Невеста полоза. Пленница златых очей

Глава. 12. Первозданные

– С самой зари мироздания в Аркаиме люди жили бок о бок с Полозами, да малахитницами. Издревле говаривали, что оставили боги этих существ, как звено между людьми и собою, как хранителей мира. И тогда и сейчас народы во всех государствах почитали и почитают этих созданий – за их силу, величие и мудрость. Три ипостаси подарили им боги – Сварог дал небесную, Велес земную и водную Макошь. Перун даровал им власть над грозами. Даждьбог наделил их даром быть частью всего сущего, а значит, уметь всегда находить согласие и лад с окружающим живым миром. Им и в небе вольготно, и на земле и в воде. Им под силу усмирить бушующее ненастье или вызвать грозу. Полозы чуют золотые жилы в земле, малахитницы – самоцветы.

Они – частица природы, еще ближе к ней, чем простые смертные, а потому в силах договариваться со стихиями. Потому-то и стремились издавна люди иметь правителя с кровью полоза в жилах. И тогда можно чаять надежды, что владыка их земель призовет дождь или солнце, утихомирит страшные ветра, а по весне прогонит долгие снега. Притянет золото. Так и повелось с тех пор, что полозы да малахитницы – властители всего Аркаима. И хоть женщины-малахитницы у нас не наследуют трон государя, их все равно почитают, и считается удачей, коль при княжеском дворе хоть одна малахитница живет.

Рекой утекали лета. Тех самых первых созданий богов так и стали звать – Первозданные. Их давно уже нет в мире живых, ушли они по мосту Калинову, но оставили наследие свое в потомках. По сей день править государством может лишь тот, в ком течет кровь полоза.

– Выходит, что нынешние правители в Аркаиме – прямые потомки Первозданных? – уточнила Радосвета, на что волхв согласно кивнул.

– Постой. Так я попала сюда из-за чар вашего князя, так ведь? Как он смог меня сюда заманить? И зачем?

– Здесь не все так просто, Радосвета, – промолвил волхв. – Мироздание мудрее людей, и все просчитало, все выверило. Лето за летом кровь полозов и малахитниц разбавлялась человеческой, а дабы не ослаб их вид, появилась зовущая песнь. Откуда слова ее взялись, уж никто и не вспомнит, не разведает, но передавались они, как сокровище от пращуров к потомкам. Песнь эта колдовская, непростая. И не каждый слышать ее горазд. Только тот, в ком колдовская сила живет, да такая, чтобы аж через край! Не узреет взора полоза обычная девица, что не ведает колдовства и тайных знаний, не услышит его песнь, да и звучать она не будет для нее. Чутье полоза отыщет сильную ведунью, песнь околдует, заманит.

Хотя… В тебе не вижу я силы ведовской, от того то и странно мне это. Как такое свершиться могло, чтобы девицу простую песнь заманила? Да еще из мира иного. И раньше срока. Ты ведаешь, Рада? Ворожить умеешь?

Радосвета тут же мотнула головой.

– Никогда не умела, – солгала она старику.

Не хотелось ей молвить правду. И решила она, что лучше солжет. Авось, никто и не заподозрит в ней ведунью, раз уж сам верховный волхв ничего в ней не узрел. А может быть, те ведовские умения, что даны ей были от рожденья в этом мире ничтожны?

– А искали девиц только в день Вешнего Змейника? – спросила она.

– Да. Считалось, что именно в этот день когда-то боги сотворили малахитниц и полозов. А спустя многие лета, в день Осеннего Змейника впервые полоз позвал ту, что стала его суженой.

– И девицы приходили? Не противились?

– А чего противиться? – удивился Ведагор. – Стать супругой полоза – великая честь и почет. Да и колдовство это связывает двоих с родственными душами, а значит мир да лад в союзе таком. Матушка-природа умна, девонька, она все вершит по-верному.

