Невеста полоза. Пленница златых очей

Глава 17. Сближение

С того самого дня, как Радосвета впервые увиделась с князем, что-то в ней переменилось. В тот миг, когда князь коснулся ее щеки, там в избе волхва, она забыла как дышать от изумления. Большой, как медведь, да суровый с виду Драгомир прикоснулся к ней так осторожно, невесомо. И в глазах его тогда промелькнуло нечто едва уловимое. Нечто похожее на… нежность?

«С чего бы это вдруг?» – мыслила про себя Радосвета. Но с того дня, она даже самой себе робела признаться, что втайне желала вновь увидеть Драгомира. Князь пугал ее властью и величием, что читались в каждом его жесте, и в то же время Радосвету восхищала сила его духа и воли, чтобы править по уму на таких обширных землях. Еще до возвращения князя не раз ведунья слышала, как горожане вспоминают добрым словом своего государя.

Эта сила притягивала и манила Радосвету. А тот жест в избе вызвал смущение и робость. И мысли ненужные разбередил. «Зачем, ну зачем он это сделал?» – терзалась ведунья вопросом, но ответ ей был неведом.

Только то и дело воспоминания возвращали ее туда – к слюдяному окошку в избе волхва и ласковому прикосновению, какого она и не ждала…

Не ждала она и поцелуя. Совсем не ждала!

Оттого и замерла изумленно, когда князь пленил ее губы. Да, это был поцелуй-плен, и ничто иное. Не сбежать, не освободиться. Драгомир целовал напористо, властно и умело, он явно ведал, как разжечь в женщине пламя вожделения через поцелуй. Жадные, горячие губы мужчины, его нетерпеливые прикосновения. Но как только князь разумел, что Радосвета не противится и отвечает на его порыв, он расслабился. Его руки теперь неторопливо познавали пленительные изгибы девичьего тела, поцелуй стал нежнее и глубже.

Их языки соприкоснулись, и тело Радосветы пронзило желанием – острым, жарким, мучительно-сладким. Вожделение растекалось по венам, и так хотелось застонать от наслаждения, да прижаться к стальному телу князя. И Радосвета прижалась. Так тесно, так близко… Возбужденное мужское естество через ткань портов упирается ей в живот. И ей это так дивно – неужто князь ее вожделеет с такой силой? Ее? Тот мужчина, у которого самые прелестные красавицы Златославии?

С какой легкостью Драгомир разбудил чувственность Радосветы! А ведь ей казалось, что с тех пор, как зимним днем случилось с ней то самое горе, ее женская суть навсегда уснула. С той поры Радосвета не ведала плотских желаний и не замечала интереса мужчин. Ей стало все равно, смотрят ли на нее молодцы, или нет. Она привыкла жить так, и не мыслила уже, что один поцелуй способен вернуть утраченное чувство.

Сейчас, тая в руках Драгомира, Радосвета как никогда за последнее время ощутила себя женщиной. Желанной, обласканной. Оттого и позволила она князю то, чего не позволила бы никому.

Драгомир все еще прижимал ее одной рукой к себе, пока другой сдвинул в сторону вырез рубахи, бесстыдно обнажая девице правые плечо и грудь. Теперь жаркие поцелуи князя опускались все ниже и ниже, язык провел по нежной коже на плече влажную дорожку, и Радосвета учащенно задышала, прижалась к нему еще тесней.

Ее руки гладили Драгомира – шея, широкая спина, крепкие, сильные руки. Его змеиная кожа на ощупь ничем не отличалась от кожи человека. И ей по нраву было прикасаться к этому мужчине, ощущать пальцами его силу, его мощь, его твердость и гладкость.

Жар небывалого вожделения плавил ее рассудок, но где-то там на задворках сознания билась мысль, что нельзя позволить этому случиться. Близость для нее всегда была сродни таинству для двоих, чем-то особым и большим, чем просто соединение тел. Что, если сейчас князь возжелает именно близости? Он ведь точно возжелает. Он уже желает.

