Муля не нервируй… Книга 7 (СИ)

Глава 14

И вот чем бы мне ещё заниматься?

Только-только я вернулся от Музы, клятвенно пообещав Белле, что «как только, так сразу», только-только Дуся выставила передо мной чай со свежайшими пахучими бубликами (это единственное, что Дуся не пекла сама, а покупала в каком-то особом хлебном магазине, о котором знали только нужные люди, и только там), как пришли гости. Точнее гостья.

Делиться бубликами не хотелось, но спрятать не успел (шучу).

Неожиданно пришла… Рина Зелёная.

После всех этих съемок она чудо как изменилась. И если Муза стала по-домашнему мягкой и уютной, то Рина Васильевна, наоборот — выкристаллизировалась в довольно стильную штучку. Конечно же, как для этого времени.

Одетая в тёмно-синий вельветовый костюм, в модных очках и с новой причёской, она совсем не была похожа на привычную «Черепаху Тортилу», только в чуть более молодом варианте. Сейчас это была, можно сказать, Мерил Стрип на минималках.

— Муля! — воскликнула она, как только вошла на кухню, куда бессердечная Дуся её привела в том момент, когда я наслаждался бубликами. — Неуловимый ты наш! Наконец-то я тебя застала, да ещё и дома!

— Так уж неуловимый, — проворчал я и подтянул два бублика поближе к себе (а то знаю я… им только дай возможность, сразу все стрескают, особенно женщины).

Рина Васильевна плюхнулась за стол, и Дуся поставила перед ней чашку ароматного чая.

— Муля, — вкрадчиво сказала Рина Зелёная, — как там в Якутии?

Я начал рассказывать, но, судя по её виду, ей это было совершенно неинтересно, поэтому я прекратил рассказ прямо на том моменте, когда наша машина чуть не перевернулась посреди якутских болот, и спросил в лоб, пристально глядя на неё:

— Что случилось, Рина Васильевна?

— Да нет, ничего, — сказала она и сцапала самый румяный бублик.

— Ну, а всё-таки? Не думаю я, что вы выкроили среди своего плотного графика время, чтобы прийти ко мне и съесть пару бубликов.

Рина посмотрела на моё лицо и рассмеялась:

— Муля, ты всегда был жадный до бубликов! Вот такой душа-человек: всё готов отдать, последнее, даже квартиру вон Мише Пуговкину, а вот бублики у тебя забирать невозможно.

Я засмеялся.

— Да, есть у меня такой недостаток. С детства.

Причём я не сказал, что это тянется ещё с того, моего другого мира, о чём Рине знать не обязательно.

Я посмотрел на неё испытывающим взглядом.

— Муля, — вздохнула она, — мне нужна твоя помощь… Очень нужна…

«Опять!» — чуть не сказал вслух я. Но не сказал. Мощным усилием воли сдержав рвущийся наружный вопрос.

— Что нужно сделать? — отрывисто всё-таки задал вопрос я.

— Знаешь, Муля, — задумчиво сказала Рина Васильевна, — У актёров бывает такой период, когда совершенно необходима чья-то помощь, чтобы подняться ещё хоть на маленькую ступеньку. Самому с этим не справиться…

— А конкретнее?

— Ты можешь поговорить с Глориозовым?

— С Глориозовым? — удивился я.

После всех этих событий отношения с Глориозовым у нас, мягко говоря, были крайне малодружественными.

— Да, да, с ним… Понимаешь, моя племянница…

— Стоп, стоп, стоп! — махнул руками я. — Рина Васильевна, давайте расставим все точки над «i». Помочь Фаине Георгиевне — это мой личный выбор. Помочь вам — тоже мой личный выбор, и плюс её просьба. Ещё я помогаю нескольким своим друзьям, некоторым знакомым или соседям. По обстоятельствам. Всем остальным я не помогаю. Вы сами должны понимать, что я не могу всю свою жизнь тратить на посторонних людей.

Рина надулась.

— Не обижайтесь, пожалуйста. Племянница — это хорошо. И, насколько я понимаю, она молодая женщина. Вот пусть и пробивается в этой жизни. Я же вон пробиваюсь.

— Так это ты…

— Я даже не могу уделить времени всем своим самым близким людям.

— Это ты кого имеешь в виду? Мать?

— Нет, я имею в виду Беллу.

— Но она же тебе не родная!

— Она мне как… эммм… добрый товарищ. Она соседка, мой друг, которая в тяжёлые времена морально меня поддерживала, а это дорогого стоит. Поэтому, Рина Васильевна, как бы вам не хотелось, чтобы я помог вашей племяннице, но прошу войти в моё положение и понять, что сначала я должен навести порядок в своей жизни и жизни своих близких.

