Муля не нервируй… Книга 7 (СИ)

Глава 8

Мы выехали рано утром, когда небо потемнело от низких густых туч, ледяной ветер обжигал щёки и нос, по заиндевелой траве защелкали то ли дождевая, то ли снежная крупка. Я поднял повыше ворот тулупа и поплотнее укрыл детей старой попоной, которую дал Егор.

Так мы ехали не знаю сколько, кажется, целую вечность. Я то проваливался в дрёму, то просыпался — так что сказать точно не мог. В какой-то момент небо упало ещё ниже, почти к самой земле, и вместо ледяной крупки вдруг повалил снег. Он шел недолго, минуты три, но за это время всё вокруг преобразилось — передо мной, на весь бескрайний открытый ландшафт, было Белое Безмолвие.

Спать дальше было бы преступлением, и я, преодолевая дрёму, всё смотрел вокруг, смотрел, поедая окружающее пространство глазами, стараясь запомнить каждый момент, каждую чёрточку такой нереальной невыносимой красоты.

А к обеду снежок уж начал таять и под колёсами телеги зачавкало. Егор знай себе погоняет мохноногих якутских лошадок, курит и бормочет что-то себе под нос.

Я же сидел в телеге, с детьми. Всё пространство занимали тюки с мехами и ещё какой-то скарб, который Егор отобрал в лабазе для себя. Два увесистых мешочка с золотым песком приятно оттягивали карманы. Оставшееся небольшое место заняли спящие дети. Поэтому мне приходилось сидеть, скрючившись. И хоть невыносимо хотелось вытянуть ноги, или вообще — лечь, тревожить сон детей я не хотел. Называть их братом и сестрой я как-то не мог. Во-первых, всё случилось внезапно, как в дешёвом индийском фильме, а во-вторых, они же были, по сути, и не родными братом и сестрой мне; телу Мули — да, но не мне. Поэтому я и относился к ним просто как к детям.

Так мы и ехали, по дороге, точнее, по направлению (дорог в этом месте и времени здесь ещё не было), среди огромных просторов тундростепи Якутии, а я знай, всё вертел головой. Было любопытно наблюдать за окрестным ландшафтом. Да, я здесь уже бывал в прошлой своей жизни, но тогда ландшафт был более окультуренным и по-другому воспринимался для современного человека. Сейчас же все, вся территория была, по сути, в первозданном виде, дикая — и тем интереснее было всё это рассматривать.

Тем временем мальчик шевельнулся. Он проснулся и посмотрел на меня удивлёнными, сонными глазёнками.

— Хочешь пить? — спросил я его.

Он меня не понял и как-то робко съёжился в комочек. Тогда я вытащил из торбы с припасами, которую старуха дала нам с собой, бутылку то ли с компотом, то ли с морсом. Бутылка была обычная, стеклянная, заткнутая чем-то, наподобие пробки, свёрнутым в тугой жгут куском коры. Видимо, он прилегал к бутылке неплотно, потому что половина компота уже вылилась прямо в торбу, и на попить оставалось совсем мало.

Я протянул пацану бутылку. Сначала он застеснялся, но потом жажда пересилила застенчивость, и он схватил её и с жадностью припал к ней. Тем временем девочка тоже проснулась, увидела, что он пьёт, и тоже протянула руку. Я передал ей бутылку — она шарахнулась от меня, но потом всё-таки взяла себя в руки и стала пить.

Удивительно, но дети немного оставили и мне, хоть сами явно не напились.

Дальше мы опять ехали молча. Дети молчали, но сейчас они исподтишка поглядывали на меня, и так беззаботно наслаждаться окрестными ландшафтами я уже не мог. Надо было с ними о чём-то разговаривать. Но вот как? Как мне с ними разговаривать, если они не понимают русского языка?

И тогда я сделал то, что делал обычно раньше в таких ситуациях в той, своей прошлой жизни: я им показал небольшую пантомиму. Взял носовой платок, скрутил из него человечка, оставив два «кармашка» для пальцев. Сунул туда указательный и средний пальцы и, перебирая пальцами, показал, как человечек бегает и прыгает. Вышло смешно. Пацан засмеялся, а вот девочка серьёзно посмотрела на меня, правда, сдерживая улыбку. Я изобразил большой прыжок человечка на колени пацану. Тот снова засмеялся и протянул руки к игрушке. Я сразу же ему отдал и помог правильно засунуть пальцы в «кармашки».