Радосвета вздохнула. Это они-то с князем этим – родственные души? Девице в это не верилось. Но ее любознательность уже подбрасывала молодой ведунье новые вопросы.

– А что с малахитницами? Они молодцев заманивали?

– Нет, с ними по-иному все, – ответил Ведагор. – Им от рождения дано право выбирать себе пару без согласия старших. Потому, что от природы чутье у малахитницы на колдовство великое в крови. В день Весеннего Змейника во время праздничных гуляний выбирает малахитница пару. И коли выбрала, то никто не посмеет выбор ее оспорить. Да и к чему оспаривать, когда великая сила в крови у суженого? У абы какого молодца не будет такой. Колдовская сила в мире нашем ценится.

«Точно молчать надобно про себя, а то еще оставят здесь», – помыслила Радосвета.

– Ты мне молви, девица, почему ж ты колечко то согласное надела так поздно? Уговор ведь был на восемнадцатое лето. Чего ждали то? Зачем девицу держать пригожую?

– Так я случайно кольцо это нашла, – призналась Радосвета. – В сундуке бабушкином. Полезла, да нашла. И так колечко мне это по душе пришлось, что не удержалась и надела.

– Так оттого-то оно и по душе пришлось, что для тебя было предназначено, – заверил ее волхв. – Тебя оно заждалось.

– А почему ты назвал его согласным?

– Так ведь коли ты невеста полоза, да с кольцом его матери Василины, значит, просватана уже. А сватовство – и есть согласие.

Тяжко вздохнула Радосвета.

– Только я о сватовстве этом ни сном, ни духом. Всю жизнь свою жила, да не ведала, что невеста, оказывается, с самого рождения, – вновь призналась Радосвета.

– А это уже к бабке да матери твоей вопрос, девица, – молвил волхв с укором. – Почему они ничего не сказали тебе о том, что ты невеста Великого Полоза? К чему они обмануть решили Хозяйку горы Медной? Мы все эти лета считали, что погибла нареченная князя. Через год после твоего рождения перестала Василина чуять связь с тобой. И искать тебя пыталась, да не нашла…

Слушала Радосвета старика, и теперь ей стало ясно, для чего тот самый оберег предназначался. Прятал он девицу от зорких глаз малахитницы, да так, что ее мертвой здесь посчитали. Не хотели бабушка с матушкой отдавать ее в Златославию, и даже правду поведать ей не пожелали.

– Почему я за князя просватана, Ведагор?

– Ты что ж, и этого не знаешь? – удивился волхв. – Почему утаили от тебя судьбу твою? Спросить бы…

– Некого спрашивать нынче, волхв. Нет их в живых, – молвила с грустью Радосвета, и печаль ледяной иголочкой уколола ей сердце.

Сколько уж лет прошло со дня гибели горячо любимых ею родителей, а в сердце ведуньи, нет-нет, да и постучится тоска неизбывная. Скорбела Радосвета по сей день, и в одиночестве приходя на городской погост, слез не сдерживала.

– Умирала ты в утробе материнской, – молвил волхв, ведунью вырывая из горестных воспоминаний. – И ничего уже не могло спасти тебя, девица. Вот твои бабка с матерью и вызвали в месте силы Хозяйку Медной горы, и пришла к ним Василина, мать Драгомира. Что-то узрела она в тебе, девица, чем-то ты поразила ее. Иначе, я не ведаю, к чему бы малахитнице нужна была невестка с Земли. Для князя и в Златославии нашлась бы суженая.

– Я самая обычная девица, Ведагор. Нет во мне особого ничего, – воспротивилась Радосвета.

– Василина согласилась помочь твою жизнь уберечь от смерти неминуемой, но с уговором – что ты от самого рождения – невеста ее сына, и как пройдет восемнадцатое лето, должна быть замуж выдана за Драгомира. На том и порешили. Твоя жизнь в обмен на твое замужество. Василина довольная в тот день с Земли вернулась. И об уговоре этом обмолвилась лишь мне, да супругу. Сглазить боялась, видимо. Драгомиру не сказали, посчитали, что мал еще. А потом через лето огорошила Василина горькой вестью – не чует тебя она, будто умерла ты. Что ж за колдовство на тебе было, девица? Неужто бабки твоей?

