Невеста полоза. Пленница златых очей

Глава 19. Ведающая

Радосвета пришла в себя, и не сразу осмыслила, где сейчас находится, и как здесь оказалась. Убранство почивальни незнакомое, да уж больно богатое. Это Радосвета поняла, стоило лишь бегло окинуть взглядом помещение – печь, отделанная цветными изразцами, половики тонкой искусной работы, высокий сундук из светлого дерева в изножье койки, парчовые занавески изумрудные с золотом и такое же покрывало на койке, где лежала Радосвета. Хотя, назвать это койкой было бы неверно. Ложе – вот самое верное слово. Просторное, широкое.

Обрывки воспоминаний вспыхнули в ее памяти – путь в княжеские хоромы, княжеская сестра, видение, острый серп режет красную нить…

Радосвета резко поднялась с ложа, и тут же встретилась с золотыми змеиными глазами, смотрящими за ней внимательно и остро. Князь стоял недалече у окна, наблюдал за Радосветой, да в лицо ее всматривался, словно надеялся там найти ответы.

– Очнулась, – молвил Драгомир, и подошел к Радосвете, не спуская с нее горящих золотом глаз.

Ей было сложно понять их выражение. Князь задумчив и напряжен будто.

– Сколько я тут лежу? – задалась она вопросом.

– Три часа уж как спишь, – молвил князь с усмешкой. – Я беспокоиться начал, но лекарь и волхв заверили меня, что ты уснула. Резкий выплеск колдовской силы утомляет тело, и ему нужен отдых…

Он знает… Тайное стало явным. Ведунья ощутила, как схлынула кровь от лица, да ускорилось сердце в волнении.

Радосвета молча смотрела на Драгомира, и ей сложно было понять, о чем же молвит его взгляд. Уж больно много мыслей отражалось в его глазах. В груди росло и зрело чувство обреченности.

– Это… это твоя почивальня? – спросила она запинаясь.

Князь молча кивнул. А затем, не сводя с нее взгляда, подошел к ложу и сел на край. Радосвета смущенно отвела глаза. Ей чудилось, что взгляд Драгомира проникает ей под кожу. И лишь сейчас она осмыслила, что нет на ней венца и других украшений, и лежит она в верхней рубахе. Он что же, раздел ее, пока она спала?

А тем временем князь вновь заговорил.

– Впервые за свою жизнь я не ведаю, что же мне делать. Радоваться ли, что объявилась Ведающая, да жизнь невинную спасла, иль гневаться, что ты меня обманывала. Ты не могла не ведать о силе своей…

– Я не знала, что я Ведающая! – воскликнула Радосвета. – А может, я никакая не ведающая!

– Ты – Ведающая, и это непреложная истина.

– Я думала, что просто самая обыкновенная ведунья. Можно подумать, нет таких в Златославии.

– Ведуний мало, но все же они есть. А Ведающих давно уже не было, – ответил князь.

– Да с чего ты взял, что я какая-то там Ведающая? – воскликнула Радосвета.

– Твой обряд с серпом. Откуда тебе ведомо о нем? Откуда тебе ведомы древние славийские молитвы? И отчего ты на Земле чахла, а здесь так быстро пошла на поправку? Я видел дуб, Радосвета. Тот самый, к которому ты хаживала. Он медленно умирал, а теперь оживает. Тебя признал домовой дух избы, в которой ты сейчас живешь. Здешняя мать-земля приняла тебя, почуяла твою силу, да веданиями своими поделилась. Я наблюдал за тобой сегодня. Видел, как ты ворожила. Сомнений быть не может. Ты – Ведающая, и это истина.

Воцарилось напряженное молчание. Радосвета едва посмотрела на князя, и вновь отвела взор, тяжело вздохнула.

– Как Ярослава? Как ее малыш? – спросила она у князя.

– Благополучно, твоими стараниями. Только что мне сообщили, что родился мальчик. Как только Яра отдохнет, повитуха приведет ее в порядок, и ночевать с сыном она будет в родной почивальне. Хотя, повитуха настаивает на обряде запекания. Все же дитя раньше положенного из утробы вышло.

– Я бы не отказывалась от обряда, – молвила Радосвета. – И смертную колыбельную для защиты спеть бы. Ребенок в мир живых рождается из мира мертвых, и грань между этими мирами очень тонкая во время родов и трое суток после. Смерть может бродить где-то рядом, да новую жизнь учуять. Бабушка моя сказывала, что когда я родилась, то в первый же вечер она пришла навестить мою маму, и спела мне смертную колыбельную. Они верили, что смерть, услышав жуткие слова колыбельной, помыслит, что здесь она уже была, жизнь забирала, да уйдет восвояси, не тронет дитя. В моем государстве такого обычая нет уж очень давно, но бабушка настояла.

