Невеста полоза. Пленница златых очей

Глава 26. Решение

Дни до возвращения Драгомира с дружиной пролетели в бесконечной суете, хлопотах, да заботах. Каждый день Радосвета учила местную грамоту, старалась разобраться в счетных книгах, под надзором Ярославы перебирала отчеты старост посадов с желанием их разуметь. Даже с ее грамотностью и умом, Радосвете предстояло постичь новые знания. Ей, как будущей супруге великого князя надлежало разбираться в тонкостях аркаимской политики, экономики, географии, знать историю этого мира и Златославии, и уметь правильно себя вести во время приемов.

Предстоящее учение ведунью не пугало – учиться ей всегда было любо, а история этого мира оказалась ей больно интересна. Да и сидеть без дела Радосвета никогда не любила. В послании князь поведал ей, что скоро с ней начнут заниматься учителя, и Радосвета жила в ожидании этого. А еще он обещал, что некоторые уроки, по возможности, коли выпадет свободный час, будет проводить с ней сам. Сердце ведуньи томилось в сладком предвкушении этих занятий. Их-то она и ожидала боле, чем другие. Еще одна возможность быть с ним, толковать о чем-то, видеть его улыбку, слушать голос, да в золоте глаз утопать… Да, ведунья этого неистово желала.

«Зачем самой себе лгать? Тянет меня к нему, и с ним хочу быть», – думала девица про себя.

Его послания приходили каждый вечер. В них не было пылких речей, да признаний жарких, но вопросы князя о том, как ей спалось, как она себя чувствует, не притесняема ли кем, его рвение помочь ей в учении – все это молвило Радосвете больше, чем просто слова, и ведунья улыбалась, читая очередное краткое послание.

Каждый день ведунья навещала свою лошадь, позволяя той привыкнуть к ней. Приступы внезапного страха больше не повторялись, но девица помнила о них, и точно ведала, что это было неспроста. Знак это какой-то. Только вот какой – разуметь она была не в силах, как ни пыталась. Ведагора тревожили ее рассказы, и волхв хмурился, слушая ее слова. Вместе они ворожили над защитой города от напастей и бед, и в голове ведуньи будто тенью мысль промелькнула, что она могла бы еще совершить. В сознании, перед внутренним взором что-то блеснуло и погасло, да оставило ведунью в задумчивости.

По вечерам и до глубокой ночи при свете лампадок она вышивала обережные знаки на рубахе князя особыми нитями, что сама заговаривала. Ей хотелось успеть к его приезду. Она точно знала, что это будет ему приятно, и возможно, князь улыбнется. Как красива и обаятельна его улыбка! И как меняется его лицо в этот миг! Девице хотелось порадовать Драгомира, чтобы он ощутил счастье. От этого она сама становилась счастливей.

Она не желала пересекаться с его наложницами, и ей почти повезло – за эти дни ей никто из них не встретился. Только вчера с утра она столкнулась с Красимирой. Радосвета и не ведала бы, кто это, если б не Заряна, что провела с ней все утро. Красимира посмотрела на Раду с тоской, затравленно, да взгляд опустила. И даже плечи ссутулила, и сжатая, словно загнанный зверек, быстро прошла мимо.

– Повезло. У этой характер – податливый, да покорный. Вот Звенимира бы точно что-нибудь смолвила, да поострее.

–Ой, тоже мне, беда-огорчение! Ежели встретится, так пусть она меня боится. Я никогда не лезу на рожон, но коли нужно на хамство ответить, тоже умею колкости сыпать, – тихо ответила ведунья, на что княжна так же тихо прыснула от смеха.

В день возвращения князя с самого утра дождевые облака заполонили небо, безнадежно закрыли солнце. Ведунья вновь пожаловала в мертвый сад, где ворожила уже третий день, желая возродить его к жизни. Радосвета чуяла, землю, отравленную темной ворожбой, и надеялась, что ее сила сможет уничтожить эту скверну. Радосвета призывала в помощь силу древних богов этой земли, славила их, читала нараспев языческие молитвы, окуривала колдовскими травами пространство сада, а могла приложить к земле ладони, да силой своей поделиться.

И сегодня, одетая в простую льняную рубаху с поневой и передником, стоя посреди пустого места, где когда-то цвел сад, ведунья нутром ощутила – пора! Пора взращивать новый сад! Это ощущалось ей, как начало новой жизни – более счастливой и прекрасной.

Садовников изумило то, что будущая княгиня собралась вместе с ними возиться в земле, но Радосвету эти условности сейчас не волновали.

