, поэтому поблагодарил за кружку горячего отвара и присел неподалеку от огня. Что ему больше всего нравилось в кринтийцах, так это негласный закон — в походе ни капли вина. И даже пиво находилось под запретом.

Кухал Дорн-Куах вытащил из-за пазухи ту самую бумагу, которая несколько раз позволяла им беспрепятственно разминуться с аркайлскими войсками. Пран Гвен знал, что в письме за подписью герцога-консорта предписывалось оказывать помощи и содействие предъявителю. И печать правящего Дома подтверждала сие распоряжение. Глава Клана Кукшки развернул несколько раз сложенный лист, покрутил его в пальцах, а потом скомкал и швырнул на красные угли. Вспышка! И письмо обратилось в пепел.

— Ну, что, братья, — ухмыльнулся предводитель. — Дальше сами. Без помощи её светлости.

— Меня интересует только одно, — растягивая слова ответил волынщик, в силу почтенного возраста утомившийся больше других. — Как ты собираешься доказывать вожеронцам, что ты на их стороне?

— Надо было «правым» головы отрубить, — вмешался Падд Дорн-Колех. — Подняли бы их на пики. С такими штандартами, нас Кларина как родных приняла бы.

— Тебе бы всё шутить, Падди, — пробормотал седоватый Ноад Дорн-Брэн.

— Не хотите, как хотите.

— Если бы я оборонял осаждённый город, то был бы рад любой помощи, — воскликнул Конвей Дорн-Филху, сидевший с перевязанной рукой.

— А если бы я обороняла осаждённый город, то в каждом незнакомце видела бы подвох, — вздохнула Морин, пристально поглядывая на прана Гвена. Он часто ловил на себе взгляды племянницы Кухала, от которых мурашки по коже бежать начинали. Иногда казалось, она давно знает его истинное имя и ту должность, что он занимал при аркайлском дворе. Вот возьмёт и спросит: «С кем вы, пран Гвен альт Раст из дома Ониксовой Змеи? Зачем пробираетесь к мятежникам? Да ещё прикрываетесь чужим именем? Уж не шпион ли вы?» Но вместо этого она спросила. — А что скажут наши циркачи? У тебя, Джиппето, есть мысли, как доказать генералам Кларины, что мы не враги?

— Если бы я пробирался в осаждённый город, — ответил он, — то, прежде всего, обогнул его десятой дорогой. И постарался бы сделать это тихо и незаметно. В мои планы и планы моих спутников не входят выступления на главной площади Вожерона. Я бы отдохнул несколько дней в одном замке к юго-западу отсюда. Есть у меня знакомец — командир стражи.

Кухал хмыкнул, стянул башмак из воловьей кожи и задумчиво почесал пятку.

— Если бы я командовал бродячим цирком, — лениво проговорил он, — то сделал бы так же, полагаю. Но мы идём в Вожерон, чтобы сражаться, а не отсиживаться по замкам.

— Тогда, боюсь, наши пути расходятся, — пожал плечами пран Гвен. — Примите самую искреннюю благодарность, что помогли нам проделать этот путь. Без вас мы…

— А почему это я должна терять возможность выступить перед Домами Сапфирного Солнца и Бирюзовой Черепахи⁈ — Раздался возмущённо-задорный голос Офры. — Я слышала, что прана Кларина и её батюшка весьма щедры и поддерживают искусства!

— И я бы повидал её светлость… — Обернувшись Гвен увидал Бриана альт Нарта.

— Тебе-то это зачем Веттурино-младший? — с нажимом спросил он.

— Ты же обещал мне, Джиппето, — невозмутимо ответил переодетый пран. — Хоть одним глазком на её светлость посмотреть.

— Мне бы тоже хотелось поговорить с кем-то, кто имеет влияние в Вожероне, — под сдержанные улыбки кринтийцев вступил в беседу Прозеро. Они ещё с первой встречи, не сговариваясь, решили, что горбун — блаженный. Ведь он, когда начинал говорить, слышал только себя, не обращая внимания на окружающих. Возражения, вопросы, замечания падали в пустоту. — Мне вот тут подумалось… Фитили в аркебузах и «прилучниках» — это неправильно…

— Так! — слегка повысил голос пран Гвен. — Это что — бунт?

— Пока высечешь искру, разожжёшь фитиль, проходит очень много времени. И нужны сводные руки. А это не удобно, — как ни в чём ни бывало продолжал алхимик. — Особенно в бою. Нельзя ставить жизнь солдата в зависимость от того, насколько быстро…

Бриан альт Нарт ткнул его кулаком в бок — единственный способ, который пока ещё помогал отвлечь Прозеро от вдохновенных речей.

— Я спрашиваю, это бунт? — повторил Гвен.

— Ну, какой же это бунт? — очаровательно улыбнулась Офра. — Мы можем разделиться. Потом в Вожероне.