Я отхлебнул чай и откусил бублик. Рина расстроилась, но виду старалась не подавать. Мы ещё поболтали немного.

Затем она ушла.

У меня на душе было как-то пасмурно, потому что я не привык, вообще-то, отказывать людям. Но, с другой стороны, я смотрю, как ловко они начали садиться мне на шею, и мне это перестаёт нравиться. К примеру, та же жена Миши Пуговкина, которая проживает в квартире, которую заработал я, могла бы и приютить детей Адиякова на пару дней — ничего бы с ней не случилось, как говорится — услуга за услугу. Если бы я не уступил Мише квартиру, то так бы они и жили в той общаге, в маленькой комнатушке, и буквально через некоторое время навсегда бы разъехались. А так они живут в прекрасной сталинской высотке на Котельнической, вот. Но всё равно, когда у меня возникла проблема, то она возмутилась и мне отказала. То есть люди привыкают, что ты им всегда во всём помогаешь, и уже через некоторое время они начинают возмущённо на тебя смотреть, когда ты помогать им перестаёшь.

Вот поэтому в деле помощи главное — вовремя остановиться.

Успокоив себя таким образом, я собрался и пошёл к Ярославу.

Общежитие для одарённых школьников встретило меня шумом и суетой; я в последний момент успел отскочить в сторону — по перилам лестницы скатилось двое оболтусов.

— Ой, извините! — смущённо извинились они и весело побежали дальше, даже не выслушав мой ответ.

Да, дети — это такие дети, хоть одарённые, хоть и не очень.

Я кивнул знакомому вахтёру и сказал:

— Я к Ярославу. Можно?

— Да, конечно, он сейчас как раз пришел после уроков и делает домашние задания.

— Спасибо, — улыбнулся я.

— А на кружок по авиамоделированию он не ходит. Уже два занятия пропустил, — наябедничал вахтёр, — и по физике позавчера схлопотал трояк.

Я поблагодарил вездесущего старичка и, удивляясь от такой осведомлённости, поднялся на второй этаж. И постучал в комнату. Дверь открылась. Но открыл мне не Ярослав, а какой-то веснушчатый пацан.

— Где Ярослав? — сказал я, поздоровавшись.

— А он пошёл к Ваське Рыжему помочь с домашкой, — ответил мне пацан и уже хотел закрыть дверь в комнату, но я поставил вовремя ногу на порог.

— Пойди, позови его. Скажи — дядя Муля пришёл, а я подожду здесь, — велел я.

Пацан, нимало не возмутившись моим приказным тоном, прыснул куда-то в сторону и поскакал по коридору.

Я же зашёл в комнату и присел на единственный свободный стул. Да, сразу видно, что в комнате проживают пацаны. Вроде и чисто — грязи на полу нету, стол не липкий, но вещи свалены прямо на этажерку, на кровати: книги, учебники, — всё вперемешку с какими-то спортивными прибамбасами, модельками самолётиков, и с каким-то другим барахлом. На маленьком столике, который символизировал в этой комнате кухоньку, стоит сковородка с картошкой, которая, наверное, ещё самого Ивана Грозного видела.

Я усмехнулся, вспомнив свои бытовые дела, когда учился в университете и жил в общаге.

Но долго сидеть в одиночестве мне не дали. Буквально через пару минут пришёл Ярослав. Увидев меня, он расцвёл улыбкой.

— Дядя Муля! — воскликнул он и полез обниматься.

— Привет, Ярослав, — сказал я. — Я не сильно тебя отвлеку? У тебя уроки уже закончились? Ты же в первую смену?

— Да, я уже свободен. Мы с Васькой домашку делаем. Но я уже свою сделал.

— Тогда давай поговорим.

Я выставил на стол из сумки то, что наготовила Дуся. А Дуся, конечно, как обычно, расстаралась: здесь была и кулебяка, и пирог с сахарным маком, и ватрушки с творогом, и пирожки с картошкой и капустой, и жареная колбаса, и котлеты, и чего там только не было.

Пацан завистливо посмотрел на стол, пустил слюнки и торопливо попытался исчезнуть.

— Пацан, стой, — сказал я. — Давайте вместе покушайте, а потом ты пойдёшь себе делать домашку, а мы с Ярославом поговорим. Хотя ты нам вообще не мешаешь.

Пацан обрадованно кивнул и сказал:

— Меня зовут Петя.

