Муля не нервируй… Книга 7 (СИ)

Глава 3

— Муля, — возмущённо воскликнула Валентина, и на её лице отразился весь спектр эмоций: от негодования до сильного негодования, — это ещё что такое?

От неожиданности мы чуть не рухнули на землю вместе с мирно спящей Верой.

— Муля, неси уже свою подружку сюда. Я кровать расстелила! — закричала из комнаты Дуся.

Сцена напоминала небезызвестную сцену из спектакля «К нам приехал ревизор».

Я посмотрел на Валентину, в её ошалевшие злые глаза. Что тут уже было говорить? Пусть сама делает выводы и принимает решение.

Вместо этого, я удобнее подхватил Веру под руки, а она что-то там пробормотала, счастливо вздохнула и ещё крепче прижалась к моей груди.

— Мулечка, — сонно сказала она и громко захрапела.

Я отнёс её в комнату, следом за мной вошла Валентина. Дуся посмотрела на нас и заржала.

— Муля, — обиженно сказала Валентина, — я требую объяснений!

— Не рано ли ты ещё с него что-то требуешь, девонька? — ворчливо произнесла Дуся.

Я уложил Веру на кровать и сказал Валентине и Дусе:

— Раздевайте её, товарищи женщины. И положите на бок, вдруг ей станет плохо. Если её стошнит, то надо бы здесь ещё тазик поставить. Паркет жалко.

Валентина яростно фыркнула и выскочила в коридор.

Ну и ладно. Мы с Дусей начали сами раздевать Веру. Я снял обувь, а Дуся сказала:

— Иди отсюда, Муля. Дальше я сама.

Я вышел в коридор. Там меня ожидала Валентина. Она гневно посмотрела на меня и сказала:

— Муля, я вообще–то думала, что мы больше, чем друзья. Давай-ка проясним ситуацию! Этот разговор уже давно должен был назреть.

— Хорошо, Валентина, пошли на кухню, — обречённо вздохнул я.

Мы вышли на кухню, где на столе стояли чашки с недопитым чаем. На одной из чашек был жирный след от помады, оставленный Верой. Валентина брезгливо посмотрела на эту чашку, двумя пальчиками взяла её за ручку и бросила в умывальник. Причём она бросила так, что чашка аж звякнула.

— Не надо бить посуду, Валентина, — сказал я. — Она не виновата. И вообще, это семейный сервиз ещё моего дедушки.

Валентина зло прищурилась, но ничего не ответила. Она взяла чистую чашку из буфета и налила себе чаю.

— Муля, — наконец, сказала она, когда пауза затянулась, и она убедилась, что начинать разговор я не собираюсь, — я думала, что мы с тобой встречаемся.

— А мы встречаемся? — спросил я.

— Ну, я же согласилась ехать с тобой в Якутию!

Я усмехнулся:

— Валентина, давай разберёмся в наших отношениях. Я очень рад, что у меня есть такой друг и соратник, как ты, но пока наши отношения ещё не продвинулись в какую-либо сторону. А ты уже права качаешь. Поэтому, скорее всего, я поеду в Якутию сам. Мне кажется, что так для всех будет лучше.

Валентина надулась.

— Ты постоянно меняешь своё мнение, Муля! — воскликнула она и зарыдала. Увидев, что я не отреагировал на эту женскую манипуляцию, подскочила, чуть не опрокинув стол, и выскочила из комнаты.

Я остался сам, вздохнул, долил себе чаю, отрезал внушительный шмат кулебяки, которую испекла Дуся, и принялся потихоньку чаёвничать.

Через какое–то время на кухню зашла Дуся.

— Я только что слышал, как хлопнула входная дверь, — заявила она. — Что, бросила тебя невеста?

Я флегматично пожал плечами и намазал кусочек булочки маслом.

— Бросили тебя обе девки — одна упилась, а другая разревелась, — засмеялась Дуся, которую вся эта ситуация необычайно веселила. — Да уж. Не везёт тебе, Муля, с невестами.

Я вспомнил о Мирке и согласно вздохнул:

— Да, как-то карма меня не жалует. Я постоянно решаю здесь чужие проблемы и иногда выдаю кого-то замуж, но мне самому пока ничего не светит, — хмыкнул я и добавил. — Так что, Дуся, если Валентина не едет, то придётся тебе ехать со мной в Якутию. Иначе билет пропадёт.