– А в Златославии по сей день смертные колыбельные поют всем новорожденным, чтобы смерть отпугнуть, – поведал ей Драгомир, а потом замолчал ненадолго. Снова окинул взглядом Радосвету – от обнаженных щиколоток, один вид которых бередил ему душу, до пухлых губ, что ведунья задумчиво кусала. – Значит, в семье твоей бабка ведала… – не спросил, а подтвердил князь.

Радосвета молча кивнула.

– И она тебя ворожить научила, – снова молвил он без тени сомнений.

– Да, – ответила Радосвета.

– Она же вызвала мою мать в ваш мир в месте силы, – снова молвил Драгомир.

– Больше никто не смог бы, – поведала Рада. – Ее в свое время всему научила ее мать, моя прабабка.

– Моя мать условие поставила – она сбережет твою жизнь, а ты, спустя годы, станешь моей женой. Я все думал, почему она решилась на это, для чего. А теперь разумел. Василина ведала тогда, что ты не обычное дитя…

– Ты теперь меня не отпустишь, верно? – молвила с горечью Радосвета.

Князь воззрился на нее – остро, горячо. Его пальцы, чуть шершавые на кончиках, медленно заскользили по ноге ведуньи – от щиколотки вверх к коленке, сдвигая ткань многочисленных юбок. Кожа Радосветы покрылась мурашками. Девица судорожно вздохнула. Драгомир качнул головой.

– Ради твоей же жизни не пущу. На Земле тебе нет места, Радосвета. Твой дом здесь в Златославии.

– Нет! – злобно воскликнула Радосвета и вскочила с ложа, отошла к окну. Повернулась к Драгомиру с горящим отчаяньем взором. – Я не могу остаться здесь! Там же вся моя жизнь! И теперь она вот так вот рухнет? Кто я в Златославии? Всего лишь чужачка, пришлая с иного мира, который здесь не жалуют. Ты хоть понимаешь, на что меня обрекаешь, князь?

– Отправляя тебя на Землю, я обреку тебя на верную смерть. Это я ясно понимаю.

– Но мне уже лучше! – возразила Радосвета, еле сдерживая горькие слезы.

– А поживешь немного на Земле, и снова станет хуже. Такие, как ты недолго живут в твоем мире, разумей ты уже! И ты могла бы умереть еще до рождения, если бы не помощь моей матери! А потом, твоя хитрая бабушка, видимо, сделала оберег от малахитницы. Он скрывал тебя от нас, и здесь все думали, что ты мертва. И кольцо союзное бабка твоя в сундук прибрала, тебе не показав. И правды не смолвила о твоем рождении. Ты совсем ничего не ведала. Жила в безвестности. И угасала день за днем…Матерь моя предупреждала ведь, что оберег ее не вечен… Что же родственницы твои ее не послушали?

– Бабушка видимо мыслила, что оберег в месте силы заряжать надобно, так и проживу.

– Тот, что оставила Хозяйка Медной горы, долго все равно не протянул бы. Он и так уже не справлялся, раз уж ты хворать сильно стала. Твоя бабушка решила обхитрить малахитницу, и своим решением, своим молчанием чуть не сгубила тебя.

– Она просто не успела мне поведать об этом! Она обязательно сказала бы!

– А собиралась ли? – князь выгнул бровь. – Теперь уже никто не молвит наверняка. Она умерла, Радосвета, и осталась ты одна, наедине с твоей судьбой, о которой даже не ведала.

– Моя бабушка хотела, как лучше! – возразила ведунья.

– Твоя бабушка спорила с судьбой. И считала, что ее умнее. Это было глупо и недальновидно. Ее решение необдуманно, и тебя чуть жизни не лишило. Но теперь это позади. Страдания твои остались в прошлом, Радосвета. Ты станешь жить в моих хоромах, в почивальне, смежной с моей. Отныне ты под моей защитой и опекой. Ты будешь сыта, одета в самые красивые наряды…

– Словом – жить, как кукла, – перебила князя Радосвета. – Меня будут кормить и наряжать. А мне надобно улыбаться, не хныкать, и тебя радовать. Верно, князь?

На миг лицо Драгомира озарила скоротечная улыбка, но князь тут же стал снова серьезным.