Пока Алексей игрался, я посмотрел на Анфису и сказал, указывая на неё:

— Сестра.

Показал на себя:

— Брат.

Она не поняла и с тревогой закрутила головой. Диалога, в общем, не состоялось.

Ехали какое-то время молча. Тут, наконец, я не выдержал и спросил:

— Егор, ты по-якутски умеешь?

— Конечно, умею, — кивнул Егор, не оборачиваясь. — Так-то я русский, по паспорту, но наполовину. У меня даже, можно сказать, на три четверти, потому что у меня отец якут, а вот мать наполовину русская, наполовину якутка. Но я себя считаю русским.

Он сказал эти слова с такой гордостью, что я прям аж удивился. Но потом вспомнил, что в те времена действительно была такая политика, когда малые народности стеснялись того, что они малые народности. Было непрестижно быть нерусским. И вот сейчас я это наблюдал собственными глазами.

Но тем не менее я всё-таки хотел решить свою проблему и сказал:

— Егор! А ты можешь перевести Анфисе мои слова?

— Могу, — буркнул Егор. — Чё там надо перевести? Говори.

— Скажи ей, что я её старший брат.

Егор перевёл. Девочка посмотрела на меня огромными, круглыми от удивления глазами. У неё был настолько неподдельный интерес, такое жгучее любопытство и даже страх, что у меня аж мурашки по коже побежали. И тут вдруг она заплакала. Заплакала, а потом потянулась ко мне, и положила свою ручонку мне в ладонь.

Я машинально сжал её ручку, а затем погладил по голове. По сути, контакт состоялся, девочка меня признала. А вот мальчик, Алексей, он, видимо, хоть и понимал, что перевёл Егор, но не отреагировал никак, потому что был ещё очень маленький, а во-вторых, в данный момент его гораздо больше занимала кукла, которую я скрутил из носового платка, чем какой-то там взрослый родной брат. Видимо, с игрушками у них было негусто.

Ну ничего, как только доедем до цивилизации, я это дело сразу же поправлю.

Тем временем мы продолжали неспешно ехать, и тут Егор вдруг сказал:

— Так, Иммануил Модестович. Дети малые, я предлагаю — давай-ка остановимся, перекусим ненадолго, да и лошади пусть передохнут.

Мы остановились. Дети захотели в кустики. Я спрыгнул с телеги, снял девчонку, потом снял пацана, и они быстро-быстро побежали. А я удивился, что это настолько самостоятельные дети, хоть и маленькие, и что не надо было их водить, снимать им штаны. Ну, то есть от современных детей они отличались кардинально.

Тем временем Егор, доставая из торбы лепёшки, вареное, крупно порезанное мясо, варенную то ли репу, то ли я не знаю, что это, ну, и само собой, так нелюбимый мною саламат, вдруг спросил:

— А почему Иммануил Модестович, ты Модестович, а не Павлович? И Бубнов, а не Адияков? Ты же говорил, что ты его сын?

— Сын, — кивнул я, — но они с матерью расстались до моего рождения, и он уехал в Якутию. А мать потом вышла замуж за отчима. Он дал мне своё отчество и фамилию. И воспитал меня…

— Вона как… — задумчиво пробормотал Егор и вдруг рассмеялся, — Во Павлуха даёт! Тебя смастерил, бросил и уехал. Теперь Хомустана и Аньыысу тоже бросил.

Он опять рассмеялся, и аж ударил себя руками по коленям:

— Умора! Кому расскажи — не поверят! В каждом улусе жена у него! Даже в Москве! Ты, Иммануил Модестович, по другим улусам-то прошвырнись, может ещё братьев и сестёр насобираешь! Ох и Павлуха!

Он так заразительно смеялся, что и у меня невольно улыбка тоже появилась на губах. Хоть, честно говоря, и не очень приятно было это слышать. Пусть Адияков мне не отец, но вот Муле, в теле которого я пребываю — родной отец.

