Невеста полоза. Пленница златых очей

Глава 24. Птица

– Приказать позвать лекаря? – спросил Драгомир у притихшей на своем ложе Звенимиры.

– Не стоит, мой князь. Я не сильно ушиблась, к утру все пройдет, и воспоминаний не останется, – томно молвила наложница. – А коли останешься со мной, да лаской своей одаришь, так и того быстрей забудется.

Девица окинула Драгомира игривым взором, руки его коснулась, потянулась к нему.

– Останься, Драгомир…

Князь посмотрел на Звенимиру, да замер от осмысления. В этот миг он желал одного – бежать из этой почивальни! Ее кроткое прикосновение отозвалось в душе несогласием и желанием отдернуть руку! И даже… Отвращением! Все нутро Драгомира так и рычало от несогласия. В мыслях князя нынче царила ведунья с огненными косами, и все думы были лишь о том, чем она сейчас занята, да что делает. Драгомиру маетно и тревожно. Нужно скорей узреть Радосвету! Отчего-то князь был уверен, что сейчас его невеста плачет.

Ревнивая невеста ему досталась. Раньше ему не по нраву была женская ревность, и едва почуяв ее у кого-либо из наложниц, Драгомир сразу это пресекал. А сейчас… Все изменилось! Перевернулось с ног на голову, будто земля и небо местами поменялись!

– Не могу остаться, Звенимира. Мне идти надобно, дела важные ждут. А потом отдыхать, завтра я с дружиной выезжаю на охоту, не хочу быть уставшим. Доброй ночи тебе! – молвил он наложнице и покинул ее почивальню, не оглядываясь.

Радосвета… Неужели и впрямь ревнует? Его? Проклятого страхолюда, лишенного крыльев? Неужели? Только, кажется, этой девице все равно, что ходит он со змеиной кожей с рассвета до полуночи, да в небо взлететь не может, как все полозы.

Надо же… Ревнует! Не желает делить его ни с кем из его женщин. Дивная, дивная невеста досталась ему волею судьбы! И ревность ее Драгомиру совсем не в тягость, а даже, скорее, наоборот.

Осмыслил это Драгомир застыл, словно вкопанный. А потом ускорил шаг, желая поскорее добраться до своих хором, да в почивальне Радосветы оказаться.

Он застал ее сладко спящей. Ведунья свернулась на ложе калачиком, да ноги подтянула.

– Рада? – позвал ее шепотом.

Девица не отозвалась. Драгомир тихонько подошел к ложу. Девица сладко сопела. Благолепное лицо в этот миг выглядело безмятежным, и она сама – беззащитной. Задралась сорочица, оголила красивые икры ног. Князь присел на ложе рядом с ней, да бедро ее округлое огладил. Желание вновь разгоралось в его крови, но не стал он девицу будить. «Умаялась, пускай отдыхает», – подумал князь.

Можно было и уйти теперь, да не хотелось. Потухла догоревшая свеча на маленьком столе у изголовья ложа. Почивальня погрузилась в сумрак. Полноликая луна заглядывала в окно, разгоняла тьму. Через отворенную оконную створку в почивальню проникал прохладный ветер и словно намекал, что недалече осенняя пора. Драгомир взял в изножье кровати сложенное теплое покрывало, укрыл Радосвету. Сделал несколько неуверенных шагов в сторону двери. А потом развернулся, скинул плащ-корзно на сундук, да осторожно, чтоб не разбудить ведунью, улегся рядом с ней. Приподнялся на локте, разглядывая спящую Радосвету в холодном свете луны. Как же она прекрасна!

Приблизился к ней Драгомир, да запах ее сладкий вдохнул у макушки. А потом не удержался – коснулся губами нежной кожи на плече, и проложил дорожку невесомых поцелуев к шее.

– Я уж и жизни своей без тебя не представляю. Будто и не будет радости без тебя … Не будет. С тобой все по-иному…– прошептал князь, да в шею девичью носом уткнулся, вновь наслаждаясь запахом ведуньи.