— Я не могу! — заявила Дуся категорическим тоном. — Я должна заняться участком. Кстати, ты на кого его переоформил?

— На тебя, Дуся, — сказал я. — Ордер лежит на верхней полке в шкафу со всеми документами. Так что поздравляю — ты теперь у нас владелица недвижимости и земельного участка.

— Вот и замечательно, потому что я договорилась — на следующей неделе должны привезти навоз. И с мужиками я ещё договорилась — они должны перекопать землю. Там земля в ужасном состоянии, и поэтому нужно вносить удобрения.

— Хорошо, — вздохнул я. — В смысле тебе хорошо. А вот мне теперь нужно искать напарника, кто со мной поедет в Якутию, иначе билет пропадёт.

— Но ты же можешь потребовать за этот билет деньги обратно, — сказала Дуся.

— Возможно, — сказал я. — Но лучше, конечно, ехать с напарником.

Мы ещё долго сидели на кухне, пили чай и обсуждали наше будущее.

— Модест Фёдорович едет в Югославию на следующей неделе, — вздохнула Дуся. — Я уже собрала ему чемоданы.

— Ты там много не накладывай, — сказала я, — иначе на границе его могут сильно шмонать.

— Ну, тебя же не шмонали, — сказала Дуся.

— Так ведь я же ехал вместе с нашей югославской экспедицией. Это, считай, дипломатическая миссия, и наш багаж был неприкосновенным, поэтому я и смог провезти туда так много мехов и всего остального на обмен.

— Муля, а это правда, что ты домик собираешься купить там? — спросила Дуся.

— Собирался для себя, но раз Модест Фёдорович… ну, в смысле мой отчим, будет там жить, то я не хочу, чтобы он сидел на шее у тёти Лизы.

— Зря ты так считаешь, — возразила Дуся, — авось у них что-то и получится.

— Да нет, пусть у него будет своя собственная недвижимость, а там уже как получится. Иначе он будет чувствовать себя обязанным ей. И это будет не то, если он был бы независимым…

— Но ведь это же твои деньги, их тебе дал Адияков, — покачала головой Дуся.

— Да, но он может просто жить там, и как бы арендовать у меня жильё, а я тогда буду спокойным, что дом под присмотром.

— Муля, а ты уверен, что ты когда-нибудь туда проедешь жить? — удивилась Дуся.

Я не стал говорить Дусе, что буквально лет через сорок границы рухнут, и мы спокойно сможем ездить туда и обратно. А потом случится Косово, и туда лучше не ехать, но это всё будет когда-то потом. А сейчас я пытался решать проблемы по очереди.

Совместное совещание профсоюза и парткома началось сегодня почти на час раньше, чем планировалось. Потому что кроме обязательных двух пунктов (по поводу дисциплины и правонарушений двух технических сотрудников — напились, подрались, а потом дуэтом пели песни прямо на рабочем месте), главным вопросом на повестке дня стоял вопрос о стремлении Ольги Ивановой выехать за границу, и в связи с её развратным и аморальным образом жизни во время делегации в Югославии.

Народу в зале набилось очень много. Обычно люди старались увильнуть от таких мероприятий, потому что как правило они проходили после рабочего дня, когда уставшие люди хотели поскорее добраться домой и заняться своими домашними делами. Но тут интерес был столь большим и резонанс таким масштабным, что буквально происходила нешуточная борьба за свободные стулья и место поближе к сцене. Народу было много, многим мест вообще не хватило, и люд стояли между рядами, сидели по двое на приставных стульях, и даже в коридоре стояли, заглядывая внутрь через открытые из-за духоты двери.

Для меня место заняла Изольда Мстиславовна, которая тоже пришла и сидела сейчас на первом ряду, чтобы всё было видно. Рядом с ней сидел Козляткин, и ещё пустовало одно место, вероятно, для Большакова, хотя, насколько я знаю, он на такие мероприятия обычно не ходил. Ну, посмотрим.

За трибуной уже восседали товарищ Ксения Борисовна Уточкина, товарищ Сидоров и товарищ Иванов. Также подошёл товарищ Громиков и с важным видом сел по центру стола.