— Видишь, Джиппето, — сказал Кухал, натягивая башмак. — Большинство считает, что нам таки нужно в Вожерон. Даже твои друзья. И что ты им сделаешь?

— Да что же я могу сделать? Я над ними не хозяин, а уж тем более я не вправе указывать, что делать, славным воинам с Кринта. Подчинюсь воле большинства.

— Так ты пойдёшь с нами? — прищурилась Морин.

— Куда же я денусь? В что, правда, думаете, что я рискну пробираться в замок в одиночку по этим дорогам, кишащим вооружёнными людьми всех маастей?

— Разумное решение… — Кивнул Кухал. — Я не хотел бы лишаться проводника.

— Лишь бы не завёл нас куда не следует заводить, — негромко обронил Махон Дорн-Ланн, проводя оселком по лезвию палаша — вжик-вжик, вжик-вжик. Очень енприятный звук на взгляд прана Гвена, особенное, если при этом на тебя смотрит синими, ледяными, как море севернее Браккарских островов, глазами прирождённый убийца в шерстяной юбке и полосатых гетрах. — А то мало ли что случается от обиды и разочарования.

Оправдываться и убеждать кринтийцев в самой искренней дружбе? Альт Раст пожал плечами. Вряд ли он сумеет изменить мнение о себе Морин или Махона. Даже если будет в ногах валяться и клясться в верности, обильно поливая дорожную пыль слезами. Подозрение, если возникает, то никуда не девается от убедительных слов. Доказывать, что ты не враг, нужно поступками. Кажется, Кухал пока что ему верит. Ну, в тех пределах, в которых глава Клана Кукушки вообще верит посторонним людям, не связанным с ним узами боевого братства. Значит, этого достаточно. Пусть Морин исхудает, как щепка, от подозрительности, а Дорн-Ланн может источить свой клинок до размеров ухналя, а возразить Кухалу Дорн-Куаху они не посмеют.

Прана Гвена гораздо больше интересовало, почему его немногочисленные спутники вцепились в возможность повидать Кларину, как охотничья собака в загривок медведя? Ну, ладно Бриан альт Нарт — он ещё с прошлой зимы входит в число заговорщиков, возглавляемых баронессой. Скорее всего, он в Кларину влюблён и рассчитывает стать при неё ни много, ни мало герцогом-консортом. Глупец… Во-первых, рассчитывать на то, что мятежники победят всю соединённую мощь Аркайла может только слепой и глухой фанатик. Но даже если силам Вожерона удастся на значимый промежуток времени удержать хотя бы те территории, которые подвластны им сейчас, Кларина, вступая в новый брак, прежде всего будет интересоваться выгодой, а не любовью. А какая её польза от Дома Золотой Улитки? Небогатые, не именитые, нет связей среди Высоких Домов. В лучшем случае Бриану позволят умереть в бою за синие очи герцогини. Хотя влюблённый глупец может быть рад и такому исходу.

Прозеро. У этого, как и у всех учёных, мозги набекрень. Видимо, что-то придумал и горит желанием увидеть воплощение своих идей. Алхимик, начав говорить, и сейчас продолжал увлечённо бормотать, рисуя палочкой в пыли странные закорючки. Его никто не слушал. Просто потому, что уловить мысль в бессвязных обрывках фраз горбуна было невозможно. Часть слов он говорил вслух, а часть — мысленно, то и дело перескакивал с пятого на десятое, а то и сопровождал пояснения пространными изречениями из старинных книг, которых прочитал великое множество, а некоторые ещё и запомнил наизусть.

А почему Офра так хочет в Вожерон? Ей-то зачем? Неужели первоначальная догадка попала «в яблочко» и девица это либо шпионка, либо убийца? В любом случае, на этом можно сыграть, выкупая собственную жизнь.

Пран Гвен поёжился. Уж он точно не хотел видеть ни Кларину, ни прана Клеана. да и вообще никого из их Домов. Очень трудно будет объяснить разъярённым пранам, что не тайный сыск Аркайла раскрыл заговор, а один из их товарищей оказался предателем. Но и остаться неузнанным не получится. Это кринтийцам, живущим за морем, можно морочить голову. Никого из подданных Аркайлской короны, кто хотя бы разок-другой бывал в столице, обвести вокруг пальца не удастся. Значит придётся доказывать свою полезность, а Офра может стать козырной картой в рукаве прана Гвена альт Раста.

Наутро Кухал приказал бросить повозки. И лошадей тоже. Всё равно вьючных сёдел нет, а много ли удастся нагрузить без них? Припасы разобрали по заплечным мешками, невзирая на лица. Предводитель тащил на себе едва ли не больше, чем любой воин из его отряда. Мнимым циркачам повезло. Братья Веттурино, то бишь Прозеро и Бриан альт Нарт взяли такие тюки, что даже Ронан Дорн-Брэн взглянул на них с уважением. Правда, в мешке горбуна лежали его книги и всякие алхимические принадлежности, поэтому он работал, можно сказать, для себя, а Бриан во благо остальных.