– Мне нравится твоя улыбка, Рада. Она так редко тебя посещает. В твоих глазах я вижу застарелую печаль, что, видимо, никак тебя не отпускает. И я не могу не мыслить об этом… Но ты не бойся, я уже понял тебя. Разумел, что тебя страшит безделие и скука, но тому, кто живет в Златославии, это не грозит. Будешь хозяйничать в хоромах, ведь слугами руководить надобно. А потом, раз уж ты Ведающая, хорошо бы передавать свои ведания тем, в ком есть хоть искра колдовства. Да и как супруга князя, ты должна будешь принимать некоторые дела. Так что дел тебе хватит, Радосвета, на моей земле.

С губ ведуньи сорвался невеселый смешок. Она с укором воззрилась на князя, и уже не сдерживала слез, что собрались в ее глазах, готовые вот-вот пролиться.

– Вот оно значит как Драгомир… Ты мне и жизнь мою уже расписал! Ну конечно, какое дело великому полозу и князю, что ходит меж мирами, до желаний и согласий какой-то землянки. Так и скажи мне уже, не таясь, что я твоя пленница и права слова не имею!

Ее голос дрогнул, и девица отвернулась. Драгомир в два широких шага оказался рядом с ней, да плечи ее огладил в желании успокоить.

– Ты все неверно разумела Радосвета! Ты вовсе не пленница! Тебе почет и уважение за дела твои, заслуги и силу. За спасенную жизнь. Проси, что хочешь у меня – золото, ткани заморские, самоцветы златославские, может, книги ученые какие желаешь.

– Я хочу домой, – твердо молвила Радосвета, да на князя обернулась.

Их взгляды встретились, схлестнулись. Сердце девицы дрогнуло, да кровь прилила к щекам. Больно много чувств она узрела во взоре Драгомира. И все необъяснимые, сложные и силы такой, что ей почудилось, будто она чует их кожей – его властность, его злость, его желание. Оно явственно читалось в его прикосновениях. Вот и сейчас он вновь ее коснулся. И было видно, что касание это для него желанно. Пальцами князь легко коснулся ее щеки и приподнял за подбородок. Заглянул в ее влажные от слез глаза.

– Твой дом – Златоград, Радосвета. И место твое – в моих хоромах. Отныне, да будет так. Такова моя воля. И так будет лучше, – сказал, как отрезал.

Девица вздрогнула от слов князя, от их повелительного тона, и снова одинокая слеза скатилась по ее щеке.

– Ну хотя бы на денек, верни меня на Землю, Драгомир…

– Нет. Я не ведаю, что станется с тобой за этот день. Я боюсь, что недуг твой вернется.

– Драгомир, ну пожалуйста, я прошу тебя, там ведь мой дом, мои родные…

– Твой дом здесь, Радосвета! – повторил ей князь, взяв ее за плечи.

Радосвета со злостью сбросила руки Драгомира. В глазах девицы закипели соленые моря.

– Ненавижу тебя, ненавижу! Тиран! Жестокосердый тиран! Ты лишил меня дома! Ты все решил за меня! И тебе плевать, что у меня на душе, плевать! И на меня тебе плевать! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!– кричала и всхлипывала Радосвета, пытаясь высвободиться из объятий князя.

Страха не осталось. Было лишь отчаяние, ужас осмысления и злость. Она чуяла, как рушится вся ее привычная жизнь, все ее чаяния и надежды. Ее до ужаса пугала мысль остаться в этом мире навсегда, и никогда не увидеть родных. Радосвета снова громко всхлипнула, глотая слезы и вознамерилась уйти, куда глаза глядят, но Драгомир вновь оказался проворней. Развернул ее к себе, перехватил своими сильными ручищами ее тонкие запястья, да к стене прижал. Пригвоздил ее хрупкое тело своим, твердым и сильным – не вздохнуть девице, не пошевелиться. Золотые хищные глаза горят яростью, того и гляди, молнии начнут метать.

– Хватит, Радосвета! – прикрикнул князь на девицу. – Прекрати сей же час!

И в это миг произошло такое диво, что Драгомир и предвидеть не смог бы. Девица вдруг за один выдох превратилась в горлицу – маленькую, сизую, и испуганно вспорхнула в сторону открытого окна. Вот была она так близко, он чуял ее тепло, ее судорожное дыхание, и лишь на миг ее будто тень накрыла, и уже пред ним не девица, а птица.

Князь изумленно выдохнул. И тут же ужаснулся от мысли, что она теперь улетит, куда угодно, победит разум птицы человеческую волю, да так она и останется горлицей навечно. Или сгинет, пропадет бесследно, погибнет от суровых холодов, иль лап зверей.