Началось совещание, тишина стихла.

— Товарищи! — сказал товарищ Громиков. Он открывал заседание и выступал первым. — Сегодня у нас произошло не побоюсь этого слова неординарное событие! Которое бросает огромную тень на репутацию не только всего Комитета искусств СССР, но и, по сути, всего Советского Союза! На репутацию нашей Родины! Наша коллега и сотрудница, которую вы все прекрасно знаете, а именно — Иванова Ольга, которая, будучи в составе делегации в Югославии, предавалась разврату и вступала в интимную связь с капиталистом! С буржуйским рабом! И на данный момент блудница Иванова пребывает, не побоюсь этого слова, в интересном положении, при этом даже не будучи замужем! Иванова выбрала спаривание и посчитала его выше, чем борьбу за коммунистическое будущее! Считаю, что Иванову нужно осудить, внести ей взыскание и уволить с позором из рядов Комитета искусств СССР! Нужно искоренить гнойник разврата на теле коммунизма! Иванова — мелкобуржуазная ретроградка! Такие люди, как она, не должны позорить имя советского народа и имя работника искусства СССР, в частности! Аморалка и разврат в недрах нашего Комитета недопустимы!

В общем, товарища понесло, и он минут десять распинался по-всякому, обличая бедную Лёлю. Лёля сидела белая, как мел, и не знала, что и говорить. На неё бросали взгляды — как правило, все они были или жалостливыми, или откровенно злорадными. Особенно злорадно смотрели на Лёлю девчата, которые приходили слушать мои лекции в комитет комсомола.

Ну ладно, я решил это дело прекратить, и когда товарищ Громиков иссяк и задал вопрос, желает ли кто-то выступить, я поднял руку.

На меня посмотрели удивлённо Обычно, по правилам, во время подобных мероприятий, выступало два-три человека, которые тоже позорили, обличали провинившихся. Затем кто-то мог немножко и в защиту выступить, потом все, как правило, осуждали и единогласно предавали человека анафеме.

В данном случае я решил немножко изменить ход событий, потому что бедной Лёле и так досталось, и она уже еле-еле сдерживала себя, чтобы не расплакаться.

— Я выступлю, — поднял руку я.

Так как должна сначала была выступить Уточкина, а потом ещё один товарищ, лысый и потный, из другого отдела, по-моему, из бухгалтерии, то все они с удивлением посмотрели на меня. В зале пошли перешёптывания, но мне было по барабану. Я встал и сказал:

— Товарищи! Имею ли я право, как руководитель проекта, выступить по поводу поведения товарища Ивановой? Как вы считаете?

Все опять начали перешёптываться. Громков и Уточкина растерянно посмотрели на товарища Иванова, но тот кивнул.

— Пожалуйста, приступайте, товарищ Бубнов, — сказал Громиков и постучал линейкой по графину, чтобы в зале воцарилась тишина.

Все на меня уставились заинтересованно, и я, под перекрёстным огнём сотен любопытных глаз, вышел к трибуне.

— Товарищи! — сказал я, и тишина стала вязкой на ощупь, — я хочу выступить в защиту товарища Ольги Ивановой!

В зале моментально поднялся возмущённый гул. Особенно старались бабы, то есть товарищи женщины. Они выражали возмущение разными способами: охали, ахали, ругались. Но я терпеливо ждал, пока это всё закончится.

Наконец товарищ Громиков не выдержал и постучал опять металлической логарифмической линейкой по стеклянному графину:

— Товарищи! Товарищи! Что это такое? Прошу тишины, соблюдайте тишину! Тихо, я сказал! — не выдержав беспорядка, рявкнул он.

Все постепенно утихли.

— Так вот, — сказал я, — спасибо, что дали мне возможность выступить, товарищи. Во-первых, никакого порочащего и развратного поведения у товарища Ивановой не было. А вот что на самом деле было. Было два человека: наш советский сотрудник из Комитета искусств СССР и меценат-филантроп из братской социалистической республики, который поддерживает нашу коммунистическую борьбу, искренне верит в победу коммунизма, в коммунистическое светлое будущее нашего народа. И который встретил нашу красивую советскую девушку, полюбил её, а она полюбила его. Ведь это же так прекрасно, когда будет создана семья, ячейка общества, и результатом этой любви будет ребёнок, который продолжит дело матери по укреплению коммунистического будущего в братской Югославии.