Когда губы Драгомира спустились к ее груди и горячий рот мужчины ласково потянул темно-розовое навершие, Радосвета, превозмогая тягучее сладострастие в теле, уперлась руками в плечи князя.

– Не надо. Нет, Драгомир, постой! Прекрати, я прошу тебя… – лепетала она, пытаясь отстраниться.

Драгомир перестал ее ласкать, да воззрился непонимающе.

– В чем дело? Что случилось, Рада?

Девица мягко освободилась из его объятий, да рубаху обратно натянула.

– Я не могу, Драгомир. Не могу, разумеешь?

В ее глазах плещутся сожаление и горечь.

– Нет. Не разумею, – ответил князь.

– Лучше прекратить это, пока мы не зашли больно далеко, – молвила Радосвета, да сделала шаг назад от Драгомира.

Князь выдохнул с закрытыми глазами, и вновь воззрился на нее. На дне золотого взгляда горели голод и похоть.

–Но почему? Я хочу тебя! Я не могу уже бороться со своим желанием! И не ведаю, почему это со мной происходит, отчего с тобой рядом…мысли путаются! И мне точно ведомо, я чую это рядом с тобой – что ты испытываешь ко мне ответное желание. Ежели мы оба горим вожделением, к чему идти на попятную?

– Прости, но лучше будет нам с тобой сейчас разойтись.

– Да что случилось? – Драгомир терял терпение. – Ты ведь отвечала на мои ласки!

– Я сначала не подумала, что пойдет так далеко. И поцелуй твой стал нежданным, – призналась девица. – Ты пойми, я не могу так, Драгомир! Я для тебя – иномирная диковинка, забава. От того и любопытство мужское в тебе возбуждаю. А потом ты получишь свое, сердце твое и успокоится. Я отправлюсь в свой мир, и ты меня потом и не вспомнишь.

– Почему же не вспомню… – молвил князь, не спуская с нее горящих глаз.

– Потому, что я самая обычная женщина, Драгомир! – в сердцах воскликнула девица. – Таких как я, а то и краше у тебя еще много будет. А я… В моей жизни был один мужчина. Я любила его. И когда разделила с ним ложе, то думала, что мы навсегда вместе. Но я была до ужаса наивной! А жизнь распорядилась по-иному.

– Так чего теперь страшиться, коль ты уже не невинна? – не понимал князь.

– Для тебя близость – это просто близость. Единение с женщиной ради плотского удовольствия. Для меня – это нечто большее. Всегда. Это привязанность. Притяжение душ. Тебе это незачем. И мне тоже. Тем боле, мы оба ведаем, что помолвка наша разорвана будет, как только ты вернешь меня на Землю.

Драгомир смотрел на нее неотрывно. Задумчиво. Хмуро. И в один миг в его взгляде вспыхнули боль и досада. Он резко оказался совсем рядом, да в лицо ей заглянул. И от взгляда этого Радосвете стало горько.

– А-а, – протянул он с презрением. – Я разумел! Я, кажется, разумел, в чем дело, девица! Брезгуешь, да? Брезгуешь, красавица, такому как я, отдаться, верно ведь? Поди, терпела еще мои касания? – Что, мерзко тебе было?

Она вдруг осмыслила со всей ясностью, каково ему жить с этим проклятием, как тяготит оно его. Радосвета посмотрела на князя, что нависал над ней каменной глыбой. И помыслила, что он вовсе не ужасен. А черты лица красивы даже, благородны – прямой нос с маленькой горбинкой, высокий лоб и скулы, жестко очерченные губы, да аккуратная короткая борода. Нет, князь не был ужасным. В ее глазах он точно не был ужасным.

– Нет, не мерзко, – ответила девица честно. – Совсем наоборот – мне был приятен твой поцелуй. А иначе, я б в ответ тебя не целовала. И я не брезгую, Драгомир. Непривычен ты моему глазу, спору нет, но никак не ужасен. А то, что кожа у тебя, змеиная, так и не змеиная она вовсе! Если присмотреться. Просто узор на ней такой диковинный. И телом ты хорош, да ладен. И сложись по-иному наша с тобой история… Может быть. Что-то у нас и вышло бы путное. И кожа твоя меня не отвратила бы…

– Давай не будем предаваться мечтаниям о том, что не сбудется, – перебил ее князь. – Я лучше провожу тебя, идем. Тебе отдохнуть надобно, завтра длинный день.

