Невеста полоза. Пленница златых очей

Глава 25. Дивный подарок

Вдох. И пальцы разжимаются, отпускают тугую тетиву. Выпущенная стрела стремительно летит, и пронзает насквозь фазана под одобрительные возгласы дружины.

Выдох.

Если бы чувства можно было так же легко отпустить, как стрелу. Только задумался князь, да крепко задумался – а хочется ли отпускать? Драгомир страшился того, что испытывал к ведунье, бежать от этого пытался, да не смог. А нынче и бежать никуда не хотелось. Драгомир попал в плен прекрасной Радосветы, и впервые за многие лета, на душе его нынче было светло и отрадно. И радовался князь этому плену, и не желал освобождения. Никогда еще Драгомир не испытывал такую дикую, непреодолимую тягу ни к одной девице. От того-то и страшно ему было поначалу, когда чувства неизведанные постучались в его душу, а потом… Князь разумел, что уже не желает прежней жизни, где не было Радосветы.

Второй день они прочесывали лес, Драгомир пытался уловить хоть малые отголоски злой силы или следы неведомые, но пока таких не находилось. И все же, что-то бередило князя, да остальных мужчин с силой полоза в крови – Светозара, Изяслава, да Белояра. Каждый из них чуял, как притаился древний лес, будто ждал чего, иль ведал что-то страшное.

– Сюда бы Ведающую. Она бы точно получше нас лес почуяла бы, да поговорила с ним. Может, узрела бы что-то иль услышала, – молвил Белояр.

Ее имя отозвалось вспышкой безумного сплетения радости и тоски в груди. Он тоскует по ведунье. Он по ней уже тоскует! И тревожится о том, как она там без него. Все вокруг новое для нее, да неизведанное. Он попросил сестер помочь ведунье, ежели надобность будет, но все равно тревога за ведунью так и не отступила.

Князь спешился с коня, да осмотрелся задумчиво. Слишком много мыслей в голове, больно тревожных и жалящих. И в них неизбежно таится образ рыжей ведуньи.

– Что-то хмурый ты всю охоту, – вновь заговорил Белояр. – Отпустить бы тебе себя на волю – охота же! Раздолье какое!

– Мы здесь не просто охоты ради, – возразил Драгомир.

– Да. Только ты все равно отстраненный будто. Словно и не здесь, – молвил Светозар. – Что случилось, Драгомир? Снова с ведуньей своей не в ладах? А как же твой подарок?

Драгомир вздохнул. Его вороной Ветер рядом с ним фыркнул, будто усмехнулся.

– Непросто все у нас. А подарок в пути еще. Мне сообщат, когда прибудет, – молвил Драгомир и направил коня к реке.

Рядом шел Белояр, ведя своего коня под уздцы.

– Понятно, что все у вас непросто, – молвил он вполголоса. – Иномирянка все ж. Многое наше может быть ей непонятным иль непривычным. Ей время надобно, чтоб освоиться.

– Я понимаю это. Тут в другом дело. Слишком много чувств… Я будто теряюсь в них, схожу с ума. Грудь так и распирает порой, – неохотно признался князь.

Белояр взглянул на брата хитро, да усмехнулся.

– Это ты с непривычки теряешься, Драгомир. Ты отвык просто за многие лета.

– Отвык от чего? – не сразу разумел князь.

– От чувств. Настоящих, неподдельных, искренних. Настоящие чувства такие и есть – яркие, да жаркие. Они распирают тебя изнутри, и хочется кричать от того, насколько же тебе отрадно. Просто ты забыл, Драгомир. А может быть, никогда и не ведал, что так бывает, пока ведунью эту не встретил. Я вот, теперь разумел, почему Василина решила помочь матери Радосветы, да тебя сосватать еще не родившейся девочке. Она тогда уже ведала, что эта девочка вырастет и станет важной, незаменимой. Не только для златославских земель. А для тебя самого. Хотя… Это, наверное, даже в первую очередь.

И довольно улыбаясь, воевода усмехнулся и повел своего коня к реке. Драгомир пошел за ним следом, желая напоить Ветра. А слова, сказанные братом, так и звучали в его голове.