Радосвета что-то неясно пробормотала во сне, да к князю развернулась. Прижалась к нему, и даже ногу на него закинула. Драгомир замер. Прислушался к мерному, тихому дыханию Радосветы, да и положил руку на ее бедро. Как давно он засыпал, обнимая женщину? Кажется теперь, что в прошлой жизни, не в этой. Он отвык. «Вряд ли с непривычки я усну. Но полежать немного с обнимку с ведуньей можно. Так хорошо с ней», – помыслил Драгомир, и не заметил сам, как провалился в сон.

Так и проспал он вместе с невестой до самого рассвета. Крепко, сладко, да умиротворенно. Едва забрезжил солнца свет на краешке неба, князь поднялся с ложа, оставил на щеке ведуньи поцелуй и покинул ее почивальню.

***

День Радосветы начался ранним утром, и несся вперед, подобный дикому коню в бескрайнем поле. На столе около ложа ее ждало послание от князя.

Ведунье повезло – местная азбука во многом оказалась схожа с ее родной славянской, а потому, разуметь написанное князем она смогла. «А грамоте местной подучиться все же надобно», – подумала ведунья, да взор обратила на ровные витиеватые строчки.

Князь напомнил ей, что отбыл с дружиной на охоту, и его не будет четыре дня. И что сегодня к ней прибудет Ведагор, чтобы поучить управляться с обращением. Князь в послании просил ее носить с собою оберег, что поможет управлять обращением. Рядом с письмом оставлен был тот самый оберег – полупрозрачный желто-зеленый камушек на кожаном шнурке.

«Тренироваться лучше все же без него, да в избе с закрытыми окнами и дверями», – советовал в послании Драгомир.

Обращение пугало Радосвету, и в то же время, манило чувством окрыления и внутренней свободы. Но им нужно управлять, чтоб не добавлять хлопот самой себе.

Ведунья вздохнула, да снова бросила взгляд на ложе. Ночевал ли он с ней, иль ей приснилось? А кто одеялом укрыл ее? Или же она сама спросонья укрылась? Спросить бы у слуг, да отчего-то Радосвета смущалась спрашивать об этом.

Стоило Раде вернуться из помывальной, как раздался стук в дверь. То пришла к ней Зимава.

– Радосвета, ты уже и ложе прибрала! – всплеснула служанка руками. – Ну что же ты, я бы управилась!

– Мне это привычно и совсем не тяжело, – пожала плечами ведунья.

– Давай хоть волосы заплету. Сделаю тебе косу «колоском», – предложила Зимава, и Радосвета согласилась.

Облачаться в богатое платье, что полагалось для нее, как невесты великого князя, Радосвета не пожелала. Для нее новая одежа была как на праздник. Одеваться вычурно каждый день девица не привыкла и не любила, а потому достала из сундука простую длинную рубаху из дорогого беленого льна, да с вышивкой, темно-изумрудную запону, подпоясалась широким кушаком, и вышла в горницу на утреннюю трапезу. На столе ее ждали буженина, хрустящие ломти свежего хлеба, да сырники с гречишным медом. Не успела она сесть за стол, как постучалась к ней Заряна. Рада была ведунья приходу этой веселой, щебечущей девицы, да пригласила ее трапезу вместе разделить.

После трапезы ведунья сходили с Заряной к Ярославе, проведать ее с сыном, да о здравии ребенка справиться. Они еще раз спели смертную колыбельную, и Яра много раз благодарила Радосвету за ее поступок. Ярополок с аппетитом брал материнскую грудь и сладко спал, чем несказанно радовал своих родителей.

– Я обязательно найду эту ведьму, – пообещала Радосвета Ярославе, и та вздохнула в ответ.

– Да хоть бы нашлась, злодейка! Даже подумать страшно, что может она теперь у кого-то еще тянуть по капле силу жизни, – посетовала Ярослава.

– Я могла бы пройтись по городу, да посмотреть на людей, прислушаться к голосу ветра. Вдруг что-то почую, – предложила Радосвета.

– И я с тобой пойти желаю! – воскликнула Заряна. – А можем и на ярмарку заглянуть, вдруг что-то любопытное присмотрим.

– Ярмарка – это хорошо! – согласилась Ярослава. – Я гривен дам тебе, Радосвета, а ты побалуй себя чем-нибудь. Может, ткани тебе приглянутся заморские или серьги видные.

