Муля не нервируй… Книга 7 (СИ)

Глава 9

Следующий день почти весь прошёл под знаком суета суёт. С самого утра, как только мы проснулись и позавтракали, я решил заняться детьми. Однако Вера, обнаружив это — крайне возмутилась и взяла весь процесс в свои руки. Перво-наперво их нужно было одеть. Потому как те лёгкие полупальтишки, которые были на них и символизировали верхнюю одежду, были, мягко говоря, так себе. Как сказала Вера «в такой одежде даже по Якутску ходить стыдновато, что уж там говорить о Москве». И я с нею был вполне солидарен. Да, после войны люди были одеты небогато. А, честно говоря, довольно бедненько. Многие до сих пор донашивали солдатскую форму и встретить на улице человека в шинели или галифе было легко и просто. Но, как правило, всё это было очень чистенько и опрятно. Разгильдяйства как раз и не было. Считалось, что разгильдяйство — это порок, поэтому старались на старую одежду ставить аккуратные заплатки, гладить её, стирать, — и никто не ходил обормотом-охламоном. А у Алексея и Анфисы хоть и были вот эти кафтанчики, но они были засаленные, из плохо выделанной кожи, с какими-то пятнами. И, конечно же, ходить так — это не дело.

Мы расспросили Евдокию Елистратовну, где находится ближайший магазин, чтобы купить одежду. И, взяв детей, отправились с Верой туда.

— Что интересно, Якутск пятидесятых и Якутск тот, который я видел в своей прошлой жизни, — это два совершенно разных мира. Сейчас, вот в данный момент, Якутск напоминал большой посёлок с хаотично разбросанными бараками, деревянными домишками, и кое-как размещёнными то там, то сям избами.

Мы шли по дороге, хорошо, что она была подмёрзшая, иначе я даже не представляю, что здесь творится, когда снег растает, какая здесь стоит слякоть и колдобины. Мы немного попетляли по грязи, но, в принципе, дошли до центральной улицы, дальше держались только её, и вскоре вышли-таки к магазинам.

Ура!

Здесь было несколько магазинов, типичные советские блочные постройки, скучные и серые, без всяких там изысков. На одном из магазинов была вывеска с написанными от руки масляной краской буквами: «Промторг».

— Нам сюда, — сказала Вера и, приоткрыв дверь, первая нырнула внутрь.

Мы с детишками последовали за ней.

Надо сказать, что для детишек это вышла очень необычная экскурсия, конечно. Ведь они впервые в жизни выехали за пределы своего отдалённого улуса и впервые попали в такое оживлённое для них место. Они таращились на окрестные дома, на проезжающий мимо грузовик с таким изумлением и восторгом, что я в душе прямо посмеивался: представляю, что они будут испытывать, когда попадут в Москву.

И вот мы зашли в магазин и прямиком отправились сразу же в отдел, где была детская одежда.

Якутский магазин, к моему необычайному удивлению, порадовал некоторым разнообразием. Из верхней одежды здесь были детские пальтишки, правда все исключительно тёмно-коричневые, в серую и какую-то серо-буро-малиновую клетку. Причём они не делились на пальто для мальчиков и пальто для девочек, очевидно, здесь их носили все подряд. К этим пальтишкам полагались цегейковые воротнички крашенного тёмно-серого или пыльно-коричневого цвета.

— Берём! — моментально сказала Вера и отложила сразу два пальтишка: одно более буроватого цвета, другое, поменьше, более сероватого.

Ну, в принципе понятно, для кого эти пальтишки. Но я внутренне не мог смириться, что дети будут носить такое.

— Послушайте! А другого чего нет? — покрутил головой я в надежде увидеть что-то ярко-малиновое или ярко-синее.

И Вера, и продавщица посмотрели на меня круглыми от удивления глазами.

— Это прекрасные пальто! — возмущённо сказала Вера. — Детям их возьмём немножко на вырост. Ходить тогда в них можно будет года полтора, или даже два. Хотя мне кажется, Алёша вытянется быстро.

Ну, раз так, значит, так, — философски подумал я, рассчитывая, что по приезде в Москву я их тотчас же переодену в румынские и югославские шмотки, которые подогнал Йоже Гале и мы не успели их распродать.