Что он, что Радосвета – они в плену своих страхов, сомнений и пережитого горя. И пока остаются они в этой горькой клетке, им не стать счастливыми. Не доверяют они друг другу, таят свои страхи, таят свои мысли.

Только вот – стоит ли таить? Драгомир начинал понимать, что умалчивание только хуже делает, словно прибавляет прутьев в тех самых клетках, где томятся в скорби их души…

Князь страшился вновь впускать в свое сердце это чувство, бежал от него, закрыться пытался, но оно неумолимо настигло Драгомира, проникло глубоко в нутро, достало до самого дна его замерзшей души, и день за днем грело там, светило. И князь чуял, как отпускает его многолетняя стужа, как тает она от света и пламени, что принесла с собой Радосвета.

Может, все-таки рискнуть быть вместе с ней? Потолковать друг с другом, объясниться наконец, обсудить свои страхи без утайки. И тогда он верил, им станет легче понять друг друга.

«А вдруг, на сей раз судьба сжалится надо мной? – думал про себя Драгомир, глядя, как речная вода расходится кругами от брызг. – Что если все не случайно? Что если, она послана мне богами, как долгожданное счастье после стольких лет скорби и одиночества? А я бегу от этого счастья, дурной. Ведь плохо мне без неё. Так плохо, что душу наизнанку выворачивает, и воет все внутри, кричит.

Не могу бороться с этим боле. И не желаю. Вернемся в Златоград, и все ей вымолвлю, как есть».

Его счастье сладко пахнет ягодами, да вереском. У его счастья нежный смех с придыханием и голос, что вешний ручей. У его счастья светлая душа и доброе сердце.

«Отвергать это счастье – великая глупость» – помыслил князь.

– Олень! Олень! – прокатилось средь дружинников. Драгомир встрепенулся от дум.

– Драгомир, идем на оленя? – спросил Светозар, запрыгивая в седло. Конь под ним храпел, бил землю копытом, чуя запал своего хозяина.

– Идем, – бросил Драгомир, и вскочил на своего коня.

***

Обессилевшая, на ослабевших ногах села Радосвета на лавку у стены, да облокотилась. Рукавом отерла пот со лба, вздохнула, да воззрилась на волхва.

– Это оказалось сложнее, чем я мыслила, – призналась она.

– Простых дорог в жизни не бывает, ведунья. А уж на пути у Ведающей, да еще и выросшей в мире, которому чужда ее сила, и подавно. Да ты не кручинься, Радосвета. Ты упорная, и обязательно научишься с легкостью оборачиваться в птицу и обратно в человека.

– В птицу проще. А вот обратно… – посетовала Рада.

– Ничего-ничего, преодолеешь и это. Главное – в себя верить, – ободрил ее Ведагор.

Радосвета вздохнула. Именно той самой заветной веры в себя ей и не хватало. А вот тревожные думы мешали спать и то и дело омрачали ее день.

– Ведагор, скажи – какова моя судьба будет, ежели князь жениться передумает? Меня отравят куда-то? Хотя… я ведь Ведающая. Наверное, просто из почивальни той переместят. То ведь почивальня для супруги князя. Может, в избу другую…

Волхв удивленно воззрился на ведунью, да руками всплеснул.

– Вот так думы, девица, у тебя! Что за уныние? И с чего бы это Драгомиру передумать?

– Князю наследник нужен. Государство без наследника – значит, смуте быть великой.

– Ты… – старец потянул немного с вопросом. – Ты не можешь детей иметь?

– Не совсем… Ну, то есть, не знаю… как оно у меня теперь.

– Ничего не разумел из слов твоих, – ответил волхв. – Тебе трудно об этом рассказывать?

Радосвета сникла, да кивнула молча. А потом все же рассказала. Здесь, в новом для нее мире, старый волхв стал вторым человеком, которому она доверилась, да о горе своем поведала. И вновь ведунья вспоминала этот страшный день, когда узнала о своей беде, и снова в ее памяти оживала скорбь тех дней, когда казалось ей, что каждый вздох дается с трудом, и бремя ее горя давит каменной тяжестью.