– Ой, не надо мне гривен! – запротивилась ведунья.

– Это вместо подарка. От нас со Светозаром. Подарок будет чуть позже. Не отказывайся, Радосвета! Никогда не отказывайся от благодарности! – настояла Ярослава и с улыбкой сложила в руку Рады пузатый, туго набитый мешочек с монетами.

– Спасибо, – поблагодарила Радосвета.

– Это тебе спасибо, – промолвила дева и обняла ведунью.

– Рада, ежели наложницы тебя обижать станут, ты только скажи. Я быстро на них управу найду, – пообещала Яра.

– Мыслишь, что станут обижать? – спросила Рада.

Ярослава вздохнула, да с сестрой переглянулась, державшей на руках спящего Ярополка.

– Мыслю, что могут, – призналась Яра. – Ты сама посуди – они прожили у князя под боком несколько лет, да ни одну он особо к себе не приблизил, любимицей не сделал. А тут появилась ты. Иномирянка, еще и призванная его песнью. Невеста! И только слепая не узрела бы, как брат мой о тебе печется. Вокруг тебя хлопочет, что орлица над птенцом. Как ты мыслишь сама, по нраву им будет такое?

Радосвета покачала головой и тяжко вздохнула.

– Мне только гнева от наложниц не хватало.

– Мы защитим тебя, – заверила ее Заряна.

– Да пусть только попробуют мне хоть слово бросить худое! Я и сама на них управу найду! – воскликнула Радосвета. – Тоже мне, гусыни…

Сестры заулыбались.

– Бойкая девица братцу досталась, – молвила с довольной усмешкой Заряна.

– Точно. С характером! – согласилась с ней Ярослава. – И это хорошо! Всколыхнешь тот темный тихий лес, что у него внутри. Давно пора уже князю нашему встрепенуться, да сбросить прошлого оковы. Недаром звать тебя Радосвета. Боги привели тебя на Аркаим. А боги зазря свои дела не вершат.

Радосвета улыбнулась словам княжны. Ей и самой хотелось верить в то, что для князя она – особая, что дорожит он ей. Да только в жизни, за все ее лета не раз случалось крушение ее надежд, как бы истово она в них не верила.

А потому боялась Радосвета даже думать об этом, да мысли эти прочь гнала. «Не стоит ставить сердце под еще один удар», – мыслила она.

***

Ярмарка шумела, что волны штормящего моря. Сотни голосов, запахов, звуков закружили Радосвету в цветастой круговерти. Девица только и успевала, что смотреть по сторонам – столько вокруг дивного, чудного, интересного! И людей посмотреть ей было любопытно. По пути на пир, который для нее не состоялся, она провела как в тумане, плохо помнила дорогу и места. Теперь же девица с живым интересом разглядывала горожан, да отмечала ответное к себе любопытство – цвет ее волос и на Земле считался редким, а здесь и подавно. Да и весть о Ведающей, чьи косы, что пламя разошлась уже за пределы столицы, и люди понимали, кто перед ними. Ведунью такое пристальное внимание смущало.

Жители Златограда отличались ростом высоким, да кожей светлой, что загорелой была лишь у крестьян, да ремесленников. Масть у всех была светло- или средне-русая, разнился лишь оттенок – пепел, жемчуг, золото, пшеница. Очень редко встречались темно-русые волосы. Глаза же у всех, кто окружал Радосвету, и кого она могла узреть поближе, оказывались светлыми – голубыми, серыми, зелеными. И только глаза полозов походили на расплавленное золото, а малахитниц – под цвет их любимых малахитов.

У ведуньи возникло жгучее желание оказаться в княжеском книжном хранилище, да изучить историю Златославии. Страсть, как любопытно ей проведать, да побольше о неизведанных землях иного мира.

На ярмарку она пошла с Заряной, да тремя стражниками, что охраняли их.

– Не нужно ступать так близко к нам! Мы, может, потолковать желаем, о своем, о девичьем, а вы нас смущаете! – заявила малахитница их охранникам, да посмотрела проказливо на Радосвету. – Рада, душенька! Я все не могу позабыть то твое кружевное исподнее, что на сундуке твоем узрела утром! Боги великие! Это ж какая краса неземная! Хоть и бесстыдная, конечно… Но, с другой стороны, не по улице же раздетыми в нем ходят! Я бы на свадьбу свою такое надела под рубаху. То-то изумится мой Изяслав, когда узреет в первую ночь такую красоту!