В ответ она лишь плечами пожала и решила утаить про оберег, что теперь потерян.

– Почему сейчас не спросить у матери князя, на что я ей сдалась? – поинтересовалась Радосвета.

– Тут тоже спрашивать уже некого, Радочка, – волхв развел руками. – Погиб в бою Златослав – отец князя нашего, а Василина уж больно к нему была душой привязана. Умерла она от тоски по нему через лето.

Радосвета молча кивнула. Теперь ей становилось ясней произошедшее, но от того и боязно, что не отпустит князь, оставит в Златославии. Ей вспомнились слова о проклятье.

– А что там с проклятьем князя? И в чем это проклятье?

– Ой, детонька, давай потом еще потолкуем! – спохватился волхв. – Я совсем забыл о том, что мне в хоромы княжеские нужно явиться. Сестра старшая Драгомира в бремени сейчас женском, нелегко ей, а я обещал князю присматривать за ней. Ты отдохни пока, а как в избе надоест, так не робей, выходи во двор. Здесь тебе нечего бояться. Всемила, сестра моя, тебе поесть принесет. Голодная поди?

Радосвета пожала плечами. Приступ боли застил собой все остальные чувства, и все, чего сейчас она желала – закрыть глаза и полежать немного, дабы окончательно прийти в себя.

– Я напомню Всемилу принести тебе еды. Отдыхай, Радосвета. Одежа запасная в сундуке лежит, ничейная она. Бери, не стесняйся, коли нужда в ней будет.

– Ведагор, постой. Скажи, пожалуйста, как мы понимаем друг друга? В Златославии говорят по-русски?

– Я не ведаю русского языка, детонька. Мы, в Златославии говорим на славийском. Драгомир как-то молвил, что языки наши очень схожи.

– Даже более чем. Славийском, значит. Любопытно, любопытно, – пробормотала Радосвета. – Хорошо, что хоть с пониманием местной речи не будет трудностей. Мне их и так хватает по жизни…

Девица вновь осталась одна, и лежа на койке, пыталась осмыслить рассказ волхва. Кто бы подумал, что старая легенда о Змейнике и царстве великого полоза откроет ей другой мир! И все же, это с ней свершилось – она попала в тот самый мир, где живут полозы, да малахитницы. Именно сюда, по старым поверьям уходили девицы, приманенные голосом царя змей. Иногда, еще в детстве она из любопытства представляла, как выглядит этот таинственный мир, и вот теперь сама очутилась здесь, и даже успела кое-что разведать. И все же, много еще оставалось неясным, и прозорливая Радосвета намеревалась проведать как можно больше знаний об этом месте. Но пока что самое важное и насущное – осмотреться во дворе, где ее приютили.

В дверь осторожно постучали.

– Рада, это я, Всемила. Ведагор велел принести тебе поесть, – произнес женский голос за дверью.

– Входи, – отозвалась Радосвета.

Дверь отворилась и на пороге у входа показалась женщина средних лет. Одежа на ней простая, опрятная, с тонкой красной вязью вышивки у горла, рукавов и по подолу.

– Здравствуй, девица-красавица, невеста иномирная, – улыбнулась она, глядя на Радосвету. – Как ночь твоя прошла?

– Благополучно, – ответила Рада. – Я даже, на удивление, выспалась, хоть и место незнакомое.

– Ну и славно, – обрадовалась женщина, да к столу подошла, поставила плетеную корзину.

– Давай я помогу, – предложила Радосвета и поднялась с койки.