Радосвета удивилась быстрой перемене настроения князя.

Что-то уловила она в его взгляде – краткое, да скоротечное. Не то изумление, не то оторопь. Да так и не разобрала.

Они повернули в сторону двора волхва.

– Расскажи мне о своей учебе. О деле своем расскажи. Ведагор обмолвился недавно, что ты ученая девица и грамотой владеешь, да знаниями разными, – попросил ее князь.

– Почему ты спрашиваешь?

– Любопытно.

Радосвета улыбнулась.

– Что ж. В моем мире мое дело, которому я училась много лет, зовется хирургия…

***

Он слушал ее с изумлением, задавал вопросы, чтобы снова еще боле удивиться. То, о чем поведала ему Радосвета, казалось князю непостижимым и невероятным. А девица, что выглядела хрупкой и беззащитной, на деле оказалась сильной и бесстрашной. Как обманчива ее наружность! И сколько еще любопытного таит ее душа?

Драгомир не мог не сознаться самому себе – его тянет к ней. Неодолимо. Бесповоротно. Когда бы это он толковал о чем-то серьезном с красивой девицей, да слушал внимательно ее рассказ?

«Потому, что я самая обычная женщина, Драгомир!»

Нет, Радосвета, не ведаешь ты дивной красоты своей и силы женских чар! Как удивительно сплетаются в тебе нежность и внутренняя сила, пытливый, острый ум и пленительная красота!

Драгомир не мог отвести от нее глаз. Ловил каждое слово Радосветы. И жаждал разведать что-нибудь еще. Неважно, что это будет. Лишь бы узнать еще что-то о ней.

«Зачем это мне, ну зачем? Хочу. Хочу знать!»

Когда только узнал о существовании на Земле своей невесты, он дал себе зарок – забыть ее. Не вспоминать. Жить дальше так, словно ничего не изменилось. Нельзя желать ее! И уж тем более нельзя привязываться к той, что вскоре должна умереть! Не желал Драгомир вновь пройти через мучительное чувство потери. Его разум не желал… А сердце решило по-иному.

Нет спасенья от нее! Да и пожелает ли он теперь найти его? И Драгомир слушал мягкий девичий голос, чуя, как внутри него ломается со сладкой болью его прежний мир со своими устоями. Словно лед на реке по весне…

Драгомир чуял страх, когда осмысливал, что этот многолетний лед все же тронулся. Для него он стал привычным, стужа в груди – верной спутницей. А теперь на месте стужи разгорался жар… И что с этим делать, Драгомир не ведал. Он терялся, не чуял опоры. Слишком нежданно это…Слишком боязно вновь впускать лучи солнца туда, где столько лет звенели льды.

Он, наверное, сходит с ума. Ему хочется разговоров с этой девицей! И взглядов ее хочется восхищенных. И живого интереса. Плотских утех тоже хочется, но… Этого теперь ему казалось мало. Ничтожно мало!

Если бы она могла остаться. Если бы…

«Что, если все-таки ее уговорить? Не могу противиться, не могу!»

– Тебя не страшит возвращение на Землю? – вдруг спросил он у девицы.

– Почему ты это спрашиваешь? – удивилась она.

– Я помыслил о том, что ежели здесь у нас твое здравие укрепилось, не станет ли хуже снова на Земле?

Девица от его слов помрачнела и сникла.

– Я не ведаю. Правда не ведаю, Драгомир. Я ничего уже не ведаю…

Ее плечи поникли, влажно заблестели дивные глаза. Она опустила взгляд в землю.

– Оставайся, сколько тебе надобно, – молвил Драгомир, и внутри под сердцем снова дрогнула струна.

