Муля не нервируй… Книга 7 (СИ)

Глава 4

— У вас что-то случилось, товарищи? — строго спросил товарищ Сидоров, увидев, как Зина зло смотрит на меня.

— Ничего не случилось! — почти выкрикнула Зина, отвернулась и буркнула, — если не считать только, что товарищ Бубнов меня обижает.

— Товарищ Бубнов! — строго посмотрел на меня товарищ Сидоров. — Объяснитесь, пожалуйста.

— А вот пусть объясняется Зинаида, — усмехнулся я.

— Я разговариваю с товарищем Бубновым, — попыталась спрыгнуть Зина.

— Нет, нет, товарищ Синичкина, — я не дал ей возможности увильнуть. — Расскажите товарищу Сидорову, как вы потребовали от меня, чтобы я организовал вам выезд в Югославию с целью эмиграции. И как шантажировали меня, что иначе расскажете всему коллективу о том, что в детстве я переболел свинкой и теперь не могу иметь детей?

Товарищ Сидоров вытаращился на нас с Зиной и чуть ли не схватился за сердце.

— Ну, ничего себе!

— Да, товарищ Сидоров, — печально кивнул головой я, — вот такие у нас комсомолки нынче пошли.

— Хватит нам одной Ивановой, — поджал губы товарищ Сидоров.

— Ну, как раз с Ивановой там всё нормально, там настоящая любовь, там вспыхнуло чувство, и поэтому лично я её понимаю. А вот товарищ Синичкина, конечно, меня разочаровала, — сказал я, — а ведь я в неё когда-то даже влюбился…

— Да, пример товарища Ивановой оказался недостойным, — почесал затылок товарищ Сидоров, — потому что сейчас все девицы начнут пытаться выехать за границу, а мы этого допустить никак не можем.

— Согласен с вами, товарищ Сидоров, — сказал я, думая себе тихонечко: «одно дело — выпнуть Лёлю отсюда, чтобы она у меня тут не крутилась под ногами и не гадила мелко, совсем другое — когда все начнут меня вот искать, как пошантажировать, вот как та же самая Зина. И что я тогда буду делать?».

Поэтому я посмотрел ясным взглядом на товарища Сидорова и сказал:

— Товарищ Сидоров, мне кажется, нам вообще надо цикл мероприятий провести по разъяснению таким вот, как товарищ Синичкина, о недопустимости подобного поведения для советского человека.

— Вполне согласен, — кивнул товарищ Сидоров, — мы обсудим это с товарищем Ивановым.

— А что же по мне? — посмотрел я.

Зина стояла бледная и только хлопала глазами, не смея ничего прокомментировать, но видно было, что она пребывает в глубоком ауте.

— Ну, с товарищем Синичкиной мы разберёмся, — поджал губы товарищ Сидоров. — Я думаю, что сегодня–завтра мы вызовем её в первый отдел, где она будет давать объяснения.

— И это правильно, — согласился я, развернулся, подмигнул растерянной и деморализованной Зине и ушёл к себе в кабинет.

А дома меня встретила сердитая Дуся и не менее сердитая Вера.

Вере явно было плохо с бодуна: у неё болела голова, лицо было красным и опухшим. Она сидела на кухне за столом и пила огуречный рассол, который Дуся нарочито выставила на стол целую банку аж сразу.

— Здравствуйте, товарищи женщины, — сказал я, когда зашёл на кухню. — Как у вас тут дела? Я смотрю, что не столь всё лучезарно, как хотелось бы.

— А ты у своей подруги спроси, — буркнула Дуся и, развернувшись, демонстративно приступила к нарезке лука, отчего у нас с Верой потекли слёзы. Но, так как уходить из кухни она не собиралась, пришлось мне разговаривать с Верой при ней.

— Вера, — сказал я, — что такое? Давай нормально поговорим.

— Мы нормально поговорили, — сказала Вера. — Вчера. И я вообще не пойму, почему ты меня сюда притащил? Почему ты меня удерживаешь здесь, Муля? Я не собираюсь с тобой никаких разговоров вести.

— Зато я собираюсь, Вера, — сказал я. — Во-первых, что касается продолжения нашего разговора о том, что я тебе не помог, хотя я обещал, а ты мне помогла. Я с тобой абсолютно согласен.