– Что ты, что ты, милая! Лежи! Отдыхай! Коли худо тебе, так лучше отлежаться денек, а завтра станет лучше, вот увидишь. Костер купальский чудеса творит, не сомневайся даже, выздоровеешь, куда ты денешься!

– Да уж, куда я денусь, – с грустью молвила девица, подумав вовсе не о здравии.

Запах еды вмиг донесся до нее и все же разбудил искру голода. Радосвета подошла к столу, отодвинула стул и села.

– Садись и ты. Буду рада, коли трапезу со мной разделишь, – молвила девица, стараясь выразить мысли славийским наречием.

Радосвета, послушав речь местных обитателей, пыталась говорить как они. Не сложно это оказалось для той, что долго жила с бабушкой в уральской деревушке. Пару раз в ее говоре, да проскакивали земные словечки, и тогда Всемила ее переспрашивала.

– Вот спасибо, добрая душа! Потом обед тебе принесу, – сообщила женщина, попутно разглядывая Радосвету. – Ладная ты девица, красивая, пригожая. Худовата немного, так это не беда – накормим вкусно, так сразу поправишься! Вот вернется Драгомир, да как тебя увидит – глаз отвести не сможет! Вот увидишь! Ты главное, лица его не пугайся, проклятие это. Поласковей с ним будь. За правое дело князь наш боролся. И вот… А так, он у нас славный, умный, храбрый, да хозяйственный. Дело свое знает, княжеское, уж покойный великий князь Златослав, в мире за Смородиной17 гордится сыном, это точно!

Радосвета умолчала, что не собирается здесь оставаться. В неизведанном месте, в окружении чужих людей, пусть даже добрых на первый взгляд, девица решила, что лучше помалкивать, да побольше слушать и спрашивать.

– А колечко-то, колечко согласное, покажи! – попросила женщина, да на руку Радосветы кивнула, с жарким любопытством кольцо ее разглядывая.

– Дорогое кольцо, богатое. Сразу видно – княжеская невеста.

Радосвета в ответ промолчала.

– А скажи-ка, девица, каково это – на зов полозовой песни ступать?

На миг Радосвета задумалась.

– Отрадно это. Заманчиво. Слышишь, как голос песнь выводит, и кажется тебе, что ничего и никого вокруг не существует – только он. И идешь за ним, и даже мысли нет остановиться. И радость такая в душе, что вторить его песне хочется, да бежать скорей к нему в объятия! Мне в тот миг казалось, что он – моя отрада, спасение мое.

– Песнь полоза для девицы – благодать великая, – изрекла с благоговением Всемила. – Повезло тебе, Радосвета, ой, как повезло! Давно в Златославии не звучала песнь полоза, очень давно! Благая это весть для всех нас.

Нечего на это было сказать Радосвете, и девица промолчала. Однако, тут же ее пытливый ум подбросил новый вопрос, и она его сразу озвучила.

– А почему песнь полоза давно у вас не звучала?

– Потому что поют для ведуний сильных. А у нас таких нынче не осталось, – с горечью поведала Всемила.

– И куда же они делись?

– Так извели их душегубы поганые в угоду своему черному учению. Извратили убийцы знания древние на свой лад, бога одного превознесли над другими. А нельзя так. Всех богов почитать надобно! А потом вышло… Что вышло.

– Так что вышло-то?

От нетерпения и любопытства Радосвета даже к еде не прикоснулась. Всемила же заметно смутилась.

– Боюсь я напугать тебя рассказом этим, – призналась она.

– Неведение делает нас слепыми даже днем, – изреклась Радосвета словами своей бабушки. – Так что не стоит утаивать, если это так важно.

Женщина вздохнула и кивнула, соглашаясь.

– Много лет назад на границе Златославии и княжества Малахии образовался круг почитателей сил тьмы. Волости это от центра отдаленные, за порядком уследить там сложнее, вот и собрались, изверги, вдали от пригляда княжеского дела свои темные вершить, да знания извращать. Князь наш тогда только принял княжеский престол.