Он все же молвил это вслух…

Остановилась резко Радосвета, да на князя воззрилась растерянно.

– Мне правда можно еще побыть здесь? – переспросила девица.

– Да, – кивнул Драгомир. – Не торопись на Землю, покуда боли не покинули тебя полностью.

– Час от часу не легче, – произнесла она, и голос ее дрогнул. – Там моя семья, мой дом. А здесь… Здесь хорошо. Здесь боли затихают.

– Тоскуешь по родным? – спросил Драгомир.

– Конечно, тоскую, – призналась Радосвета. – Я не могу без них! И брата жаль. Каково ему сходить с ума от беспокойства за меня.

– Придется как-то объяснять, где ты была, – рассуждал Драгомир.

– Что-нибудь, да придумаю, – ответила Радосвета. – Хотя, брату по секрету я уж точно скажу все, как есть.

– Вы ладите с ним? – полюбопытствовал Драгомир.

– Да. Мы всегда были близки. С самого детства. Владимир – моя защита и опора. А смерть родителей нас еще больше сплотила. Когда же бабушки не стало, Володя звал меня к ним в город, но я не пожелала покидать бабушкин дом.

– А что случилось с родителями?

Нахмурилась Радосвета, вздохнула тяжко.

– Они погибли. Авария. Ужасная авария! Ужасный день! Я тогда еще училась в школе. Десятый класс. И эта жуткая весть…

– Что такое авария? – не понял Драгомир.

– Как бы это объяснить…– задумалась девица. – Есть у нас повозки. Называем мы их автомобилями. Для их передвижения есть свод правил. Одно из них водить запрещает, коли выпил хмеля. Жизнь моих родителей оборвалась по вине вот такого любителя езды под хмелем. Его автомобиль въехал на скорости в наш. Прямо лоб в лоб. Мама умерла мгновенно. Папа по дороге в больницу.

– А больница – это что?

– Там, где лекари трудятся, – пояснила Рада.

Драгомир нахмурился.

– Что стало с этим любителем хмеля? Его казнили?

Радосвета горько усмехнулась и качнула головой.

– Нет у нас казни, Драгомир. Тот человек живет по сей день. В тюрьме, правда. Но живет. А моих родителей нет. Больше нет нашей большой и дружной семьи. И жизни прежней нет.

– Не по чести это, – возмутился Драгомир. – За такое злодеяние я бы приказал его казнить!

– Иной мир – иные правила, великий князь, – изрекла ведунья.

– Ужасные правила, – буркнул Драгомир. – А что случилось с твоей бабушкой?

– Она умерла. У нее сердце было больным. И однажды оно не выдержало. Мне тогда двадцать один исполнилось.

– Как много на Земле недугов, – задумчиво молвил князь.

– Что есть, то есть. Ладно. Давай не будем о грустном в такой хороший, теплый вечер, – попросила она. – Расскажи-ка мне лучше о завтрашнем пире. Как себя вести мне, чтоб не попасть впросак? Что можно молвить, а что нет? И можно ли? И вообще… Расскажи мне о буднях княжеских. Уж больно любопытно, каково это – великим князем быть, да государством править.

– Тебе, в самом деле, интересны княжеские заботы? – подивился Драгомир.

– Да, – ответила Радосвета, чем вызвала улыбку у князя.

Дивная девица, какая же дивная!

– Сейчас расскажу, – молвил Драгомир, встретил ее взгляд и вновь не сдержал улыбки.

В диковинку было ему вести такие речи с девицей. Чудно было видеть ее интерес к делам княжеским. Разве могут они быть любопытны девице? И все же Радосвета слушала его с неусыпным вниманием. А Драгомир говорил, да про себя диву давался – когда бы это он еще с такой красавицей не утехам предавался, а о делах княжеских толковал?

Они давно уже стояли около двора волхва. Но все никак не могли попрощаться. А потом наступила полночь, забравшая змеиную личину князя, и Драгомир с затаенным наслаждением встретил изумленный взор Радосветы.