Волхв слушал ее внимательно, да головой качал. Гладил ее по руке, когда голос ведуньи дрожал, да слезы по щекам катились.

– Видимо, девица, сильная ведунья у тебя под сердцем росла, – молвил Ведагор, и Радосвета всхлипнула, да заплакала пуще прежнего.

Старец обнял девицу, гладя ее по голове.

– Сдается, мне, Радочка, что долго ты в себе боль эту носила. Молчала о ней, прятала ее. А ее вымолвить надобно было, да выплакать, чтоб вместо боли светлая грусть осталась. Нельзя боль в себе держать, нельзя, девонька. Ты поплачь, поплачь. Оно и полегчает.

– Ведагор, а ежели князь решит… – девица замялась, – ну мало ли, что он там вдали от меня надумает… вдруг не пожелает в жены брать, да свадьбу отменит. Можно я в той избе жить буду, где ты меня селил тогда?

Брови Ведагора взметнулись изумленно вверх, и волхв сокрушенно покачал головой.

– Зачем надумывать то, чего может не случиться, Рада? Великий князь слово свое держит, и все тебе непременно скажет. И уж точно не опозорит перед людьми.

Радосвета выдохнула, да глаза прикрыла. Усталость давала о себе знать. Ей так хотелось верить в то, что все хорошее обязательно сбудется, так хотелось! Но где-то под сердцем – словно льдинка застрявшая – сидел упрямый страх, что ее надежды снова не сбудутся. Ведь не сбывались же, и не единожды… И как теперь верить ей в то, что на сей раз все будет иначе?

– Ведагор, а скажи мне, у князя есть хранилище книг? Должно быть, раз он правитель.

– Есть, конечно, а тебе зачем?

–Любопытство. Про Златославию почитать хочется, да буквы местные получше выучить заодно.

Волхв широко улыбнулся.

– Ученая девица князю досталась. Ученая, да любознательная. Это хорошо, жена правителя должна быть умной, да грамотной. Думается мне, князь распорядится уроки тебе давать.

– Я и не против. Всегда любопытно было что-то новое изведать, – молвила Рада.

– А ты еще и бесстрашная, – добавил Ведагор. – Впечатлил меня рассказ князя о твоей работе на Земле. Это ж надо, сколько смелости иметь и ума!

– Драгомир тебе поведал о моей работе? – изумилась девица.

– Да. Не так давно это было. Удивила ты князя, Радосвета. И восхитила. Наружностью-то тебя природа не обидела, отсыпала щедро яркой красы. Да только мало этого, чтобы запомниться. Чтобы запомниться, нужно что-то такое, что сокрыто у тебя в душе. Драгомир это узрел, да запомнил. И уж поверь, точно теперь не забудет. Неужель не замечаешь ты, как он смотрит на тебя?

Радосвета смущенно пожала плечами.

– Замечала, но… Старалась больно много об этом не думать. Чтоб не разочароваться, если что. Надумать-то всякого можно. И взлететь высоко-высоко. А потом упасть…

Волхв хмыкнул.

– Верно молвишь, ведунья. Но я тебе точно молвить могу – дорога ты князю, больно дорога. Ты еще не осмыслила этого, все впереди. Иногда, чтобы разуметь иль узреть что-то важное, нам нужно время. Дай князю это время, и сама узреешь.

Слушала Рада старца, да задумчиво разглядывала свои руки, лежавшие на коленях.

– Ну что, попробуешь еще раз обратиться? Или на сегодня все? – спросил у нее Ведагор.

– Еще разок попробую, – ответила девица, да с лавки поднялась.

Отрешилась ведунья мыслями от мира, от забот, да от мыслей. Вновь представила, что она – птица. Помыслила о небе бездонном, о ветре свободном, да о князе, пленившем ее сердце. Отчего-то, мысли о нем побуждали ее к превращению. Волхв советовал ей вспоминать такое, что вызывает сильные чувства, переживания. Она и вспоминала… Но не призналась бы об этом никому, даже волхву, которому доверяла. А он и не спрашивал, хвала богам.

