Муля не нервируй… Книга 7 (СИ)

Глава 2

С удивлением я обнаружил… Изольду Мстиславовну.

— Муля, что ты здесь делаешь? — переспросила она.

Сейчас она выглядела, как самая обычная бабушка-дачница, которых много на просторах нашей необъятной родины: в простом платке, в старенькой юбке и в цветастом фартуке, она совершенно не походила на ту неизменно элегантную Изольду Мстиславовну, которую, словно огня, боялся весь Комитет искусств СССР.

— Я привёз Дусю и показываю ей участок, — ответил я.

— О, так мы соседи! — обрадовалась она, нимало не смутившись своего вида. — Тогда заходите, соседи, посмотрите, как я здесь хозяйничаю.

Мне было интересно. А вот Дуся всё порывалась бежать обратно к себе на участок, потому что доверия у неё к Гришке явно не было, и она боялась, что он там куда-то не туда нахозяйничает. Но я всё-таки решил воспользоваться предложением и посмотреть, как же здесь обустроилась Изольда Мстиславовна, и что она здесь делает.

Мы зашли на её участок.

— Вот, посмотрите, — Изольда Мстиславовна провела нас вглубь.

Ну что сказать… Участок, конечно, напоминал некий пряничный домик с любовно обработанными клумбами, палисадниками и прочим. Традиционных грядок с укропом и морковкой не наблюдалось. Возможно, там где-то одна-две и были. Но, в основном, всё пространство, все шесть соток, занимали цветы. Цветы были везде: и на грядках, и в подвесных кашпо, которые цеплялись ко всем деревьям, и по стене вились, и по забору.

Такое впечатление, что мы находились в дебрях Барнео. Причём растения все были как на подбор экзотические. Я обнаружил даже нечто похожее на пальму.

— А это что? — удивлённо сказал я, показывая на пальму. — Как пальма так просто растёт в наших климатических условиях?

— А это… — рассмеялась Изольда Мстиславовна, — это — ливистония китайская. Она похожа на пальму, но это, можно сказать, наше растение, которое вполне миролюбиво себя чувствует в климате Маньчжурии.

— Обалдеть, — только и смог пролепетать я.

— А как вы сюда добираетесь? — спросила Дуся, которую интересовали исключительно приземлённые вопросы.

— Да, на электричке. Ну, иногда Ваня мне даёт машину, и меня привозят, но это редко. Я стараюсь не злоупотреблять, — просто сказала Изольда Мстиславовна. — В основном, когда у меня переезд с дачи домой, и наоборот. Я же на зиму все эти растения забираю к себе, потому что они же здесь не выживут с нашими-то морозами. Кроме ливистонии, конечно же. Ливистонию я здесь в совхозную теплицу отдаю на зиму. Хотя у меня тоже есть здесь теплица, но она маленькая. А я вот мечтаю сделать ещё одну, с подогревом. У меня вообще мечта — сделать на этом участке одну сплошную огромную оранжерею.

Изольда Мстиславовна говорила и говорила, всё рассказывала взахлёб:

— А вот здесь у меня растут бешеные огурцы. Осторожнее проходите, пожалуйста. Они плюются семенем почти за сто метров. Такой удивительный механизм: семечко попадает на кожу человека или животного, пронзает его, и обратно уже вытащить его невозможно — это очень больно. Более того, слизь бешенного огурца немного ядовита и, когда попадает в ранку, разъедает там ткани, вызывая ужасный зуд…

— Простите, а зачем вам эти бешеные огурцы на дачном участке? — обалдело спросила Дуся. — Их же даже заквасить нельзя. Лучше бы простые огурцы выращивали.

А Изольда Мстиславовна посмотрела на неё, как на дурочку. И я понял, что эти двое общего языка явно никогда не найдут, поэтому, чтобы завуалировать столь острый момент, сказал:

— Дорогие товарищи женщины, я очень рад, что вы будете вместе здесь находиться, в этом садовом товариществе. Я думаю, что и в лес вы сможете вместе сходить за грибами, за ягодами, и так перекинуться каким словом, и из города ли в город что-нибудь передать. Это всё равно хорошо, такая поддержка.

И Дуся, и Изольда Мстиславовна кисло ухмыльнулись и отвернулись друг от друга.

Ну что же, я хотя бы пытался.

— Муля, я, пожалуй, пойду на наш участок — нужно посмотреть, там же печку растопили, как она дымит или нет, — и с этими словами Дуся торопливо распрощалась с Изольдой Мстиславовной и унеслась прочь.

Мы же остались вдвоём.

— Дуся, скажешь, Грише, что я подойду чуть позже! — крикнул я ей вдогонку.

Она, не оглянувшись, махнула рукой. Я даже не знал, услышала она или нет.