***

«Какой же он красивый!» – мыслила она про себя, и не могла удержаться, чтобы не разглядывать его во все глаза.

Черты его лица остались прежними, как и горящие золотом глаза с узким зрачком, и лишь змеиная кожа всего на несколько часов снова стала человеческой. Чистой, ровной, чуть тронутой солнцем.

Взгляд Радосветы упал на ее кольцо, то самое, подаренное малахитницей, и девица его задумчиво покрутила на пальце.

– Я, наверное, должна его вернуть тебе, как соберусь обратно, – молвила она неуверенно.

– Что вернуть? – не разумел князь.

– Кольцо твоей матери. Оно должно быть дорого тебе, как воспоминание.

– Не надо, – князь покачал головой. Накрыл своей крупной ладонью ее нежную ладонь. От прикосновения жар в ее груди разгорелся ярче, и вспышка восторга заставила сердце биться чаще. – Оставь себе. Это был подарок, а в Златославии мужчины не забирают подарков. Не по чести это. Пусть остается тебе на память.

– На память… Да, на память. Спасибо, Драгомир, за доброту твою, – промолвила она.

На память…

В ее душе от этой фразы всколыхнулись грусть и горечь.

Она еще не ушла. Но уже безумно скучает по этому месту. И по молодцу с горящими хищными глазами, в которых не было зла.

– Я пойду, Драгомир. Почивать пора. Завтра длинный день.

– Да. Ступай. Выспись как следует!

Внутри Радосветы зрел порыв поцеловать его на прощание в щеку. Но потом она вспомнила, как сама пресекла его поцелуи, и сдержалась. Коснулась его руки, в надежде, что не узреет князь на ее лице новую вспышку томительного восторга. Князь замер, когда она его коснулась. Шумно выдохнул.

– Молви мне без утайки, красавица. Хотя бы иногда ты будешь вспоминать это время? Все эти дни, что здесь провела?

– Конечно, буду, Драгомир. Всю жизнь. Разве можно забыть Златославию?

«Разве можно забыть тебя?»

– Спокойной ночи, Драгомир, – еле вымолвила она от смущения.

– Спокойной ночи, Радосвета.

Она шла в сторону дома и чуяла спиной его горящий взгляд. И мысленно себе приказывала – не оборачивайся, нельзя, ступай!

Ей казалось, что ежели она обернется, ежели снова встретится взглядом, то… Что-то случится. Что-то непременно случится.

Внутри нее звенели льды и гудело пламя. Такие разные чувства разрывали девичью душу на части, кололи и жгли. Здесь она тосковала о близких, что на Земле остались. А попади она в родной мир, то уже не смогла бы и дня не мыслить о князе, вспоминать места, что стали ей родными за короткий срок.

Уж лучше б Драгомир на поверку оказался таким же суровым, как и его наружность! И характер чтоб дурной до жути был… Тогда ей было бы проще не мыслить о нем. Но, как нарочно, с великим князем оказалось на диво легко и просто, будто знали они друг друга многие лета. Ведунья страшилась того, что ежели познает князя как мужчину, то еще больше привяжется к нему и станет тосковать пуще прежнего во стократ. Нельзя ей, никак нельзя сближаться с ним!

Надо бы уходить из этого мира. Чем дольше она остается, тем боле ей нравится здесь. И тем боле тяга к Драгомиру, которой она не могла противиться, как ни старалась. А еще оставался страх – а вдруг на земле ей станет хуже? Вдруг вернется ее страшная хворь?

Оказавшись в избе, она разделась, пребывая в тяжких раздумьях, уложила одежу в сундук, да так и осталась сидеть на койке, да смотреть бездумно в пустоту. Всегда она ведала, что ей делать. Редко сомневалась в своих решениях. А сейчас ей казалось, что внутри нее бушует ураган из чувств, и утихомирить она его не может.

***

Драгомир ступал прочь от двора Ведагора, не чуя под собой земной тверди. Грудь его теснило необъяснимое чувство, такое великое и необъятное, томительное и маятное. Оно ощущалось как сладость и горечь, как боль и наслаждение, как радость и тревога. Спать не хотелось, думы в голове теснились такие, что закипала кровь.

