Муля не нервируй… Книга 7 (СИ) (Фонд А.) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 19

Макарова Анна Сергеевна — так звали чиновницу, к которой направил меня дядя Альбертика Павлова. Она возглавляла организационный отдел Комитета советских женщин СССР, то есть фактически курировала почти все мероприятия и занималась вопросами по новым кадрам. Именно с ней мне предстояло поговорить по поводу Беллы. По уверениям дяди Альбертика, она уже была им «обработана», поэтому мне достаточно было просто озвучить просьбу и договориться о встрече с Беллой. А также выяснить, какие вопросы будут ей задаваться на собеседовании. Да-да-да, уже и в то время в Комитете практиковались такие вот собеседования. Потому что хоть туда на восемьдесят пять процентов советских женщин принимали по протекции, но вопросы всё равно были довольно специфическими, поэтому к ним нужно было хорошо готовиться, ведь из-за неправильного ответа можно было спокойно не попасть в Комитет.

— Анна Сергеевна? — улыбнулся я, демонстрируя свою самую обаятельную улыбку, над которой я долгое время тренировался перед зеркалом после попадания сюда.

Она окинула меня внимательным взглядом, и её тонкие губы тронула резиновая усмешка.

— Да, это я. А вы, собственно говоря, кто?

— Иммануил Модестович Бубнов, — представился я. — Я работаю в Комитете искусств СССР.

— Очень приятно, — сухо сказала она, но, судя по взгляду женщины, ей было абсолютно чихать на то, где я работаю. И единственное, что она хотела, — это чтобы я поскорее отсюда убрался. — Вы что-то хотели, товарищ Бубнов?

— Да, хотел. Вам должны были сообщить по поводу новой кандидатуры в Комитет советских женщин.

— Какой именно кандидатуры? — Макарова подтянула к себе пухлый блокнот и углубилась в него, судорожно листая. — Фамилию скажите, пожалуйста.

Я назвал фамилию Беллы.

— Так-так-так, — задумалась она. — Ага, вот. Да, вижу. Колозян Белла Симеоновна. И что же вы хотите, чтобы в какой отдел эта женщина попала? Какую роль в Комитете советских женщин она, по-вашему, может выполнять?

— Ну, как какую… любую, даже самую незначительную, — начал я, но Макарова меня перебила:

— А значительную никто ей предлагать и не будет. У нас, вообще-то, самую значительную роль Валентна Гризодубова выполняет.

Я смутился, но виду не подал.

— Так мы же и не претендуем. Просто хотелось помочь человеку…

— Всем хотелось. Мы всегда помогаем людям, но прежде всего смотрим на результаты. У вас эта Белла… она кто по специальности? Где она работает?

Я подавил рвущееся наружу: «она в ресторане тапером пашет», и сказал:

— Она пианистка.

— Пианистка… — задумалась Макарова и её взгляд потеплел на полградуса. — Ладно. У нас сейчас идёт небольшой набор из советских женщин, делегация которых будет заниматься культурным обменом с женщинами народов Африки. Туда ехать не надо, но переписка, документация, обмен фильмами, книгами, организация каких-то общих фестивалей… в общем, работы будет много!

— Вот-вот-вот, — обрадовался я, — как раз её туда и нужно!

Макарова поджала губы и посмотрела на меня внимательным взглядом. И тут в её водянистых глазах мелькнуло узнавание.

— А не вы ли тот самый товарищ Бубнов, который фильм «Зауряд-врач» сделал?

Я удивился.

— Я. А что, разве вы его видели? Ведь он ещё не вышел в прокат.

— Ну, скажем так, я присутствовала на закрытом показе «черновика», — слегка улыбнулась женщина, и взгляд её ещё больше потеплел. — Мне, кстати, очень понравился. И я думаю, что этот фильм будет иметь оглушительный успех! Он так отличается от всех остальных фильмов!

— Спасибо за такую высокую оценку, — искренне приложил руку к сердцу я и разулыбался. — Мне приятно слышать незаангажированное мнение человека со стороны, который к тому же явно разбирается в киноискусстве.

Мы ещё немного поговорили, и она дала мне список вопросов, с которыми я отбыл к Белле. Шёл по улице и думал, как бы ей ответы на эти вопросы закрутить так, чтобы она не выглядела совсем уж жалкой. Потому что дядя Павлова, конечно, договорился. Но он договорился, что её допустят на отбор. О том, что она его пройдёт, даже я, судя по сжатым в ниточку губам Макаровой, договориться не смог.

Но будем пытаться.