Их главная заповедь гласила – без тьмы не будет света. И верная мысль ведь, да только ничто так не искажает истину, как желание человека ее подстроить под себя, извратить под свои устремления. Мы чтим тьму и свет, ведь их единство – и есть наш мир. Но эти отступники темных богов почитали пуще светлых. И не чурались они подносить богам в жертву человеческую кровь. Не чурались убивать тех, кто с ними не согласен. Но деяния свои темные они вершили скрыто, старались не привлекать внимание государя и его наместников. А потом они начали осквернять священные рощи, ворожить с мертвецами, которых не сжигали при захоронении. А затем, вкусив безнаказанность, покусились на тех, кто были веками неприкосновенны – Ведающие. Темные волхвы считали, что лишь мужчина-волхв достоин хранить и передавать ведания предков. Женщины по их разумению – не люди вовсе и недостойны этого бремени. И стали они своим черным колдовством изводить Ведающих.

– А кто такие Ведающие? – осторожно вклинилась с вопросом Радосвета.

В ответ Всемила грустно улыбнулась. Глаза ее подернулись печалью.

– Ведающими издревле называли в Златославии самых сильных ведуний. Не каждая ведунья может быть Ведающей. Это то, что дается свыше от рождения. Никто не выбирает эту долю. Издавна в Златославии считали, что первых Ведающих назначала еще до рождения мать сыра земля. И вложила она в дочерей своих вековые знания предков, силу колдовскую, что идет от самой природы, житейскую мудрость, доброту и нелживость. Ведающих испокон веку почитали, к ним шли за советом и помощью, коли нужда в ней имелась.

Не могли они творить на свете зла, темной ворожбы не ведали, и не умели, супротив их природы это. Побоялись, видимо, темные волхвы, что прознают о них мудрые ведуньи, да помешают их черным свершениям. И принялись ворожить против них. По всей Златославии стали Ведающие умирать. И никто разуметь не мог, что с ведуньями творится. А они и защитить себя не в силах были от темной силы черной ворожбы.

Князь догадываться стал, что нечисто в его землях. А темные волхвы к той поре совсем ополоумели. И в один день убили волостного князя, да подняли мертвецов с местного погоста. Захватили волость. В страхе людей держали. Такого никогда не видели во всем Аркаиме – мертвые восстали из могил на услужение волхвам!

Драгомир пришел со своей дружиной и с колдовской поддержкой Ведагора. На подмогу от Малахии прибыл их великий князь со своей дружиной. Страшная битва была. Много мужчин в ней полегло. Но все же смогли сокрушить темных волхвов и их порождений. Всех уничтожили. Драгомир сжег их тайные книги, чтобы ни одна живая душа не проведала темного учения. И обезглавил их верховного волхва. А тот и проклял его перед смертью.

С наступлением ночи князя стало лихорадить. И никакие снадобья не в силах оказались унять лихорадку. А на рассвете кожа великого князя стала змеиной. Лихорадка прошла, как и не бывало. А кожа осталась. Так и ходит он с тех пор с личиной змея весь белый день, с рассвета до полуночи.

Но беда не приходит одна. Вскоре стал наш князь замечать, что трудно ему ипостась небесная дается. А потом и вовсе не смог обратиться в небесного змея.

– И сколько он так ходит? – спросила Радосвета.

– С личиной лет уж пять как. А без крыльев три года, – ответила Всемила.

Девица задумалась недолго.

– Неужель нет способа какого победить проклятие? Обряд может какой-то? Или заговор?

Всемила в бессилии развела руками.

– Уж чего только за все эти лета не перепробовали, девица. Ничего не выходит. И как помочь князю нашему, никто не ведает. Так и живет наш владыка, несет свое бремя проклятия. Нелегка судьба у князя нашего, ох, как нелегка! Мы-то его и таким любим, что нам наружность его, с лица воду не пить. Да только понимаем, каково ему ходить таким. Как тяжко ему без крыльев, без неба. Нельзя полозам без неба. Так уж было задумано богами, что полоз – властитель и земли, и неба, и воды. А Драгомир наш над небом боле не властен. Гнетет это его, хоть и ни за что он не смолвит об этом, не признается. Жаль нам князя нашего, любят его в землях златославских, а как помочь – никто не ведает.