От изумления Вера аж вскинулась и удивлённо посмотрела на меня.

— Да, Вера, извини. Я приношу тебе свои извинения. Закрутился и совершенно забыл о тебе. И я тебе ничем не помог, поэтому сейчас, до моего отъезда в Якутию, я приложу максимум усилий для того, чтобы помочь тебе встать на ноги, и этот вопрос для меня теперь будет в приоритете.

— Прекрасно, — сказала Вера, отхлебнула рассол, поморщилась. — Только не кричи так громко.

— Вера, ты начала пить? — тихо спросил я.

— Да нет, это просто… после того, как Валька… Нонна Душечка… повесилась, я… я не выдержала.

И она всхлипнула.

— Тише, тише, — успокаивающе сказал я.

Дуся, услышав причину, охнула и уронила луковицу на пол.

— Да ты что, — сказала она, — я и не знала…

Сразу её отношение к Вере поменялось на обратное.

— Верочка, может быть, давай я тебе бульончика куриного сварю? Тебе сразу на желудок полегче будет… — захлопотала она.

— Да подожди ты, Дуся, — сказал я, — нам надо с Верой договорить.

— Говори, — обречённо сказала Вера, видя, что выкрутиться и избежать разговора не получится.

— Вера, — сказал я, — давай прежде всего решим, в чём именно тебе надо помочь? В прошлый раз ты мне говорила, что хочешь замуж за обеспеченного человека из богемной тусовки… или же ты хотела выйти замуж конкретно за Завадского? Или же за такого, как Жасминов? Уточни, я запамятовал. Но ты видишь, та же самая Нонна Душечка, когда вышла замуж, чем это всё закончилось? Долго жить простой обывательской, мещанской жизнью она не смогла, ты же сама теперь видишь это?

— Вижу, — склонила голову Вера.

— Ты тоже хочешь так жить? Иметь обычную семью, простые семейные радости? — посмотрел я на неё пристально.

— Не знаю.

— Нет, Вера, — сказал я, — ты не должна говорить «не знаю». Или–или. Какие-то сомнения у тебя? Мы сейчас должны выработать для тебя жизненную стратегию, в соответствии с которой я тебе и помогу. А то я тебе сейчас найду жениха, а ты через месяц повесишься, как Душечка. Зачем это?

— Ох, Муля… — Вера покраснела и отхлебнула ещё раз рассолу. — Я думаю, что я не хочу выходить замуж за такого, как Герасим.

— А, может, ты вообще не хочешь выходить замуж? Или же именно вот за простого мужика? Если только не за простого, то за какого ты хочешь? Давай, с этого начнём, — сказал я. — За такого, как Жасминов, ты хотела бы? Это я к примру говорю, мне же ориентир нужен.

— Нет, Муля, этот Жасминов… он только себя любит… Ему нужна такая, как Дуся, которая будет ему бульончики варить и огуречный рассол подавать, и рассказывать с восхищением, какой он великий. Я же сама — свободная личность, и мне вот это всё присюсюкивание над ним не интересно.

— Понятно. Значит, тебе не подходит ни такой, ни такой… А такой, к примеру, как Глориозов или Капралов-Башинский тебе подходит? — я посмотрел на неё. — Мужчна при власти.

Вера покачала головой.

— Тоже самое, как и с Жасминовым.

— То есть, получается, Вера, — подытожил я, — что замуж тебе сейчас выходить не стоит, потому что если по любви — то ты никого не любишь, а если по расчёту — то ты просчитала, что смысла нету. Правильно я говорю?

— Правильно, — кивнула Вера и отхлебнула ещё раз рассолу.

— Тогда остаётся следующий вариант — как тебе устроиться в жизни? Чтобы без замужества. Насколько я понимаю, твоя нынешняя жизненная позиция тебя не устраивает и твой бытовой уровень оставляет желать лучшего. Правильно?

— Правильно, — кивнула Вера.

— Хорошо. Тогда чего бы ты хотела? Ты хочешь играть в театре? Продолжать работать в ресторане? Пойти в школу работать? Может быть, какой-нибудь кружок для детей в Доме пионеров вести? Может быть, курсы кройки и шитья для молодых мамочек? Что именно? Или ты бы хотела продолжать играть на сцене в театре?