Тем временем Изольда Мстиславовна посмотрела на меня, склонив голову к плечу, и спросила:

— Муля, как это понимать?

— Что? — спросил я.

— Ну вот, с Дусей… это кто? Она тебе кто?.. Это же не твоя мать…

— Можно сказать, что она мне как мать. Дуся меня вырастила с пелёнок. Это моя няня.

Изольда Мстиславовна удивлённо покачала головой и ничего не сказала.

— Ой, а это что за растение? — улыбнулся я, показывая на какой-то особо ужасный кактус.

— Погоди, Муля, с растениями, — тихо сказала Изольда Мстиславовна и серьёзно посмотрела на меня. — Скажи, что у тебя опять с Тельняшевым?

— А что? Всё вроде нормально, — пожал плечами я. — Он поначалу влез в мой проект, насколько я понимаю, кто-то его там поддерживает, «наверху». Но так как в последнее время он активности не проявляет — я ему ни сценарий не отдал, ничего, — то я спокойно себе продолжаю работать. Мы с Йоже Гале сейчас разработали новый план мероприятий, сейчас заканчиваем съёмки, и потом поедем с ним на студию «Мосфильма», и там начнём уже сводить в кучу все эти плёнки, делать фильм, а я буду смотреть, что ещё нужно добавить или как это лучше показать, и на этом всё. Дальше они вернутся к себе на родину и с лентой будут уже работать наши видеооператоры и звукорежиссёры. Когда это всё будет закончено, мы выйдем, ну, как обычно, на цензуру — в Главлит, а потом начнём запускать фильм.

— Так вот, — сказала Изольда Мстиславовна и посмотрела на меня многозначительно, — Тельняшев же работает в Главлите. Отец Тельняшва, я имею в виду.

— Я знаю, — сказал я.

— И вот там есть такая идея — зарубить тебя на заседании Главлита. А когда тебя зарубят и с фильмом будет крышка, то придёт Богдан Тельняшек и раскрутит этот проект, и «спасёт» его. Якобы за это ему даже планируют Ленинскую премию дать.

У меня аж глаза на лоб полезли.

— Ну, ничего себе!

— Да, Муля, так что у тебя вскоре грядут большие неприятности. Я не знаю, как ты разрулишь это. Вот я тебе этого, если что, не говорила… — она многозначительно посмотрела на меня.

— Конечно, конечно, — заверил её я. — Спасибо за предупреждение. Вы даже не думайте, что я что-то кому-то передам. Я вам очень благодарен за то, что вы мне это сказали…

— Ну, мы же друзья, Муля, — улыбнулась она и сказала совершенно другим голосом: — А вот этот кактус — это опунция. Она растёт у нас в Крыму, но я её уже три года закаливаю, приучаю к нашим холодным температурам. И она спокойно выдерживает на открытом грунте даже до октября, ты представляешь? Ну, только подкармливать её надо обильнее, чем в Крыму.

И она затрещала опять о какой-то ерунде. Я ходил за ней, кивал, но мысли мои были все о том, что планирует замутить Тельняшев.

А я ведь удивлялся, что он как-то притих и его не слышно и не видно после того памятного случая на перроне, когда его отец тогда митинговал и пытался меня выгнать. Потом они там сходили к Большакову, но чем там закончилось, я не знаю, Большаков не говорил. И вообще он последнее время со мной старается не пересекаться, поэтому что-то гарантировать или делать какие-то выводы я не могу.

А оно вот как оказывается. То есть они решили: раз Богдан не тянет, это всё не понимает, — дать мне возможность доделать проект до конца, получить нормальные результаты. И потом, когда он будет проходить этап цензурирования на Главлите, — меня пустть в расход, а Богдана поставить собирать сливки.

Меня вся эта рокировка не устраивала, и поэтому я решил на Главлите сделать им большой сюрприз. Надеюсь, они очень удивятся.

Я вернулся обратно в Москву, единственное, что мне хотелось, — это встретиться с Беллой. Для того, чтобы расспросить её о Маше. Потому как ехать в Якутию так надолго и не знать, что она там и как, я почему-то не мог. Вот не мог — и всё.

Я недавно разговаривал с Машей, и мы вроде как и поняли друг друга. Более того, у меня даже появилась надежда, что с ней будет всё нормально. Но какой-то червячок сомнения всё равно грыз меня, и я решил, что будет лучше, если я проконсультируюсь или узнаю мнение со стороны. А кто, как не Белла, может со стороны видеть всё без прикрас и рассказать, как там и что происходит.

Поэтому я отправился в тот ресторан, где работала до сих пор Белла, в надежде, что между выступлениями у неё будет антракт, и нам удастся перекинуться парой-другой слов, и я всё выясню.