– Все растения должны быть сажены моей рукой, разумеете? По-иному никак нельзя. Я должна прикоснуться к каждому саженцу, да каждой семечке. От вас мне нужна только помощь. Я своими руками их в землю опускаю, а вы уже закапываете.

– Княгинюшка, куда ж такими ручками холеными да нежными с землей-то, – попыталась возразить прислужница Добромира.

–Так надо, – отрезала Радосвета, и женщина вздохнула, качая головой.

Работы хватило на весь день. Девице хотелось управиться к вечернему приезду князя. Она справилась в стряпной избе об ужине для князя и дружины, проверила убранство к пиру в гриднице, да поднялась в свою почивальню. После суетного дня хотелось освежиться под решетом в помывальной, и ведунья не стала ждать ночи. Облачилась в сорочицу шелковую, да в почивальне у лампадки села с рубахой для Драгомира, на которой день за днем вышивала обереги красной нитью.

Лошадиное ржание и разговоры прервали ее занятие, и ведунья накинула на плечи платок, подбежала к окну, распахнула его. И улыбнулась, узрев Драгомира верхом на вороном Ветре. Радость и отрада всколыхнулись у нее в груди, побежали огнем по венам.

Драгомир ее узрел, хоть и был не так уж близко. Девица застыла у окна, а сердце в груди наоборот – понеслось вскачь. Радосвета приветливо махнула рукой. Князь на короткий миг приложил руку к сердцу, и ведунья задохнулась от нахлынувших чувств. Молодец спешился с коня, расстегнул седельную сумку, и достал оттуда охапку полевых цветов. Обернулся к Радосвете, улыбаясь.

– Князь! Великий князь наш вернулся! – воскликнул женский голос, и к Драгомиру подбежала норовистая красавица Звенимира, а с ней такая же прелестница Чаруша.

Сердце Радосветы дрогнуло, и будто ухнуло вниз с крутого холма. Всего лишь миг, а в груди погас огонь, да холод разлился. Ведунья смотрела на князя, и с горечью в который раз себе напоминала, что этот мужчина ей не принадлежит. И о чем она только думала все эти дни? «Наивная», – мелькнула мысль в ее голове.

Нутро сдавило ледяными тисками, ведунья сделала вдох, и ее бросило в жар. По телу прокатилась дрожь. Она успела лишь закрыть окно, прежде чем горлицей обернуться, да взлететь под потолок.

Но даже в птичьем сознании ей хотелось кричать и выть диким зверем.

***

Он словно чуял ее взгляд. Будто он касался его кожи, проникал в нутро, будил томление и отраду. Она могла быть где угодно, но каким-то внутренним чутьем Драгомир точно ведал, что его огненная ведунья рядом, смотрит на него. Князь пробежал взглядом по окнам хором, и увидел ее. Стоит его ведунья, улыбается ему, да машет приветливо. Он смотрел на Радосвету, и казалось, что сердце его уже не в груди бьется, а летит, что вольная птица навстречу той, что стала лучом солнца, развеявшем его внутреннюю тьму.

Как же он маялся все эти дни в разлуке с ней! Как же томилась его душа! Он так скучал! И так желал узреть ее улыбку, да сияние глаз малахитовых! И проезжая мимо поля, пожелал остановиться, да цветов нарвать охапку полевых. Промелькнула мысль, что венок с такими же цветами и пшеничными колосьями ей сплетут на их свадьбу. А потом в конце празднества он покроет ее голову тонким шелковым убрусом31в знак того, что теперь она под его защитой.

Мысли эти согревали, бередили душу отрадой…

Наконец-то он дома. Она помахала ему, и Драгомир прижал руку к сердцу. «Моя милая девица. Как же я соскучился», – молвил князь про себя.

– Князь! Великий князь наш вернулся!

Звонкий возглас Звенимиры вырвал князя из радостных дум. Драгомир ощутил острый укол досады – знал ведь, что Радосвета увидит, огорчится. Он лишь на миг оторвался от созерцания своей невесты, повернулся к Чаруше со Звенимирой.

– Мы очень ждали тебя, Драгомир, – кротко молвила Чаруша, да взгляд опустила, вздохнула.

Что он ощутил внутри? Ничего. Безразличие. Равнодушие. С некоторых пор эти чары над князем стали не властны. Да и не владели им никогда с той силой, какой владели девичьи чары Радосветы. В его душе безраздельно правила теперь прекрасная ведунья с огненными косами.

Его взгляд вернулся к Радосвете, и Драгомир застыл, но лишь на миг. Только что она стояла в окне, а теперь, он видел, как ее тело подернулось дымкой. Обращение. Она снова обернулась птицей! Князь сорвался с места, да стремглав помчался к своей невесте. Лишь бы успеть! Только бы успеть! Только бы не вылетела в окно, помилуйте Первозданные!