Зато появилась прекрасная отмазка для Веры, почему я должен поехать в другой улус. Не буду же я ей говорить об алмазах (в то, что это огранённые бриллианты я не верил, решил, что Адияков приукрасил, чтобы меня дополнительно мотивировать). А так скажу, что Егор упоминал о вероятности других детей Адиякова в этом улусе и что я должен поехать и убедиться.

Потому что иначе она обязательно напросится со мной. Я уже немного изучил её упрямый характер. А ссориться с Верой мне не хотелось, более того — я нагло планировал оставить детей в Якутске на неё.

А вот когда мы вернулись обратно в тот улус, где проживал Егор, Вера встретила меня с изумлением (я, конечно, предугадывал её удивление, но не настолько):

— А это кто? — она с интересом посмотрела на детей, которые так устали за дорогу, что воспринимали всё с отстранённым равнодушием.

Я передал полусонных детей на руки старухе. Та повела их раздеваться, а я тихо объяснил Вере:

— Это мои брат и сестра, — и рассказал краткую историю их появления.

— С ума сойти! — ахнула Вера. — Вот кто бы подумал!

— Да, — кивнул я, — видишь, Вера, в жизни бывает всякое.

— Угу, — покрутила головой Вера и вдруг спросила: — И что ты дальше с ними собираешься делать?

— Ну, как что? — пожал плечами я. — Отвезу в Москву, отдам отцу, пусть воспитывает.

— О-о-о! — засмеялась Вера, — представляю, что там сейчас начнётся!

— А что начнётся? — осторожно спросил я. — Дети нормальные. Что там такого прям начнётся? Я думаю, он их сразу признает и отказываться от воспитания не будет.

— Да я не за него, я за Надежду Петровну…

— А что Надежда Петровна?

— Да представляю, какой она скандал Адиякову устроит! Бедный Павел Григорьевич!

Вера так хохотала, что Егор, который занимался лошадьми, удивлённо выглянул из-за конюшни. Увидев, что это мы так разговариваем, махнул рукой и вернулся к своим делам.

— Да не думаю я, что там будет прям что-то такое, — отмахнулся я. — Скорее всего, да, возможен какой-то серьёзный разговор. Но я думаю, что здесь ничего такого криминального. Ведь Адияков, когда оставил её, он же не знал, что она забеременела. Ну, мной, в смысле. Они же тогда рассорились, вот он себе и нашёл тут другую женщину, жил с ней. А то, что родились дети… Ну да, дети от такого рождаются. Вот другое дело, что он потом её оставил и вернулся обратно в Москву. Вот этого я совершенно не понимаю. Но когда я вернусь, обязательно с ним поговорю. Я должен всё это выяснить.

— Погоди, Муля, — вытирая выступившие от смеха слёзы на глазах, сказала Вера. — Тут же дело даже не в том, что он там этих детей завёл, потому что они да, расстались. А дело в том, что я уже представляю лицо Надежды Петровны, когда Адияков приведёт вот этих двух якутят к ним в московскую квартиру, и она поймёт, что их воспитанием придётся заниматься ей. Вот это номер!

Я тоже представил эту картину, и невольный холодок прошёл у меня по спине:

— Да, Вера, об этом я как-то не подумал… Ну и теперь, куда их девать? Бросить их в этом улусе? Как-то оно не то, им здесь делать нечего. Школы здесь нет. Отвезти их в Якутск, сдать в интернат? Ну, так Алексей ещё совсем маленький, ему там делать нечего, да и они не подготовлены к интернату, русского языка совершенно не знают. Ну и даже если предположить теоретически, что их примут в интернат, то всё равно на каникулы им куда-то надо ездить. Насколько я понял, добираться туда, где я их нашёл, очень далеко и непросто, а старуха, видимо, уже чувствует то, что скоро умрёт. Поэтому бросить двух сироток в Якутии при живом-то отце, при живом-то брате… Ну, это как-то совсем не по-человечески.

Вера кивнула.