— Ну, Петя, так Петя, а я дядя Муля. Вот и хорошо.

Пока пацаны поглощали Дусины яства, я начал рассказывать Ярославу последние новости: рассказал, как съездил в Якутию, потом про Беллу, рассказал про Музу, ну и про всех остальных.

— Как ты тут поживаешь? — спросил я его, когда он уже насытился.

— Нормально, — кивнул он и рот его растянулся до ушей.

— Голодаешь, наверное?

— Да почему это? В столовке хорошо кормят, много. А Маша через день что-нибудь вкусненькое приносит… но, в основном, блинчики и вареники…

— Погоди, ты сказал: «Маша»? — изумился я, — эта та Маша, о которой я думаю?

— Угу-м, — кивнул Ярослав. Говорить он не мог, как раз сунул в рот кусок Дусиного пирога.

А у меня чуть глаза на лоб не вылезли от удивления.

Еле-еле я дождался, когда он доест и сможет мне отвечать.

— Наша Маша? — спросил я, не в силах переварить полученную информацию. — Вы же страшно рассорились, она же тебя даже выгнала? Или я что-то не так понимаю?

— Всё ты правильно понимаешь, — важно кивнул Ярослав. — Мы рассорились, и она меня выгнала. А ещё подговаривала твоего отчима против меня, что я делаю всякие гадости. А я их не делал! И варенье из айвы не я съел, и сахар в борщ не я Дусе насыпал. Но она сказала, что это я, и Модест Фёдорович поверил…

— То есть то, что вы поссорились, это понятно. Я хорошо помню всю эту историю, — сказал я осторожно, — но вот как же она к тебе теперь ходит? И, главное, почему и зачем?

— Да просто ходит. Понимаешь, Муля, одиноко ей. И страшно, что она одна. В смысле, без друзей. Она тогда кучу всякой ерунды нахомутала, а сейчас как-то начала задумываться и поняла, что не права. Она пришла ко мне и извинилась, — сказал Ярослав. — И я её простил. Вот, сам подумай, зачем вспоминать былое? Она тогда была не права, и она это честно признала. Ну, с моей стороны было бы неблагородно не простить женщину, да ещё и беременную.

— Очуметь, — прошептал я. — И как же это всё развидеть?

— Да вот так. Она часто приходит ко мне поболтать, а ещё она мне в химии помогает. Всё-таки, ты же сам понимаешь, какая у нас эта химия была там, в деревне. И хоть Модест Фёдорович со мной занимался, но всё равно этого мало. Вот. А часто нам дают такие сложные задачи, которые просто так решать не получается, там надо понимать это всё. И Маша приходит, и она нам тут всё рассказывает.

— Нам? Это кому?

— Мне, Ваське, Петьке вон, потом ещё Лёшка приходит, и Колька тоже… — начал перечислять Ярослав.

— Погоди, погоди, я правильно понимаю…? — я не мог чётко сформулировать мысль, настолько меня поразила перемена, которая произошла с Машей.

— Да что тут понимать… Она мне рассказывает о своей жизни, я ей рассказываю о своей. Несколько раз мы ходили с ней гулять. Один раз я покупал продукты, ну, то есть она дала деньги, а я принёс ей сумку, потому что ей тяжело.

— Может быть, она эксплуатирует тебя по бытовым делам? — настороженно предположил я.

— Да нет, это был всего один раз, там просто картошку надо было занести, а так она или сама по магазинам ходит, или Белла ей помогает.

— Понятно. Ну и как тебе… Маша? Она сильно изменилась?

— И ты знаешь, что я скажу? — Ярослав поднял на меня свои мудрые, как у старичка, глаза. — Она сильно изменилась. И она поняла, что была не права.

— Только поезд уже ушёл, — пробормотал я. — Отчим-то мой уехал в Югославию.

— Да нет, не в этом дело. Она бы к нему и не вернулась. Насколько я понимаю, она не любила его, поэтому вот это всё и произошло. Но она теперь переменилась и поняла, что вела себя эгоистично, и сейчас хочет всё исправить.

— Ну-ну, — покачал головой я. — Ну-ну-ну…

С другой стороны, я был, в принципе, рад, что кто-то из взрослых присматривает за Ярославом, потому что я со своими разъездами, со своими делами совершенно выпустил его, как и Беллу, из головы.

— Ну, хорошо, что хоть она к тебе приходит.

— Ну, почему только она… И Белла ко мне два раза приходила. Дуся ко мне вообще постоянно заходит. Ну, точнее не ко мне. Она к Семёнычу заходит.