Я зашёл к Белле в коммунальную квартиру, чтобы сообщить ей о том, что первый этап её попадания в Комитет советских женщин, по сути, состоялся удачно, а также передать вопросы для изучения. К сожалению, Беллы дома не оказалось. Она ещё не вернулась с работы. Маши тоже не было — она ещё находилась в роддоме.

Я стоял посреди пустого коридора и сердился, что зря только потратил время. Ведь мог бы за это время сделать другие дела. Когда дверь в комнату Августы и Василия открылась, и оттуда вышла… синеглазка Нина.

Она взглянула на меня своими невыносимо синими глазами, улыбнулась и спросила, маскируя растерянность за внешней бодростью:

— Ну, как там дела с лекарством? Ничего не получается, да?

— Ну, почему же? Сейчас приехал монтажёр от Йоже Гале, — постарался успокоить её я. — Из Югославии. Он ещё два дня побудет здесь, закончит работу и вернётся обратно. И я с ним передам рецепт лекарства. А там уж Йоже Гале купит его, если, конечно, будет возможность достать. Кроме того, есть и запасной вариант: если Йоже Гале не сможет, то тогда подключим мою тётю. Она всё-таки профессор, и у неё тоже достаточно весомые связи должны быть. Вот. Ну, а там уже будем смотреть, как оно дальше пойдёт. Из Югославии приедет лично Йоже Гале, когда уже будет завершаться монтаж фильма и на его премьеру — это будет примерно через две-две с половиной недели. Вот и всё, что я могу сказать. Быстрее это всё сделать невозможно, ты же понимаешь, Нина.

Нина понимала.

— Да, — кивнула она, и слабая улыбка появилась на её губах.

— Ты пока не беспокойся, — попытался подбодрить её я.

— Спасибо тебе, Муля! — в порыве эмоций воскликнула она. — Спасибо уже за то, что ты что-то делаешь и даёшь мне надежду!

Она посмотрела на меня невыносимо-синим взглядом, и в её глазах заискрились слёзы.

— Ну что ты, Нина, — пролепетал я, чувствуя себя, словно какой-то мальчишка.

Она ещё раз мне улыбнулась и торопливо ушла обратно в комнату.

А я постоял немного в пустом коридоре и потихоньку двинул обратно к себе домой.

Дома я совершенно не находил себе места. И Дуся, глядя на меня, такого неприкаянного, не стала лезть мне в душу. Зато нашла очень хорошую причину убрать досаду из моей души — отправила меня к Адияковым, якобы с тем, что нужно срочно отнести две банки капусты. Она как раз наквасила. А ещё передала пирожков, которые она напекла специально для детей. Ясное дело, что отказать я не мог, тем более сам понимал, что если останусь сейчас дома, то буду, словно тигр, метаться туда-сюда по комнате. Поэтому я подхватил в одну руку сумку с капустой, а в другую — корзинку с пирожками, и отправился к Адияковым.

Не успел я подойти к квартире, как ещё на площадке услышал громкий спор. Дверь мне открыл Павел Григорьевич, и вид у него был какой-то взъерошенный.

Увидев меня, он сильно обрадовался.

— А, Муля! — с облегчением воскликнул он. — Проходи, проходи! И скажи своей матери, что так, как она думает, никто не поступает!

— Муля пришёл? — закричала с другой комнаты Надежда Петровна. — Муля, ты посмотри, что твой отец выдумал! Это ужас какой-то, глаза бы мои это не видели!

— Что случилось? — еле-еле успел я остановить вновь зарождающийся спор.

Спор, с моей точки зрения, возник на пустом месте. В общем, Надежда Петровна и Павел Григорьевич решали «важный» вопрос, куда завтра идти с детьми. Адияков считал, что надо идти в зоопарк — он, дескать, давно уже обещал Алёше показать жирафа и слона. А вот Надежда Петровна считала, что сейчас на улице прохладно и детям нечего делать в зоопарке, а лучше пойти в дневной кукольный театр и посмотреть классический спектакль, который будет способствовать развитию.

Спор на эту тему у них разгорелся нешуточный. И поэтому, чтобы не вставать на чью-то сторону, я посмотрел на них обоих и сказал:

— Мама, Дуся вот передала пирожков для детей, ещё горячие. Я, кстати, тоже не успел поужинать, так что от чая я бы не отказался.

И потом посмотрел на Адиякова и протянул ему сумку с капустой.

— Отец, здесь банки. Дуся капусты наквасила. Их бы, может, в подвал занести? А то они ещё должны постоять с неделю в холодном. Так сказала Дуся.