Пробирались тайными тропками, стараясь идти вдоль опушки бучин и орешников, не отдаляясь от дорог. Пран Гвен, которого продолжали считать проводником, путь в Вожерон помнил, но не по бездорожью ведь? Братья Дорн-Кью, бежавшие налегке и разведывающие — не встретятся ли враги — по мере сил помогали ему. Они-то и заметили первыми конный разъезд с узким треугольным флажком на пике — на багровом поле стоял на задних лапах кот в пластинчатых доспехах и шлеме-морионе. Герб Роты Стальных Котов.

Кухал Дорн-Куах, показывая пустые ладони, окликнул всадников.

— Мне нужно поговорить с Жероном альт Дерреном — вашим кондотьером!

Наёмники приблизились, держа наготове арбалеты. Это не беспечные и обнаглевшие от безнаказанности «правые». Тут перед кринтийцами стояли опытные бойцы, готовые, если надо, отчаянно драться и продать жизни за невероятно высокую цену.

— А нужно ли прану Жерону говорить с тобой? — Сохраняя непроницаемое выражение лица, поинтересовался старший разъезда — усатый кевиналец с нашивками сержанта. — Откуда нам знать, кто ты и что за шайку привёл с собой?

— Просто скажи прану Жерону, что Кухал Дорн-Куах из Клана Кукушки передал ему поклон, а также поклон от Ланса альт Грегора, которого видел в Кранг-Дху, когда браккарцы везли менестреля к себе на острова.

При упоминании имени менестреля пран Гвен едва не дёрнулся, но сдержался и не выдал себя. Видит Вседержитель, число знакомых Ланса в двенадцати державах не подаётся исчислению. Просто невероятно, как быстро он, угодив в какой-либо город или Роту наёмников, обрастает приятелями. Или в тюрьму… Прозеро до сих пор отзывался об альт Грегоре исключительно тепло и с уважением. Как ему это удаётся? Тут поневоле задумаешься о запретной магии.

Сержант приподнял бровь. Скорее всего, он тоже входил в круг знакомых Ланса.

— Я передам, но решение за праном Жероном. Будете ждать встречи с ним в месте, указанном мной. И учтите, за вами будут следить.

— Я знаю, — улыбнулся Кухал. — Сорок первый пункт кодекса кондотьеров гласит: «Никогда никому не доверяй». А сорок второй его дополняет: «Никогда никому не доверяй. Даже себе».

Кевиналец глянул на него с уважением.

— Ищешь места в Роте?

— Во имя святого Эодха! Я могу наняться и со своим отрядом. Герцогиня возражать не будет. Я так думаю. Так зачем мне Рота?

— А зачем тогда тебе пран Жерон?

— А это не твоего ума дело. Просто позови его.

Наёмник хмыкнул.

— Следуйте за нами! Не пытайтесь атаковать, не пытайтесь бежать…

— Да идём мы, идём… — махнул рукой Кухал.

И они зашагали под бдительным конвоем. На этот раз пран Гвен хотел быть уверенным, что к Вожерону.

Оказалось — нет. Кевинальцы привели их биваку — ровные ряды палаток, коновязи, составленные в «костры» пики и алебарды. Сержант приказал ждать и порысил куда-то в глубину лагеря. Его люди остались охранять кринтийцев, не опуская оружия.

Слишком долго ждать не пришлось. Наёмники ценили как своё, так и чужое время.

Вскоре пран Гвен увидел, что старший разъезда возвращается в сопровождении высокого прана в начищенном до блеска нагруднике и с чёрной повязкой поперёк лица.

— Я — Жерон альт Деррен, — негромко произнёс он, сидя на спине вороного жеребца. — Что от меня хочет Кухал из Клана Кукушки?

— Кодекс наёмников советует не чистить доспехи, — усмехнулся кринтиец. — Блестящий доспех привлекает вражеских стрелков.

— Кодекс наёмников гласит: «Если товарищ должен тебе денег, начисти ему доспех», — в тон ему отозвался кевиналец. — Я слишком многим в этой жизни задолжал. Поэтому мне ли бояться блестящего доспеха?

— Мы встречались. Кажется, в Пятой Трагерской кампании.

— Вполне возможно. Ваше лицо, почтенный трен, мне знакомо. Но дружбу с южанами больше водил Ланс альт Грегор.

— Он передаёт вам поклон, пран Жерон. Мы можем поговорить наедине?

— Конечно! — Кондотьер легко спрыгнул с коня. — Прошу.

Наблюдая, как неспешно беседуют эти два опытных воина, прен Гвен понял, что не уедет из Вожерона, пока не откроет для себя — какой же такой помощи просил у кринтийев альт Грегор? Так что придётся рискнуть. Как говорят в Трагере, риск — благородное дело.

[1] Сорочий скок — нарушение темпа и ритма движения лошади, когда передние ноги идут, как на рыси, а задние совершают прыжки, как при галопе.