Он распахнул дверь ее горницы, что вела в почивальню. Еще одна дверь… Сердце вот-вот проломит ребра в бешеной скачке…

– Рада! – громко воскликнул князь, испытав чувство облегчения – его невеста никуда не улетела.

Девица, тяжело дыша, распласталась на полу, и когда он подбежал к ней, уперлась в пол руками. Драгомир опустился на колени, сгреб ее в объятия.

– Умница моя, успела окно закрыть, – заметил он, да ведунью по спине погладил, поцеловал в сладко пахнущую макушку.

В ответ она промолчала. Драгомир чуть отстранился, окинул девицу взглядом быстрым. Тревога дрожала в груди.

– Ты не ударилась?

– Нет, – голос ведуньи прозвучал непривычно глухо, бесцветно.

Драгомир обхватил ее лицо, заглянул в глаза – блестят. От слез блестят. Ведунья смотрит на него с такой болью и тоской, что он готов хоть луну достать с небес, лишь бы больше никогда не видеть ее такой разбитой.

– Радосвета… Я так соскучился, – вымолвил он, да к себе ее притянул. Зарылся пальцами в рыжие волосы, да к губам ее прижался, провел языком, наслаждаясь их вкусом. Вдохнул ее пьянящий запах, и в сотый раз осмыслил – он не сможет без нее. Не сможет…

Князь не смог сдержать хриплого стона блаженства – слишком оно велико. Он лизнул ее нижнюю губу, втянул, нежно посасывая. Как сладко…

Ее руки уперлись ему в грудь, и ведунья отстранилась. Тут же поднялась на ноги. Драгомир поднялся с ней.

– Что такое? – спросил князь. Возбуждение сплелось с чувством нарастающей тревоги.

Радосвета подняла на Драгомира взгляд, и по ее побледневшим щекам скатились слезы.

– Я так больше не могу, прости! Не могу себя пересилить! Драгомир, отпусти меня к Ведагору. Отпусти, я больше не могу! Я прошу тебя, пожалуйста! Это мучение!

Драгомир ощутил, как его сердце летит куда-то в пропасть. Нет! Нет и нет!

«Я сойду с ума без нее», – подумалось князю.

Шаг, и он стоит к ней вплотную. Радосвета попыталась отстраниться, но Драгомир, прижал ее к себе одной рукой. Ее дрожащий вздох и тихий всхлип.

– Я не могу, Драгомир! Не могу принять твои порядки, прости! Давай не будем мучать друг друга! Ну не могу я! Я словно в огне горю! – на последней фразе голос ведуньи сорвался. Она снова всхлипнула, и по ее щекам вновь покатились слезы.

Драгомир снова обхватил ее лицо, стирая мокрые дорожки.

– Не-е-ет, нет, я тоже боле не могу, Рада! Без тебя не могу, понимаешь? Ты нужна мне! Я дико, безумно соскучился по тебе! Все эти дни сердце покоя не находило! Маялось, томилось по тебе. Как я могу тебя отпустить? Да я подохну здесь без тебя, Радосвета! Взвою от тоски!

Ведунья глаза распахнула изумленно, будто и не ждала слов этих. Но следом нахмурилась, да руки его отняла от себя. Теперь ее глаза горели бессилием, да обидой.

– Да что ты! Тебя, вон, наложницы ждут, не дождутся! Тосковать уж точно не придется, дорогой князь!

Он снова оказался рядом с ней, и все смотрел на нее неотрывно.

– А мне никто не нужен, окромя тебя! – выпалил князь, и почуял, как от этого признания, что сорвалось с языка, будто легче стало на душе. – И во снах не они ко мне приходят, а ты! Ты, Радосвета! Лишь тебя желаю! Всю желаю, моя медовая ведунья! И отказываться от тебя не собираюсь! Ты выйдешь за меня замуж, станешь княгиней, и будешь жить в моих хоромах!

Драгомир подхватил на руки обомлевшую Радосвету, и понес к ложу. Кровь закипала, стучала в висках, сердце выбивало дробь. В паху горело огнем, и разум плавился от жара вожделения, что свеча.

– Ты такая сладкая… Такая…манящая, – молвил князь, опуская Радосвету на ложе, нависая над ней. Свободной рукой он провел по ее бедру, задирая подол сорочицы. – Ты скучала по мне, ведунья? Молви же, скучала?

Он смотрел в ее глаза, и отчаянно желал услышать ее «да». Ему так важно знать, что его сердечная тоска по ней обоюдна!