Надежда Петровна подхватила корзинку и быстренько побежала на кухню ставить чайник. Адияков взял сумку с капустой и вышел из квартиры — их подвал находился в общем подвальном помещении дома.

Я с облегчением выдохнул.

Фух! Хоть на некоторое время семейный конфликт приостановлен.

Пока родители Мули занимались бытовыми делами, я разулся, прошёл в ванную, помыл руки и хотел уже идти на кухню, когда меня окликнул девичий голосок.

— Муля!

Я заглянул в детскую комнату. Анфиса смотрела на меня и улыбалась.

— Муля, а давай мы с тобой поиграем? — сказала она, старательно выговаривая слова.

— Давай! — обрадовался я и спросил её. — Ты что, уже по-русски понимаешь?

— Ага! — засмеялась она. — Чуточку-чуточку!

Я вошёл в комнату. Анфиса на сидела на фланелевом одеялке. Она там разложила игрушки и занималась тем, что лечила их: у одной куклы — из-под мышки торчал игрушечный градусник, у второй была перемотана шея, третья лежала, и у неё была перемотана нога. Сама же Анфиса держала деревянный игрушечный стетоскоп и по очереди прослушивала кукол и мишку.

— Когда я вырасту, я буду доктором! — с важным видом заявила она.

Алёша сидел на стуле, болтал ногами и занимался тем, что старательно писал каляки-маляки в альбоме для рисования красным карандашом.

Я сел на одеялко рядом с Анфисой и спросил её:

— Ну, как тебе жизнь в Москве, Анфиса?

— Хорошо, — сказала она и требовательно добавила. — Держи!

Она сунула мне в руки мишку и сказала строгим голосом:

— Он кашляет.

— Хорошо, — включился в игру я. — Если он кашляет, чем мы его с тобой лечить будем? У тебя есть малиновое варенье?

— У мамы есть, — сказала Анфиса и задумчиво добавила. — Утром было. Если Лёшка не съел.

А у меня аж сердце сжалось — она уже начала называть Надежду Петровну мамой!

Мы ещё немного поиграли, а потом, когда вернулся Адияков, мы все дружно пошли на кухню пить чай с Дусиными пирожками.

— Как у тебя дела на работе? — спросил Павел Григорьевич, аккуратно помешивая ложечкой сахар в чашке с чаем.

— Хорошо, — кивнул я и затем спросил Надежду Петровну: — Тебя Анфиса мамой уже называет?

Надежда Петровна польщённо зарделась и сказала подчёркнуто нейтральным голосом:

— Ну, ничего, я же не могу ей запретить.

Но, судя по блеску в её глазах, она была очень довольна.

Мы ещё немного поболтали. Я порадовался, что они вот так вот нашли общий язык. Теперь у них полноценная семья.

На следующий день по дороге на работу меня остановил… Глориозов. Он явно меня поджидал, причём практически возле моего подъезда.

— Иммануил Модестович! Вот так встреча! — делано обрадовался он и растянул губы в подобии улыбки. — На работу идёте?

— Здравствуйте, здравствуйте. Да, неожиданная встреча, — вежливо поздоровался я, но потом не удержался и намекнул на то, что видно, как он замёрз, ожидая меня.

Глориозов смутился, но быстро взял себя в руки.

— Да, на работу иду, конечно. В это время я всегда иду на работу.

— А мне тоже нужно в комитет заглянуть, забрать корреспонденцию. Так что нам по пути. Давайте, это я вас провожу. Хоть поболтаем!

Деваться было некуда, не пошлёшь же его лесом.

— Давайте, — сказал я, и мы пошли по дороге, влившись в поток трудящихся, которые спешили на свои заводы, фабрики и разнообразные комитеты.

— Как там дела у вас? — продолжал щебетать Глориозов, видя, что я не поддерживаю разговор, а иду молча.

— Нормально, — отмахнулся я.

Вместо того чтобы спросить, как дела у него, я промолчал. Глориозов чуть поджал губы, но демонстрировать недовольство не стал, вместо этого продолжил дальше:

— Как там у вас продвигается фильм? Я слышал, что он уже вышел на завершающий этап, уже скоро, говорят, и премьера будет.

— Да, скоро будет, — неопределённо ответил я. — Как только завершат монтировать ленту, так сразу и будет.

— Да, такой успех в таком молодом возрасте — это очень замечательно! — с почтительным видом сказал Глориозов, стараясь подольстить мне.

— Да, успех получился, — равнодушно кивнул я, — невзирая даже на все те преграды и всех тех врагов, которые мне пытались помешать.

— Ой, ну что вы так, Модест Петрович…

— Я сразу понял, к чему вы ведёте, Фёдор Сигизмундович, — хмыкнул я.