Я пришёл в ресторан, но, к моему удивлению, Беллы я там не обнаружил. Официант сказал, что она уехала в отпуск. Я, уже расстроенный, собирался возвращаться обратно, как вдруг за одним из столиков я увидел одиноко сидящую Веру Алмазную.

Она сидела в одиночестве и пила вино. Сначала я не понял, решил, что она, как вот эти ночные бабочки, снимает мужика, но, посидев некоторое время за другим столиком, допив свой чай, я понаблюдал за ней, и обнаружил, что она просто сидит и банально напивается.

Изрядно удивлённый такой ситуацией, я подошёл к ней и поздоровался:

— Здравствуй, Вера, — сказал я, — можно присесть за твой столик? Я буквально на минуточку.

Она подняла на меня пьяный взгляд и криво засмеялась:

— А, это ты, Муля, — заплетающимся языком пролепетала она. — Да садись, куда ж от тебя денешься?

Я пожал плечами и молча сел напротив неё. Вера выглядела плохо: косметика размазалась, на лице появились новые глубокие морщины, причёска совершенно ей не подходила, да и одежда была подобрана кое-как и совершенно её не украшала. Лицо имело некий сероватый оттенок, и такое было впечатление, что она долго чем-то болела.

— Вера, как у тебя дела? — спросил я.

— Да какая тебе разница! — она обличительно посмотрела на меня и метнула злой взгляд. — Бросил меня! А ведь ты обещал мне помочь! Я-то все свои договорённости по отношению к тебе выполнила! Я тебе всё помогла, когда ты с этим институтом философии… искал компромат, а вот ты… ты…

Она хлопнула полстакана вина и вздохнула:

— Обманул ты меня, Муля. А ведь я тебе тогда поверила, я так надеялась, что ты мне поможешь…

Мне стало стыдно. Она была абсолютно права.

— Извини, Вера. Да, я знаю, что виноват. Я забегался, совершенно закрутился с этим проектом, с проблемами своих родственников. И да, я совершенно о тебе забыл.

— А я вот не забыла. Ждала, ждала, Муля. И по-моему, не дождалась, — она опять пьяно усмехнулась и долила сама себе вина.

— Вера, ты пьяна. Может, хватит пить, — сказал я осторожно.

— Не тебе меня учить! — она вдруг пустила слезу и вытерла глаза ладонью.

— Вера, что у тебя случилось? — спросил я.

— Что случилось? Что случилось? Всё случилось! Тебя это не должно больше волновать. Занимайся своими успешными фильмами, общайся с успешными людьми, а меня оставь в покое. Уходи!

Она пьяным жестом хлопнула ладонью по столу и повысила голос. На нас начали оглядываться из-за других столиков.

— Тише, Вера, — велел я. — Рассказывай.

Она ещё понемногу покочевряжилась, но потом всхлипнула:

— Ну, Валюха…

— Что?

— Ну, она… Валюха… Нонна Душечка… умерла она…

— Как? — обалдел я. — Как она могла умереть? Ей же ещё и сорока не было!

— Да как все умирают, — всхлипнула Вера. — Повесилась.

— Да ты что! — новость меня ошарашила. — Как же, у неё же дочка осталась… И Герасим… как же они?

— Да что Герасим… он на селе первый парень, там уже её младшая сестра его обхаживает. Он-то не пропадёт, а малышка с ней и с ним останется. Он так в селе и будет теперь жить. Ему-то там нормально…

— А почему же она повесилась, Вера? Что случилось?

— От жизни, от такой, — всхлипнула Вера. — Понимаешь, Муля, она же старалась, она очень старалась попробовать жить такой жизнью, как вы все живёте. Но, понимаешь, мы же не такие, как вы. И она как бы ни старалась, а она всё равно другая. И от такой жизни ей было тошно. И мне тошно. И я знаю, что ещё пару дней, и я тоже повешусь.

— Вера, прекращай, — велел я. — Зачем тебе вешаться? У тебя всё нормально.

— Да какое там нормально! — опять зарыдала она. — Я за эти дни что только не попробовала. Я и в ЖЭК устроилась работать диспетчером, я и продавать билеты в кинотеатре пробовала, и старалась устроиться в ателье… Но ничего у меня не получается. Два-три дня — и всё. Не могу.

— У тебя не получается работать? — удивился я. — Мне казалось, ты довольно трудолюбивая девушка.

— Нет, не работать… Не могу я жить такой жизнью… Я вроде как и хожу, вроде что-то там делаю, а изнутри такая тоска гложет, что я не могу.

— Вера, тебе всего лишь нужно найти дело твоей мечты. Чтобы ты сделала то, чего тебе всю жизнь хотелось. Почему-то ты выбрала для себя какую-то неосуществимую иллюзию, решила, что ты обязательно артистка. Но ты же уже сама понимаешь, что у тебя изначально старт твой не получился, что тебе уже сорок лет…

— Да какое сорок! Мне уже давно за сорок! — перебила она меня.