– Изумится, еще как, – улыбнулась Радосвета, вспомнив взгляд князя.

– Так я что хотела предложить. Я себе хочу пошить такое. Из шелка. А кружевом расшить поручу мастерицам иглы, тем, что кружево плетут. Как ты мыслишь, хороша моя затея?

– А мне по нраву затея твоя! – воскликнула Радосвета. – Я, пожалуй, с тобой в деле.

Дружно хихикая, две девицы направились к длинным рядам, где заморские купцы разложили ткани дивные, да тонкие. После тканей потянула Раду девица туда, где на ветру плескались ленты разноцветные, а на широком прилавке, накрытом темным бархатом, лежали украшения невероятной красоты, да с камнями драгоценными.

Радосвете не давал покоя вопрос, и она все ж не выдержала, да спросила княжну.

– Заряна, а у твоего супруга будущего тоже есть наложницы?

– Были. Но с той поры, как решили мы, что жениться будем, он их замуж отдал. Всех. Девицы красивые, приданое богатое. Наложницами у самого княжеского советника были, как-никак! Отчего ж не взять такую в жены? Ах, нет, одна к родителям вернулась с приданым. Но потом, как я слышала от прислужниц, через пару месяцев и она вышла замуж.

Заряна хитро прищурилась, воззрившись на ведунью.

– Что, не на месте сердце, да?

– Не на месте, ты верно подметила, – вздохнула Радосвета. – Я понимаю, что таковы местные порядки, но никак не в силах принять их! Ну не выйдет у меня глаза на это закрывать, не выйдет!

– Да-а, – протянула задумчиво княжна. – Мне проще было. Как только Изяслав замуж меня позвал, я сразу условие поставила – иль я его единственная женщина, а коли не желает жить вот так – пусть и дальше ходит холостым. И тогда мой жених пообещал, что распустит свой женский терем. И слово свое сдержал. И знаешь, что молвил мне?

– Что? – Радосвета придвинулась ближе к малахитнице.

– Что ни капли не жалеет об этом! Что и мыслить ни о ком, окромя меня не может, ни видеть никого!

– Это так прекрасно! Я тебе даже чуток завидую, – улыбнулась Рада. – Боюсь, что я не смогу поставить князю такое условие. Не то у меня положение. «Да и о свадьбе, князь, возможно передумает теперь. Решит, что незачем ему ревнивая жена под боком», – подумала Радосвета, да вслух высказывать не стала свою мысль.

– А когда у вас свадьба? Как и у нас по осени? – вдруг спросила Заряна.

Радосвета в ответ пожала плечами.

– Не ведаю даже. Драгомир об этом не обмолвился ни разу. Может, передумал?

– Не может быть такого, ты что! – заверила ее княжна. – Такими вещами не шутят, и не меняют решений. Если только что-то уж очень серьезное, но это не про вас. Не переживай об этом. У нас не принято долго тянуть со свадьбой. Вот увидишь, поженитесь. Осенью, скорее всего, когда работы полевые завершатся.

В ответ на это Радосвета лишь усмехнулась. Нечего ей было на это молвить. Слишком сложно понять свои чувства. Потому, что и они – сложные. Ведунья смирилась и приняла, что на отныне ее мир – Аркаим, и на Земле ей жизни не будет. Постепенно за все эти дни, что провела она Златограде и его окрестностях, ведунья сроднилась с этим местом, привязалась к нему. Она и к великому князю привязалась, хоть и противилась этому. И тем стало сложней принимать ей жизненный уклад Драгомира, мириться с ним. Ей странно было представить, что уже совсем скоро она может стать его женой. Слишком мало времени прошло, чтобы успеть все осмыслить. И в то же время, где-то в глубине души она желала Драгомира. Всего его желала – тела, души, мыслей, прикосновений. Чтобы он принадлежал лишь ей одной, и ни одна женщина вовек не смогла бы занять место в его сердце окромя нее.