В зале была тишина. Все слушали, затаив дыхание.

— Я не думаю, что этот прецедент является столь отвратительным и ужасным, если два человека имеют одинаковые красные идеалы, если они верят в одинаковое светлое будущее и руководствуются лозунгами наших вождей — Иосифа Виссарионовича и Тито! Я прав, товарищи?

В зале царила тишина, и тут Изольда Мстиславовна зааплодировала и выкрикнула со своего места:

— Браво, Бубнов, ты прав!

И тут зал взорвался. Сначала один робкий хлопок, затем два, потом три, и так через буквально пару секунд зал весь утонул в овациях. Я раскланялся и, когда восторги поутихли, сказал:

— А теперь, товарищи, я предлагаю проголосовать за то, чтобы дать возможность товарищу Ивановой Ольге от имени нашего Комитета искусств выехать в Югославию, и выйти замуж за этого человека. Насколько я знаю, его зовут Пётр, и он является социалистом-филантропом, поддерживает коммунистов на Западе. Нам нужно дать возможность им жить вместе. Более того, я лично буду ходатайствовать, товарищи, о том, чтобы Ольге, как опытному сотруднику Комитета искусств СССР, выделили аналогичную работу в Комитете искусств Югославии. И именно Ольга Иванова, я считаю, может стать тем связующим звеном, через которое в дальнейшем мы будем развивать наши международные советско-югославские проекты. Ведь этот фильм «Зауряд-врач» — он не последний. Я уверен, товарищи, более того, я точно знаю, что мы все с вами примем участие в таких вот разработках. Я всё сказал. Спасибо за внимание!

Зал зааплодировал.

Изольда Мстиславовна мне подмигнула. Лёля Иванова сидела довольная и счастливая.

Проголосовали все за Лёлю единогласно.

Собрание закончилось, люди начали расходиться, но не все. Многие подходили ко мне, жали руки, выражали уверенность, что проект советско-югославского фильма и дальше будет продолжен, и что они тоже будут включены в делегацию и поедут в Югославию. Что мы вместе поработаем. И вообще они все уверяли меня, что всегда считали меня очень перспективным человеком, и что у нас всё получится. А вот если они подключатся, то всё получится ещё лучше. И в таком вот в таком вот духе по несколько минут, потом долго-долго жали мне руки и многословно расхваливали.

В общем, не успел я от одних отделаться, как попадал из одних рук в другие, но всё-таки постепенно очередь таяла, и наконец-то я вырвался на свободу.

Но не успел я выйти из зала, как меня перехватила… Зинаида Синичкина.

— Муля! — возмущённо воскликнула она. — Нам надо поговорить! Это срочно!

— Зинаида, я спешу, — попытался отделаться я.

Разговаривать с этой девушкой мне не хотелось. Она, мало того, что была туповата и ограничена, но после того, как Мулина мамашка ей всего наплела, мне как-то общаться с ней было уже неприятно. Понимаю, что неправ, но тем не менее.

— Муля! — между тем вцепилась она в меня, как клещ. — Все-таки мы поговорим! Иди сюда!

И она потянула меня за руку за угол.

— Ну, говори, что тебе? — раздражённо сказал я.

Мне нужно было спешить домой. Там где-то Вера уже должна была проснуться. И, если Дуся её не выгнала, нам нужно было с нею поговорить.

— Почему ты помог Ивановой? — обличительно ткнула Зинаида в меня указательным пальцем.

— В каком смысле «почему»? Товарищ Иванова — наш соратник, коллега. Мы вместе ездили с делегацией в Югославию, вместе работали над проектом, поэтому это мой долг был помочь ей… — пожал плечами я.

— А почему ты мне никогда ничем не помогаешь? — возмущённо воскликнула она и топнула ножкой. — Что значит «в каком смысле»⁉ Не притворяйся, что не понимаешь! Я тоже хочу выйти замуж в Югославию!

— Хоти, — развёл руками я и уже собрался уходить, когда она сказала:

— Если ты не поможешь мне, я всем расскажу, что ты болел и у тебя не будет детей!