— В крайнем случае, — продолжил я, больше успокаивая себя, а не Веру, — если вдруг моя мать там заартачится и не позволит, чтобы эти дети проживали у неё в квартире, то я вполне могу забрать их к нам, в московскую квартиру. Она большая, мы все поместимся. А Дуся ими займётся с удовольствием. Уж во всяком случае, бросить таких детей она не позволит.

— Угу, Ярослава вы уже взяли, — еле слышно процедила Вера, но я услышал.

Отвечать не стал. Так как она была совершенно права. По отношению к нему Бубновы поступили по-свински.

Но он сейчас учится в интернате для одарённых детей. Это лучше, чем если бы он и дальше жил в забитом селе с Печкиным и Ложкиной. Хотя надо по возвращению заняться его судьбой.

И вот где они все берутся на одного меня⁈

От Егора мы выехали ранним утром, растолкав спящих детей. Дождались, когда подойдёт «ЗИС-5», погрузились сами, погрузли тюки с мехами, полусонных ребятишек, и поехали в Якутск.

— Панкрат, поможешь Иммануилу Модестовичу все тюки сгрузить, — напоследок велел Егор водителю.

Тот что-то буркнул нечленораздельное: ему явно не понравилась дополнительная работа, но перечить Егору не посмел. Поэтому всю дорогу я чувствовал себя перед ним неудобно. Но от помощи я бы не отказался.

Кстати, когда детей растолкали, я думал, что мы сядем завтракать, но, к моему удивлению, старуха на стол ничего не поставила.

— Не надо их кормить, — буркнула она.

— Почему? — удивилась Вера.

— Заблюют всю машину, кто потом отмывать будет? — пожала плечами старуха.

— Но ведь они же голодные!

— До вечера не умрут, — ответила старуха, — и вы тоже выдержите. Сейчас разлилась река, поэтому поедете другой дорогой, а там трясучка такая, что все кишки через горло выблюете.

Я не стал вмешиваться и затевать напоследок скандал, но краем глаза заметил, как Вера украдкой сунула краюху хлеба в карман. Ну, хорошо, значит, хоть дети не будут голодными.

Наконец, мы погрузились в машину. Вера села, по обыкновению, возле водителя. Детей Панкрат посадить в кабину не позволил, сказал, мол, места мало. Я сначала подумал, что это потому, что он, видимо, детей не любил, но потом вспомнил, что говорила старуха про трясучку и всё понял.

Поэтому с детьми мы погрузились в кузов, на тюки.

И тронулись.

Егор со старухой помахали нам на дорожку рукой, и мы двинулись обратно.

Да всё-таки старуха была права. Трясло так, что я думал, сойду с ума. Бедные дети, которые поначалу прикорнули на тюках, хватались руками то за полки, то за какие-то металлические прибамбасы в кузове, держались побелевшими от напряжения пальцами за всё подряд, чтобы не снесло вместе с тюками. Хорошо, что водитель часть тюков привязал верёвками, поэтому болтало только нас троих, и ещё две каких-то небольших сумки, а всё остальное, весь груз, был привязан крепко-накрепко.

— Предусмотрительный какой, — усмехнулся я про себя, хотя было невесело.

Наконец, мы добрались до гостиницы. Кстати, за целый день Верина краюха нам так и не пригодилась, потому что я даже не представлял, как в такой мешалке мы сможем хоть что-нибудь съесть, и как оно всё дальше будет. Поэтому мы сейчас были голодные, как волки.

В гостинице нас встретила та самая женщина-администратор. Увидев нас с многочисленными тюками, да ещё с детьми, она озадаченно всплеснула руками:

— Нужно позвать директора, — сказала она.

— Нужно сначала накормить детей, — припечатал я. — У вас здесь столовой поблизости нет?

Женщина испуганно покачала головой.

— Мы приехали поздно. Целый день ехали в машине, дети голодные, ничего с утра не ели. Давайте сначала покормим, потом всё остальное.

— Сейчас, сейчас, — сразу же переключилась на понятную ей проблему женщина-администратор и сказала, — Я сейчас им кашку молочную сварю.

— А нам? — спросила Вера и со стоном распрямила затёкшую от длительного сидения в машине, спину.

Видимо, это было вообще свехнагло, потому что женщина бросила на неё нечитаемый, странный взгляд, но затем с усилием кивнула и сказала:

— Чаем я вас напою.