Ведунья сама себя убеждала, что грезит о несбыточном, да желает слишком многого, но ее упрямое сердце мыслило иначе и голоса разума не слыхивало.

Они подошли к прилавку с украшениями, и в этот миг Радосвету окатило волной тревоги. По коже пробежал холодок неприятный, ведунья вздрогнула. Осмотрелась девица по сторонам, да ничего не разумела. И все же, что-то ее беспокоило, бередило душу. Радосвета окинула беглым взглядом серьги, зарукавья, да бусы с гривнами, и вновь стала озираться в попытке осмыслить, что же ее тревожит. Заряна заметила ее смятение.

– Что такое?

– Не ведаю, что здесь не так. Но что-то точно не так, – пробормотала Радосвета.

Тревога вновь всколыхнулась в ее груди, и стало тяжело дышать.

– Что происходит, Рада? – недоумевала княжна.

Ведунья отрешилась от шума, прислушалась к себе, да к миру.

– Что-то темное, нехорошее. Здесь прямо, – молвила она.

– Ворожит кто-то? – догадалась Заряна.

– Да. И ворожба эта ощущается, как та, которую над Ярой вершили.

Заряна в ужасе прикрыла рот рукой.

– Что делать нам, Рада?

– Искать. А там, может и ведьму удастся обнаружить. Иди за мной.

Ведунья вновь отрешилась от суеты вокруг, да все свое чутье призвала ведовское. И шла она, что лисица по следу заячьему, пытаясь чутьем отыскать злую ворожбу.

А потом она узрела. Опираясь о телегу, груженую тыквами, стояла женщина в бремени. Белая, что полотно, да за живот держится. И тянется от живота тонкая алая нить – такая знакомая уже для Радосветы. Значит, ведьма снова решила поживиться растущей во чреве жизнью. Возле женщины уже собрались люди, но Рада видела их неясно, размыто. Яркими были нити силы матери-земли, что струились вверх, да алая нить, конца которой ведунья не видела.

– Да что ж такое-то! Как же тебя найти, дрянь такую! – прошипела рассерженно ведунья.

Подошла она к женщине, люди расступились, узрев Ведающую.

– Помоги, прошу тебя, ведунья! – слабым голосом молвила женщина.

– Мне нужен нож. Или меч. Или серп. Неважно – все, что острое и может резать, – молвила Рада.

Зашептала, забормотала заговоры древние Радосвета, призвала силу матери-земли, да просить стала защиты для будущей матери и ее дитя. Взялась за нить. Горячая. И жизнь по ней, словно удары сердца – течет толчками. Кто-то вложил ей в руку длинный и массивный клинок, и Радосвета отсекла нить. В ее сознании раздался злобный рык, переходящий в крик. Ведьма злилась, бесновалась. Знать бы только – где. Знать бы только – кто.

Закружилась голова у Радосветы. В памяти возник тот миг, когда падала она в объятия Драгомира. Только нынче князь был далеко. Один из стражников поддержал ее под локоть. Люди вокруг шептались.

– Ведающая!

– Ведающая!

– Ведающая ворожит!

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Радосвета у женщины.

Та выдохнула шумно, да живот огладила.

– Лучше, вроде бы. Но слабость еще не прошла.

– Тебе поесть бы, да посытнее – мяса хорошего кусок, да каши с маслом. Сбитень сладкий выпить, – посоветовала Радосвета.

– Спасибо тебе, спасибо, великая княгиня! – с жаром молвила молодая дева, тронув плечо Радосветы.

– Не княгиня я, – тихо вымолвила ведунья.

– Так почти уже, – улыбнулась дева, а у ведуньи снова заныло под сердцем.

Удивительно, как за короткое время может повернуться жизнь! Еще не так давно она сходила с ума от осознания скорой смерти, от тоски и скорби – горькой, всепоглощающей. Она отчаянно не желала умирать, но понимала, что скорая смерть для нее неизбежна. А теперь она – жива. И кажется, даже здорова. Она – невеста великого князя, чьи земли простираются на тысячи тысяч верст, и земли эти – в другом мире. Мужчина, что пленил ее душу и разум – тот самый Великий Полоз, о котором ей когда-то читали сказы.