— Семёныч? Это кто ещё такой? — спросил я.

— А это вахтёр наш. Кузьма Семёныч. Она его пирожками подкармливает, так он про меня всё вызнает и потом ей ябедничает.

И я сразу понял, почему этот вахтёр знал и про тройку по физике, и всё остальное. Оказалось, это всё проделки интриганки Дуси. Кто бы сомневался!

Мы ещё поболтали с Ярославом немного. Я спросил, куда он собирается на каникулы, и пригласил его к нам провести время.

— Хорошо отдохнёшь, — сказал я, — мы потом ещё к Дусе на участок съездим. Шашлыков сделаем. И на рыбалку сходим.

— Спасибо, конечно. Но нет, я лучше поеду к нам в деревню, — сказал Ярослав. — Соскучился я уже по бабе Варе. Вот. Да и Пётр Кузьмич писал, что хочет меня видеть. Интересно, как он там поживает… И Жасминов этот смешной… Я тут такую вещь придумал, новую дымовую шашку. Для театра. Уже даже испробовал. Оно как бабахнет!

В общем, Ярослав был на своей волне.

Дома я застал суету. Сначала не понял, что случилось и почему в комнате всё вверх ногам перевёрнуто. А потом из дальней комнаты вышла Надежда Петровна и я врубился.

— Муля! — воскликнула она, как только я переступил порог. — А ты свою пижамку… фланелевую такую, не видел?

Я аж глаза вытаращил.

— Какую пижамку? Я уже давно не сплю ни в каких пижамках… Что за пижамка? Объясни.

— Ну, у тебя в детстве была такая пижамка фланелевая. С паровозиками и зайчиками, — сказала Надежда Петровна. — Тебе четыре годика было, и ты в ней очень любил спать, помнишь?

Ну, даже если бы я был Мулей, и то вряд ли бы помнил такие подробности. Но, на всякий случай, кивнул.

— Вот, мы с Дусьей всё уже перерыли — а найти не можем.

— А зачем тебе эта пижамка? — осторожно спросил я.

— Так для Лешеньки надо. Я пошла в магазин, а там такие пижамки… некрасивые. И главное, они жестковатые. А у тебя была такая хорошенькая, мягкая, её из Парижа привезли и тебе подарили крёстные.

— Нет, увы, ничем помочь не могу, — отмахнулся от вопроса о пижамке я.

А сам в душе посмеялся. Надежда Петровна в силу своей импульсивности с головой окунулась в заботу о детях. Если первоначально она даже слышать о них не желала и воспринимала всё в штыки, так сейчас она с горячностью полностью погрузилась в это приёмное материнство.

Я порадовался, что ей теперь есть чем заняться.

— Как там Алёша с Анфисой? — спросил я.

— Ой, не говори! — Надежда Петровна охнула, и глаза её приобрели тот мечтательный оттенок, который свойственен всем женщинам, которые пребывают в режиме «яжемать». — Ты представляешь, Лёшеньке так понравились драники из картофеля! А вот Анфисочка… она любит больше котлетки…

И Надежда Петровна завела длинную-длинную историю о том, кто что любит. Я терпеливо это всё выслушал и сказал:

— А как Анфиса в школу ходит, если она по-русски ничего не понимает?

— Мы обо всём договорились в школе. Сейчас с нею занимаются педагоги, и ещё мы нашли переводчика якутского языка. Эта женщина… эммм… Надежда Харлампьевна… ты её не знаешь, в общем, она из Якутии, аспирантка, знакомая твоего отчима, кстати. И она вот любезно согласилась позаниматься с Анфисочкой. И заодно уже и с Лешенькой. А также и Павлуша с ними занимается. Хотя ты же сам понимаешь, педагог из него так себе. Но они уже немножко русский язык выучили. Мы в школе договорились, что Анфисочка сейчас немножко побудет на домашнем обучении, изучит русский язык, а потом мы её переведём, она опять пойдёт в первый класс заново.

— Но она же вроде как не ходила в первый класс…

— Она говорила, что пару раз была в школе, их там возили, — отмахнулась Надежда Петровна. — Это называется «кочевая школа». В общем, не забивай голову, мы всё устроим. И школа у неё будет лучшая, и потом лучший институт, ещё и диссертацию защитит!

Я порадовался за будущее Мулиных брата и сестры.

Но долго радоваться мне не дали. Надежда Петровна сказала:

— Так. Муля! В субботу приходи к нам к пяти часам вечера. И не опаздывай! Я тебе такую невесту нашла!