– Радосвета! – закричал князь вслед горлице, но птица неумолимо улетала прочь, поднималась все выше и выше.

– Нет, Рада, нет! Вернись! – едва ли не рыча, кричал ей князь и обернулся земным змеем. Если б он не утерял когда-то свою небесную ипостась, если бы…

Остается лишь молить богов, чтобы она далеко не улетела.

***

Разве мог он помыслить, что его солнечноволосая невеста с Земли – никто иная, как Ведающая? И как такое могло свершиться, чтобы в мире по ту сторону Аркаима, в мире, что когда-то пошел по пути отказа от колдовства, родилась и выросла Ведающая? Хотя, если вспомнить историю ее рождения…

Драгомир наблюдал за ней, пока она ворожила, и невольно любовался. Как только доложил ему Белояр о странностях, что происходят с невестой, Драгомир тут же отправился воочию узреть – что же там происходит. А когда узрел и все понял, то и глазам своим сначала не поверил. Неужели землянка ворожит? И это та, что заверяла его, будто ворожить не умеет? Солгала, значит… Что же сподвигло ее на помощь? Неужели жалость человеческая? Теперь Драгомир был уверен – исцеление хворого дуба – ее рук дело.

И тут она развернулась, и князь замер, словно громом сраженный. Диво! Великое диво! Узрел он ее немигающий взгляд, что смотрел куда-то вдаль невидящим взором. Смотрел и видел то, что другим неведомо. Только лишь тем, кто может узреть силу колдовства, его следы. Как дивно хороша ведунья, облаченная в златославскую одежу, и с горящими колдовским огнем глазами!

И в тот миг, наблюдая за ворожбой Радосветы, Драгомир почуял, как в груди разгорается пламя, да ликование растекается по жилам. Больше никаких терзаний, больше нет сомнений! Радосвета останется в Златославии. Навсегда. Ведающая, дочь матери сырой земли. Поэтому она начала исцеляться, как только оказалась в этом мире. Значит, есть надежда, что ведунья отныне будет жить в здравии! От этой мысли дрогнуло сердце Драгомира, и забилось, затрепетало. В груди разливалось теплое чувство радости и надежды, что теперь Радосвета не умрет. Князь так страшился привязаться к этой девице, зная, что дни ее сочтены, и все же, вопреки своим страхам, привязался. И теперь смотрел на нее, и к нему приходило осмысление, такое ясное, как ласковый утренний свет, такое сладостное и отрадное – Радосвета не умрет… Не должна умереть. Ведь испокон веков мать сыра земля исцеляла своих дочерей. Не может же она оставить Радосвету?

Всплеск колдовских сил во время ворожбы утомил Ведающую, и девица потеряла сознание у него на руках. Лекарь Драгомира осмотрел ее, и уверил князя, что с девицей все благополучно, и сейчас она просто-напросто спит. Князь приказал ее оставить в своих покоях, и охранять ее сон. Он бы сам сейчас не прочь бы возлежать с ней рядом, вдыхая ее сладкий запах и слушая дыхание, но обязанности князя не позволили ему отдыхать в такой суматошный вечер, да и на пиру стоило появиться, и заодно растолковать дорогим гостям, что случилось в этот вечер, дабы не породить слухи и бредни.

Он справился о состоянии сестры, за которую переживал, взглянул на новорожденного племянника. А потом отправился к Радосвете, что все еще спала.

А потом… Драгомир так и не осмыслил, как такое могло свершиться, чтобы Радосвета стала птицей. И сейчас, ослепленная свободой, она летела прочь от города в сторону цветочных полей.

Навстречу Драгомиру выбежал Белояр.

– Радосвета обернулась горлицей! Вон она, вон! Помоги ей, я могу не успеть! – крикнул князь своему брату.

Тот кивнул в ответ, миг, – и над городом расправил крылья небесный полоз. Только бы успел! Только бы успел!

Сам великий князь обернулся земным полозом и быстро пополз вон из города к тем самым полям.

***

«Я – свобода! Я – ветер! Я – воздух! Я – крылья». И ей так отрадно, так прекрасно парить в вышине, вдали от людей и земной тверди!