А вот дальше мы занялись подбором обуви, и уже буквально через несколько минут и Анфиса, и Алёша щеголяли в хороших добротных полусапожках, больше похожих на ботиночки, из хорошо выделанной телячьей кожи. Потом Вера выбрала им одинаковые вязаные штанишки, свитерки, точнее, кофточки, но на трёх пуговичках (не знаю, как оно у баб называется) и такие же шапочки с большими пушистыми помпончиками. Отрадно, шапочки были ярко-жёлтого цвета. И когда ребята их надели, то стали похожи на стайку цыплят. Также мы закупились для них всяким бельишком. А ещё для Анфиски прикупили фланелевое платьишко, а для Лёшки ещё кое-какую одежду на переодевание. Вера справедливо рассудила, что иметь в таком возрасте только один комплект одежды — это чревато.

И я был солидарен.

Дети при этих бесконечных примерках были очень спокойными, вели себя хорошо — не баловались и не шалили, как обычные дети их возраста. Наоборот, они чинно стояли или сидели, в зависимости от того, что им велели делать в данный момент. Мы, конечно, с ними разговаривали больше с помощью жестов, но, тем не менее, они уже кое-как начинали нас понимать. Дети вообще в этом возрасте быстро учатся. Хорошо, что в гостинице была уважаемая Евдокия Елистратовна, которая знала якутский. Вот она детям и объяснила, что они сейчас пойдут в магазин выбирать одежду и надо слушаться дядю Мулю и тётю Веру. Хоть я и считался им братом, но почему-то Евдокия Елистратовна назвала меня дядей Мулей. Ну, я был не в претензии: дядя Муля так дядя Муля, — потом попозже разберёмся.

После того, как мы выбрали одежду, настал черёд чемоданов. Ведь куда-то же нужно было всё это складывать.

— Так! Нам туда! — сказала Вера и устремилась в очередной отдел.

Со вздохом мы с детьми последовали за нею.

Если я думал, что Вера, затарившись для детей одеждой первой необходимости, на этом успокоится, то я глубоко ошибался. После покупки чемоданов мы вернулись опять в отдел с одеждой. За одним платьишком для Анфисы пошло второе, потом Вера обнаружила какой-то необыкновенный вязаный костюмчик, юбочку с каким-то карманчиком и рюшами. Я в этих детских шмотках совершенно не разбираюсь, тем более для девочек. Затем она увидела какие-то изумительные шортики для Лёши.

Шортики, на мой взгляд, были самые что ни на есть обычные, ярко-оранжевые, в коричневые какие-то то ли мишки, то ли атрофированные зайчики. И, мало того, эти шорты ещё имели лямки, которые застёгивались перехлёстом через плечи. Я вот вообще не представляю, куда можно ходить в таких шортах. И главное — зачем? Но Вера, как их увидела, буквально засветилась от счастья и сразу же отложила эти шорты, чтобы купить.

Она сразу же захотела купить ещё какие-то почти такие же шорты, но с ёлочками на карманах. Повезло, что там был лимит — одни шорты в одни руки. Она пыталась пристроить и меня, чтобы одни — в её руки, одни — в мои, но непоколебимая продавщица сразу смекнула, что мы пришли все вместе, и решила, что мы муж и жена. Поэтому она сказала категорическим тоном, что нам положены только одни шорты!

Ну, я сразу же согласился, и когда Вера начала пытаться раздуть скандал, я заступился за продавщицу и сказал, что нельзя быть такой по-мещански жадной. Вера вспыхнула, фыркнула, ответила мне что-то язвительное, но затем её взгляд упал на полки, где была детская одежда для девочек: какие-то вроде как сарафанчики. Глаза её вспыхнули инфернальным светом, а из ушей пошёл дым. Углядев какой-то абсолютно чудесный зелёный сарафанчик, она устремилась туда, совершенно забыв обо всём на свете.

Буквально через несколько минут она вытащила какую-то жуткую жуть с кружавчиками и рюшиками, а ещё с помпончиками и воланчиками. Я как взглянул на этот ужас, у меня аж круги перед глазами пошли. Но Вера безжалостно отложила это тоже.

