Невеста полоза. Пленница златых очей

Глава 35. Серпень

Златоград сдавался на милость тьме ночи. А та ступала по земле сумраком, несла с собой тайны, тени, что таились в оврагах, закоулках города, да избах по углам, обнажала те желания, что днем были скованны запретом.

Тронул Драгомир ладонью речную воду, прошептал что-то тихо, обернулся затем на ведунью, подмигнул ей игриво.

– А ты знала, что полозы могут ворожить с природой? – спросил он девицу. – В меру того, насколько она сама позволит. Но, как правило, издревле, природа позволяла полозам больше, нежели даже волхвам. Вот сейчас я реку упросил не подпускать никого к местам этим, позволить нам побыть здесь вдвоем.

– А стражники? – вспомнила Радосвета.

– Они ждут нас у Ведагора. И мыслят, что нас еще нет.

– Значит, нас и правда никто не потревожит? – уточнила ведунья, распуская завязки на исподней рубахе.

– Никто, – молвил князь и к ней подошел.

– А что это за избушка махонькая? – и Радосвета показала на избенку приземистую, окруженную кедрами да можжевельниками.

– Да так, путникам укрыться в непогоду. Там очаг небольшой, стол, да лежанка, – пояснил князь.

Огладил плечи невесты, да рубаху с них спустил. Прошелся пальцами от кистей рук, и снова вверх, к плечам. Радосвета приподняла полы его рубахи, желая снять, и Драгомир ее желание исполнил. Пальцы ведуньи нежной лаской заскользили по груди князя. Драгомир медленно вдохнул, стараясь унять тот огонь, что разгорался в его теле каждый раз, стоило лишь невесте потешить его нехитрой лаской. Он смотрел на нее, и не мог налюбоваться. Все, что было в ней, нравилось ему до спертого дыхания – как она говорит, как смеется, как ходит, как ест и спит. В глазах Драгомира Радосвета была совершенством.

Избавились они от оставшейся одежи, и обнаженные в воду зашли. Проплыли рядом немного дальше от берега. Взял князь невесту свою на руки, закружил. Она обвила руками его шею, прижалась теснее.

– Твои брат с невесткой добрые люди, видно, как о тебе радеют, – заметил Драгомир. – Владимир славный брат. Мне отрадно, что у тебя всегда был близкий и родной человек, которому ты дорога. И очень любопытно было слушать ваши истории из детства.

– Мы и правда с детства очень близки с Володей, – молвила Радосвета. – Да и с родителями росли в ладу и мире. Хорошо мне в семье моей было. Тепло да уютно. Человек смертен, а вот память о нем живет так долго, пока живы те, кому ты был дорог. Моя память сохранила все самое прекрасное, что я могла бы себе пожелать – вечера за одним столом с вкусным ужином, который родители часто могли готовить вместе. Они оба работали, а потому отец охотно помогал матери по дому. Мы часто бывали в лесу – по грибы ходили, ягоды. А зимой любили на санях кататься с горки. Светлое детство было у меня. Такое, что и через лета греет душу.

Речная вода добиралась им до пояса. Драгомир забирал в ладони воду, выливал невесте на плечи, да грудь обнаженную, водил руками по шелковой молочной коже.

– У меня родители тоже мирно жили, – вспомнил он, да улыбнулся светло. – Ежели возможность выпадала от дел отдохнуть, то это время мы вместе проводили. Но я так долго жил с мыслью, что мне не судьба испытать такое же счастье, что… успел поверить в это. И почти смириться с несчастливой долей. А потом явилась ты… А я еще сопротивлялся… Не осмыслил еще. Не разумел сразу, что не надо противиться…А когда разумел… Ежели ты, Радосвета мне на самом деле только лишь снишься, и все, что свершилось – просто сон… То я пробуждаться не желаю.

Князь замолчал, глядя на ведунью.

Плеск воды, да тихий говор девичий наполнили его душу чувством счастья до самых краев. Порой Драгомир ловил себя на мысли, что не может поверить до конца в то, что с ним свершилось. Неужели годы беспросветной тьмы и стужи в его сердце закончились отныне?

– Это не сон, Драгомир. И я настоящая, – улыбнулась Радосвета, вновь обвивая его шею руками. – Могу тебя даже ущипнуть. Или лучше укусить легонько, м-м? – ее взор стал игривым.

Прижалась девица к князю теснее, медленно провела по крепкой спине молодецкой ладонями – от лопаток и ниже к пояснице. Пальцами тронула крепкие мужские ягодицы, и Драгомир со стоном выдохнул. Наслаждение от ее рук прошило тело насквозь, и желание стало невыносимым.

– Теперь поверил, что не сон? – томно шепнула девица, закусив губу.