Сначала ей было страшно, и летела она, не разбирая куда. А потом… Почуяла крыльями потоки ветра, вдохнула воздух ночи, что напоен запахами цветов и остывающей земли. Разум человека все еще пытался пересилить разум птицы, силился что-то осмыслить, но его подавляло опьяняющее чувство свободы и беззаботности. Птичий разум брал верх, но человеческий не желал тонуть во мраке. Над ней раскинулось бескрайнее небо с россыпью звезд, и полная луна теперь казалась чуть ближе. А потом небо над ней заслонил собою зверь. Огромный и крылатый. Он преградил ей путь, да зарычал так страшно, что горлица испуганно затрепетала крыльями и резко снизилась. Полоз ринулся за ней. Пролетев низко над полем алых маков, горлица снова обернулась, и в цветы Радосвета упала уже снова человеком.

Посмотрела наверх изумленными глазами.

– Дракон, – прошептала девица. – Небесный полоз…

***

Он оказался на маковом поле, и сразу нашел ее и Белояра. Брат что-то тихо говорил его невесте, она же слабо кивала в ответ, да вдаль смотрела растерянно. И кажется, даже не заметила появления князя.

Драгомир обернулся человеком и подошел к ним. Брат оглянулся, окинул его беглым взглядом.

– Мы успели, хвала Богам, – ответил он, и Драгомир кивнул в ответ.

– Благодарю тебя, – молвил он брату.

– Далече я думаю, без меня справитесь, – сказал Белояр, и Драгомир согласно кивнул, не спуская взора с Радосветы.

Брат снова обернулся небесным полозом, и Драгомир узрел в глазах ведуньи восхищение при виде крылатого зверя. Как же хочется вот так же свободно расправить крылья и взлететь! Как раньше. И чтобы девица эта смотрела так же с восторгом.

– Ты не ударилась? – спросил князь у Радосветы, да ощупывать ее принялся – руки, ноги, бедра.

– Нет, не ударилась, – слабо молвила девица глухим голосом. – Я испугалась. Сильно.

– Благо, что брат вовремя прибежал. Спасибо ему за помощь, я беспокоился за тебя. Сам я летать не могу, но Белояр нас выручил.

– Я будто не осознавала, что творится. И куда я лечу, – вновь заговорила девица, да воззрилась на князя растерянно.

– Так и есть. При первых обращениях разум зверя велик и силен, и нужна сила воли, чтобы подчинить его, – пояснил ей Драгомир.

– Боже мой! – выдохнула девица устало, поджала колени, да руками обхватила. – Что со мной происходит? Почему я обернулась, Драгомир? Я не хотела этого!

Князь сел рядом с ней, и обнял девицу, прижал к себе, желая успокоить.

– Ведающие могли оборачиваться в птиц. Почему-то именно в горлиц. Потому, наверное, что горлицы у нас – олицетворение благих вестей и доброты. В Аркаиме издавна толкуют, что таков был умысел богов – одарить Ведающих умением обращаться в горлиц, чтобы Ведающих защитить. Правда, как видишь, крылья не спасли их от дурных замыслов темных волхвов. Но я не мыслил, что ты обернешься. Все же ты с Земли.

– Я не хочу больше оборачиваться! Не хочу вот так сгинуть, забыв о том, что я человек! – воскликнула Радосвета, всхлипнула.

– Ты обязательно научишься управлять этим, не бойся. Я попрошу Ведагора помочь тебе, – заверил он девицу, гладя ее по спине.

– Мне все равно страшно. Слишком много свалилось всего, – ответила Радосвета.

– Я же молвил тебе, что ты под моей защитой, тебе нечего бояться, – увещевал ее князь.

– Ну конечно, я же ценная теперь! Не абы кто, а Ведающая. Теперь моя жизнь имеет для тебя значение, – с горькой усмешкой заметила ведунья. – И отпускать меня на Землю тебе уже не хочется…

Она с тоской вздохнула, бездумно разглядывая звездное небо. А он в который раз невольно ей залюбовался. С распущенными волосами, овеянная лунным светом, сидящая среди цветов и трав, окруженная алыми маками, она так сильно его манила, что князь еле сдерживал себя. Он давно себя сдерживал. Каждая их встреча – как испытание на прочность перед величайшим искушением. Как же вкусно она пахнет, как сладки ее губы! Как же хочется…

– Знаешь, Радосвета, я буду с тобой честным. Отпускать мне тебя не хотелось и раньше, до того, как правда вскрылась. И то, что ты Ведающая здесь совсем не при чем. Совсем…

И не дав ей опомниться, да слова его осмыслить, Драгомир прижался губами к ее губам в жадном поцелуе. Его язык тут же проник в ее рот, лаская губы, соприкоснулся с ее языком, и низ живота свело сладкой болью.

Какая же она вкусная! Какая желанная!

Как же хочется… Боги, как хочется…