Мурашки прошли по ее телу, пробежал мороз по коже. Ее бросило в дрожь, а потом девица обернулась. И разум птицы сразу вторгся в ее человеческое сознание – лететь выше, лететь! Лететь прочь, лететь под самые облака! Птичий разум ничего не держит на тверди земной. Земля для него – лишь временное пристанище. Птичий разум рвется ввысь. И так сложно совладать с его огромной силой…Но Радосвета вспоминала. Возрождала в памяти лица тех, что навеки отпечатались в ее сердце и сейчас не давали забыть себя. Кто-то из них давно уже покинул мир живых и находился по другую сторону реки Смородины, но в ее памяти самые светлые мгновения с ними навсегда остались неподвластны смерти.

Радосвета сделала круг под потолком просторной горницы, да на лавку приземлилась около Ведагора. Миг, и очертания горлицы подернулись сизым туманом, что сразу рассеялся, и вновь перед волхвом сидела девица.

– Ну вот, уже лучше получается, – похвалил ее довольный волхв. – Думаю, что на сегодня с тебя хватит, а то голова кругом пойдет.

– У меня всегда будет слабость после превращения? – спросила Рада, облокачиваясь о стену. Ей казалось, что сейчас от слабости руки ее повиснут плетьми.

– Телу твоему превращения пока непривычны. Со временем это пройдет, – заверил ее Ведагор.

– Как же все это непросто… – устало выдохнула ведунья. – Но… с другой стороны, все это точно лучше, нежели смерть. Вот ее не обойти, не обмануть. А со всем остальным – справлюсь. Раз уж от смерти сбежала…

***

Радосвета распорядилась проводить Ведагора к гостевой почивальне, а сама велела истопить ей не сильно жарко баньку. После обращений в птицу и обратно, тело ее ныло так, словно девица весь день таскала воду из колодца. Да и мысли тревожные кружили в ее голове, да покоя не давали. Радосвета была уверена, что поведение птиц – неспроста. Она чуяла, что это предупреждение, да видят великие боги, ее сил пока еще не хватало, чтобы понимать эти знаки.

Ей снова вспоминался князь. Его слова, объятья, взгляд, да поцелуи – то нежные, то несдержанные. После предательства Игоря она уж и не мыслила, что однажды ее сердце будет биться вновь, что птица заполошная, сходить с ума и замирать в тревожном ожидании. А потом ведунья вспоминала о наложницах, и в ее душу стучалась невыносимая горечь. Нелегко девице было понимать, что она не одна у князя. И будь она нрава покладистого, то, наверное, уже смирилась бы, да радовалась тому, что станет женой, а не просто наложницей. Но Радосвета покладистой никогда не была. Зато она была собственницей, и теперь от этого страдала, и что поделать с этим, разуметь никак не могла. И теперь в ней зрела уверенность, что однажды Драгомиру надоест ее ревность, и отправит он ее подальше от княжеского двора. Чтоб не докучала ему. И уже другим девицам будет он дарить свою огненную страсть, ласкающий взгляд золотых глаз, да ночи, полные безудержной страсти.

Девица вздохнула, вышла из парной, да в озеро с головой нырнула. Ей хотелось, чтоб прохладная вода остудила ее пылающую душу. Жаль, что это желание озерная вода исполнить не могла.

На деревянном помосте появилась Зимава.

– Там посыльный тебя ждет. Говорит, что весточка от князя для тебя и подарок чудный.

Сердце Радосветы будто перевернулось в груди.

– Подарок? – не поверила девица услышанному.

– Он самый, – улыбнулась Зимава. – Любопытно так, что же там такое…

– Сейчас и узнаем, – промолвила ведунья, и споро засобиралась.

По пути им встретилась Заряна со своей служанкой. Глаза юной княжны горели озорством.

– Идешь подарок свой увидеть? – хитро молвила она с улыбкой.

– Верно, – ответила Рада, волнения не скрывая. – Идем со мной смотреть?