— Ох, Иммануил Модестович… никто вам не пытался… — Глориозов от моего наезда чуть сбился с мысли, но всё-таки продолжил, — А то, что к проекту всегда стараются присоединиться другие люди, так это же нормальная практика. Испокон веков такое было, что самые талантливые, особенно полководцы, идут впереди, и за ними идёт толпа людей. В этом и заключается движение вперёд, прогресс человечества…

Я промолчал и не стал комментировать. Какое-то время мы прошли ещё молча. Глориозов, видя, что я не собираюсь даже из чувства вежливости поддерживать беседу, наконец подошёл к сути дела, ради чего он эту встречу устроил.

— Иммануил Модестович, — сказал он, опять одарив меня льстивой улыбкой, — я знаю, что в последнее время у нас с вами были некоторые разногласия…

— У нас с вами? — аж остановился я. — По-моему, Фёдор Сигизмундович, это вы старались поддержать моих оппонентов и заменять мне актёров, даже не спрашивая моего мнения.

— Ну, все мы склонны ошибаться, Иммануил Модестович, и я, как творческий человек, тоже иногда могу… — начал Глориозов, но я его перебил.

— Вы — творческий человек, Фёдор Сигизмундович, а я — обычный чиновник из Комитета. Тем более, как вы правильно сказали, я молодой ещё. И все те, кто становятся мне на пути… в общем, нам дальше с ними не по пути. Я никогда не прощаю своих врагов. Никогда!

— Но мы не враги, — замялся Глориозов.

— Ну как это не враги? — посмотрел на него я. — Вы же Мироеву убрали из постановки? Убрали! Вы Раневскую тоже убрали? Да! Про остальных я вообще молчу — всех тех, кого я просил взять. Вы их взяли, подержали некоторое время, а потом постепенно перевели во второй состав, а потом, в результате, у них вообще не оказалось никаких ролей. Ведь не так, что ли?

— Ну-у… — замялся Глориозов, стараясь не встречаться со мной взглядом.

— Так с каким вопросом вы ко мне сейчас подошли, Фёдор Сигизмундович? Ведь вы же не по дороге в комитет оказались возле моего подъезда! Вы живёте совсем в другом месте, я прекрасно это знаю. Значит, вы меня ждали! Ждали для того, чтобы что-то попросить, — пошёл в нападение я. — Поэтому говорите, что вам надо, и мы сейчас закроем этот вопрос, чтобы не напрягать друг друга лишним общением.

Глориозов растерялся, но всё же выдавил из себя:

— Мне нужны деньги на ремонт.

— Нет, Фёдор Сигизмундович, — едко сказал я. — Деньги на ремонт вам без очереди больше не дадут. Я вам сколько мог, столько помог. В результате вы мне отплатили вот так. Поэтому извиняйте — с кем вы там в коалицию вступали, с Тельняшевым? С Завадским? С Александровым? Или с кем ещё? Вот к ним и идите! И просите денег у них. Пусть они вам помогают. А я больше ничем вам помогать не буду! Лавочка закрылась!

Мы уже в это время подошли к воротам, за которыми желтело здание Комитета искусств СССР. И я уже хотел войти в калитку, когда Глориозов, глядя на меня, вдруг зло сказал:

— А я теперь всё знаю о ваших махинациях с госконтрактами!

От неожиданности я чуть не перелетел через порог калитки, но плотная толпа служащих комитета внесла меня в вестибюль, отрезав от Глориозова.

Так… с этим вопросом ещё надо разобраться.

На работе я себе не находил места. Всё буквально валилось у меня с рук. Даже Мария Степановна, увидев, в каком я состоянии, сделала мне большую чашку сладкого чая и велела ничего не писать:

— А то ошибок ещё там нахомутаешь, — проворчала она.

Я сидел, пил чай, и мысли мои разбегались в разные стороны.

Наконец, она не выдержала и сказала:

— Ой, Муля, иди домой лучше. Не мозоль глаза своим кислым видом! Толку от тебя сейчас вообще никакого!

— Но сейчас рабочее время, — вздохнул я.

— От начальства мы тебя прикроем, — сказала коллега и зыркнула на притихшую Ларису.

Та неуверенно кивнула.

Я поблагодарил, встал и пошёл домой. Размышляя, что делать с Глориозовым.

Так как дома была Дуся, то идти туда не хотелось. Сейчас прилипнет с расспросами. Ноги понесли меня в коммуналку.

Там опять никого не было. Даже Нины.

Я стоял на пустой кухне, курил в форточку и размышлял.

И тут в дверь позвонили.