– И что же, неужели Ведающих совсем у вас не осталось? – удивилась Радосвета.

– Не осталось, – молвила женщина с тоской. – Всех поизвели, душегубы проклятые! Никого не пощадили, даже младенцев. Остались, конечно, ведуньи, но сила колдовская в них слабая, словно ручеек. И мало их, слишком мало. И боязно нам всем, что скоро и они исчезнут. Ведающие передавали свою силу потомкам, у них всегда рождались девочки. Дочери наследовали силу своих матерей. А теперь наследовать нечего. Худо это, Радочка, больно худо. И чует душа моя, нам это еще не раз горько откликнется.

В горнице потемнело, и Радосвета посмотрела в окно. Там на ясное солнце набежала сизая туча, и громовой раскат сотряс небеса. Всемила тут же спохватилась.

– Ой, кажись, гроза собирается. Это хорошо! Пойду коз под навес заведу.

– А почему гроза – это хорошо? Из-за дождя? – вновь полюбопытствовала Радосвета.

– Верно, – кивнула женщина с улыбкой. – Дождь питает землю. А еще из-за огня небесного. Сам батюшка Перун во время грозы несется по небу на своей огненной колеснице, и кони в ней запряжены с гривой огненной. И Перун смотрит на землю, всю-всю нечисть злобную видит, бьет по ней своими огненными копьями. Оттого-то и воздух после грозы сладок и больно пригож – потому что от скверны очищен небесным огнем. Как пройдет гроза, выйди обязательно, хоть на крыльцо, подыши. Тебе полезно будет. Я пойду, Радосвета. А ты ешь, да сил набирайся. Вон там подле лампадки коробочка лежит. Так то палочки искрянки. Проведешь ей по дереву, она и загорится. Ей лампадку и зажжешь, да и печь растопишь, коли надо будет.

– Как обед готовить станешь, так меня зови на помощь. Подсоблю. Не хочу сидеть без дела, скучно мне становится, – молвила ей девица.

– Сегодня отдыхай. Тебе отдых нужен. А уж завтра, день покажет. Дел у нас всегда хватает, никто на печи не сидит.

Радосвета задумчиво кивнула. Столько дум крутилось в ее голове, и столько же еще вопросов. Чудно ей здесь было, и все на диво. И все хотелось ей разведать, услышать, узреть. Ее пытливый ум, да нрав любознательный отгоняли страх перед неизведанным, разжигали любопытство. И так ей, девице, все хотелось объять и изведать, что на время даже забылись думы тяжкие о хвори. И решила она, покуда гостья в этом дивном мире, дни эти провести с благом для себя.

Девица обратила взор на разложенные на столе угощения, и чувство голода все же овладело ей. Отведав пшеничной каши с грибами, тушеными в сметане, Радосвета соблазнилась сыром, положив его на ломоть свежеиспеченного хлеба. Она ела с небывалым за последнее время аппетитом, поглядывая, как косые струи дождя бьют в мутное стекло оконца, и думала о том, что, пожалуй, все же стоит сходить к тому самому дубу, о котором ей поведал старый волхв. После сытной трапезы девица ощутила, как ее тянет в сон, и не стала с ним бороться. Легла на койку, да под шум дождя и уснула.

И снова ей виделся сон с тем маленьким бородатым человечком в рубахе и красном кушаке. Он сидел в изголовье койки, да разглядывал ее пытливо, щурил глаза, чесал задумчиво затылок. «Неужто и впрямь ведунья к нам пожаловала?» – дивился он, и довольно потирал маленькие пухлые ладони.