– Еще не знаю, – молвил князь.

Положил ладонь ей на затылок, да к себе притянул. Впился в ее приоткрытый рот с жадностью, упоением, облизывая сладкие девичьи губы, да посасывая их.

А потом Радосвета тронула под водой его напряженную плоть, погладила медленно, и Драгомир сорвался. Прервал поцелуй, закинул на плечо невесту, да на берег отправился.

– Ой, куда это мы? – подивилась девица.

– В избушку, о которой ты спрашивала, – ответил князь.

– Тогда возьми свой кушак, – молвила девица.

– Поиграть желаешь, медовая?

– Хочу забыть тот ужас, который меня охватил, когда проснулась связанная в землянке Богумила.

Драгомир остановился, да на землю ведунью поставил. Заглянул в ее лицо внимательно, да в глаза малахитовые.

– Тебя кошмары мучают? Ты кладешь под подушку белый янтарь, как я наказывал?

– Кладу. И вереста37 траву в мешочке у изголовья подвесила.

– Не помогло? – князь нахмурился. Его тревожило душевное настроение его невесты. Не хотел он, чтоб Радосвета кошмарами мучилась, жалел ее.

– Помогло, – ответила девица. – Но воспоминания-то никуда не денутся. А я хочу перебить воспоминание о том, как меня связали, чтобы изрезать, другим воспоминанием. Приятным…

Улыбнулась ведунья, глядя князю в глаза. И пальцами дотронулась до его груди и вниз скользнула к животу. Сглотнул молодец, удерживая свое желание в узде.

– Как скажешь, Рада. Тебе стоит только попросить. И я все для тебя сделаю, – пообещал он невесте, подхватил брошенный в ворохе одеяний шелковый кушак, закинул вновь ведунью на плечо, и ускорил шаг к заветной избушке.

В избе царила беспроглядная ночная тьма, которую слабо рассеивал бледный свет луны, что проникал через небольшое слюдяное оконце. Драгомир, как и все полозы, прекрасно видел в темноте. Едва оказались они внутри избы, как он спустил невесту с рук, кушак на крюк повесил, что в стене торчал для одежи, да в губы Радосвете впился. Он прижимал ее к себе, близость ощутить ее желая. Сердце колотилось о ребра, и казалось, что нечем дышать от желания – дикого, необузданного. Руки князя беспорядочно блуждали по девичьему телу, влажному после реки. Радосвета отвечала на его поцелуи, дышала шумно и судорожно, облизывала его губы в ответ, и так же беспорядочно гладила его тело – плечи, грудь, спина, ягодицы.

Драгомира трясло от возбуждения. Хотелось владеть ведуньей безраздельно, брать ее снова и снова, сгорая от наслаждения и отдавать ей все, что может дать ей его сильное тело.

Он развернул ее спиной к себе, и проложил дорожку поцелуев жадных от ее нежной шеи к хрупкому плечу. Его ладони накрыли девичью грудь, пальцы очертили навершия, и с губ ведуньи сорвался тихий стон. Запрокинула девица голову, и их взгляды встретились. Наклонился Драгомир к невесте и снова завладел ее губами. Одной рукой он смял грудь ведуньи, другой провел вниз по животу, да к шелковому лону прикоснулся. Болезненно и сладко заныло в паху. Его тело требовало соединения, возбужденная плоть упиралась Радосвете в поясницу. Драгомир погладил Радосвету между ног – ласково, да настойчиво. Выгнулась девица, застонала хрипло.

– Нравится? – шепнул ей князь на ухо, губами мочку прихватив.

– Да! – со стоном выдохнула девица, и вскрикнула, когда князь усилил свою ласку.

Прикусил ей плечо, тут же лизнул место укуса. Ведунья потерлась о князя ягодицами, руку назад завела, да прошлась своими пальцами нежными по его плоти. Желание князя стало нестерпимым. И кажется, что вместо крови огонь бежит по венам. Мыслей не осталось. Разгоряченный разум заполонило наслаждение от ее запаха, шелковой кожи, прикосновений, дыхания и стонов.

– Дразнишь меня? С ума сводишь? – молвил Драгомир, на что ведунья молча развернулась, да губы его пленила – жадно, исступленно. Обвила руками его шею, да прижалась тесно.

Их жаркий поцелуй заглушил блаженный стон князя. Схватил он кушак свой на ощупь, сдернул его с крюка. Вспомнил, что над ними должен быть еще один крюк. Радосвета лизнула его губы, протянула ему руки доверчиво. Князь обмотал их кушаком, а другой конец привязал к потолочному крюку.