— Да на какой на сцене! — сердито вздохнула Вера. — Я ведь реально понимаю, что для сцены я уже и старовата, и некрасива, и жизнь меня уже подзатаскала, так что особой свежести у меня больше нету, — расстроенно вздохнула она.

Дуся тоже вздохнула печально.

— Единственное, что мне остаётся — так это думать, как более-менее пристроиться, чтобы остаток жизни не провести как Душечка.

— То есть на село ты не хочешь? — сказал я.

— Да, не хочу.

— А куда ты хочешь? В Москве жить?

— И в Москве уже не хочу. Устала я от того, что постоянно вот это всё… Суета, все куда-то стремятся, бегут, и меня это всё начало дико раздражать.

— Хорошо, — сказал я. — То есть в Москве ты не хочешь, и в деревне ты не хочешь. Тогда у меня к тебе такое предложение: у меня есть свободный билет в Якутию. Может быть, тебе стоит поехать со мной в Якутию и посмотреть на ту жизнь? Для того, чтобы сравнить её с этой, и, может быть, ты тогда сможешь сделать какие-то выводы? В Якутии, а?

Вера удивилась:

— Муля! Но я же там никогда не была… Там холодно, и говорят, медведи везде ходят.

— Ну вот, я тебе и предлагаю, Вера. Подумай, это как один из вариантов. Если ты не захочешь, то мы сейчас будем искать тебе другой вариант. То есть тебе нужно найти работу, жильё и определиться, где ты хочешь жить.

— Нет, я лучше поеду в Якутию, — задумчиво сказала Вера. — Мне это даже интересно! Да! Решено! Хочу! Так когда мы едем? Или ты шутишь?

— Нет, мы едем через две с половиной недели, — сказал я.

— Прекрасно, я готова хоть сейчас, — сказала Вера и поморщилась. — Но лучше не сегодня, а завтра с утра…

— Ну, тогда ты ещё подумай. И если не передумаешь, то поговори с Дусей и займись тем, чтобы у тебя были тёплые и компактные, но не тяжёлые вещи, — сказал я. — Мы едем на две недели, возможно, задержимся и на три. Обратные билеты я не взял.

— Прекрасно! — расцвела Вера, и они с Дусей многозначительно переглянулись.

И на этом наш разговор был закончен.

— Дуся, помоги мне, — сказал я, когда Вера ушла, и мы остались вдвоём.

Я вытащил на середину комнаты четыре огромные сумки-баула (точнее прапрадеда современного баула) и начал выкладывать оттуда вещи, которые Йоже Гале привёз из Румынии. Перед обалдевшей Дусей начала появляться сперва румынская и югославская обувь: сапожки, похожие на современные в моём мире «казаки», сапожки, похожие на ботильоны (если я не путаю, конечно же), ботинки-«румынки», полукроссовки, какие-то подобия уггов, туфли — я затруднялся дать название всем этим видам обувного производства. Обувь была как женская, так и мужская.

Затем пришла очередь пиджаков, плащей и пальто (но Йоже Гале набрал этого поменьше), затем я вытащил платья, костюмы, рубашки и дамское бельё. Когда подошла очередь к духам и наборам косметики, Дуся вышла из оцепенения и пробормотала:

— Ого!

— Да, Дуся, — сказал я, — нам с тобой сейчас нужно рассортировать это всё и решить, что из этого пойдёт на подарки и кому именно, а что — на продажу, на реализацию. Я очень рассчитываю на тебя. Ты же ходишь на базар, на рынок, покупаешь у разных женщин продукты, то есть у них есть наличные деньги, много денег. Вот было бы хорошо, чтобы они у нас прикупил что-то из этого.

— Конечно, возьмут! — замахала руками Дуся. — Ты что, это же такой дефицит! За такие вещи они будут снабжать нас продуктами всю оставшуюся жизнь!

— Нет, нет, Дуся, мне же ещё деньги нужно отдать Йоже Гале и отложить для себя. То есть это всё нужно продать. Кроме того, мне ещё надо рассчитаться с отцом, потому что те деньги, которые я выручил за реализацию меха, они ведь все остались у тёти Лизы. Она купит дом, и сейчас отец, точнее отчим, поедет в Югославию и будет жить в этом доме… И я очень рассчитываю, что ты поможешь мне.