В результате, после всех её выбранных шмоток, я шёл за ней, гружённый, как верблюд. Нет, денег мне было совершенно не жаль, но я абсолютно не понимал, зачем здесь скупать полмагазина для детей, если мы приедем в Москву и там я их одену в нормальные импортные одёжки. Тем более, тащить это всё до Москвы мне не представлялось возможности. Я и так не понимал, как все эти тюки со шкурами и мехами я дотащу до Москвы. А ведь ещё есть золотишко и скоро будут алмазы!

Но Вера посмотрела на меня скептически и сказала:

— Вот что ты кривишься, Муля! У тебя уже и так столько багажа, что ой… На один тюк будет больше — ничего страшного. Если ты не захочешь, я сама понесу.

На эти слова мне сказать в ответ было нечего, поэтому я постарался подавить мучительный вздох и отправился за ней дальше.

Наконец, мы дошли до последнего отдела — с игрушками. Вот здесь меня удивляет советский маркетинг: если в том, моём прошлом мире игрушки ставили практически перед каждым отделом, потому что пока ребёнка дотащишь до той одежды, что надо, или там до тетрадей, то он увидит все эти яркие игрушки, и двадцать пять раз с помощью истерик и нехитрых детских манипуляций обязательно заставит родителей их купить. Здесь же игрушки были в самом тёмном, в самом дальнем углу, причём даже освещение там было не настолько яркое, как в предыдущих.

Я тогда этому сильно удивился, но потом я увидел сами игрушки и они меня очень «порадовали», в кавычках. Для мальчиков были металлические машинки. Я вспомнил, в наше время ходила ехидная поговорка о том, что, мол, он такой несчастный, потому что игрушки в детстве у него были железные… и я понял, что народное вот такое вот творчество возникло отнюдь не на пустом месте. Да даже посмотреть на эти машинки нельзя было без слёз: два каких-то несчастных грузовичка и один трактор, все металлическое, блёклое. Тащить этот кошмар на себе я вообще не представлял как, да и у ребёнка руки отвалятся.

Но Лёша, когда увидел это, у него глаза стали по пять копеек. Да, дети хоть и были голубоглазыми, но при этом разрез глаз у них всё равно был восточный, азиатский. И глаза сами по себе были не столь большими, как у европоидов. Но когда Лёша увидел машинку, его глаза стали огромными-огромными и круглыми-круглыми, как у Шрека.

Он смотрел на эти машинки, у него аж губы задрожали. Но при этом следует отметить, он не просил меня купить их, видимо, не приучены они были выпрашивать.

Я вздохнул и понял, что эти машинки придётся мне всё-таки тащить в Москву на себе.

— Ты хочешь это? — хорошо, что продавщица понимала якутский, и она перевела всё по-якутски.

Мальчик засмущался и отошёл в сторону, опустив глаза в пол. У него даже уши покраснели.

— Почему он так? — спросил я, глядя на продавщицу. — Не хочет?

— Он сказал, что вы и так на них много денег потратили, — ответила она.

— А вы можете ему перевести, что это не проблема и что мы купим всё, что он хочет из игрушек? — попросил я.

Продавщица перевела, тогда Лёша несмело подошёл к прилавку с игрушками, и посмотрел на меня вопросительно. Я кивнул и улыбнулся ему самой доброй и нежадной улыбкой. Тогда Лёша, смущённо посмотрев на самую большую машинку, подошёл к следующей, затем к следующей, и в результате показал пальцем на самую маленькую и самую некрасивую машинку, которая бы уместилась практически на ладони.

Вера посмотрела на меня и сказала:

— Какой скромный мальчик! Ты видишь, Муля? Но, ты же купишь ему вон ту большую машинку?

— Нет, Вера, — сказал я. — Большую машинку, чтобы увезти в Москву, надо нанимать отдельный ледокол, а у нас и так багаж такой, что я не знаю, как мы его весь перевезём. Поэтому я предлагаю, что сейчас мы ему купим маленькую машинку, которую он хочет, а уже в Москве у него будет столько игрушек, сколько нет даже в этом отделе суммарно.

Вера, прикинув логику моих слов, успокоилась и кивнула. Уже буквально через полсекунды вожделенная машинка была в руках у Лёши, который прижимал её к своему сердцу, словно самое дорогое в жизни.