Так и стояла перед ним теперь его невеста – нагая, простоволосая, да руки связаны над головой. Смотрит на него, доверчиво и жарко. Ждет. Князь подошел к ней близко-близко, положил ладони на ее на ягодицы, погладил. А потом шлепнул легонько. Вздрогнула ведунья, улыбнулась проказливо, да губы порочно облизнула. Наклонился Драгомир к ее груди, да навершие губами обхватил, втянул в рот, посасывая, обвел языком. Забилась ведунья в его руках, застонала. И такое удовольствие охватило его от ее стона! Князь принялся терзать своими ласками другую ее грудь. Развернул он ведунью к себе спиной, и одной рукой ей грудь ласкает, сжимает пальцами навершия, а другой огладил ягодицы, да новым несильным шлепком ведунью наградил. Кровь ударила в виски, и Драгомир еле удержался, чтобы войти в ее тело. Вместо этого он снова шлепнул Радосвету.

– Рыжая строптивица, – промолвил князь.

– Да-а, – ответила она со стоном, и получила новый шлепок.

– Своенравная.

– Да!

Шлепок.

– Получай, моя непослушная ведунья, вот так! – молвил князь, и снова шлепнул Радосвету.

И все же не вынес этой пытки. Слишком призывно стонала ведунья, да спину выгибала так соблазнительно, что Драгомир задыхался от восторга и желания. Развернул девицу к себе лицом, подхватил под бедра.

– Я тяжелая, – слабо запротестовала она.

– Вздор. Ты пушинка для меня, – молвил князь в ответ, и в тело девицы ворвался.

Замер на миг от острого наслаждения, посмотрел в ее глаза, засоловевшие от удовольствия. Ее запястья обвивает его кушак. Беззащитна она перед ним, и полностью в его власти. И князю нестерпимо хочется заставить ее кричать от наслаждения. Его пальцы стискивают ее ягодицы. Он с легкостью удерживает ее на весу. Он резко толкнулся в нее, снова и снова.

Толчок и вдох.

Толчок и выдох.

Исступленный поцелуй заглушает их стоны, и остановиться уже невозможно. И думать о чем-то ином невозможно, только о ней. О том, как сладко она стонет, как отдается ему без остатка, и он в ответ готов отдавать ей всего себя. Его захлестывали чувства – через край. Они кипели и бурлили в нем, разбивали на сотни осколков и собирали вновь. Щемящая нежность и исступленная страсть воедино сплавились, да в груди остались.

С Радосветой близость перестала быть просто соитием тел. Это стало чем-то большим, чем просто наслаждение. Словно своим телом он поклонялся ее телу и каждым движением говорил ей о чувствах. И казалось князю, что он не все еще сказал своей любимой. Что-то осталось еще невымолвленным, и тихо тлело в груди, потому, что он слишком долго жил, запрещая себе чувства, и теперь, чтобы молвить ей все то, что таится в его сердце, ему нужно время. Чтобы вновь научиться этому. Или научиться впервые?

Толчок и выдох в ее губы.

Толчок и хриплый стон.

И снова, снова врываться в ее нежное тело, срывать громкие вздохи с ее пухлых губ, и самому сходить с ума от наслаждения! Быстрей и быстрей, к самой вершине, к пику удовольствия – обоюдного, разделенного на двоих, когда содрогается тело, оргазм вышибает воздух из легких, когда хриплый возглас от мучительного удовольствия рвется из груди.

Он все еще удерживал ее на себе. Снял кушак с крюка, освободил ее. И вместе с ней на руках прошел к лежанке напротив оконца. Ведунья улыбнулась – устало, но довольно, и легла на него. Ее дыхание защекотало кожу на его груди. Свет убывающей луны высветил их тела во тьме избы – в объятиях друг друга, сплетенные руками и ногами, судьбами, душами.

– Тебе не холодно? – побеспокоился он у Радосветы.

– О-о, нет, мне даже жарко, – усмехнулась она, и Драгомир хохотнул.

– Теперь ты никогда не замерзнешь, – молвил он, став серьезным. И говорил в этот миг совсем об ином.

– И я тоже не дам тебе замерзнуть, – ответила ему ведунья. И князю точно было ведомо, что они толкуют об одном и том же.

Вдохнул Драгомир запах у ее макушки. Сладко пахнет его невеста, упоительно. Князь улыбнулся самому себе. На душе царило умиротворение. А еще, как никогда он ощущал себя всесильным. Рядом с ней, по-иному и не могло быть. Радосвета вернула ему крылья. Радосвета вернула ему самого себя.

– В Серпень, когда будем требы богам подносить, я точно знаю, чего у них для себя попросить. Пусть ниспошлют нам долгие лета вместе. Я желаю тебя на всю свою жизнь.