– Конечно, скучала, Драгомир! Я ждала тебя, – ответила она.

От ее слов в сердце разлилось ликование. Драгомир не сдержал счастливой улыбки.

– Правда, как видишь, не только я тебя ждала, – язвительно заметила Радосвета.

– А я только о тебе и мыслил все эти дни! И сейчас тоже. Только ты, Радосвета. Забудь сейчас обо всех, как я забыл. В этот миг есть только ты и я, – молвил князь, и принялся стаскивать сорочицу с ведуньи.

– Ой, что ты делаешь? – слабо возмутилась девица.

– А ты не догадалась, моя сладкая? – князь выгнул бровь. – То, о чем грезил с момента нашей разлуки, – признался он, и отбросил в сторону ее одежу.

Сдернул с себя корзно, и бросил к сорочице. Наклонился к ведунье, провел языком влажную дорожку от пупка к груди. Девица задышала шумно, выгнулась ему навстречу. Драгомир почти невесомо коснулся губами ее живота, поднялся выше, и когда его рот накрыл румяное навершие девичьей груди, Радосвета сладко и протяжно застонала. Ее стон отозвался в его теле сладкой болью неудовлетворенного желания. Его нежная ведунья обнажена и распростерта на ложе перед ним, ее тело в его власти, и Драгомиру до одури хотелось сделать так, чтоб Радосвета кричала от наслаждения, и потом краснела от этих воспоминаний, что те маки в поле.

Теперь губы и язык Драгомира ласкали ложбинку между грудей Радосветы, скользили по шелковой коже и каждый ее прерывистый вздох, да выдох шумный были для него наградой. И снова он втягивает в рот навершие груди, обводит языком, сжимает губами. Радосвета покорно принимает его ласки, извивается и стонет, впивается пальцами в его плечи. В паху разливается жар, Драгомир с трудом удерживает себя на краю. Еще немного потерпеть, еще чуть-чуть. Еще помучать эту девицу чувственными ласками, так, чтобы ее тело дрожало от неистового удовольствия.

Радосвета дернула узел на его кушаке, потянула вверх рубаху, и Драгомир приподнялся, стянул сразу обе – верхнюю, да исподнюю, и узрел неподдельное восхищение в зеленых глазах ведуньи. Как же она смотрит! Да за один этот взгляд горящий он готов хоть звезды с неба срывать руками!

Она потянулась к нему, и он снова навис над ней. Смотрит в ее глаза неотрывно, и то, что он в них узрел, растопило последние ледяные крохи в его сердце. Князь впился в ее губы с несдержанной жадностью, втянул ее язык, своим погладил.

Нежные руки Радосветы заскользили по его спине, и князь едва не зарычал от острого наслаждения. С неохотой он оторвался от ее губ. Его взгляд скользнул по серебряному блюду с нарезанными фруктами, что стояло на маленьком столе у изголовья ложа. Протянул князь руку, да крупную дольку персика взял.

– Проголодался? – лукаво промолвила невеста.

Князь хитро усмехнулся.

– Никогда не питал особой любви к персикам. Возможно, я просто неправильно их вкушал?

Не успела ведунья ничего ответить, как Драгомир с хищной улыбкой сжал кусочек фрукта прямо над ней, и капли сладкого сока упали на ее обнаженное тело.

– Думается, что так мне больше придется по нраву, – молвил он и к ведунье наклонился, да медленно слизал с ее живота капли сока.

Радосвета снова прерывисто задышала.

Князь прошелся языком по ребрам, лизнул набухшее навершие груди, потом другое.

– Боже! – воскликнула девица.

– О-о, ты признаешь меня богом? Не даже великий князь, а бог? Благодарю, это очень лестно! И бог чего я? – спросил он у невесты, покрывая поцелуями ее живот.

– Ах! – громко выдохнула ведунья, когда большие горячие ладони князя накрыли ее груди. – М-м, бог наслаждений? Бог удовольствий?

– Прелестно, мне такое звание по нраву, – молвил он и оказался сидящим на коленях перед краем ложа.

Радосвета засмеялась, а Драгомир подтянул ее к себе за ягодицы. Коснулся губами ее гладкого женского холма, опустился ниже, держа за бедра. Смех ведуньи прервался. Князь прижался ртом к ее лону, провел языком. И ведунья вскрикнула, да застонала протяжно. Драгомир ласкает настойчивей, задевает языком самое чувствительное местечко, проникает внутрь горячей плоти, гладит руками раскинутые перед ним девичьи бедра. Стоны Радосветы заволакивают его разум пеленой наслаждения, ему так нравится видеть, как ей хорошо! Ему нравится эта чувственная власть над ней, над ее телом. Ему хочется узреть, как это тело сотрясается в оргазме, и князь углубляет языком свою ласку, и ведунья снова вскрикивает. Она стонет под ним, ерзает, зарывается пальцами в его волосах.