— Тем более тебе — за сорок, и уже никаких иллюзий ты питать не должна. Карьеру актрисы ты не сделаешь, а даже если и сделаешь, то это всё равно не то, чего ты хотела. Тебе нужна твоя настоящая мечта, Вера. Вот чего ты всю жизнь хотела, с дества?

— Не знаю, — она заплакала и схватила бутылку вина, но там уже вина не было. Она её сердито отшвырнула и оглянулась на офцианта. — Муля, купи мне вина!

— Я куплю, только чуть позже. Мы не договорили.

— Муля, я сейчас хочу вина!

— Да погоди ты, Вера, давай всё-таки поговорим нормально. Может, давай чаю?

Я пытался её отвлечь, чтобы она прекращала напиваться, но Вера была непреклонна.

Мне же всё же удалось её немного отвлечь.

— Вера, — сказал я, — но ведь ты разве всю жизнь хотела быть артисткой?

— Да, я с детства мечтала быть артисткой, стоять на сцене, чтобы на меня все смотрели, чтобы мной все восхищались, — вздохнула она.

— Вера, но ведь это не то, что в чём заключается жизнь артиста. Это тебе просто не хватало любви. Ты просто хотела, чтобы тебя кто-то полюбил. Правильно? — сказал я.

— Возможно, — задумалась Вера.

— Потому что, если бы ты хотела быть именно артисткой, ты бы, как и Фаина Георгиевна, бесконечно читала какие-то монологи, бесконечно изучала бы Шекспира, стихи, общалась бы с поэтами. А ты очень далека от всего этого. Я же видел, как ты с тем же Жасминовым общаешься. Ты всегда со стороны потребителя с ними общалась. Но такого прям у тебя желания, тяги к искусству я не видел. Поэтому я лично считаю, Вера, что вся твоя фишка — это не быть актёром, а что-то другое. Давай мы с тобой сейчас попробуем определить, в чём именно ты нуждаешься, к чему у тебя есть склонность. И, может быть, именно это будет для тебя главным, и ты найдёшь своё дело жизни и утолишь вот эту злобную тоску, которая тебя поглощает, и которая, по сути, привела Нону-Душечку в петлю, — сказал я.

Вера задумалась.

Время было уже позднее. Более того, её ощутимо развезло. И я сказал:

— Вера, пошли домой. Пошли к нам. Дуся там пирог с ревенем испекла, она будет рада тебя видеть. Переночуешь у нас. Поговорим вечером, а потом… всё будет нормально.

Вера подумала и пьяно, и бесшабашно сказала:

— А… пошли!

И мы пошли.

Но поговорить дома с Верой не удалось. Мы дошли до нашего дома, вошли в квартиру. Вера разулась, и мы прошли на кухню. Я налил нам чаю. Вера сделала несколько глоточков горячего и её моментально развезло. Она отключилась и захрапела прямо за столом.

Я посмотрел на неё, а потом постучал в комнату Дуси.

— Дуся, — сказал я, — нужно найти место, куда положить спать Веру.

Дуся удивилась и спросила:

— Муля, ты уже настолько стал бессовестным, что падших женщин вводишь прямо к нам домой, не стыдясь ни отца, ни меня?

— Да нет же, ты всё не так поняла, — и я кратко рассказал о проблемах Веры.

— Ох, Муля, Муля, — покачала головой Дуся. — Ты всегда был таким жалостливым. То в детстве какого-нибудь глистатого, брошенного котёнка домой притащишь, то ещё что-нибудь отчебучишь… Сейчас уже вот этих баб всяких несчастных жалеешь и всем помогаешь. Кто бы тебе что помог? Ладно, я постелю ей в гостиной, только не на диване, а на раскладушке, а то мало ли что — может, она какая больная, доверия у меня к ней нет. А ты потом руки хорошо вымой!

Я усмехнулся и сказал:

— Стели, я её сейчас перенесу.

Я с Верой на руках шёл по направлению в гостиную, когда мне повстречался Модест Фёдорович. Он с удивлением посмотрел на меня и сказал:

— Ох, ёёёё, Муля… ты переплюнул даже своего деда!

Покачал головой и отправился в кабинет шаркающей походкой. Оттуда послышалось его ворчание по поводу сломанного амперметра.

— Неси сюда! — крикнула из комнаты Дуся.

Осторожно, чтобы не разбудить, я нёс Веру по коридору в комнату, когда входная дверь распахнулась и в прихожую влетела радостная Валентина:

— Муля, смотри, что я нашла! — закричала она, но, увидев нас с Верой, осеклась.