— Да я же в моде ничего не понимаю, — отмахнулась Дуся, — но аккуратно сложить или помочь тебе решить, кому что, я постараюсь помочь.

— Вот и прекрасно, — сказал я. — Давай сперва подумаем, что мы можем отложить для Изольды Мстиславовны.

— На продажу? — спросила Дуся.

— Нет, нет, на подарок.

— Ну, тогда вот это… — и она схватила с самого краю самую маленькую и самую невзрачную коробочку с какими-то не то тенями, не то помадами и положила передо мной.

— Да ну что ты, Дуся! Изольда Мстиславовна… ты же сама её видела. Она обожает цветы, и при этом она очень хорошо одевается, и имеет большой вес в Комитете искусств СССР. Поэтому ей вот такой коробочкой не отдаришься.

— Ну не будешь же ты ей дублёнку дарить, — проворчала Дуся. — Дублёнку если на рынке продать — так это сколько денег будет!

Я посмотрел и сказал:

— Дуся, а ведь ты права. — Я взял с дивана дублёнку, рассмотрел её и отложил; затем взял плащ, тоже отложил и, наконец, остановил выбор на тёмно-пурпурном вельветовом полупальто с серыми бархатными вставками и вышивкой в тон. — Как ты думаешь, вот это пальто — оно для Изольды Мстиславовны будет хорошо?

— Ну, такие подарки… она же тебе всю жизнь за них должна будет.

— Так она мне много чего сделала и ещё сделает, — кивнул я добавил. — Кстати, ты себе тоже пальто какое-нибудь возьми взамен того, что Машка забрала тогда.

Дуся благодарно вспыхнула.

Итак, пальто для Изольды Мстиславовны было отложено. Затем я приступил к выбору подарка для Татьяны Захаровны. Здесь, конечно, нельзя было что-то мелкое дарить, но и на большое она не тянула… В прошлый раз я дарил ей духи, и, по-моему, и ещё какую-то косметику, поэтому на данный момент я ограничился шелковой синей блузкой с кружевами. Вроде как её размер…

Разбор барахла на подарки и продажу занял весь вечер.

Поэтому к родителям Мули я попал очень поздно. Они ещё не спали.

Надежда Петровна решительно сказала:

— Так, Муля, передашь Модесту вот это! — и на столе передо мной стремительно начали появляться какие-то упаковочки, пакеты и свёртки. Гора всё увеличивалась и увеличивалась и размерами вскоре грозила превзойти Эврест.

— Ого, — сказал я, — так это же неподъёмный вес! Как он сможет это всё поднять?

— Да ничего страшного. Посадишь его на поезд, а дальше он доедет туда, а там наймёт грузчиков, — раздражённо фыркнула Надежда Петровна.

— Но ведь он ещё должен свои вещи взять.

— Ничего не знаю, — заявила она. — Для Лизы надо вот это вот всё передать. Такая возможность! Так что пусть везёт, раз едет.

— Нет, мам, ты давай наполовину хотя бы обратно отбери. И вообще, надо посмотреть, что там. Ведь его будут досматривать.

— Но ты же, когда ехал, ты же всё это ввозил! Тебя не досматривали.

— Мама! Я же был с дипломатической миссией, поэтому меня и не смотрели. А вот они едут как обычные люди.

— Они — это кто? — с подозрением прищурилась Надежда Петровна. — Только не говори, что с этой прошмандовкой Машей он едет!

— Ну, как кто? Модест Фёдорович и Лёля Иванова.

— Что ещё за Лёля Иванова такая? Она-то здесь при чём?

— Лёля тоже едет в Югославию, к своему будущему мужу. Я попросил, чтобы она присмотрела за Модестом Петровичем в дороге, а он поможет ей чемодан донести, потому что она в интересном положении, — объяснил я. — Ты же сама знаешь, что он без присмотра пропадёт.

— Ну да, это так, — задумчиво кивнула Надежда Петровна. — Тогда ладно, я, пожалуй, уберу сервиз. И хрустальную салатницу, и набор мельхиоровых вилок. Ну, это всё, на что я могу пойти навстречу, Муля!