Приподнялась девица на локте, посмотрела на него счастливыми глазами. А потом поцеловала, и Драгомир вновь потерялся в ощущении неги.

***

Сердце Радосветы взволнованно стучало в груди. Бросала ведунья взгляды на Драгомира украдкой, да едва сдерживала улыбку. Он смотрел на нее так, что ликование с томлением в груди разливались, да в сердце отрада расцветала.

Пересеклись их взоры снова, и Радосвета утонула в золоте его глаз. И стало ей так хорошо на душе, что слезы счастья навернулись на глаза.

Сгущались чернильные сумерки, звезды с неба мерцали, ярко пылали огни многочисленных светочей, да пламя костра взмывало вверх.

Посадили Радосвету перед капищем38, лицом к идолам богов. В одной руке ее охапка цветов с колосьями пшеницы, в другой – острый серп, как знак того, что Ведающие постигают тайны смерти и жизни. Голову ведуньи украшал венок цветочный, да полупрозрачный белый платок покрывал. Он – символ доброты Ведающей к людям и непорочности ее помыслов.

Музыканты выводили музыку, от которой у девицы вновь наворачивались слезы. Будто музыка эта в самую душу ее проникала, да затрагивала в ней неведомые струны, пробуждала что-то давным-давно забытое. Молитвы волхвов переплетались с музыкой, и убаюкивали ее тревоги, успокаивали сердце и разум.

У ведуньи слегка кружилась голова – от легкого волнения, от разбуженной силы природы, от бурлящего в крови колдовства. Ей виделись над капищем очертания людей – смутные, да мимолетные. Лишь их взоры оставались печатью в ее душе и памяти – внимательные, будто наблюдавшие за ней.

У капища слаженно танцевали девицы. Развевались яркие ленты в волосах, да рубах подолы обвивали ноги в танце.

Не боясь множества людей, да пламени яркого, к Радосвете птицы слетались, оставаясь рядом с ней. На плечо к ней сова приземлилась, подмигнула желтым глазом.

– Пернатый гонец с приветствием от Яги? – молвила ведунья сове, и та глухо ухнула.

Ускорился ритм барабанов. Разлетелись по ветру ленты, волосы, подолы. Многоголосье пробралось куда-то в самую душу…

– Медведь, – взвизгнул кто-то из толпы.

По рядам людей пролетели возгласы. Кто-то вскрикнул испуганно. Повернулась Радосвета, обомлела – со стороны леса к ним ступал медведь – огромный, бурый, мохнатый. И смотрел он прямо на нее! Все остальные люди его мало занимали.

– Не бойтесь, не робейте, жители славного Златограда! – громко провозгласил великий князь. – Сам хозяин лесов на наш праздник пожаловал, честь нам великую оказал.

Народ притих выжидающе, замер. А медведь прошел спокойно, да присел недалече от ведуньи. Посмотрел на нее, заурчал.

– Здрав будь, хозяин леса. Благодарю за честь великую, – молвила ему ведунья, да поклонилась в пояс, и медведь голову склонил, будто поклонился ей в ответ.

Медведь не стал единственным гостем на празднике Серпень. Немного времени прошло, как из леса пришел волк. Он так же оказался недалече от Радосветы. А потом были куница, лось, белка, уж, заяц, рысь, кабан. Ведунья и диву давалась происходящему, и с иной стороны, принимала все спокойно, разумея, что так и должно быть.

– От каждого вида зверья гонцы пожаловали, – молвил князь с довольной улыбкой, и Радосвета кивнула в ответ.

«Ничего не бойся! Не бойся!» – шептали ей травы.

«Быть добру, дочь моя!» – слышала ведунья в шепоте ветра и улыбалась.

Девицы потянули ее в свой цветастый хоровод. Кто-то из помощниц забрал у нее из рук сноп цветов и серп. Радосвета оказалась внутри хоровода. Подняла плавно руки, повела из стороны в сторону, повторяя за девицами. Душу охватило ликование, и Радосвета улыбалась. Танец простым оказался для нее, и ведунья с легкостью повторяла все движения. Музыка ускорялась, танец становился задорней, движения все быстрей. Закружилась Радосвета в хороводе, развеселилась. А когда голова пошла кругом, словно из ниоткуда в круге возник ее жених, да на руки ее подхватил. Обвила ведунья его шею руками, да прильнула к нему доверчиво. Посмотрела в его глаза, и снова в них потерялась.

Они давно уже друг в друге потерялись. С самой первой их встречи. Просто, чтобы это осмыслить, им понадобилось время. А теперь Радосвете мыслилось, что ей и целой жизни на многие лета не хватит, чтобы любить Драгомира.