Ну, хоть так. Продуктов у нас не было. Я, конечно, поступил безответственно. Надо было немного продуктами затариться и оставить про запас, чтобы по возвращению из поездки в улус было чем подкрепиться. Но, во-первых, в номере Веры не было холодильника, а во-вторых, где здесь что покупать и как — я не представлял. Если бы это было в моём времени, то я бы запасся дошираками, и вопрос с кормёжкой был бы решён. Чем сейчас можно закинуться, может, каким сухпайком, я совершенно не понимал.

— У меня есть галеты, — сказала Вера умирающим голосом и побрела к себе в номер-«люкс».

Мы с детьми остались. И тюки барахла тоже остались в коридоре.

— Сидите здесь, — сказал я и усадил девочку и мальчика на диванчик, а сам подхватил два тюка и пошёл в номер к Вере.

Постучал в дверь.

— Да, да! — крикнула Вера.

Я открыл дверь и сказал:

— Вера, можно я у тебя оставлю тюки? Потому что у меня каморка маленькая, а бросать их в коридоре, сама понимаешь…

— Сейчас всё решим, Муля! Подожди, не надо у меня тут бардак делать, и так повернуться негде!

Вера, наконец, нашла пачку с печеньем в своём чемодане и, подхватив её, тяжело спустилась вниз. А я, оставив оба тюка у её двери, спустился за ней.

Тут прибежала женщина, и за ней пришёл директор гостиницы. Она что-то торопливо ему говорила по-якутски.

— С детьми нельзя, — категорическим голосом заявил он.

— Я доплачу, — сказал я.

— Нет, с детьми у нас нельзя. И вообще, где вы их взяли?

— Это мои брат и сестра, — пояснил я. — По отцу. Теперь нам надо, чтобы они немного пожили здесь, пока я ещё съезжу ещё в один улус. А потом уже мы уедем.

— Какой ещё улус? — сразу вскинулась Вера, под глазами у неё от усталости залегли тени, но любопытство всё равно побеждало усталость.

— Да, понимаешь, тут такое дело… я тебе потом всё объясню.

— Нет, сейчас говори!

Спасибо директору, который всё же пытался решить свой вопрос и ничего другое его не интересовало.

— За детей платить надо. Это дорого! Как за взрослого.

— Ничего страшного, — сказал я. — Я заплачу, сколько надо.

Тот просиял, прикинув доход в свой карман.

Успокоив таким образом директора, я кивнул Вере:

— Вера, можно, они поживут у тебя в номере? Мы же можем поставить дополнительные кровати или положить матрасы? — посмотрел я на директора.

— Конечно-конечно, — мелко-мелко закивал директор, расплывшись в довольной улыбке. — У нас есть и раскладушки, есть и детские кроватки…

— Вера? — посмотрел опять я на неё.

— Ну, куда я денусь, — поджала губы Вера. — Не оставлять же их в коридоре!

— Вот и прекрасно, — обрадовался я. — Значит, с детьми вопрос решён.

— А вот ещё, — вдруг сказала Вера и посмотрела пристальным взглядом на директора гостиницы, — нам нужно где-нибудь поместить на хранение свои вещи.

Она кивнула на груду тюков с мехами.

— Это для Москвы. Мы собираемся это туда отвозить. И нужно, чтобы оно где-то полежало в целости сохранности.

— Здесь есть у нас актовый зал, — сразу мелко-мелко закивал директор и расплылся в подобострастной улыбке, глядя на Веру. — И мы можем туда всё занести и закрыть на ключ. Ключ один у меня, а один отдам я вам. Когда вам надо будет забрать — вы заберёте, только скажете Евдокии Елистратовне — он кивнул на женщину-администратора, — и заберёте.

— Вот и прекрасно, — расцвела улыбкой Вера.

А я вздохнул и поплёлся на второй этаж забирать обратно тюки. Вечер предстоял сложный, потому что нужно было перетащить в одиночку все эти тюки, так как Вера и женщина-администратор — женщины, а директор гостиницы явно помогать мне не собирался.

Ну что ж, такова се ля ви. Раз нужно таскать — буду таскать. Всё ради этого.