— Мама, — примирительно положил я свою руку на её, — я скоро опять поеду в Югославию, где-то месяца через три. Я же планирую снимать продолжение фильма. И давай перебери это всё, отложи половину или даже две трети. Я потихоньку это всё тёте Лизе перевезу. Не надо сейчас так нагружать отца, тем более ты его знаешь — он или потеряет чемодан, или разобьёт это всё. Ну, на него надежды особой нету.

— Да, ты прав… это так, — кивнула Надежда Петровна и вернулась к свёрткам, начала их перебирать.

— А, может, потом получится и тебя с собой взять, так что сама и отвезёшь ей подарки, — подбодрил Мулину маму я.

Она просияла, перестала дуться и принялась перебирать подарки опять. Внушительная горка свёртков, которая поначалу ужаснула меня, начала потихоньку таять.

Я развернулся к Адиякову, который с каким-то странным выражением лица наблюдал за всем этим.

— Отец, вот деньги.

Я положил перед ним пачку денег.

— Это то, что тебе причитается за меха. Но здесь не всё, здесь ровно половина. Вторую часть я тебе отдам, когда Йоже Гале второй раз приедет. В общем, как мы с тобой и договаривались.

— Да, хорошо.

Он взял эту пачку и, не пересчитывая, бросил в ящик стола.

— Ты с Валентиной едешь? — вдруг спросила Надежда Петровна, не поднимая взгляда от перебираемых ею вещей.

— Да нет, с Валентиной мы рассорились, — осторожно сказал я. — Она застала меня в не очень… эммм… куртуазном виде…

— А я всегда говорила, что эта девица тебе не подходит, — фыркнула Надежда Петровна. — А вот Танечка такая хорошая девочка…

— Мама, — сказал я, — я сейчас немного отдохну от всех этих Танечек. Устал от самого проекта, и тем более сейчас у меня все мысли о подготовке к Якутии.

— Ну ты же взял два билета, — сказал Адияков. — Кто с тобой поедет?

— Ну, если хочешь, поехали со мной, — сказал ему я.

— Ох, Муля, я бы с удовольствием, но не могу, спина у меня, поясница ноет, — вздохнул Павел Григорьевич.

— Слушай, Муля, а ты таки бери Танечку, — опять завела старую пластинку Надежда Петровна. — Я вчера была у её мамы на даче и начала разговор о том, что она может поехать с тобой в Якутию, но она не согласилась. К сожалению, конечно. Сказала, что там сыро и холодно, и порядочной девочке нечего делать в таких дебрях. Но, может, ты её сам уговоришь?

Я внутренне порадовался, что она отказалась, а вслух сказал:

— Почему ты за меня решаешь, кто со мной поедет и как? Я бы её и сам не взял и не поехал бы с ней.

— Муля! — возмутилась мать. — Не надо так!

И она завела лекцию минут на десять. Я терпеливо это всё перенёс, потом она отвлеклась на какие-то очередные упаковки, а Адияков сказал:

— Пошли, выйдем, покурим.

— Ну ты же бросил курить! — возмущённо закричала Надежда Петровна.

— Я один раз, половинку только, — сказал он. — И заодно и с сыном поговорю, надо же ему мозги вставить насчёт этих девиц, а то перебирает их, кого попало. Мне это нее нравится.

Надежда Петровна просияла:

— Правильно, правильно, повоспитывай его!

Мы вышли на улицу, подошли к гаражам. Я посмотрел на Адиякова с удивлением — он никогда раньше особого интереса к моим сердечным делам не проявлял.

— Что такое, отец? — спросил я, понимая, что он просто хочет со мной переговорить конфиденциально.

— Вот, Муля, — внезапно охрипшим голосом сказал он и достал из внутреннего кармана пиджака два письма. — Вот, возьми. Только, чтобы мать не видела, ладно?

Я кивнул.

— Когда приедешь в Якутию, найди вот этих людей. — Он подчеркнул ногтем имя на конверте. — И передай им эти письма. Если они что-то мне передадут, то тоже привезёшь. Только смотри, чтобы никто не узнал. Я тебя очень прошу.

— Хорошо, — опять кивнул я. — Не беспокойся, отец, я всё сделаю.

Адияков, явно успокоенный, обрадованный, что-то там порассуждал ещё про Якутию, порассказывал о том, какой там климат и как общаться с местными якутами. Потом мы вернулись обратно.

А мне всё не давали покоя эти конверты…