– Конечно, идем! – радостно воскликнула Заряна. – Брат упоминал, что желает дар тебе преподнести, и даже мыслями делился…

– И ты молчала! – воскликнула ведунья.

– Конечно, молчала! – ответила княжна, хихикнув. – Таков был наказ брата – держать это втайне до поры до времени.

Подарком оказалась прелестная молоденькая кобылка игреневой масти с рыжей лоснящейся шерстью, и снежно-дымчатой гривой и хвостом. Грациозная, да статная, она косилась на пришедших своими темными глазами, коротко фыркала, да хвостом бока обмахивала.

От восторга Радосвета не находила слов, лишь наблюдала за питомицей живым с интересом.

– В седле умеешь держаться? – спросил у нее конюх, и ведунья кивнула в ответ.

– Некоторые лета назад я брала уроки верховой езды. Думаю, что и на сей раз управлюсь. Но сегодня и завтра нам лучше просто познакомиться друг с другом, – рассудила Радосвета, и конюх согласился.

Ведунья взяла в конюшне несколько морковок, да яблок мелких пару. Подошла осторожно к своей кобылке, протянула ей на ладони сладкую морковку.

– Ну, здравствуй, красавица! Будем дружить? Смотри, какая у меня вкуснятина! – молвила она своей питомице.

Лошадь шумно выдохнула, фыркнула, да носом повела в сторону ведуньи. Смешно расставила в стороны уши, да принюхиваться стала. А потом вытянула губы, осторожно подхватила ими из рук Радосветы морковь, захрустела. Радосвета выудила из кармана передника яблоко и протянула лошади. Кобылка, отведав моркови, охотно потянулась за яблоком. Ведунья осторожно коснулась лошадиной шеи, погладила. Шерсть кобылки казалась шелковой. Лошадь снова принялась шумно обнюхивать Раду.

– Смотрите-ка, как быстро лошадка приняла Радосвету! – изумился один из конюхов.

– Ну а что ты хотел, любит всякая животина Ведающих. Чуют звери их добрую натуру, – ответил ему другой, и мужчины с благоговением посмотрели на Радосвету. Ведунью такое внимание смутило. Она к нему пока что так и не привыкла.

– Из Ладамирской волости привезли красавицу по приказу князя, – поведал конюх.

К Радосвете подошла Заряна.

– Ну как тебе подарок? По нраву пришелся?

– Очень даже по нраву! – воскликнула довольная Радосвета. – Когда-то на Земле, много лет назад я мечтала о лошади, но мы не смогли бы себе ее позволить.

– Ну вот, теперь сбылось, о чем ты когда-то грезила. Так и напишу брату в послании, – молвила княжна с хитрой улыбкой.

– Я тоже хочу научиться пользоваться дощечками для посланий. Научишь? – попросила Радосвета. – А то за эти дни руки никак не доходили.

– Научу. Невелика наука, – ответила Заряна с улыбкой.

– Как же ты назовешь свою подопечную, княгиня? – полюбопытствовала Зимава.

– Как цветок. Пусть ее Ромашкой зовут, – рассудила Рада.

Она еще поворковала со своей питомицей, скормила ей оставшиеся лакомства, а затем попрощалась и вместе с княжной они отправились к Ярославе.

Пока шли по многолюдной улице, на короткий миг ведунья почуяла мороз по коже, да прилив тревоги внезапной. Не по себе стало девице. Остановилась ведунья, выдохнула, желая успокоить сердце, что стало заполошно колотиться в груди. Будто наблюдает за ней кто-то, да пристально, с ненавистью. И кажется, что в тихих вздохах ветра она слышит шепот. Радосвета прислушалась.

– Остерегайся! Берегись!

Сердце испуганно дрогнуло, замерло, что птица над пропастью. Оглянулась девица по сторонам, прислушалась к себе, да к чутью ведовскому, но ничего уловить не смогла.

Застрекотала сорока, что сидела на заборе корчмы30. И Радосвете вновь почудилось, что птица эта что-то хочет ей молвить, предупреждает будто. И ведунье снова стало страшно.