И сложись по-иному наша с тобой история… Может быть. Что-то у нас и вышло бы путное. И кожа твоя меня не отвратила бы…

Зачем она это молвила, зачем? Как теперь душе утихомириться? Он теперь не сможет выкинуть ее слова из головы. Не сможет думать о том, чтобы все-таки оставить ее. Но как? Она ведь рвется на Землю, в родные края. Ее здесь держит лишь недуг.

И кожа твоя меня не отвратила бы…

А ведь не солгала девица. Он по глазам это узрел. Она спокойно касалась его змеиной кожи. На лице ее не было отвращения. А еще она совершенно спокойно могла заглянуть ему в глаза. Ведала ли иномирная красавица, как в этот миг замирало сердце князя?

Драгомир тяжело вздохнул. Как же все непросто! Как же запутанно… И как мучительно хочется вернуться ко двору волхва, пробраться в избу к Радосвете, да снова вкусить этот сладостный хмель ее губ. Коснуться шелковой кожи, провести рукой по волосам, вдохнуть пьянящий запах – дикая малина и вересковый мед… А потом сорвать с нее сорочицу, прижать к себе и…

Драгомир шумно выдохнул, мотнул головой, желая прогнать наваждение. Ноги сами вели его к заветному дубу. Давненько он туда не заходил. Надо бы проведать. Хоть и тяжко было наблюдать ему, как хворает древнее дерево, что помнило еще юность его батюшки с матушкой. Но что-то тянуло его туда к нему.

Оказавшись на поляне, Драгомир окинул взором дерево. Прислушался к нему. В шепоте листвы он уловил радость и надежду. И не следа былой печали.

Что это еще за диво?

Князь подошел к дубу, погладил шершавый ствол.

– Ну, здравствуй, мой хороший. Отрадно мне не слышать от тебя тоски, – молвил он, и ответом ему пришла еще волна радости.

Да что это такое?

И тут узрел князь такое диво, что не поверил вначале глазам. Неужели… Но как?

Там, где совсем недавно чернела обугленная кора… Не было там теперь этой проклятой черноты! Живой и здоровый ствол там был! Чернота еще оставалась на ветках, но от корня дерево теперь оздоровилось. И даже дало пару мелких зеленых побегов.

– Это как? – давался диву князь. – Кто тебя исцелил? Как такое могло свершиться? Кого мне благодарить?

На все вопросы князя дуб лишь промолчал. То ли ответить не мог, то ли не желал…

В памяти князя вспыхнул миг, когда волхв молвил, что видел у дуба как-то раз Радосвету. Неужто она? Но… Не ведунья ведь. Еще и сама хворает. Как она смогла бы сделать то, что не смогли сделать волхвы?

Драгомир направился к дому Ведагора. Нужно прямо у нее спросить, что это такое, и кто она сама? Что скрывает от Драгомира?

Когда князь оказался на месте, оконце избы, где жила Радосвета едва светилось. Драгомир неслышно проскользнул в сени, отворил дверь в горницу. Его встретила тишина и слабый огонек лампадки на столе. В углу на койке сладко спала Радосвета, положив ладонь под щеку.

Смазанная тень метнулась под койку.

«Домовой, – понял князь. – Надо же, сон ее хранит. По нраву пришлась ему гостья иномирная».

Неясная тень вновь мелькнула под койкой. Будто намекал домовой, что девица под его присмотром.

– Да ничего я ей худого не сделаю, – заверил князь хозяина избы.

А сам воззрился на девицу. Во сне ее лицо утратило следы тоски, исчезла хмурая складка промеж бровей. Радосвета в этот час была такой нежной и беззащитной, что у князя защемило в сердце, маятно и сладко… И думы вновь бесстыдные полезли в голову.

«Нужно уходить», – подумал Драгомир, и покинул избу.

Завтра он все же спросит у нее. Она скажет ему всю правду.