Она ведунья, что не ведает всей своей силы. Остались в прошлом ординатура и извечная суматоха лечебницы. И операций в ее жизни больше нет. Есть заговоры, чьи лета равны созданию мира, такие же древние молитвы и заклятия, травы, старинные рецепты, ведания. Теперь в ее руках не скальпель сверкал, а светились нити силы матери-земли, да алые нити, что созданы неизвестной ведьмой.

И ее нужно непременно найти!

Домой девицы ехали притихшие. В ногах у них лежали свертки с саженцами, а подле Рады на лавке – бумажные кармашки с семенами. Все это ведунья получила в дар от супруга Яромилы – той самой девы, которой она сегодня помогла.

– Жаль саженцы, – вздохнула княжна. – Говорю тебе – не будет толку. Погибнут они, как и сотни таких же до этого.

– А у меня рука легкая. Все, что сажаю, да за чем ухаживаю, растет как на дрожжах, и не хворает, и букашка вредная никакая не нападает, – заявила ведунья, да окинула загоревшимся взором своем «зеленое» богатство.

– М-м, может быть, кто знает. Ты все же Ведающая, вдруг получится что-то, – промолвила малахитница, да только в голосе ее уверенности не было.

– А я попробую, вдруг выйдет что-то путное, – молвила Радосвета скорее сама для себя, нежели кого-то и замолчала.

Кибитка, запряженная тройкой гнедых лошадей, неспешно двигалась в сторону города. Летняя, легкая, с навесом, она защищала от дождя, да узреть со всех сторон окружающую красу позволяла. Низко опустилось хмурое небо, затянули его тучи – солнца не видать, и воздух наполнен был запахом влажной травы и земли.

Они оказались на возвышенности, и ведунья разглядывала поля, да просторы лесные, что окружали Златоград. Он словно сросся с лесом воедино, и походил на часть изумительно-прекрасной картины. Такой город, что жил в единении с природой был по нраву Радосвете.

Девице снова вспомнился Драгомир. То, как он смотрит, как пишет – ровно, красиво, как молвит что-то, как величественно держится в седле, его редкая улыбка и манящее золото глаз. Девица вдруг осмыслила, что редко видела, чтобы князь улыбался. Но ей он улыбался, и не раз. Значит, в самом деле, ему хорошо с ней? А если он и наложницам улыбается?

От последней думы, тяжкой, что пуд свинца, Радосвета вздохнула. Пора уж признаться ей самой себе – да, она ревнует Драгомира к его наложницам! Да, она к нему неравнодушна! Но как же сложно описать свои чувства к нему! Князь вызывает в ней так много чувств, и все они так велики и беспощадны, что у Радосветы кругом идет голова. Все, что касалось Драгомира, ведунья ощущала во стократ сильнее, острее, больнее, тревожней, да слаще.

Кибитка замедлила ход, проезжая по городу. Прямо над навесом раздалось громкое карканье, и рядом с ведуньей приземлился черный ворон. Заряна испуганно ойкнула. А у Рады будто забрался под кожу мороз. Дыхание застыло в груди у ведуньи. Птица склонила голову, да клювом щелкнула. И шагнула в сторону Радосветы. Снова раскатистое «карр-р-р», да острый взор глаз-бусин.

Радосвета чуяла – что-то молвит ей птица на своем языке, то ли зовет куда-то, то ли предупреждает. Заряна от испуга замерла, и кажется, дышала через раз.

– Что ему нужно? Что он хочет?

– Что у вас случилось? – услышали они голос извозчика, сидевшего впереди на облучке.

– К нам птица пожаловала! – робко пискнула княжна, не сводя взора с ворона.

А тот с карканьем запрыгнул на колени обомлевшей ведуньи. Застыла Радосвета, не знала, что и думать – страшиться ли поведения птицы, иль думать о том, что пытается молвить ей ворон?

Отчего-то ведунье стало жутко, и казалось, что мороз ползет по телу.

Кибитка остановилась. Ворон еще раз каркнул, схватил легонько клювом Радосвету за руку, да взлетел стремительно.

По телу пошла волна озноба. Колкого, да неприятного.

И в этот миг Радосвета ощутила страх.