Затем настал черёд Анфисы. Девчоночьи игрушки были чуть дальше. Мы туда подошли, но выбор там тоже был небольшой, всего два-три вида кукол. Одна была огромная, с голубыми глазами, неестественно вывернутыми руками и ногами и в тёмно-коричневом платьишке, зато с кружавчиками. Зато вторая была несоразмерно большая, в виде пупса, а вот ни рук, ни ног у неё не было, и она напоминала гипертрофированный эмбрион, но зато у неё во рту была соска.

— Какую ты хочешь? — спросил я, втайне надеясь, что она не прельстится такими монстриками.

Продавщица перевела. Анфиса посмотрела на меня и покачала головой.

— Опять стесняется? — спросил я продавщицу.

— Нет, не стесняется. — усмехнулась продавщица, — Она говорит, что такие куклы стоят много денег, она не зарабатывает денег, поэтому она купить себе не может.

— Скажите ей, что это будет подарок от брата.

Продавщица перевела, и Анфиса на меня посмотрела испытывающим взглядом и что-то сказала.

— Что она говорит? — нетерпеливо спросил я.

— Она говорит, что если вы ей дарите подарок, то и она должна вам подарить подарок в ответ, но у неё нет подарка, и нет денег. Поэтому она принять от вас подарок не может.

Я засмеялся от такой немудрёной детской логики и попросил продавщицу:

— Ещё раз скажите Анфисе, что я старший брат и у нас принято, чтобы старший брат дарил младшей сестре подарок. Вот когда она вырастет, а я стану стареньким, тогда уже она в ответ подарит подарок мне. Это справедливо. Так что пусть выбирает куклу, и мы её купим.

Продавщица перевела и улыбнулась. Анфиска похлопала глазами и опять что-то прощебетала на якутском языке.

— Она спросила, можно ли ей выбрать не куклу, а зайчика.

Я кивнул:

— Конечно, можно.

И Анфиса с радостным полувсхлипом-полувизгом бросилась к прилавку и схватила синего плюшевого зайца. Точнее, это был даже какой-то не плюш, а какой-то прапредок плюша, небольшой, скорее всего валяный, сильно похожий на валенок, только тёмно-синего цвета. Но Анфиса была столь счастлива, прижимая это уродство к своей груди, что у меня дрогнула бы рука, если бы я его не купил. Хочет она играться таким уродцем — пусть играется.

Я с удовольствием оплатил игрушки детям. Также мы им купили альбомы и цветные карандаши. К сожалению, фломастеров в продаже не было, а от пластилина меня категорически отговорила Вера, потому что по её аргументации отмывать комнату гостиницы от пластилина она не будет, а буду я. Но я тоже не собирался заниматься клинингом, поэтому вопрос с пластилином категорически отпал.

Затарившись по самое не могу, гружёный, словно верблюд, я понуро шёл к нашему отелю. Вера вела за руки обоих детей и что-то весело им щебетала, причём, что интересно, дети отвечали ей, но на якутском языке. Как они, не зная русский и якутский языки, умудрялись понимать друг друга — я не представлял совершенно.

И тут я вдруг увидел вывеску: «Кафе-мороженое».

— Стойте! — крикнул я так, что все испуганно оглянулись. — Давайте зайдём и купим мороженое!

— Отличная идея, — обрадовалась Вера и даже в ладоши зашлопала (ей вся эта суета ужасно нравилась). — Я как раз устала ходить. Эти туфли мне немного жмут, поэтому я только за!

— Думаю, дети тоже не откажутся от мороженого.

— Ты считаешь, что они его хоть раз в жизни ели? — усмехнулась Вера.

— Ну, значит, попробуют в первый раз. Мне кажется, для них сейчас всё будет в первый раз.

Так, весело болтая, мы зашли в помещение.

За столиками сидело не так уж и много людей: какая-то молодая мамочка с двумя близнецами, которые постоянно капризничали. Дородная бабушка с лунообразным лицом и толстой маленькой внучкой. Пожилая пара пенсионеров, которые явно зашли чуть передохнуть.

А вот за крайним столиком сидел человек, при виде которого я меня сильнее забилось сердце…