– Еще! – просит она сиплым шепотом, и он с удовольствием дает ей то, о чем она умоляет.

Его язык то скользит, едва касаясь нежной, чувствительной плоти, то ласкает напористо и споро, проникает внутрь. Эти бесстыдные ласки оказались князю по нраву. Такого он еще не совершал ни с одной из женщин, но Радосвета неизменно будила в нем такие откровенные желания, что невозможно было им не поддаться. Это стоило того, чтобы узреть, как невеста извивается от наслаждения в его руках, ведомая к вершине плотского восторга умелыми ласками его рта.

Ведунья снова вскрикнула, выгнулась с громким стоном, и князь ощутил дрожь ее тела. Ведунья обмякла в руках Драгомира. И он понял, что больше не может терпеть. Поднялся с колен, дернул гашник на портах, стянул исподнее, и резко вошел в нее, такую горячую и влажную, совершенно готовую для него. Стон блаженства сорвался с губ молодца. Он закинул ее ноги себе на плечи, рывком подался вперед, ударил ведунью в бедра. Их стоны слились в один. И снова резкий толчок, и еще и еще! Так хорошо, что почти невыносимо. Тело охватило негой, разум заволокло пеленой наслаждения – дикого, необузданного, хмельного. Он вонзается в ее тесное лоно, берет ее с одержимостью голодного зверя, жадно ловит каждый ее стон и судорожный вздох. И невозможно сдержать эти движения! И ведунья стонет. Как же сладко она стонет! Она сводит его с ума, а он и рад отдаться на милость этому чувственному сумасшествию!

– Ох, как хорошо! Как хорошо с тобой! Рада! – выдыхает ее имя как молитву и двигается, двигается, двигается в ней.

Такие сладкие звуки ее стонов и дыхания, порочные звуки от соприкосновения их тел, хмельная нега, что становится острей от каждого толчка. Князь лишь на миг остановился, опустил ее ноги, чтобы прижаться к ведунье теснее, да губы ее захватить в свой плен. Ее пальцы впились ему в бедра, и Драгомир с рыком прикусил Радосвету за шею. Наслаждение взлетело до невыносимого. Оргазм обрушился на него, словно волна штормящего моря. С хриплым стоном он все еще врезался в тело Радосветы, изливался в ней, чувствуя, как пьянящая нега охватывает его с головы до пят.

Как же хорошо! И кажется, будто и душа и тело воспарили к звездам. Князь вздохнул, и перевернулся на спину, уложив ведунью сверху на себя. Она подняла на него взгляд, и в груди Драгомира снова полыхнул пожар. Он улыбнулся ей, очертил большим пальцем ее припухшие губы. Такие мягкие, бархатные… И упоительный запах ее кожи… Разве сможет он теперь без нее?

Ответ для князя был ясен, как белый день.

Порывом ветра всколыхнуло занавеску, и в комнату ворвался запах дождя. На улице шумел дождь, словно о чем-то шепча вечернему сумраку. Наверное, так оно и было. Он толковал о том, как скоротечно лето, что осень ближе с каждым днем, и каждый день их приближает к поре темноты и ночного мрака.

– Не спастись от тебя мне. Не во сне придешь, так в мыслях поселишься. Не в мыслях, так во сне. А нынче так и вовсе не покидаешь мыслей. А мне и спасаться от тебя уже не хочется. Мне нравится твой плен, моя ведунья, – признался князь, и коснулся ее лба губами.

Ее рука лежит на его груди, и Драгомир накрыл ладонью ее ладонь.

– Хотелось бы мне знать рецепт, как задержать тебя в плену подольше, – молвила она.

– Не нужны тебе рецепты никакие. Я и так весь твой, – вновь признался Драгомир. – И терем свой я женский распускаю. Завтра же подпишу указ о том, что наложницы отныне свободны.

Услышала это ведунья, да не поверила ушам. Приподнялась, заглянула в лицо Драгомиру.

– Ты сейчас не пошутил? Ты правду молвил? – спросила она, а голос дрожит.

Она не может поверить! Неужели князь и в самом деле так поступит? И все ради нее?

Они воззрились друг на друга. Он с улыбкой, она со взором изумленным.

А потом Радосвета бросилась покрывать лицо и грудь своего жениха порывистыми поцелуями.